Золотая гвардия. Игорь Каныгин. Мне нравилась девушка в белом, но теперь я люблю в голубом

Вторым, кажется, он был только на московской Олимпиаде-80, когда, по сути, начинал блестящую карьеру. Затем было два золота чемпионатов мира, четыре — Европы, а также титул победителя турнира “Дружба”. В сущности — Олимпийских игр 1984 года, потому что моду в тогдашней еще классической борьбе задавали атлеты социалистического лагеря. Конечно, были еще и серебро, и бронза мировых первенств, и еще одно европейское серебро, но это говорит лишь о том, что и железный Каныгин был живым человеком, который иногда мог и проиграть.
Борьба учила его жизни, и она же дала раскрыться характеру парня из многодетной семьи, который с раннего детства знал, что такое быть мужчиной. Он и боролся так же — с фирменными изматывающими швунгами и постоянно нагнетаемым темпом, вгонявшим в ступор даже самых именитых противников. В общем, нам будет что вспомнить в беседе с нынешним директором Витебского центра олимпийской подготовки по единоборствам…

— Слышал, что вы пришли в борьбу из-за девочки. Хотели произвести впечатление?
— Было такое. Так уж устроен мужчина. Всегда хочется понравиться симпатичной ему представительнице противоположного пола. Я с детства немного отличался от ровесников. Есть такое понятие — переросток. Не сказать, что какой-то уж очень здоровый, но мой старший брат Сергей был на три года старше, а выглядели мы с ним одинаково.
Может, поэтому дети со мной особенно не задирались. Ну, если только в войну играли — это такая штука контактная. Я всегда находил того, кто задевал меня и подминал. Кто-то, в свою очередь, меня обижал. Но в итоге плакали они, а дома получал я — как главный зачинщик.
В борьбу попал в 12 лет — к Владимиру Николаевичу Изопольскому. До этого ходил на многие виды — бокс, тяжелую атлетику. Даже танцы были.

— В этом наборе они явно лишние.
— Ларчик просто открывался. У нас рядышком был клуб, где периодически крутили фильмы. Бесплатно на кино могли попасть только те, у кого был абонемент. Поэтому… Кстати, учили нас там хорошо, до сих пор помню третью позицию.
А так, конечно, меня, как и всех мальчишек, прельщала сила. Фильм про Поддубного посмотрели — здорово, вот это богатырь, все может, всех побеждает, благородные поступки совершает! Само собой, хотелось быть похожим на такого человека. Но были и свои кумиры. В моей родной 5-й витебской школе учился Коля Хитряков — победитель чемпионата СССР среди юношей по классической борьбе. Подошел к нему, спросил, где можно записаться. Он и отвел меня к Изопольскому.
Начал заниматься — понравилось. Хотя тренировки по борьбе старался не афишировать. Родители увлечение не разделяли, я хоть не был хулиганистым, но периодически встревал в передряги — то подерусь, то стекло разобью.
Витебск всегда славился хорошей школой бокса, поэтому людей с поставленным ударом хватало. Штанга тоже была неплохая, но я доволен, что пошел именно в классическую борьбу. Хотя бы потому, что это единственный стиль, где нет женщин.

— Не любите женский спорт?
— Вообще не перевариваю. Бородатые девочки или что-то в этом роде — природа сама такое отвергает. Я, кстати, против не только штанги или борьбы. У меня дочка под мастера спорта плавала, но однажды я сказал ей: хватит этого всего. Пусть девушки занимаются танцами. Поют, делают все, что угодно. Но только не спорт.

