Золотая гвардия. Владимир Крисевич. Двухметровых игроков для РТИ искали через газету

Владимир Степанович КРИСЕВИЧ — второй человек в белорусском баскетболе после Ивана Едешко (согласно опросу специалистов, посвященному 80-летию развития игры в нашей стране) — с удовольствием показывает свое хозяйство. Чем-то его двухэтажный дом похож на коттедж Ивана Иваныча. Да и по расстоянию, что от Москвы, что от Минска, они примерно одинаковы. И набор сопутствующих построек аналогичен — баня, беседка, мангал. Даже баскетбольное кольцо имеется.
Но, Иван Иваныч, какой же у Владимира Степановича фруктовый сад… А туи, выстроившиеся в ряд с правой стороны участка и давно уже закрывшие дом соседа! А лес, нависающий над домом с тыла, со стороны баскетбольной площадки… Бери лукошко и иди за ягодами да грибами. Или строй волшебный домик для внуков, в который надо забираться с помощью лестницы.
Внуки, конечно, уже подросли. Крисевич самый младший — кандидат в сборную, знаменитая дочь Галина Савицкая живет в Испании, и ее сын тоже от баскетбола уйти не смог.
А вот дед сумел. И этот дом мечты сооружен уже за счет мозгов, с первых перестроечных заработков. Хотя, конечно, не у каждого доктора технических наук таковой имеется. Но я рад, что у моего сегодняшнего героя все сложилось именно так. Уже хотя бы потому, что в вечном разговоре о будущем больших спортсменов теперь буду иметь надежный козырь имени Крисевича. Который, между прочим, мог бы конкурировать с Иваном Иванычем и за титул баскетболиста номер один. Если бы начал заниматься “оранжевой игрой” чуть раньше и согласился на переход из минского “Спартака” в более классную команду, откуда Александр Гомельский доставал бы его уже с наигранной связкой. Впрочем, об этом мы еще поговорим…

— Клубный белорусский баскетбол 60-х — начала 70-х это задворки высшей лиги. Так откуда взялся успех сборной Белоруссии на Спартакиаде народов СССР-1971? Пятое место — позади Ленинград, Литва, Латвия…
— Дело в том, что наш РТИ был усилен игроками Группы советских войск в Германии. Команда там подобралась довольно крепкая, во главе с Александром Травиным — чемпионом мира и призером Олимпиады в Токио. Вы слышали такое выражение “Мастерство не пропьешь”?

— И не однажды!
— Так вот Травин и компания подтвердили его жизненность на деле. Все время, когда мы упорно тренировались, ребята из ГСВГ так же упорно и последовательно нарушали режим. Я вроде многое видел в спорте, но такого спаянного в этом вопросе коллектива не встречал. А закончилось все тем, что Травин появился на площадке на позиции первого номера и отыграл блестяще, значительно усилив мощь нашей команды.
Мы тогда всей белорусской командой жили в московских студенческих общежитиях. Утром в коридор вышел, мимо — топ-топ — человек в шубе проходит. Это боксеры вес гоняют. Ничего не пьют, смотреть на них без сочувствия нельзя.
Но это еще что. Хуже, если тебя придут какие-нибудь спортивные начальники накачивать. Как к ним относиться? Сидим и слушаем, что надо собраться, выиграть, защитить честь республики и так далее. Стандартные фразы, которые просто вязнут в ушах. Смотришь на ребят и понимаешь, что у всех мысли примерно об одном и том же.

— О чем?
— Хочется конкретики. Вот что значит “собраться”? Как это сделать? Головой о стенку стукнуться или на пятках попрыгать? Советов нет, поэтому сидишь и думаешь, ну скорее бы уже свою агитацию заканчивали, что ли…
Но это я говорю о руководителях среднего звена. Председатель Спорткомитета Виктор Ливенцев был совершенно другим человеком. Личность, конечно, легендарная. Герой Советского Союза, прямой и открытый человек. Попасть к нему на прием можно было без проблем — дверь всегда нараспашку. Он знал всех спортсменов, у кого какие проблемы и как их разрешить.
Ливенцев никогда не устраивал разносов. Всегда спокойный, умел держать себя в руках. Если и были какие-то эмоции, то собеседник их не видел.

