Золотая гвардия. Линия Стаина. Спросил: как стать тренером? А Чернышев в ответ: наливай!

И, кажется, именно тогда будущий капитан нашей сборной впервые взял в руки клюшку — под зорким взглядом привезенной Виталием Ивановичем команды профессиональных тренеров.
Впрочем, Стаин оставил свой след не только в белорусском хоккее. Болельщики со стажем помнят его игру в московском “Динамо” под руководством Аркадия Чернышева. Тогда, в 60-х, в столичном клубе росла целая генерация будущих тренеров — Виктор Тихонов играл защитника, Владимир Юрзинов, Игорь Тузик и Виталий Стаин — нападающих. “Динамо” представляло собой грозную силу и в сезоне-1961/62 нанесло ЦСКА самое разгромное поражение в его славной истории — 14:5.
До вечерней тренировки с любителями у 81-летнего тренера еще вагон времени, связь с Новосибирском отличная — мы успеем поговорить обо всем…

— В годы вашего детства канадский хоккей делал в СССР первые шаги.
— Да, и поэтому мы о нем ничего не знали. Я жил в Новосибирске возле Оби, рядом был большой спортивный центр. Занимался там и баскетболом, и футболом, плавал, зимой на лыжах бегал. А в 1949-м к нам приехал Тарасов с ЦСКА и показал канадский хоккей. Настолько он нам понравился, что мы захотели научиться в него играть. Сами точили клюшки из всяких подходящих деревяшек. С шайбами было труднее — их заменяли консервные банки.
А потом Николай Васильевич Муравьев организовал нас в команду при спортивном обществе “Водник”. Начали тренироваться организованно. В 1954 году в Горьком в составе юношеской команды Новосибирска мы заняли третье место в чемпионате СССР — после ЦСКА и московского “Динамо”. Вернулись домой и сыграли нашей 17-летней сборной вничью с командой мастеров новосибирского “Динамо”. И в этот же день несколько ребят, в том числе и я, получили предложение пополнить ее состав. Пять лет потом там отыграл.

— Тогда матчи проходили на открытом воздухе, а сила сибирских морозов известна всем.
— Так холодно ж не только у нас было. Помню, уже работал тренером, и мы играли в Перми. 35 градусов мороза. Одна пятерка сидела на батареях в раздевалке, другая под одеялами на скамейке запасных, а третья играла в поле. По очереди менялись. Какой уж там хоккей, думаешь только об одном… В таких условиях обычно играли четыре периода по 15 минут. Иногда, если совсем уж было холодно, то шесть по десять.
А вообще морозы в 20-25 градусов были нормой. Тогда ведь без шлемов играли, ребята проборы делали, прически — и никто не болел. Ну, шайба разлетится вдребезги, так другую доставали. А главное — народу было полно. Полушубочки, водочка… Кричат, болеют от души. Я те времена с удовольствием вспоминаю.
Сейчас у молодежи здоровье не то. Едва ветерок подул — у человека чуть ли не воспаление легких. Как-то на сбор поехал с ребятами. А у меня привычка — утром купаться. Ну и мальчишки за мной следом. Так на второй день тренер пришел: “Иваныч, заканчивай ты эти купания. У нас уже полкоманды с простудой слегло”.

— Сезон-1960/61 вы начали в московском “Динамо” под руководством легендарного Аркадия Чернышева.
— Меня еще в 1957-м пригласили в сборную. Наши проиграли шведам чемпионат мира, и было принято решение омолодить команду. Тарасов был главным тренером и тогда же пригласил меня в ЦСКА. Я отказался — уже была договоренность с Аркадием Ивановичем Чернышевым. Мол, если я куда-нибудь и уйду, то только в московское “Динамо”.