— Хм, но вернемся же в детство. Как удавалось незаметно сбегать на тренировки?
— Элементарно. Шел в туалет, тогда такие журчащие унитазы были — спускаешь воду, и они громко шумят. И вот под этот шум я тихонько выскальзывал за входную дверь. Но возвращаться-то ведь все равно приходилось. Дома получал ремня и все: “На тренировку не идешь!” Ну или шалость какая-нибудь — такое же наказание. А для меня было самым страшным запретом сидеть дома, когда другие тренируются.
И вот однажды Изопольский, не дождавшись меня на очередной тренировке, пришел к нам домой и поговорил с отцом. Видимо, убедил — мне разрешили заниматься борьбой: “Ладно, давай уж, раз тебе так нравится…” Я ликовал.

— Вы были четвертым ребенком в семье из шестерых детей.
— Мы жили на окраине города, на улице Гагарина. Свое хозяйство, кролики, козы, куры, огород — все, как полагается. Рано утром встаешь — берешь байду с пойлом, надо всю живность накормить. Ну и потом весь день по плану — косить, кормить, копать, носить… Хорошая школа, с самого детства понимаешь, как все устроено в этом мире. Очень помогает потом в жизни.

— Еще ребенок озадачен тем, где взять денег на кино-мороженое.
— Источники привычные — талоны на сборах. Их можно было обналичить в столовой. Я и сейчас всегда говорю ребятам: “Находите деньги на ковре!” Теперь много турниров, на которых можно заработать. А если выигрываешь чемпионаты, то еще больше. Меня ковер начал рано кормить.

— Когда поняли, что можете стать очень хорошим борцом?
— Уверенность росла с годами. Когда проигрываешь, анализируешь причины — то ли боялся, то ли по делу обыграли. Но все равно внутри растет ярость — на самого себя, что смог допустить такое.
Сразу чемпионами не становятся. Обязательно надо, чтобы тебя поколошматили, чтобы пришел к медалям не по легкому пути, а по трудному. Когда преодолеваешь тернии, победы приходят. Когда начинаешь уставать от напряжения, от нагрузок — до блевотины, когда радуешься, что закончился сбор по ОФП и ты выжил… Всю эту специальную беготню, штангу, упражнения с партнером. Когда ты не пил, не курил, режимил. Когда точно знаешь, ради чего положил на весы свое здоровье.
Есть такое понятие — честь. Когда приезжаешь домой с медалью, то тебе легко смотреть в глаза людям, а когда проигрываешь… Ведь твой тренер, родные и друзья живут в ожидании успеха. Поэтому и выкладываешься по максимуму на турнирах. Постоянно идет борьба внутри. Попадаешь в нелегкую ситуацию, тяжело, а внутренний голос твердит: “Нет, дружочек, давай терпи!”
В сборную Союза я ведь попал через “молодежку”. Было так: тебя вначале прикомандировывают к главной команде, смотрят, какой ты человек — как тренируешься, как нагрузки переносишь, рабочий парень или сачок. А стайковская база — она рядом, сборная там постоянно сидит. Как все ребята любили говорить: “Молодость моя — Белоруссия”. Быть в сборной и почетно, и тяжело. Постоянная конкуренция, борьба интересов тренеров, республик, тебя могут поймать на чем-то, например, на нарушении режима.
Ну и нагрузки… Можно один раз потренироваться хорошо, а назавтра быть уже пустым. Никогда не забуду это состояние: просыпаешься утром на зарядку, а у тебя болят ноги, голова, спина, руки — все мышцы, которые есть. И не хочется ничего. Такое ощущение, будто палками побили. Но делать нечего — построился, команда: “Побежали”. И так весь день: ОФП, дневная тренировка, вечерняя. Самый любимый день — пятница, когда пик нагрузок прошел, впереди суббота-воскресенье, и только в понедельник снова начинается настоящая работа.