— Про войну не вспоминал?
— Расскажу на этот счет одну историю. Я ведь в баскетбол начал играть в 19 лет, на третьем курсе университета. До этого занимался прыжками в высоту в секции легкой атлетики. Ничего особенного не показывал, добирался, может, до 180 сантиметров, не выше.
А секцию баскетбола в БГУ возглавлял Борис Авдеевич Гуков — тогдашний ведущий игрок и одновременно играющий тренер команды мастеров минского “Спартака”. Тренировались в костеле на площади Свободы. А заместителем председателя общества “Спартак” был такой Токуев. Бывший партизан и тоже Герой Советского Союза. Всю его семью расстреляли прямо на его глазах, он успел спрятаться и убежать. А потом сделался мстителем и здорово себя в этом деле проявил. Одних только эшелонов пустил под откос огромное количество.
Так вот в гражданской жизни героические черты в нем тоже совсем не просматривались. Добрейший человек. И вот как-то мы поехали в Польшу на турнир — неплохой по составу, международный, с участием команд из социалистических стран. Потом, как водится, банкет. Мы с ребятами сидим, тренеры и руководство отдельно, за соседним столом. А руководитель немецкой команды был военный, с погонами на плечах. И вроде лет двадцать после войны прошло, но Токуев наш сцепился с ним так, что их еле растащили.

— Из-за чего?
— Никто не знает. Но при желании можно понять. Наши герои о войне рассказывать не любили, но, что там происходило, помнили всегда.
А если переходить на баскетбол, то те годы с сегодняшними и сравнивать смешно. Каменный век. Ни мячей, ни залов, ни щитов, все на допотопном уровне.

— Сейчас трудно представить, чтобы человек пришел в баскетбол в 19 лет и стал одним из лучших в Беларуси.
— Это все случай. Парень-физик уговорил сходить на тренировку. И понеслось… Хотя это громко сказано. Тренировались мы всего три раза в неделю. Хорошо что в университете была грунтовая площадка с деревянным помостом. Но туда еще нужно было попасть, потому что играли на ней с утра до вечера. И половина в моих кедах.

— Это как?
— Беднота. Какие там кроссовки — никто не знал, что это такое. Кеды тоже были дефицитом. А у меня 46-й размер, и стояли под кроватью. Все в общежитии знали. Обувь универсальная, подходит всем, надо только соответствующее количество носков надеть. Хотя кеды тоже имели срок эксплуатации, как правило, недолгий. Затормозишь резко — ступня вылазит наружу.
Мячи тоже кривые были, хорошо если удавалось раздобыть эстонские. Прибалты молодцы, качественно делали. Ну каменный век, даже вспоминать не хочется.
Зато энтузиазм бил ключом. Первенство университета проходило с аншлагом, за команды факультетом болели с такой страстью, что теперь я понимаю, почему в Штатах так популярны матчи NCAA. Поверьте, у нас в 50-е ажиотаж был не меньшим.
В стартовой пятерке команды нашего математического факультета играли интересные люди. Владимир Платонов — будущий академик и президент Академии наук БССР. В перестройку слинял на Запад, был большой скандал. Сева Гендель — большой эрудит, впоследствии кандидат технических наук. Евгений Велесько — профессор в нархозе. Максим Геллер — чемпион СССР по русским и стоклеточным шашкам. И я.

— Прекрасно.
— “Спартак” был обществом богатым и проводил хорошие турниры. На них приезжал и ленинградский “Спартак”, за который тогда играл их будущий тренер Владимир Кондрашин. И был у них администратор, которому так понравилась наша семья, что он каждый год приглашал нас переехать в Ленинград. Понятно, с ведома Кондрашина.
Гомельский меня тоже держал на заметке. Вызывал и говорил прямо: “Понимаешь, ты в Минске один такой и мне подходишь полностью. Но я из других клубов поодиночке игроков не беру. Давай я тебя устрою в рижский ВЭФ или московское “Динамо”. Там такая же история, по игроку всего одному хорошему есть. Наиграется связка и тогда обоих заберу в сборную”.
Когда были на туре в Тбилиси, Отар Коркия завел меня в новенькую трехкомнатную квартиру в центре города. “Если к нам перейдешь — будет твоя”.