— Переход в ЦСКА к Тарасову означал бы твердое место в сборной.
— Понимаете, мы дети военной поры. Если давали слово, то его держали. Как бы я потом посмотрел в глаза Чернышеву? Но, конечно, тот ответ поставил шлагбаум на моем пути в сборную. Играл во второй сборной, временами даже очень прилично, и меня можно было хотя бы попробовать в первом составе. Тогда, конечно, центральные нападающие были что надо — Альметов, Старшинов, Юрзинов наш. Но шанс можно было дать.
Спросил об этом Тарасова уже потом, когда сам стал тренером. Тот хитро прищурился: “А ты что, не знаешь почему?” А второй момент у нас был, когда работал главным тренером “Сибири” и сразу несколько моих ребят входили в “молодежку”, ставшую чемпионом Европы. И как-то на тренерском совете Чернышев предложил назначить меня главным тренером этой команды. Тарасов сказал: “Молодец, Аркадий Иванович, правильно предложил. Стаин заслуживает, конечно. Но вот ведь беда — он в “Сибири”, по существу, один работает, второго тренера нет. Заберем его в сборную — клуб повалится. Поэтому давайте дождемся другого раза". Вот так дважды он меня и зачехлил.

— Сложным Тарасов был человеком, говорят.
— Это безусловно. Но как тренер — гений. Таких сейчас нет.

— Неужели сильнее Чернышева?
— Они абсолютно разные, антиподы. Но оба великие тренеры. Когда умные люди их соединили, сборная СССР очень сильно прибавила. Но долго вместе они не могли. Аркадий Иванович признавался, что больше десяти дней рядом с Тарасовым протянуть не в силах.
Чернышев понимал, что он главный. Но отдавал должное Тарасову в том, что в учебно-тренировочной работе тот посильнее. Что же касается атмосферы и проявления человеческих качеств, то Аркадий Иванович был незаменим. Великолепный психолог, стратег и тактик. По сути, мой второй отец.
Когда он приезжал из сборной, мы садились вместе. Тихонов, Юрзинов, я… Те, кто потом станет тренерами. И задавали Чернышеву уйму вопросов. Нас интересовало абсолютно все, начиная от новинок, увиденных на чемпионате, и заканчивая климатом внутри сборной.

— Откуда у игроков столько желания постигать тренерскую кухню? Сомневаюсь, что у Тарасова в ЦСКА были подобные творческие встречи.
— Можете не сомневаться, их не было. Все зависело от личности. Вот типичная ситуация тех времен. Играем с ЦСКА. В 12 у нас командное собрание. А перед ним мы с Чернышевым обычно садились в шахматы. Он неплохо играл, я немножко сильнее. Но ребята зорко следили, чтобы я не выигрывал. Один раз некстати победил, и они мне наподдали: “Ты чего настроение тренеру портишь?”
Так вот. Во время шахмат мы говорили обо всем на свете, кроме хоккея. Надо сказать, Чернышев приглашал к нам на базу в Новогорск лучших советских актеров, режиссеров, космонавтов. С ребятами из танцевального ансамбля Моисеева мы вообще дружили. Аркадий Иванович очень хотел, чтобы хоккеисты общались с интересными людьми, и наша жизнь не замыкалась в пределах ледовой коробки.
И вот где-то ближе к концу той нашей партии он осведомился: “Ребят, а с кем мы сегодня-то играем? С ЦСКА?”. Начинал с меня: “Виталий, ты против кого выходишь? Толя Фирсов? Ну а как с ним бороться-то думаешь?”. И я ему рассказывал. Потом аналогичный вопрос задавался Юрзинову: “Володя, ты не забыл, против кого играешь? Против Альметова? А помнишь его любимые точки на площадке, с которых он забивает?”. Таким образом, он все время заставлял нас думать и анализировать.
Тарасов другой. Поэтому из чернышевского “Динамо” и вышло потом столько тренеров. Тихонов, Юрзинов, Тузик, я, Киселев, Давыдов, Григорьев, Воробьев-старший… Это только те, кого навскидку вспоминаю. А в ЦСКА? Только Моисеев да Локтев.