— Спортсмены обычно восстанавливались в ресторане.
— Я в принципе не сторонник ресторанных посиделок. Летать самолетом, кстати, тоже не любил. Была аллергия просто на этот запах, когда заходишь в самолет. Только шаг в салон делал — и уже становилось дурно. Я тогда начал заниматься аутотренингом, чтобы научиться отключаться от любого негатива и засыпать даже в том состоянии, когда организм встревожен. На фоне этих полетов очень четко прорисовывалась картина, когда людям в результате злоупотребления было плохо, их тошнило, и весь этот процесс вызывал у меня устойчивые ассоциации с алкоголем.
Я вообще первый раз попробовал пиво в 23 года, просто после бани пить хотелось. Меня алкоголь никогда не интересовал, мальчишки старшие говорили: “Вот Игорь сказал, что не пьет, и не пьет по-настоящему”. Кстати, по жизни это многих спасло. Они знали, что я не пью, а рассказы-то — куда им деться — всегда ходили.

— Например…
— На каком-нибудь собрании тебя спрашивают: дескать, говорят, там-то и там-то нажрался как поросенок и вел себя неподобающим образом. Я обычно отвечал так: “Если верите, что такое могло со мной случиться, то пойдем, сдадим кровь на экспертизу. Если во мне будет хоть миллиграмм, то…” На этом обычно разговор заканчивался.
Вся эта борьба за дисциплину часто была перевернута. Алкоголь — не самое страшное зло, если употреблять его умеренно, для разгрузки организма.

— У главного тренера сборной Геннадия Сапунова вы должны были быть любимчиком.
— Не скрою, я ему всегда нравился. Я ж еще и капитаном сборной был. Хотя трудно ходить с этой ношей, когда только и слышишь: “А, ну это Каныгин, этот всегда первое место выиграет”. Я на самом деле редко проигрывал, но что такое борьба? Непростой вид спорта, где всегда можно нарваться на сюрприз.
Помню, боролся с японцем, на которого и смотреть-то нельзя было без улыбки. Ну никак не был он похож на борца. А он вышел на ковер и сразу как забросил меня на три балла… Я его, конечно, потом в этот ковер и укатал, но навсегда зарубил на носу: даже слабый соперник может преподнести сюрприз.

— Тренерам наверняка нравилось, что вы не выпивали.
— Это да. Здесь я тоже пользовался полным доверием. Однажды перед банкетом в Кремле тренеры говорят: “Игорь, мы знаем, что ты не пьешь. Поэтому ставим перед тобой задачу. Когда напьемся, а уж это мы гарантируем, берешь нас под белы ручки и аккуратно ведешь в гостиницу. Чтобы потом не говорили, что борцы нажрались и берега потеряли”. Поэтому у нас все культурненько получилось.
Когда мы не поехали на Олимпиаду 1984 года в Лос-Анджелес — Игры заменил турнир “Дружба”. И после его окончания всем советским спортсменам сделали круиз по Черному морю на корабле “Тарас Шевченко”. Так вот единственная команда, которая делала зарядку, была сборная СССР по греко-римской борьбе. В ресторанах нас тоже никто не видел.
После поездки в Спорткомитете было собрание, и наш вид отметили: “Вот смотрите, “греко-римляне”, которые привозят больше всех медалей с чемпионатов мира и Олимпиад. Теперь мы точно знаем почему. Люди — профессионалы! Не дорвались, как некоторые, до халявного спиртного, а поддерживали форму даже во время заслуженного отпуска. Вот на кого надо равняться всем остальным видам!” Спортсмены из других видов смотрели на нас, как на инопланетян: “Ребята, да вы чего? Расслабьтесь…”
Сам вид борьбы определял поведение. Даже у вольников оно было другим, более вольным…

— Вы были знамениты своими швунгами. Это от природы?
— Это работа. Уже будучи тренером, любил проверять уровень физической подготовки у ребят. И, как правило, разочаровывался, никто над этим элементом специально не работал. И зря.
Вот как Карелин тащил обратный пояс? Грубая физическая сила просто ломала соперника. Того, кто очень сильно сопротивлялся, он все равно вытаскивал — и бросал так, что у того аж голова отваливалась. Ему многие даже не сопротивлялись, чтобы не испытать этот полет. Переворачивались и сами ложились на ковер.

