Боль, которая навсегда. Пропущенный от Капского, или Мост, соединяющий берега

Андрей ВАШКЕВИЧ
Суббота, 22 сентября 2018 года — день, когда для некоторого количества людей телефон потерял огромную часть своей важности. Его не нужно класть у подушки в ночь перед выходным. Его не нужно брать в ванную и уборную. Теперь с мобильником можно обходиться как угодно легкомысленно. Пропущенных от Капского больше не будет.
Надпись “Пропущенный вызов. Капский Анатолий Анатольевич” на дисплее — как же это страшно! Ты мысленно начинаешь перебирать сделанное и несделанное за последние трое суток, нажимаешь на перезвон и параллельно шаришь в интернете. Что он может спросить? Что могло случиться? “Блин, объясни мне, почему до вас никогда не дозвониться?!” — и поехали, как положено, со всеми остановками.
Капский никогда не выключается из борьбы. И того же требует от всей записной книжки своего телефона. Ты всегда должен быть готов к передаче. Если ты не готов, ты схлопочешь — как от капитана на поле. А если готов… то это какая-то воображаемая ситуация. Нельзя к этому подготовиться.
Катманду, такси везет к очередной ступе. Звонок: “Капский Анатолий Анатольевич”. Слышно плоховато, добитая “сузуки-марути” трясется по равнодобитой дороге. “Андрей, скажи мне: кто такой ван дер Сар?” — “Ну, теперь он директор “Аякса” по маркетингу”. — “Какой директор?!” — “Должность его называется на голландском directeur marketing”. — “Блин, какой маркетинг?! Van der Saapr на форуме “ПБ” кто такой?!”
Я долго не мог понять, как Капскому охота читать форумы, от которых ему одно расстройство. Откуда у него это стремление доказать то, что доказывать не обязательно, тем, кто доказательств недостоин? А потом понял: просто для всех БАТЭ — это футбольный клуб. А для Капского — ребенок. Причем не просто ребенок — дочка. Кому понравится, когда гадости пишут про родную дочь?
Капского легко поднять на дыбы, написав скептический отзыв об условном Иваниче. Добиться того же результата, написав гадость лично про Капского, почти невозможно. Правило “no one is bigger than the club” он применял последовательно, начиная с себя. Никакая форумная ирония, на него направленная, его не задевала. Просто потому, что он сам относился к себе еще ироничнее. Под настроение называет себя колхозником. Так, от веселья.
Офис БАТЭ, утро, мы только продрали глаза после ночного возвращения из Могилева, приползли на работу. Звонок: “Капский Анатолий Анатольевич”. Вроде ж все хорошо, выиграли, отработали без “косяков”. Спокойный голос: “Вы же, когда видео режете, немного запикивайте маты. Все-таки нас смотрят дети…”
Оказывается, мы прозевали, что сразу после победного гола БАТЭ кто-то из могилевских недалеко от микрофона очень обидным словом назвал Капского. Назвал бы Ермаковича — и его бы уже искали по Могилеву с собаками. А так — взяли кусок звука из другого места да и все. Только ради детей.
Смотрели бы одни взрослые — он и не позвонил бы.
“Капский звонил?” — вопрос, означающий тревожную важность вопроса. “Капский начнет звонить!” — предостережение о серьезной опасности. Звонок от Капского — это как команда “Смирно!” Это включает предельную степень мобилизации. Высвечивается надпись: “Капский Анатолий Анатольевич” — и каким-то седьмым чувством ты понимаешь, что еще расскажешь внукам, что сам ОН посылал тебя на три буквы. И не раз посылал. И не раз расскажешь.
Он легко выходит из себя и легко возвращается назад. Удивительное свойство ураганной, дикой натуры. Но самое поразительное: эта натура делает с тобой все, что хочет. Только сейчас ты готов был разрыдаться и умереть от обиды. Но вот проходит минута — и ты уже любишь его, как родного отца. Ты сделаешь ради него все что угодно. Это он превратил тебя из обезьяны в человека.
Это не просто обаяние, это что-то глубже.
Ладно бы под него подпадал только ты, простой борисовский гопник, которого звать никак. Нет, оно работает на любой частоте. Президенты “Валенсии”, “Лилля”, “Реала” — да все — обожали ужины с БАТЭ.