— В сезоне-1961/62 динамовцы нанесли ЦСКА самое обидное поражение в истории — 14:5.
— Да, был такой матч. После первого периода уже все было ясно — мы вели 7:0. Но тогда не Тарасов был главным, а Виноградов. Помню, проходил мимо армейской раздевалки и заглянул в нее. Пучков — тогда лучший вратарь Союза — накрыл лицо полотенцем, так и сидел. Просто не знал, что делать.
А мы тогда тренировали прострельные передачи. Фланговый отдает вдоль ворот, а центральный только подставляет клюшку, меняя направление шайбы. Этими прострелами мы девять шайб Пучкову и забили. По идее канадский стиль. Но для нашей скоростной команды он тогда очень здорово подходил.
Вообще тогда интересный хоккей был. Тарасов играл на смене ритма, у Чернышева была динамика. “Динамо” — это сила в движении. Выверенные передачи на огромной скорости. Я, когда приехал в “Динамо”, удивлялся. Ребята, конечно, и поддавали, и пили. Но темп держали сумасшедший.
Тарасов играл по-другому. У тройки Старшинова из “Спартака” был собственный стиль — карусель. Поэтому к нашей сборной было трудно приспособиться. Вообще в советское время у каждой команды был свой почерк. Я, признаться, терпеть не могу современный хоккей, когда клубы играют по-канадски — выбросили, вбросили, побежали. Ну что это такое? Передо мной защитник в пяти метрах, но я вбрасываю шайбу в зону и лечу за нею бороться. Это же надо идиотом быть! Но на этом построен так называемый продольный хоккей. Одним махом решаем выход из своей зоны, прохождение красной и вход в зону противника. Мы не играем в хоккей, мы бьемся так, что борта трещат. Народ доволен. Может, и драка еще будет — тогда вообще замечательно. Но где игра, где комбинации?..
Дима Квартальнов, когда тренировал “Сибирь”, спрашивал у меня: “Виталий Иваныч, ну как вам наш хоккей?” Да никак, отвечаю. Дим, я твой хоккей смотреть не могу. Но сила твоя в том, что ты этот стиль взял, опробовал, заставил тренерский штаб и игроков в него поверить. И достиг результата. Но на высоком уровне — я имею в виду сборные — таким хоккеем ни черта не выиграешь.

— Как, кстати, тогда отметили историческую победу над армейцами?
— Особо не ликовали, понимая, что без Тарасова это совсем другой ЦСКА. Ну, выпили, думаю, конечно. У нас тогда очень дружный коллектив был. Как раз шла смена поколений, уходили старые мастера. Прекрасные хоккеисты, но поддавали страшно. Мы уже столько не пили и близко. Я, например, совсем не употреблял. Юрзинов и Тихонов такими же были.
Хотя, понятно, ничто человеческое нам чуждо не было. После игры баня. Потом посидеть в ресторане, расслабиться немножко. Иногда и больше можно — если повод есть. Например, “прописка”. Ко мне Крылов как-то подошел. “Ты когда пропишешься?” — “Да спасибо, уже вроде прописался в Москве”. — “Да я командную “прописку” имею в виду!” Не откажешься, это традиция. Пошли мы в баню, а потом… Но, пожалуй, мы не будем углубляться в эти темы, верно? Ведь много о чем полезном можно поговорить.