— Да уж, не дай бог под такого богатыря попасть. Вы, часом, на тренировках с ним не боролись?
— Как-то пришлось. Дело в том, что как с ним, так и со мной никто не хотел спарринговать. Это беда любого сильного спортсмена. Карелин ломал физически, я тоже этому элементу подготовки уделял немало внимания. Откуда все мои швунги? Берешь молодую березку или дубок и гнешь ее, гнешь… И она гнется. Как спортсмен, с которым борешься. У меня был такой стиль — темп схватки шел по нарастающей. В конце человек уставал так, что сам падал.

— Карелин это наверняка знал.
— Вряд ли он предполагал, что все зайдет так далеко, и бороться мы будем долго. Саша тогда был уже чемпионом мира в тяжелом весе, я заканчивал карьеру в весе до 90 килограммов, но в этих категориях разница в массе уже не так существенна.
“Игорь Владимирович, давайте с вами поборемся”. — “Ну давайте”. Получается так: если ты в стойке борешься, то Карелина, как и любого сильного человека, можно удержать — для этого пробиваешь и блокируешь руку противника и не даешь ему ничего сделать. Есть много упражнений для нарабатывания такой силы — подносить гирю ко лбу, к животу, к груди. Да и те же березки и дубки тоже неплохо помогают.
И вот мы начинаем бороться. Я удерживаю Сашу, он и так дернется, и эдак — ничего не получается. Он расслабился — и “прилетело”. Ну и я лишний раз получил подтверждение тому, что какой бы сильный ты ни был, но когда встречаешься с профессионалом, он не даст тебе гулять. В итоге Карелин вымотался, подсел ко мне и говорит: “Игорь Владимирович, недооценил я вас. Думал побаловаться, а не получилось”.
Саша только начинал свой путь, а уже был молодцом, который не боялся посмотреть правде в глаза. Я тогда еще многим сказал: “Этот парень себя еще покажет”.

— На Олимпиде-80 вы сами были молодым парнем.
— Я тогда в своем весе выиграл Союз, Европу, все схватки тренировочные в Стайках. Никто даже не задумывался, что может поехать кто-то другой. Но в финале Олимпиады проиграл венгру Новеньи. Серебро у нас никогда особо не приветствовалось, особенно дома, но на собрании команды потом сказали, что к Каныгину претензий нет.
Я был в хорошей форме, но тактику на финал мне предложили неправильную. В стиле “давай-давай”. Мол, сразу с первых минут надо рвануть. Ну я и рванул… И борьба такая же пошла — бросок туда, бросок сюда. Шесть — семь проиграл. На самом деле выдал все, что мог. Месяц потом не мог рук поднять, и голова просто раскалывалась.
Надо было по-другому схватку строить — более сдержанно. Тогда выиграл бы, не сомневаюсь. Хотя стоит признать, что Новеньи талантливый парень, хороший борец. Снимаю перед ним шляпу за тот московский поединок.
Потом я ему никогда не проигрывал, а в финале “Дружбы-84” в Венгрии, уже у него дома, просто порвал его на ковре.

— Затем была долгая и красивая карьера в сборной. Вдобавок Игорь Каныгин стал еще капитаном и комсоргом в одном лице.
— Комсоргом стал из-за того, что громко смеялся. Может, не громче всех, но, наверное, зажигательнее. Дело в том, что наш комсорг был парнем хорошим, но некоторые буквы не выговаривал. И вот когда он начинал какую-то вдохновенную речь, слушать это было просто невозможно. Люди на пол сползали от смеха. Кого ставить тогда? “А вон давайте самого веселого, Каныгина”.