Барселонский Сандро Розель так вообще на следующий день еще и на обед с Капским пошел — такого в практике “Барсы” не было ни до, ни после. Галлиани уважает Капского, как сына. Руди Феллер — как родного брата. Бруно Конти — как двоюродного.
Румменигге и Хенесс просто балдели от Анатольича что в Минске, что в Мюнхене — настолько их проняло. Накануне краха на “Динамо” Хенесс прямым текстом сказал: дескать, бывают такие скучные ужины, но Капский и БАТЭ — это мечта. Все по- простому. И немедленно выпил, и ему еще немедленнее налили опять.
Подтрибунка “Стадио Олимпико”. Обидные 0:0. Президент “Ромы” американец Джеймс Паллотта подходит к Капскому, обнимает его, жмет руку и говорит: “Были моменты, когда я просто чуть не обделался”.
И можно не переводить. Капский тоже любит, когда говорят по- простому. Словосочетания “простой человек” и “хороший человек” для него примерно одно и то же.
Воскресенье, семь утра. Звонок: “Капский Анатолий Анатольевич”. Что могло случиться ночью? Что было вчера? Может, что-нибудь на форуме? Или “ПБ” опять? “Ты согласен, что Куйт — это игрочище? Феноменальный исполнитель, боец! Восхищаюсь им! Такой объем работы! И при этом скромный, простой парень…”
Он не может пройти спокойно мимо хорошего футбола. Он остается под впечатлением. Он поздравляет всех, кому тоже повезло увидеть. Он неравнодушен к неравнодушию.
2010-й, Голландия — Бразилия — 2:1 с голами Снайдера. Первый же звонок после финального свистка: “Капский Анатолий Анатольевич”. “Вот так мужики поставили на место пижонов. Поздравляю!”
Это не обязательно должна быть игра века. “Аякс” — АЕК — 3:0. Уж на что по нынешним временам периферийный матч для нормального человека. Но он поздравит, не поленится, не пропустит.
В вайбере пишет с эмодзи, по- молодежному. Оно и понятно: он и есть молодой. Веселый мужик. Простой. Чего нет в нем, так это уныния. Вот этой болотной тины, которая тем и опасна, что быстро захватывает и крепко держится. Он дает разгон — и ей, и всему остальному.
Для всех нас начинается трудное время централизованного тестирования. Одно дело — жить у него за пазухой. Другое — все делать самому. Подлинное совершеннолетие, не зависящее от формального возраста. Ты только что не соглашался с ним, спорил внутренне, а иногда и внешне. Но теперь на любом распутье камертоном непроизвольно будет возникать вопрос: а что делал бы в этой ситуации Капский?
2018-й, конец августа, Бишкек. Знакомый холодок по спине — десятилетний рефлекс так быстро не утратить. Надпись на дисплее: “Пропущенный вызов. Капский Анатолий Анатольевич”. Набираю все в той же детско-юношеской панике. “Ты знаешь, меня тут проверили, есть вероятность, что у меня все-таки онкология…” — спокойно, словно анекдот рассказывая, говорит он.
Я только начинаю дурацкие свои причитания, как он с тем же спокойствием останавливает: “А что это ты, Андрюшка, жалеешь меня? Да ты что, не надо. Я ведь пожил… Столько всего — хоть книжку выпускай. Еще напишем с тобой!”
Он и там не заскучает, в неизведанном краю. Капский без нас точно справится. По нам без него вопросов гораздо больше.

Василий САРЫЧЕВ
О том, что Капский сдает, говорили давно. Но он приучил к невероятной своей силе духа, способности подниматься — в плохой исход не верилось. Поболеет и возвращается. БАТЭ был зависим от его возвращений, золотого пенделя, влиявшего на игру и результат, и решения. Его продолжали теснить как сильного, поливали в интернете.
Но сам-то он знал: черта близка. И торопился навести порядок в доме.
История наших с ним отношений забавна, у меня таких не было. Он звонил… поругаться.
Стоило мне написать “не в кость”, раздавался звонок.