— Давайте о Фирсове. Мальцев называл его лучшим игроком в истории советского хоккея.
— Имею на этот счет другое мнение. Вообще у меня были два кумира — канадец Морис Ришар и Всеволод Бобров. Я играл и против Фирсова, и против Боброва, и против других выдающихся мастеров. Так вот Всеволод Михайлович был лучшим из лучших. Взрывная, сумасшедшая скорость. Великолепная обводка. Техническое оснащение выше всяких похвал.
Вот вам пример из более поздних времен. Все знали, в какую сторону уходит футболист Михаил Месхи, когда исполняет свой знаменитый финт. Тем не менее лучшие защитники не только советского, но и западного футбола не могли с ним справиться. То же делал и Бобров. Настолько здорово показывал ложное движение, что противник покупался, и он уходил из-под самой жесткой опеки.
Бросок у него тоже был необычайно точный. Мог забить откуда угодно. Тренером потом тоже стал интересным, приводил к победе в чемпионате “Спартак”, возглавлял сборную СССР. Хотя, справедливости ради, я не видел, чтобы он что-то новое привнес в игру именно как тренер.
Для меня три лучших специалиста — это Тарасов, Чернышев и Тихонов. У каждого была своя философия. Про Чернышева уже говорил, у Тихонова это игра в четыре звена. Атлетическая и функциональная подготовка — у Тарасова, плодами которой пользуются по всему миру до сих пор.

— Каким хоккеистом был Виктор Тихонов?
— Очень дисциплинированным. Всегда точно знал, что ему надо. Окончил институт, поработал вторым у Аркадия Ивановича. Потом начал самостоятельно тренировать в рижском “Динамо”. Многие этого не знают, но идея игры в четыре звена была опробована еще Чернышевым. Это когда к нам приехали канадцы на три игры — с ЦСКА, “Динамо” и “Спартаком”. Он пригласил к нам звено из “Локомотива” — Снетков — Якушев — Цыплаков. И мы выставили четыре тройки. И победили гостей. Но потом начался чемпионат, и все продолжили играть по-старому, в три звена.
Тихонов же этот ход запомнил. А когда начал работать в Риге, понял, что больших мастеров у него нет, сделать результат можно только за счет новой модели игры. Здесь четыре тройки и пригодились. Так у него появилось преимущество — короткий режим, темповая игра. Ну и тактика изменилась. Ход, считаю, гениальный. Сегодня все команды играют в четыре звена — даже канадцы.
И вот эти гении ушли, а сегодня ничего нового не изобретают. Не вижу новой философии. Играющих команд стало очень мало.

— Кто в ваше время был самым неудобным защитником? Евгений Зимин вспоминал Николая Митракова из “Сибири” — говорил, более жесткого игрока он не встречал.
— Коля — мой ученик, и я Зимина очень даже понимаю. Я его в команду взял в возрасте 16 лет. Самоотверженный и бесстрашный. На игре с ЦСКА поставил его против Фирсова, так он ему в первом периоде шагу сделать не дал, закрыл наглухо.
В перерыве кто-то из ребят спрашивает Колю: “Ты хоть знаешь, против кого играешь-то?” — “А мне все равно!” Он и знать не знал, что это Фирсов. Но все же психология сработала. Во втором периоде отступил буквально на шаг, и этого хватило, чтобы центрфорвард армейцев стал его обыгрывать.
Мощные защитники были в ЦСКА — Зайцев, Брежнев, Рагулин. Но больше всего неприятностей мне доставлял Олег Зайцев. Очень жестко играл в корпус, колено мне повредил и я потом мучился с ним. У нас в “Динамо” был Виталий Давыдов — он Володю Петрова, не самого хрупкого игрока, так переворачивал, что будь здоров. Тарасов любил рассказывать о Давыдове героическую историю, что тот во время игры с канадцами сломал челюсть, но все равно доиграл матч до конца.

— Легенда.
— Не то слово. Виталий раньше был нападающим, а Чернышев перевел его в оборону. Тот вначале не хотел, ходил и все жаловался нам. А потом начал работать над собой и выяснилось, что тренер очень правильно увидел в нем будущего великого защитника.

— Вы стали главным тренером в 28 лет. Это очень рано даже для сегодняшних времен.
— Когда вернулся из Москвы в Новосибирск, еще год поиграл в “Сибири”. А потом мне предложили стать играющим тренером.