— Что входило в обязанности?
— В каких-то ситуациях разобраться, например, если кто-то из ребят подрался на танцах в Алуште. Милиция приходит: “Мужики, вы ж там поаккуратнее”. Ну а как аккуратнее, когда подонки себя ведут по-скотски? Надо же и поучить. Хотя потом нас уже все в городе знали. А какой нормальный человек полезет к борцам драться?
Мы же, наоборот, любили всякие организованные мероприятия. Например, встречи с трудовыми коллективами. Помню, девчонки с хлебокомбината выступили, нам в ответ надо свою самодеятельность показать. Но все растерянно переглядываются, артистов среди нас точно нет. И вдруг кто-то вспомнил: “Мужики, так у нас же Каныгин поет!” А я, есть такой грешок, любил в свободное от тренировок время попеть — от широты души. Но одно дело у себя в номере, а другое — перед девчатами. Но отказаться нельзя — комсорг все-таки.
А ребята, воодушевившись, мне и музыкальное сопровождение нашли. У нас один борец на гармошке играл. Отправили его, он возвращается, тащит с собой. Сел и затянул: “За что вы, девочки, красивых любите?!” Как специально, наверное, у него губа заячья — не красавец, мягко говоря, а я тоже не Ален Делон. Пою и думаю: а как мы, интересно, со стороны смотримся? Девчонки глаза на нас вытаращили, никогда такого не видели. А потом гляжу, улыбаются… Ребята решили нас в беде не оставлять и потихоньку тоже сзади подошли и затянули в десяток голосов… Вот вспоминаю тот день и улыбаюсь.
Все-таки хорошая у нас команда была. Многонациональная. И хочется еще какие-то веселые истории рассказать, но на публику нельзя. Ребята все нормальные, просто кто-то русским языком не очень хорошо владел, отмочит что-нибудь и не понимает, почему все начинают ржать как сумасшедшие.
Но это все рабочие моменты. А что касается всяких собраний, то люди не любят, когда много говорят. Я тоже не люблю, а приходится. Ты же за всех переживаешь. Бывают же случаи, когда мозги человеку надо на место ставить.
Или другой пример. Бенур Пашаян всегда гонял 12 килограммов. При весе 64 кэгэ он боролся в 52. И вот когда все из сауны уходили, я с ним оставался. Я-то вес не гонял, его парил. Только предупреждал: “Главное, воду не пей. Сделаешь глоток, выпьешь потом полтазика”.
Сгонка веса — это дело такое, что врагу не пожелаешь. Я на одного только Бенура насмотрелся так, что однажды решил узнать, сколько сам смогу согнать за раз. Десять килограммов!

— Невероятно.
— Высушился после той парилки так, что по мне все мышцы можно было изучать. Правда, буквально за день-два вес пришел в норму — наел, напил.

— С кем больше всего дружили в сборной?
— У нас была традиция — маленькие дружили с большими. Тот же Пашаян и Ваха Благидзе: “Слушай, ты лучше грузина мне. Я им просто сказать не могу”. Так и ходили парочками.

— Трудно быть капитаном и следить за порядком, когда сборная, в которой все нормальные люди, регулярно нарушает режим, отправляясь на танцы в той же Алуште…
— Думаете, я на танцплощадку не бегал? Мы всегда знали, кто чем занимается, и, конечно, подсказывали друг другу, если что-то шло не так. Но тренеры могли рассчитывать только на собственные глаза и уши. В этом деле я был им не помощник, естественно.
Знаете, в чем была особенность советской системы? Если ты чем-то не таким занимался, то не имел потом права дать понять, что тебе трудно. Это было показателем мужского начала. Да, нарушил, но потом отработал. Не плакал и не жаловался. Тяжелый физический труд лечил все болезни.

— В 1985-м случилось уникальное событие — на чемпионате Европы сразу пять белорусов стали чемпионами.
— И это было здорово. Толя Федоренко, Миша Прокудин, Оганес Арутюнян, Камандар Маджидов, я — мы были до такой степени заряжены, что остановить нас было просто невозможно.
Знаете, когда слышу от некоторых, мол, ну какие там Арутюнян и Маджидов белорусы, я им всегда напоминаю, что как борцы они выросли на нашем белорусском ковре. И это наши спортсмены.