— Какое, однако, многообразие выбора… Тем не менее вы остались.
— Не планировал я из родной республики уезжать. Хотелось что-то с минским клубом выиграть. А последний раз в сборную меня звали перед Олимпиадой 1964 года, тогда главным тренером был Гомельский. Но мне было трудно пробиться, даже чисто физически. Двухметровый нападающий с весом 85 кэгэ — как-то не очень. Особенно если на твоем месте есть лидер команды Геннадий Вольнов.
За сборную я все равно поездил, пусть и на тренировочные турниры. Так что определенная сатисфакция в этом плане у меня есть. Но следует заметить одну странность. Мы с Гуковым всегда искали высоких парней. Вплоть до того, что давали объявления в газету. Сами колесили по республике, и если слышали, что где-то есть парень два метра ростом — тут же мчались по указанному адресу.
Мы еще в “Спартаке” были, когда нам подсказали, что в Горках живет молодой человек, который нам подойдет. Сели мы в автобусик, еле-еле на отшибе нашли эту хату. Заходим, его нет. Гоняет где-то с друзьями кур по дороге. Потом смотрим, идет высокий такой молодец. Худой, но кость широкая и рост под два метра. Годится. “Ты Миша Медведев?” — “Я…” Тут же договариваемся с отцом и тем же вечером его увозим.
Конечно, никакого понятия о баскетболе он не имел. Кроме того, мог проспать тренировку или явиться на нее не переодетым. Ну что можно хотеть, по сути, от школьника, который всю жизнь провел в деревне? Я и сам толком не понимал, так ли он нам нужен. А через несколько лет Гомельский взял Мишу в сборную Советского Союза. Неизвестный факт, верно?

— Не слышал о таком игроке.
— А он ездил на турниры, был даже в Южной Америке. Вырос, окреп — здоровенный такой центровой силового плана. Однажды негр его вырубил — так усердно Миша его держал. Развернулся и как зарядил в голову… А Миша только указание Гомельского выполнял — поплотнее с ним играть. Негра сразу же с площадки удалили, чему тренер сборной СССР был несказанно рад.
Вообще-то Миша сам был не дурак подраться и вечно встревал в какие-то истории. Из-за этого его карьера долго не продлилась. Поиграл потом у нас в Минске, затем в Донецке, женился на москвичке, перешел в столичное “Динамо”… А затем снова драка — и тюрьма. Освободился и опять с ним какая-то история приключилась. В общем, все плохо вышло, думаю, он давно уже не с нами.

— Как вы человеку судьбу определили…
— Зато мир увидел, за границей побывал. А так наверняка спился бы в своих Горках, как многие его школьные друзья. Мог бы, конечно, и большего в спорте добиться. Но вот видите, не помнит его уже практически никто.

— Я так понимаю, вы были баскетболистом принципиально другого плана, который всегда знал, что карьера спортсмена недолговечна.
— В те годы, когда я учился в университете, к спортсменам было совсем не такое отношение, как сейчас. Значительно хуже. Про боксеров говорили, что головы у них отбитые. Над футболистами смеялись: мол, дайте каждому по мячу, чтобы все довольны были. И поэтому мы старались скрывать, что занимаемся спортом. Идешь на экзамен и внутренне надеешься, что преподаватель не знает, что ты играешь в баскетбол.
При распределении тоже никто не смотрел, спортсмен ты или нет. А у нас (тоже примечательный факт) состоялся самый первый в республике выпуск программистов — в 1960 году. То есть поступали мы на специальность “учитель математики в средней школе”, но с третьего курса у нас стали преподавать вычислительную математику. С учетом того, что в Минске и в других городах открывались заводы вычислительной техники.
И к нам на выпуск со всего Союза приехали переодетые полковники из так называемых “почтовых ящиков” — закрытых предприятий, работавших на оборонку. Часть нашего выпуска отправилась в подмосковный Калининград, часть — в Свердловскую область. Меня с Геллером определили в Пермскую.

— М-да.
— Мы, конечно, пошли качать права в деканат. Но нас даже слушать не стали. Потом обратились к Ливенцеву. Тот: “Оставайтесь дома”. Так и сделали, хотя потом долго еще получали письма из этого закрытого “почтового ящика”.
Меня устроили в Академию наук — в Институт математики. Там и проработал 17 лет. С ним была договоренность: по письму из Спорткомитета меня отпускают на любые сборы и соревнования — без сохранения зарплаты. А когда был в Минске, то утром шел на работу, а потом на тренировку, благо РТИ находился совсем недалеко.

— Две работы — две зарплаты.
— Как у спортсмена у меня была всесоюзная стипендия — 120 рублей. Ну и на работе ставка ведущего инженера — еще 160. Для советских времен неплохо. У нас таких как я было несколько человек — тех, кто окончил политехнический и тоже работал по специальности. А потом, когда из Гродно приехали ребята во главе с Ваней Едешко, все стали поступать в физкультурный.