— Это, простите, за какие заслуги?
— Я в Новосибирском гидротехническом два курса отучился, потом Омский институт физкультуры окончил. Учился все время, пока играл. Вел конспекты, записывал тренировки Тарасова и Чернышева. Мне это было интересно.

— В команде наверняка были ребята и постарше.
— Для меня тогда это была первая проблема. Я сразу же с ними поговорил. Мол, мужики, вчера мы играли вместе, а сегодня я главный тренер. Если будете помогать воспитывать молодежь и показывать нормальный хоккей, вопросов к вам не будет. А начнете мешать — не взыщите. Первый год начали неплохо, но в конце сезона пришлось расстаться с некоторыми опытными игроками. Меня многие тогда не поняли. Чернышев приехал: “Ты что, с ума сошел?” Но время показало, что я был прав. У нас подрастала отличная молодежь, и я не побоялся сделать на нее ставку. У меня тогда пять человек вызывались в молодежные сборные.

— Если бы Тарасов не был против, чтобы вы возглавили “молодежку”, все в жизни могло сложиться по-другому.
— Возможно. Конечно, интересно было бы попробовать себя на этом месте. Но критиковать Тарасова не возьмусь. Он выиграл все что мог. А методы и средства… Эти вещи всегда определялись окружающей средой. Вот начали в эпоху перестройки Ларионов с Фетисовым давать интересные интервью о диктаторских методах работы Тихонова, помните?

— А то.
— Так это ведь не Тихонов — жизнь его заставляла. Ведь отрывались, пили по- страшному, гуляли вовсю. На сбор людей загоняли только потому, чтобы ребята восстановились и обрели форму. Все тренеры это делали — Чернышев, Тарасов, Кострюков. Я не исключение. Потому что на сборе все под присмотром и никто не попадет в неприятную историю.
Фетисов, вопросов нет, многого добился, но канадского чересчур хотят к нам перенести. Был такой человек — Михаил Давидович Товаровский, преподавал в Высшей школе тренеров. Тарасов считал его своим крестным отцом. И вот как-то он ему звонит: “Еду на Олимпиаду-48, хочу посмотреть на канадцев”. Товаровский: “Толя, сдай билет”. И кладет трубку. Тарасов так и сделал, а потом пришел и попросил объяснения.
Тот ему и сказал: “Ты поедешь и будешь копировать канадскую методику, потому что советский хоккей находится только в стадии становления. Но нам надо искать свой путь и не оглядываться на других. Так что лучше сиди дома и работай”.
Нельзя все оттуда тащить. Там другая страна, другой менталитет. Я, когда приезжал в Беларусь, всегда говорил: “Ну вот чего вы тянете к себе канадских тренеров? На черта они вам сдались?”

— Следует сказать, результат давали.
— Не спорю, тренеры у них великолепные. Но наш игрок лучше поймет своего, он ближе к нему по менталитету. Да, оттуда надо брать, но только лучшее. Не стоит копировать все и сразу.

— В 1974-м вы оказались в Польше.
— Интересное время. “Подхале” из города Новы Тарг — это Закопане, среднегорье. Ребята очень выносливые. Но поначалу мне там было сложно. Они — поляки, я — коммунист. Смотрят косо. Меня даже предупреждали: гляди, ходи осторожнее по улицам, народ тут отчаянный. Но вот чудо, когда начал работать с маленькими ребятишками, организовывать детские турниры, то отношение ко мне поменялось кардинально.
Два года там отработал, чемпионат страны выиграли. Можно было и больше, но платили мне через “Совинтерспорт”, а это совсем небольшие деньги. А в Москве уже движение начиналось по созданию динамовского фарм-клуба в Минске….. И я, признаюсь честно, нацелился на переезд в столицу Белоруссии.