Начинал холодно на “вы”. Мы собачились, но где-то к десятой минуте понимали, что смотрим на вещи одинаково. На пятнадцатой братались. На двадцатой расставались тепло.
И так до следующего звонка, которого могло не быть и полгода, и год, и два.
Последний наш разговор был другим. Весной после брестского матча я бродил по Борисову и написал эсэмэску: “Атмосферный город!” Он решил подкалываю, а мне вправду нравилось. Особенно старый мост, на который люди ходят просто гулять.
Сейчас все пишут, каким образом увековечить память. Понятно, “Капский-Арена”, проспект или улица, может, турнир с хорошо рифмующимся “Капский” и “кап”, но мне приходит на ум тот мост через Березину. Соединяющий берега, старую и новую части города.
Поговорили об игре, о федерации, о Глебе, который учится и может дать пользу футболу в другом качестве.
О себе Анатолий не говорил — было впечатление, что новых задач не ставил, разрулить бы старое, которое тащил на себе, разложить вперед эту ношу.
Да, был еще разговор накануне: отправил на вычитку главу о нем. Он сразу спросил: “Помочь?” С деньгами на книгу совсем не клеилось, но что-то остановило — скорость, что ли, его реакции. Я объяснил, что не за этим. Он вычитал, и все сохранилось.
Мы никогда не сидели за столом, я не летал на борту их чартера. У нас не было общих дел, по большому счету, — но сейчас так хреново, словно потерял очень близкого друга.
У нас не было общих дел, кроме одного — футбола.

Сергей ЩУРКО
Весь день я подбираю слова для Толи. Одно или два, которыми можно дать ему исчерпывающую характеристику. Читаю тексты, смотрю сюжеты, вспоминаю наши встречи и телефонные разговоры. И вдруг отчетливо понимаю: он как никто — свой.
Свой парень, на которого можно было злиться и даже ненавидеть, обзывая про себя борисовским трактористом и невоспитанным хамлом. Но которого нельзя было не уважать и не любить. Как человека, который сделал себя сам, по сути, с абсолютного нуля.
Может, поэтому никогда не испытывал к нему какого-то пиетета. Со времен нашего первого большого интервью “Трамвай желаний Анатолия Капского”. В которое при всем желании не смог вместить все, что хотел. И даже не коснулся благодатной темы 90-х, когда Капский позировал на фоне своего “Мерседеса”, привалившись к его левому боку.
“Типа как на стрелке, да?” Это да, но его детство и юность, прошедшие под знаком боления за минское “Динамо” — самый родной для любого белоруса клуб, — казались мне важнее. Ведь он, такой же пацан, как и я, мокнувший под дождями еще на перволиговом “Тракторе”, сумел это самое “Динамо” спустить с небес на землю.
“Да все справедливо, — говорил мне потом еще один герой 90-х Владимир Япринцев, пытавшийся вместе с “Трайплом” надуть паруса этого самого флагмана. — Просто Толя любит своих футболистов так, как никому из нас и не снилось. Мы же, как ни стараемся, не можем, и ребята это чувствуют”.
А Капский любил не только свой БАТЭ и футбол, но и весь белорусский спорт. Да и не только его. Помню, как, оказавшись в прессболовской комнате отдыха во время очередного хоккейного чемпионата мира, он взялся рьяно (по-другому не мог) поддерживать российскую сборную.
И вдруг осекся в наступившей тишине, повернулся к нам: “Не понял, я что, один тут за русских?” Набитая журналистами комната осклабилась, с удовлетворением зафиксировав факт боления за противников “Красной машины”. Короткая дискуссия, ставившая целью узнать причины такого единодушного явления, закончилась вполне по-капски. “Короче, ну вас всех на… А я-то думаю, отчего у вас вечно фига из газеты торчит…”
Толя читает газеты и сайты внимательно, особенно те, которые заслуживают его внимания. Особенно въедливо, когда речь идет о его любимом детище. Его взрывной темперамент позволяет реагировать на мало-мальски критический пассаж в сторону БАТЭ мгновенно. Звонком в редакцию или заявлением пресс- службы. Половина которой, по сути, работает в нашей же газете. Это, конечно, сюжет для отдельного кино, но как-то все привыкли, потому что, в сущности, мы и есть одна команда.