— Баскетбол в 60-е был популярен в БССР?
— Вполне. Особенно во время международных матчей. Помню, к нам приехала сборная ГДР, и мы играли на открытой грунтовой площадке стадиона “Динамо”. Народу было просто море — все трибуны и даже ступеньки. А где их нет, люди стеной стояли вдоль площадки.
Когда на союзные туры ездили, больше всего зрителей собиралось в Прибалтике. Там хоть и не в каждый ресторан тебя пустят без костюма и галстука, зато питание было отличное. Не то что в Тбилиси. Своеобразный город. Идет кацо по улице, видит трамвай, руку поднимает — тот и тормозит, как такси.
В трамвае даешь на пятикопеечный билет 20 копеек, контролер берет монету, отрывает билет и со скучающим видом смотрит в окно. “А сдачу?” Так же молча сует тебе 50 копеек, только отцепись.
Меня Гомельский как-то отправил в Тбилиси отыграть международный динамовский турнир за местную команду. Видимо, впечатление произвел, тогда Отар и показал ту самую квартиру. Но кто знает, что было бы, если бы туда уехал. Все равно ты там чужой. Тогда хоть и говорили об исторической общности советских людей, но национальность очень чувствовалась. Прибалты приезжали на сборы с книжками на родном языке. Смотришь в них и понимаешь, что ни черта не понимаешь.

— Зато у вас был знаменитый бросок с отклонением.
— Жизнь заставила. Как еще играть, если у тебя малый вес при хорошем росте? Но я этот бросок неплохо отшлифовал. Гомельский даже прислал фотокорреспондента, чтобы его покадрово снять. Опубликовали потом в журнале “Спортивные игры”, у меня где-то фотографии сохранились. Сейчас таких худых баскетболистов уже не найдешь.
Тогда вводить “физику” только начали. А до этого штанга была запрещена, считалось, что она плохо действует на кисти. Но Гомельский вовремя понял: без работы с весами не обойтись и давал нам нагрузку по полной.
Три тренировки в день — для шестидесятых это было очень необычно и тяжело. Утром выпил стакан кефира, потом час зарядка. Завтрак — тренировка по ОФП. Вечером — игровая. В выходной едешь в Алушту, но поваляться на пляже Гомельский тебе не даст — обязательно что-то придумает. Например, отправит всех кататься на водных лыжах. В этом деле главное из воды подняться. Страшно, она на тебя давит, после этого ходить нормально не можешь. А Гомельский доволен — новый вид физической нагрузки придумал.

— Что ребята?
— Отлынивали при первой же возможности. Все люди одинаковы: если есть возможность сачкануть, никто ее не упустит.

— Сергея Белова история рисует персонажем, отличным от других. Если можно нагрузить себя еще, то всегда рад поработать.
— Да ну… Не знаю, что там показывали в кино, но он был таким же, как и все. Столько историй на этот счет помню, только рассказывать не хочу. Я же с ним не раз ездил в зарубежные поездки.

— Валюта?
— Меня не посвящали в такие тонкие вещи. Армейцы обычно друг с другом кучковались. Как Кондрашин пришел в сборную? Когда Гомельского отстранили — после случая на таможне.

— Невозможно было выехать без купли-продажи?
— Суточные — 2,5 доллара в день. Ну скопил ты 10-15 долларов, что на них можно привезти? Это раз. Второе — поездки распределяла Москва, так называемый старший брат. Это потом уже, в другой жизни, я понял, что она не старший брат, а мать.
У того же Гомельского был административный ресурс, которым он замечательно пользовался. Решал, кого из судей брать с собой в поездку. Так что в этих вопросах ЦСКА никогда не испытывал проблем. Какой судья в здравом уме будет его прихватывать? Ну а что, молодец. Пользовался своим положением главного тренера сборной.