— Говорят, Сапунов услышал немало разных слов в свой адрес, когда повез на чемпионат в Лейпциг сборную, наполовину состоявшую из белорусов.
— Он никогда не повез бы тех, кто не может выиграть. И расчет его оказался правильным. Я к Геннадию Андреевичу очень хорошо отношусь. Он всегда проповедовал одну идею — тяжелую работу. Сапунов — человек из Советского Союза, и та работа строилась масштабно. Кто выдерживал все нагрузки, тот выигрывал медали.
Рядом с нами трудились научные бригады, и они очень помогали Сапунову. Честно говоря, не представляю, как сегодня можно работать, не имея рядом врача и человека, занимающегося наукой. Про психолога и говорить не буду, без него вообще сегодня нечего делать в спорте. Мне, например, Николай Волков в свое время очень сильно помогал. Грамотный психолог может многое — разбудить человека перед стартом или разжечь в нем ярость. Все зависит от поставленной задачи.

— Вас, наверное, будить было не нужно…
— Меня тоже приходилось. Для того чтобы научиться понимать себя, мы много разговаривали о разных вещах. Человек полностью тебя раскладывал и потом предлагал формулу. И вот когда ты выполнял всю программу, тогда удавалось довести себя до состояния рабочей машины — холодные руки, ясная голова. Ты становился как резиновый. Думал только о том, чтобы отработать на сто процентов.
Кстати, вы в курсе, что слезы — очень хорошая штука? Слеза так прочищает башку, что помогает смыть все проблемы. Уходит вялость, повышается работоспособность.

— Вы тоже научились плакать?
— Да.

— И что себе в этот миг представляли?
— Всякие мысли были…

— Неужели о войне?
— И об этом тоже. Отец же мой войну прошел, сидел в окопах, когда бочки летели, и человек не знал, что это всего лишь бочка, а не снаряд, который может разнести тебя в клочья. Он о войне в принципе мало говорил. Столько на нее насмотрелся, что потом даже вида крови не выносил. Курицу зарубить не мог, мне поручал.
Батя был командиром расчета “Катюши”. Рассказывал, что во время боя на направляющую рельсу надо закидывать снаряды. А те весят около 50 килограммов. Так вот под огнем такой снаряд мог забросить и один боец. А когда бой заканчивался, то такой же снаряд с трудом заряжали вдвоем.
Или вот еще. Говорит — идем маршем, нам командуют: “Привал!” И все мгновенно падают и засыпают. Все равно куда — в болото, в лужу. Потом: “Подъем!” Все встают и идут дальше. И никто не болел.
И вот тогда я понял, что фигня этот спорт. Есть дела и поважнее. Потому и засыпал в раздевалке между схватками спокойным образом. И когда меня будили, то спрашивали: “Как же ты будешь бороться, Игорь?” А я даже не думал об этом, просто спал. Все было вкупе — и работа Волкова, и рассказы папы.

— Какое значение тогда имела фармакология?
— Витамины употребляли исправно. Нам кололи В6, В12. Что еще? Инозин, рибоксин, всякие там овсяные печенья. И все, этого хватало. Скажу честно, я об анаболиках не думал и даже не знал, как они называются.

— Счастливый человек. В некоторых видах без них и шагу нельзя было сделать.
— Я боролся с парнем, который был уколот. Он реально вел себя, как бык. Только что копытом о ковер не бил. Но если ты готов, то, как против тебя ни прыгай, ничего не сделаешь.
Эти ребята, наоборот, быстро начинали паниковать — вроде и сил вагон, а ничего не выходит. А у нас трезвый ум, светлая голова. Почему можно легко бороться с очень сильным человеком? Он ведь как деревяшка летит… Поэтому не допинг тебя волновал, а свое рабочее состояние. Когда выходил на схватку, настраивал себя, что будет трудно. Когда падаешь, вставать не хочется. А надо сделать это — бросить — первым. Еще лучше, если опираешься при этом на противника. И вообще, на лице у тебя ничего не должно быть написано. Ни усталости, ни радости, соперник ничего не должен прочесть.