Именно поэтому все скандалы, даже переходящие в публичную пикировку, все равно заканчиваются братанием. БАТЭ есть БАТЭ, а “Прессбол” остается “Прессболом”. Толя рос на “Прессболе”, “Прессбол” рос на БАТЭ. Ровесникам вообще легко общаться.
“Серый, я вот ваш сегодняшний номер почитал (звонок в восемь утра по дороге из Минска в Борисов), так вот ты какую-то х… написал”. Нетрудно догадаться, что дальнейшее содержание разговора строится преимущественно на идиоматических выражениях, связанных с различными, большей частью сокровенными, частями человеческого тела. Но у нас друг от друга секретов нет.
Мы кладем трубку одновременно и, уверен, с одним и тем же обозначением статуса собеседника. Но только он, такой действующий, летящий по трассе на своем “Мерседесе” (“Знаешь, Серега, “Мерс” все же круче “Вольво”, “швед” на 200 уже реветь начинает, а “немец” валит хоть бы хны”), а я бездействующий и только что разбуженный звонком. Вроде особенно и не виноват, но стыдно.
Через двадцать минут снова Капский: “Ну ты же понимаешь, что для меня БАТЭ — это все равно как для тебя Сашка Герасименя. Вот если какой-нибудь мудила скажет про нее какую-нибудь х…, ты же ему, уверен, горло перегрызешь! Так вот и я за БАТЭ так же. Не обижайся!”
Нам много о чем есть поговорить. О форуме “ПБ”, о Саше, о Даше, о моем последнем интервью, героем которого он восхищен. “Ты там не приукрасил ее часом? А то вечно молодых баб выводишь такими умницами, а они на самом деле двух слов не свяжут. Особенно гимнастки”. — “Толя, да мои тростиночки поумнее твоих футболеров будут!”
Он ржет в трубку, и мы обсуждаем всех, о ком писали и о ком следовало бы написать. Девушки, вы не представляете, какими могут быть мужики… Хотя и мы о вас мало знаем.
Мы вместе попадаем в аварию после очередной поездки к Семенене на акцию “Спортсмены — детям”. Вернее, крушение терпит наша машина, ведомая Олей Барабанщиковой, со мной и Женей Павлиной на борту. Капский с Пунтусом находят нас в кювете, приземлившимися на крышу. Главный тренер занимается вызовом трактора, а президент — “аварийки” из Минска.
Толя разговаривает и следит краем глаза за девчонками, а потом уже, когда мы отогреваемся в хате случайного сельчанина, говорит мне на ухо с восторгом: “Все-таки белоруски наши — лучшие в мире. Ведь сами понимают, что только чудо их спасло, а держатся как ни в чем не бывало. И даже шутить стараются”. И произносит тост за второе рождение: “Девчонки, я так думаю, Бог увидел, что вы с хорошего дела возвращаетесь и отвел от вас беду”. Никто с ним спорить не стал. Действительно, черт его знает, как там на самом деле.
Он верил в Бога, и о нем мы тоже говорили. “Если я делаю что-то хорошее, то не потому, чтобы индульгенцию какую-то заслужить. Она мне не нужна, меня за мой дурной характер многие не любят. Но это же нормально — помогать людям”.
И я не знаю, за что люблю его больше — за добро, которое он делал не афишируя. (“Серый, я поучаствую, но только ты не пиши, а то наши деятели, сам знаешь, как все перевернут, а мне это на … не надо”.) Или за БАТЭ, который иногда и проклясть готов за разгромы от “Барсы” и особенно от донецкого “Шахтера”.
Как он переживал это? Не знаю, глупо звонить в такие дни. Хотя нет, уверен, что матерился и бесился, проклиная всех и всякого. А в первую очередь себя — что никак не может избавиться от этой любимой суки-команды, от которой одно расстройство и так больного организма.
Но потом опять наступал день, и он снова несся в Борисов вместе с “головняком” от порученного завода. Наверняка опять кому-то звонил и убеждал кого-то невидимого нам в том, что он, … , это дело не бросит.