— Думаю, минский РТИ вряд ли ездил на турниры в Европу или тем более в США.
— Самыми экзотическими были две поездки — на Кубу и в Ливан. Кубинцы готовились к чемпионату мира и решили взять в спарринг-партнеры советский клуб. Почему туда все отказались ехать? Все просто: на острове Свободы была талонная система, там даже иголку невозможно было купить. Беднота страшная.
Фидель Кастро, когда пришел к власти, сказал: кому не нравится, можете уезжать. И все классные специалисты так и сделали — на лодках и катерах уплыли в Америку. Потом некоторые захотели вернуться, но их не приняли. Фидель позвал советских спецов.
С одним из них, нашим баскетболистом из Гомеля, мы там и встретились. Он работал инженером на железной дороге. У кубинцев, как и у всех южных людей, бардак, конечно, доминировал. Но работать было выгодно, наши спецы потом дома в валютных магазинах “Березка” “Волги” покупали.
Кубинцы нас там раскатали, конечно. Они-то к чемпионату всерьез готовились, а мы скорее как на отдых приехали. Ну почему нет? Отличный отель, рядом океан. А если лень идти, плескайся в бассейне.
У нас в те годы с Китаем раздрай был, а с кубинцами нормальные отношения. К ним тогда две волейбольные сборные Китая приехали — мужчины и женщины. И поселили их в той же гостинице, что и нас. Мы с Евтеевым как-то заговорились в лифте и, не заметив, на каком этаже он остановился, пошли в свою комнату. Выходим, а вокруг одни китайцы. Вначале гомонили чего-то там, а тут сразу замолчали и смотрят на нас, будто мы с того света явились. Идем, а они все в стену вжимаются. Мы только улыбаемся, обсуждаем между собой, чего это они на наш этаж пробрались. Нет ли тут какой провокации.
Потом в нас сомнения помаленьку начали вселяться, и, не доходя до “своего” номера, мы повернули назад. Возле лифта не выдержали и рассмеялись. В этом плане мы были куда раскрепощеннее наших китайских товарищей. Они даже другое время для посещения бассейна выбирали, только бы с нами не встречаться. Смотрели со второго этажа, когда мы наконец смотаемся, и только тогда спускались.

— Ну а как кубинки? Неужели никто из наших, естественно, неженатых ребят так и не сдал на “международника” в самой подходящей для этого стране?
— То, что они такие со всех сторон сексуальные, — миф. Наши как минимум не хуже. Другое дело, что из-за жары кубинки одеваются очень свободно. И даже на улице несут себя, как богини — расслабленно и важно. Не так, как наши, которые согнуты в три погибели и у каждой в руке по авоське. Здесь надо отметить их преимущество, конечно.
Но ларчик просто открывается. До революции на Кубе был американский бардак, янки туда традиционно ездили отдыхать. Так что нас специально предупредили на этот счет: провокации могут быть даже в лифте. Но их почему-то так никто и не устроил.
С Кубы, стыдно сказать, я привез только пару бутылок ликера. Больше там просто ничего не было.

— Даже боюсь спрашивать о турне Сирия — Ливан — Ирак.
— Тоже удивительное путешествие. Это было вскоре после израильско-арабской войны, и потому мы поехали целым десантом. Вместе с артистами из Москвы и ударниками коммунистического труда из Сибири. Но ударники эти оказались настолько слабо подкованы политически, что не могли связать двух слов. Поэтому на митинги и встречи вместо них отправляли меня.

— Агитировали за советско- арабскую дружбу?
— Нет, это как бы подразумевалось. Просто нужно было прилично себя вести, кивать и, когда надо, вставлять несколько умных фраз.
Митинги сирийцы очень любили. Собирается уйма народа с какими-то флажками и начинает истошно вопить. Залазят друг другу на плечи и скандируют разные лозунги. Я, когда первый раз это зрелище увидел, разволновался, не было бы каких эксцессов. Но наши из посольства предупредили: “Не волнуйся, поорут малость и разойдутся”. И точно, через какое время как тумблером щелкнуло — сразу все успокоились. Флажки собрали и ушли, словно и не было их никогда.
Возили по военным пунктам, где наши советники с семьями жили. В пустыне стоит блочная пятиэтажка. Высыпают к нам, плачут от счастья, обнимают: “Родные вы наши, наконец-то своих увидели!”
Потом едем на боевую позицию, там в землянке человек тридцать солдат. Как только на них фотоаппарат наводишь, тут же делают геройский вид, позируют с автоматами так, будто не евреи, а они недавнюю войну выиграли. Затем гадают, чем еще нас удивить. Один придумывает наконец: хватает здоровенного таракана и запихивает в рот. У нас шары вместо глаз. А арабы довольны: мол, гляди-ка, какие мы молодцы, знай наших!
Начали о политике говорить, у них позиция: “Вы, советские, такие сильные, вам ничего не стоит освободить нас от евреев, а мы вам потом спасибо скажем”. Мы им говорим: “Ребята, так воюйте сами, это же ваша земля”. Удивляются: “Но если мы погибнем, то зачем она нам тогда нужна будет?”