— Однако мы не можем пройти мимо одной из самых больших хоккейных сенсаций ХХ века — на чемпионате мира-1976 поляки обыграли советскую сборную 6:4.
— Так в той польской сборной было 11 человек из моего клуба! Это был тот день, когда сошлись все звезды. Выдающуюся игру продемонстрировал вратарь Ткач, вся команда настроилась. А наши наоборот. Раньше обыгрывали поляков с двузначной разницей и считали, что эта игра исключением не станет.
У поляков сразу пошла игра. Быстро забили. И не встали потом — функционально подготовлены блестяще. Советским игрокам перестроиться было очень сложно. Поляки лезли из кожи вон, ложились под шайбу, а родные болельщики, глядя на происходящее, сильно подбадривали своих любимцев. Поддержка трибун дорогого стоит. Когда играешь перед своими, даже с таким еще мощным соперником, силы удваиваются.

— В том же 1976-м вы приехали в Минск создавать “Динамо”…
— Республика была готова к появлению команды, способной играть в высшей лиге чемпионата СССР. В парке Горького начали строить каток, затем в Раубичах — хоккейную базу. Главное — у нас было великолепное трио спортивных руководителей. Виктор Ильич Ливенцев, Валентин Петрович Сазанович и Герман Матвеевич Бокун.

— За четыре года из второй лиги вы вышли в высшую. Страха перед дебютом на элитном уровне не было?
— Был. Здесь столкнулось человеческое и тренерское. С одной стороны, видел, что состав, который успешно решал задачи в первой лиге, до высшей не дотягивал. Но мне хотелось дать возможность именно этим ребятам, которые заработали путевку в сильнейший дивизион, все же попробовать в нем свои силы.
Решил форсировать подготовку, чтобы уже в начале чемпионата выйти на пик функциональной готовности. Набрать очки, а потом уже смотреть на ситуацию. Использовал опыт главного тренера сборной СССР по плаванию Сергея Вайцеховского, который любил проводить сборы в среднегорье. Чернышев, правда, меня раскритиковал. Мол, Тихонов же никуда не едет, тренируется на равнине, а ты собрался в Цахкадзор. Жаль, что не прислушался.
Поехали мы в Армению, ударно поработали, но по возвращении попали в яму. Все-таки временные рамки имеют значение. Однозначно я ошибся. И поэтому первые матчи мы проиграли, что называется, в одни ворота. Потом понемногу выровнялись, но все же нам не хватало класса. А потом уже и психологии — ребята смирились с тем, что мы вылетаем.

— Однако именно те годы и стали отправными для всей последующей истории белорусского хоккея.
— Поэтому я очень хочу, чтобы вы вспомнили тренерский состав, который я тогда привез с собой. Юрий Владимирович Никонов — второй тренер и очень хороший аналитик, защитивший потом кандидатскую. Валерий Константинович Польшаков — из Усть-Каменогорска приехал вместе с молодыми ребятами. Среди которых были Миша Захаров и Женя Рощин — они у меня в четвертой тройке в “вышке” играли, в 19 лет. Володя Сафонов, понятно, он в представлениях не нуждается. Николай Васильевич Беспрозванных — директор школы “Юность”. Это было ядро, которое позволило нам реализовать программу развития белорусского хоккея.
Когда уже уехал из Белоруссии, то минчане юниорскими и юношескими командами все время были в тройке чемпионатов Союза. Наши тренеры работали очень здорово. Без них я точно ничего бы не сделал.
Главное, что совместными усилиями мы смогли заложить камни в фундамент. Если честно, жаль, что сейчас нет личности, которая вела бы белорусский хоккей за собой.