— У вас были шансы попасть на Олимпиаду-88 в Сеул?
— По-видимому, были. Тот человек, который поехал — Гурам Гедехаури, — проигрывал мне всегда. Вот разбуди меня неожиданно, и исход схватки будет одинаков в любое время суток. Ну бывает такое: не может человек с тобой бороться — и все тут, ничего не попишешь.
Но опять же ведь идет борьба еще и ведомственная, кто с кем дружит, не говоря о каких-то материальных вопросах. Это и так понятно. Тогда было сделано все, чтобы меня убрать.
Со временем я стал неудобным. Например, на собрании поднимают вопрос: надо ли работать так, как мы сейчас? Ну я белорус откровенный, за дело ратую — так и так, говорю, эти объемы нас ни к чему хорошему не приведут. Давайте по-другому. Потом ко мне подходили тренеры и спортсмены: “Молодец, все правильно сказал. Мы так не смогли бы, на нас сразу крест, а тебе можно”. Но сколько можно? Всегда есть люди, которым ты не нравишься. К тому же я к 1988 году так уже наборолся, что было совсем не страшно уходить.

— Удалось потом Каныгину стать великим тренером?
— Не знаю, насколько великий, но многим помогал. Например, нашим олимпийским призерам — Диме Дебелке и Сергею Лиштвану. Конечно, у них были свои тренеры, но, полагаю, мои советы тоже пригодились.
Помню, провел тренировку с Сережей, который тогда уже был чемпионом Союза. Умотал его до крайней степени, но убедил их с тренером Володей Примаком, что борьбу надо менять. И мы ее поменяли. Диму тоже плотно тренировал. У него не хватало здоровья, чтобы соединить в партере руки для наката. Прибавили в ОФП, и борьба пошла совсем другая.
И когда было собрание в Стайках перед Олимпиадой-2000, Медведь сказал: “Считаю, Дебелка недостоин ехать”. А я ответил, что, наоборот, как раз Дима и достоин. И он оказался единственным белорусом, кто привез домой медаль. Проиграл тогда только Карелину.

— Шансы победить Сашу были?
— Нет, тот намного сильнее.

— Карелин — самый великий борец за историю советской борьбы?
— Нет. Великих много. Возьмите вольника Артура Таймазова. Человек выиграл все, что можно было. Пять олимпийских циклов прошел, а это, поверьте, дорогого стоит.
Среди “классиков” — Валерий Рязанцев, Николай Балбошин… Наш Олег Караваев — гениальный борец, который мог за палец соперника взять и прием провести.

— Себя выдающимся считаете?
— Во мне нет ничего слишком яркого. Многие говорили, что я не похож на борца. Спрашивали: “Ты кто?” Внешность “протокольная”, по глазам видел, что принимают меня за какого-то криминального авторитета.

— Интересно, как закончилась та старая история с девочкой, ради которой вы начали заниматься борьбой?
— У Есенина есть строки: “Да, мне нравилась девушка в белом, но теперь я люблю в голубом”. Та девчушка мне очень долго нравилась. Но я всегда знал: пока мужчина не стал на ноги, ему не стоит думать о семье. Посадить дерево, построить дом… Поэтому никаких движений и никакой слабости позволить нельзя. Надо решить главную задачу, а уже потом заниматься личными вопросами.
Женился я все-таки на девочке в голубом. И очень рад, что так все произошло. Хотя мы встретились в такой период жизни, когда у меня не было ничего — ни квартиры, ни машины. Человек пришел в холодный дом и наполнил его теплом. А это бесценно. Может, кто-то сверху на нас смотрит и, когда тебе тяжело, посылает именно того человека, которого ты искал всю жизнь. Как думаете?