Потому что он не виноват, что лучших из наших бьют те, кто еще лучше. Это даже нормально. И ему в голову не приходило, что можно взять и уйти из этой гонки, в которой белорусы в лучшем случае всегда будут оставаться середняком и темной лошадкой.
У нас многие точно знают, как надо, но только никто не пробовал по-настоящему. Потому что страшно и все равно ничего не получится. Никто не вписался — кроме этого борисовского парня с не самым богатырским здоровьем, которого, кажется, должно было хватить намного меньше, чем на прожитые 52.
Но тот, кто сверху, наверное, и сам любил Толю и намерил ему столько, сколько смог. И даже подарил ему кусочек от старта любимой команды в новом розыгрыше Лиги Европы. И он видел игру и, надеюсь, улыбался потом. Пусть хоть и слабой, но узнаваемой всеми улыбкой своего парня, которого невозможно будет забыть.

Сергей НОВИКОВ
Быть на виду в теперешней Беларуси — это неизбежно жить “через боль”. Во множестве смыслов.
Нам не дано понять (и не дай бог ощутить), как больно жилось Капскому с добавлением к всевозможным абстрактным понятиям невзгод жуткой конкретики медицинских осложнений.
Он стойко принимал эту составляющую жизни, отодвигал ее в сторону от всеобщего внимания и от сути главных своих дел. Неизменно улыбчиво жить с таким здоровьем и уметь о нем молчать, не скатываться в сетования на диагнозы, не смущать подробностями окружающих — это мужество.
День ото дня он сдавал физически, но становился тверже духом. Его закаляли со всех сторон. Безжалостностью и легкословием критики, завистью к успешности, гиканьем по поводу случайных промашек и неудач, неприятием права идти своей дорогой.
Он из когорты тех уникальных белорусских рулевых, кто осознанно приносит себя в жертву. Встраиваясь в мерзкую систему подчинения серости, подстраиваясь к недомыслию хронических троечников, они становятся дамбой, ограждая от этих наваждений других.
Он оставлял себя в одной системе ценностей, соглашался быть деталью во многом нелепого механизма. И этим разменом дарил счастье нездешней самодостаточности, ощущение защищенности, душевного и материального достатка обитателям всего борисовского оазиса, два десятка лет процветающего посреди нашего футбольного бурелома.
Отмерить такую большую жизнь в теперешней Беларуси и уйти из нее счастливым — пожалуй, редкий и достойный итог. У Толи, мне кажется, получилось…

Александр ШИЛОВИЧ
Можно выбросить старый телевизор, книгу, подзабыть первую любовь. Но память, родителей, друзей выбросить нельзя.
Тогда деревья были уже большие. А к той милой эпохе приклеилось — “лихие”. Чужого нам не надо, но свое мы возьмем, чье бы оно ни было. Как-то так. Уже тогда сверлила загадка: почему наверху тупеют от высоты, а внизу скотинеют от нищеты? Загадка, пожалуй, вечная. Борисов через неделю впервые в своей истории стартовал в высшей лиге и приехал на спарринг в Витебск. 1998-й, кажется. Затрапезное поле ДЮСШ в Черняховке, весенняя пролетарская примерка и знакомство, которое мог сосватать только Шапиро: “Подойдет чудесный парень. Глаза — китайские, улыбка американская — до ушей. Добрый, как я, хитрый, как я, считает, как я. Но почему-то богаче меня…” Ближе к концовке матча подошел крепыш с ежиком. Только завязался разговор, как нас перебил московско-таганский сленг Трубицина — витебского тренера. Палыч “проверил на вшивость залетного” и без сантиментов попросил у гостя на довольствие и праздник желудка 50 “баксов”. Те времена и манеры действительно не отличались веничка-ерофеевской кротостью.
Реакция “чудесного парня”: “Минск бил, в призах ходил, Кубок брал, Европу охмурял…” Стодолларовая купюра — три месячные зарплаты тех времен — “адняла мову” у Виктора Палыча. Отдать с той самой улыбкой до ушей, без снобизма, отдать и не почувствовать, что ты отдал. Отдать и получить кайф — наука избранных. Без привычных для футбольного мира понтов.