— И не поспоришь.
— Я потом много по заграницам поездил — уже во второй своей жизни как руководитель среднего звена. Все-таки, что ни говори, хорошо быть спортсменом. Все за тебя решают, ни о чем голова не болит. Но когда ты начальник, все наоборот — уже твоя голова болит обо всем.
После спортивной карьеры я сразу ушел на должность завсектора в НИИ. А в Советском Союзе всегда был очень строгий спрос с руководителя любого звена. Без разницы, сколько людей в твоем подчинении — 15 или 1500. Кроме решения производственных задач, ты должен организовать работу по уборке картошки в подшефном совхозе, послать людей на дежурство в народной добровольной дружине, наполнить ими же колонну на первомайскую демонстрацию или парад 7 ноября.
А если, не дай бог, кто-то у тебя отъезжает в Израиль — значит, завалил работу с кадрами. Собираешь профсоюзное собрание, где трудовой коллектив должен осудить подлого перебежчика, поправшего все нормы советской морали.
Помимо того, если ты руководитель, должен вступить в партию. Разнарядка такая: на прием в нее одного интеллигента рабочие должны ответить числом в два раза большим. А где мне взять в своем коллективе рабочих, если их там просто не может быть из-за особенного профиля нашей деятельности?
Вступление в партию тоже процедура серьезная. Самые требовательные люди в этом плане — закаленные старые большевики. Измывались они над нашим братом, конечно, отменно. “А что сказал Леонид Ильич Брежнев в своем последнем докладе по поводу уборки урожая в Нечерноземье?” Да кто его знает. Ставишь себя на место генсека и примерно прикидываешь, что он думает и об уборке, и о тех краях.
Но есть же еще и Ленин, который тоже был очень активным, написал много статей по самым разным поводам. И здесь пространства для маневра остается совсем мало. Но все равно принимают. Потому что не принять не могут, и старые большевики знают это лучше других. Иначе тебя потом нельзя будет вызвать на партком, влепить выговор или лишить премии.
Еще ты должен участвовать в соцсоревновании. Готовить отчеты. Участвовать в научно-методических конференциях и писать для них статьи. Как минимум пять на отдел. Никто этим заниматься не хочет, поэтому тебе все надо делать самому. Разумеется, под чужими фамилиями.
Тебе прислали студентов на практику — куда их деть, неизвестно. Потому что в вузе их учат совершенно не тому, что нужно. Потом они становятся дипломниками, и надо готовить их защиты. И это замкнутый круг, в котором крутишься как белка в колесе с утра до вечера без выходных. Вообще в Союзе было страшно много глупостей, секретов и предосторожностей, которые никому не были нужны.

— И главное — в советское время вы не смогли бы возвести такой прекрасный дом.
— Это точно. Перестройка стала таким временем, когда можно было организовывать малые предприятия. Например, привозить и обслуживать копировальное оборудование. У нас оно было намного дешевле, чем за границей, и потому дела шли очень хорошо.

— На баскетболе так вы точно не поднялись бы.
— Ну почему? Шереверя же поднялся. Хороший он парень и организатор хороший. Жаль… Правда, если его так долго вели, то почему бы сразу не предупредить. Увольте наконец, но зачем сажать? Человек же в пенсионном возрасте.
А вообще приятно, что многие из наших нашли себя и после окончания спортивной карьеры. Саша Борисов и Миша Фейман стали заслуженными тренерами Беларуси, Олег Богомолов вышел в отставку полковником, Василий Пекленков — подполковником. Витя Гузик, как и я, — руководителем среднего звена.

— Кто для вас был лучшим баскетболистом СССР?
— Из двух Беловых мне больше нравился Саша. Сергей настырный, зубы сожмет, но своего добьется. А Саша другой. Очень мягкий, прыгучий, как кошка. Такое чувство, что он вообще не делал резких движений.
Из двух тренеров, Гомельского и Кондрашина, выше ставлю все- таки первого. У Кондрашина была одна странность — жутко ругался. Матерился на весь зал и настолько непристойно обзывал игроков, того же Сашу Белова, что просто неудобно было все это слышать. Не знаю, как игроки это терпели. Я бы не смог.

— Назовите свою идеальную пятерку в истории белорусского баскетбола. С вашим участием, само собой.
— Да ладно, я сейчас уже никуда не подхожу. Даже если взять мои лучшие кондиции. Баскетбол давно ушел вперед…

Владимир Степанович встал и с наслаждением втянул в себя свежий воздух, почти не тронутый жаром последних дней уходящего лета. “Хорошо здесь, да? Давайте-ка мы с вами супчика навернем. Грибы, конечно, из своего леса. Хожу иногда туда с лукошком. Свободного времени, как понимаете, сейчас у меня много…”