— Руководство наверняка осталось недовольно дебютом белорусского клуба в высшей лиге.
— В Минске было очень адекватное руководство. Еще раз повторюсь — очень профессиональное. Люди понимали, что с теми игроками мы достигли максимума, что сезон-1980/81 стал для нас хорошей школой. А главное — начали очень серьезно работать с молодежью, и вскоре можно будет опираться на доморощенных игроков. Кстати, даже после вылета в первую лигу к нам хотели приехать опытные игроки со всего Союза. Не сомневаюсь, что команду мы могли бы значительно усилить.
Меня уговаривали остаться. Практически на всех уровнях — и в Минске, и в Москве. Но была одна проблема, которая перевесила все резоны. У дочки были серьезные отклонения по здоровью, врачи советовали сменить климат. Минский ей категорически не подходил. Слишком сырой, как в Ленинграде. А у нее как раз период полового созревания. У Никонова, кстати, были такие же проблемы с дочкой.

— Ваша дочь выздоровела?
— Через два месяца щеки стали красными, головные боли прекратились. Здоровье за год восстановилось.
И все равно моя жена, как только вспоминает тот период, начинает плакать: “Виталий, зачем мы уехали?” Я тоже жалею страшно, что так получилось. Но прошедшего не вернуть. Золотые годы. Я ведь команду как воспитывал. Каждый год мы ездили на Курган Славы и там ребята давали клятву. Я все книги о партизанском движении перечитал. Говорил хоккеистам: мы играем за Белоруссию, а тут живут непростые люди, которые достойны уважения. И мы должны отдавать все силы на площадке. Я патриотизм ставил во главу угла, и ребята все правильно понимали. Они росли и как хоккеисты, и как люди. Мне было важно, чтобы они получили высшее образование и потом тоже не затерялись в жизни.

— Михаил Захаров не затерялся и даже сборной Беларуси потом руководил.
— Я как-то, уже два года работая тренером, пригласил к себе домой Чернышева. И спрашиваю: “Аркадий Иваныч, как стать тренером?” Отвечает: “Наливай!” Выпили коньячку. Он и говорит: “Я знаю, что ты учился этому, записывал все наши занятия, планы тренировок, упражнения. Но это, поверь, не самое важное — насобирать массу полезной информации и заучить ее наизусть. Главное — стать тренером”. “Но как?” — спрашиваю я уже в заметном нетерпении. “Наливай!”

— Поучительно.
— Мораль такова: если тебе дано стать тренером, ты им станешь. А нет, то не помогут никакие дипломы и стажировки. Пусть даже у самых выдающихся специалистов.

— Как сегодня ваше здоровье?
— Мне 81 год. Все еще работаю — с командой, которая играет в Ночной лиге. Мужикам по 30-40 лет, они приходят после работы и тренируются. На выходных играют. Ребята, которые когда-то выступали, пусть и не на самом высоком уровне. Плюс те, кто впервые взял клюшку в руки.
Я с ними получаю такой кайф… Нравятся мне эти мужики, ведут нормальный спортивный образ жизни. Мы уже как одна семья стали, на матчи их жены, дети приходят, друзья. А основная работа у меня — советник генерального менеджера в детской спортивной школе. Помогаю тренерам, даю рекомендации. Просматриваю игроков.

— Безбедная старость.
— Дело в том, что налажены нормальные отношения с руководством клуба. В прошлом году исполнилось 80, и меня здорово с этой датой поздравили. Грамоту, часы, медаль памятную вручили. Команда тоже поздравила. Все великолепно прошло.

— За сборной Беларуси из Сибири следите?
— Конечно. Был на чемпионате мира 2014 года в Минске, Володя Сафонов мне все организовал. Миша Захаров встретил, разместил в гостинице, машину дал. Ребята приходили, которые играли у меня. С удовольствием пообщались.
Миша, помню, сказал тогда с тоской: “Батька меня к сборной уже не подпускает”. Да правильно все Батька делает, не нужен ты там, Миша. Тренерство — не твое. А вот в созидании, в создании структуры ты как менеджер незаменим. Тем более всегда рядом с президентом.
Жаль мне, что у вас не все сейчас получается. С таким количеством катков и таким отношением к хоккею руководства страны надо быть вверху. Но результата почему-то нет. Вот вы мне объясните, как так выходит?