Все мы разные. “Дай хлеба одному — навек запомнит. Другому жизнь пожертвуй — не поймет”. Когда наша жизнь касается денег, для обычных правил поведения наступают либо амнезия, либо каникулы. Капский умел отдать. Уже потом, когда мы сблизились, он не раз приходил на помощь. Патовая ситуация, звонок — трубка молчит. Через полчаса перезванивает: “Я в Аксаковщине. Процедуры… Очень надо? Приезжай”.
Где много любви, там много ошибок. Где нет любви — там сплошные ошибки. Он умел любить. Родители, жена, дети, друзья — святое. Футбол совсем рядом. Но фраза “он любил свой завод” многих из вас заставит усомниться в искренности. Зря.
В те же 90-е был период, когда я сознательно приходил на работу на час раньше. Ибо в 7.15 по неведомому закону раздавался звонок. Толя выезжал из Минска на службу в Борисов. За 40 минут “полета” мне были известны все производственные передряги. На вопрос “Тебе это надо?” следовало железное: это мое. Страна бродила по шею в тоскливых горестях и потешных радостях, но тогда еще было стремление, желание и возможность выбраться из безнадеги.
Нет лекарства, которое способно вылечить то, что может вылечить счастье. Футбольный бальзам — вещь уникальная. Май 2002-го. Финал Кубка страны в Витебске: “Гомель” — БАТЭ. Договорились на берегу: победа Борисова — поляна Анатолия, победа Гомеля — мой гешефт. Карсаков и Ко указали перстом на мой кошелек. Это не беда, но куда деть поганейшее настроение? Выручил припасенный черномырдинский тост: “Вино нам нужно для здоровья, а здоровье — чтобы пить водку”. И понеслась… Метровые стены “Витебского трактира” мироточили знатно. Далеко за полночь. Состояние — “теперича давай реку шампанским поить”. Это была самая теплая беседа “за жизнь”.
Покидали заведение и начали решать простенький вопрос: кто сядет за руль? Мой опыт знакомства с транспортом ограничивался конской подводой в деревне у деда и опрокинувшимся БТРом на слонимском полигоне. Гонщик Капский занял кресло пилота и добросил меня до дома. На прощание я взял с него лишь одно обещание, которое он строго соблюдал: “Никогда ни в одном интервью больше не произносить фразы о здоровье “отрубил клешни раку”, “победил навсегда”. А наутро в 7.15 традиционное: “Как дела, писака?”
А потом случилась огромнейшая несуразица. Репортаж из Новополоцка, где пришлось причесать борисовчан против шерсти. Жизнь — не шахматы. Здесь одного мата мало, чтобы король упал на доску. Наш часовой диалог выдал такое количество с обеих сторон соленостей, что общение, увы, прекратилось на добрый десяток лет. Отрезало. Встречались на трибунах, отводили глаза, не подавали руки. Песочница ясельной группы “Ромашка”. Да, жизнь разбрасывает нас чаще, чем смерть.
Хорошие люди приносят счастье, плохие — наградят опытом, худшие — дадут урок, лучшие — подарят воспоминания. Ценить нужно каждого. Капский подарил океан воспоминаний. И все же позвонил первым. Это был такой трогательный монолог, что, признаюсь, прошиб слезу. Почему-то невпопад я только переспросил: “Ты сколько готовился?” — “Лет пять точно”.
Пока ты счастлив и успешен, у тебя много друзей. Но времена меняются, и ты, возможно, когда-то останешься один. Это не про Капского. У него их было очень много, настоящих. Врачей, политиков, артистов, журналистов. О спортивной братии не говорим. Эх, собрать бы по крупицам сокровенное от Пунтуса, Захарченко, Криушенко, Гончаренко, Ермаковича, Родионова. Сей камень на вершину закатить мог бы уникум в лице Васи Сарычева. Сарычевская огранка точно избежала бы всей шелухи и несносности.
Время любого белорусского клуба на земле и БАТЭ на небе течет по-разному. Факт неоспоримый. Это не футбольная утрата. Это беда страны, где полно высокомотивированных низкоквалифицированных бездарей с малой родины на большом стуле.
У китайцев есть мудрое правило: “Нужно умереть молодым и постараться сделать это как можно позже”. Жаль, это то редчайшее, что не получилось у Капского.