Золотая гвардия. После побега Федорова у нас позабирали паспорта. А ко мне уже скауты “Вашингтона” подкатывали...

Да, чуть прибавил в весе. Да, уже почти 50. Но часто ли встретишь хоккеиста, сыгравшего в НХЛ больше 800 матчей и набравшего под 600 очков? Тем более такого доброжелательного: “Я не против, конечно, давайте…” И не иссякает к нему жаждущая автографов и фотографий людская река.
Ладно, здесь, в гостинице “Беларусь”, не река — ручеек. Все же не “Чижовка-Арена”. Зато можно сесть в номере и поговорить о жизни. О том, как воспитанник киевского “Сокола” однажды улетел за океан, стал там звездой и… вернулся обратно.

— Помните первое хоккейное впечатление?
— Наша сборная играла с чехами. То ли на Кубке “Известий”, то ли на чемпионате мира. Уступала по ходу 0:3, но в концовке счет сравняла, и этот результат оказался для наших победным. Правда, матч заканчивался очень поздно, и отец отправил меня спать. Так было обидно… Тогда же у меня появился любимый хоккеист — Хелмут Балдерис. Форвард силового стиля, мощный, все время стремился к воротам и много забрасывал.

— За год до вашего появления в составе “Сокола” Балдерис уехал играть из СССР в Японию.
— Я рано попал в “Сокол”. Шестнадцати не было, а уже играл за второй состав. В 1986-м после очередного тура “молодежки” мне сказали, что остаюсь в Москве и завтра поступаю в распоряжение главной команды.
Хорошо звучит, но в Москве у меня никого не было, кроме ребят, с которыми играл в юниорской сборной. Поехал к армейцам. У них комната на четверых, отдыхают, веселятся. А мне спать надо — завтра сложный день. Поставил два будильника. И, как всегда, один не сработал, второй не услышал. Вскочил в холодном поту. Такси тогда — не дождешься. Ноги в руки, баул за спину и бегом на метро.
Примчался на Киевский вокзал весь в поту, но все равно опоздал на тридцать минут. Закинул вещи в камеру хранения и хожу по площади чернее тучи. Куда наши поехали, не знаю, как узнать — тоже. И тут таксист какой-то: “Эй, парень! Ты не хоккеистов киевских ищешь? Так они в гостиницу “Москва” отправились, на тринадцатом этаже поселились”.

— Удивительная информированность московских таксистов.
— Меня это тоже поразило, но еще больше обрадовало. Вот он, мой спаситель! Еще и довезти вызвался. Правда, я ему отдал почти все деньги, целую десятку, хотя расстояния было всего ничего.
Залетаю в вестибюль, а там стоят тренеры и как ни в чем не бывало: “О, Димон! Ты что, задержался? Давай бери ключи от номера”. На моей памяти мы больше никогда в той гостинице не останавливались, да и 13-го этажа там, кажется, отродясь не было, но то утро запомнилось на всю жизнь. Мне еще и семнадцати не было, а я до конца сезона успел сыграть четыре матча в высшей лиге.

— Тяжело было вливаться в коллектив взрослых мужиков?
— Главный тренер Анатолий Васильевич Богданов всегда поддерживал молодежь. Да и, может, поставил себя так, что вопросов ко мне не было. Ну шайбы потаскать, станок… Считаю, это не бог весть какая дедовщина. Нормальная ситуация. Команда была хорошей. В 1985 году стала бронзовым призером чемпионата СССР и потом постоянно претендовала на медали.

— Ну и вы вундеркинд, если последовательно прошли через все сборные СССР младших возрастов.
— Шагас — селекционер ЦСКА — всегда подходил и спрашивал, когда я в армию пойду. Армейцы имели на меня виды, да и не только они. Однажды я в составе ЦСКА даже за океан слетал — сыграл против команд НХЛ. Но мне все равно не хотелось из Киева уезжать.
Я ж 1969 года рождения, и все время играл как минимум за 68-й. А однажды и за 66-й — на чемпионате Союза вместе с Мишей Татариновым, который был у нас в “Соколе”. Миша к нам из Ангарска приехал. Шебутной такой парень, нестандартный. Он тогда еще пошутил: “Покажи их вратарю свое свидетельство о рождении, пусть знают, кто против них играет”.
Раньше такого не было, как сейчас, когда родители ходят и пробивают своего ребенка в состав. Это уже потом стало нормой. Андрей Николишин говорил: его папа с мамой первые два года даже не знали, что их сын занимается хоккеем. Мои-то знали. Я сам в девять лет попросил отца отвести в хоккейную школу. Тренировались на крытом катке “Льдинка”, недалеко от Дворца спорта. Потом в спецкласс пошел.

— Учились как?
— С первого класса до пятого был отличником, потом хорошистом. Почти так же школу и закончил — мне еще и шестнадцати не было. Затем всем нам сказали: “Идите в институт физкультуры записывайтесь — на заочный факультет”.
До отъезда в Америку успел окончить институт. Пока учился, “Сокол” меня сумел скрыть от армии. Сказали так: “Приходишь завтра в военкомат, сдаешься в армию, а потом мы тебя заберем”. Так и получилось. Вечером присягу приняли, а потом — бегом по домам. На следующий день — на сборы в Москву.
Мне сказали только документы не засветить, как Миша Татаринов в свое время. Он неосторожно показал на сборах военный билет, и тот же Шагас поднял скандал. “Динамо” московское тут же его и призвало. И армейцам не достался, и от нас ушел.
А я сделал все как надо. Так прошел год, а затем вышел указ, что все, кто призывался со стационара, должны вернуться в свои вузы. Меня быстренько перевели с “заочки” на дневное и уволили из армии.

— Слышал, потом вы собирались сбежать в НХЛ.
— Это правда. Советский Союз разваливался на глазах. Выходили указы, что хоккеист может уезжать за рубеж не раньше, чем в 28 лет, отыграв при этом не менее десяти сезонов в высшей лиге. Ну что за бред?
В 1990 году после чемпионата мира поехали мы на Игры доброй воли в Штаты. Утром проснулись — Федорова нет. Спрашивают у Буре, его соседа: “Куда делся Федоров?” — “Не знаю”. Могильный убежал еще раньше в 1989-м. У нас после Федорова паспорта позабирали. А ко мне уже скауты “Вашингтона” подкатывали — клуб меня задрафтовал еще в 1988-м.
В том же 1990-м на предсезонку едем с командой в Финляндию. Все с сумками, а мы с Сашей Годынюком — с чемоданами. Нас там встретили правильные люди, которые должны были в Северную Америку переправить, и сказали, что ничего не получится. Как раз в это время случилась заварушка с семьей Овечкиных, которые хотели угнать самолет. Нужно было выждать какое-то время, пока поутихнут последствия этого скандала.
Вернулись домой, готовим другой план. Сделали уже вторые паспорта. Но тут мне говорят, что “Вашингтон” вышел на “Сокол” и руководство республики — и мой вопрос решили.

— Здорово.
— А у Саши выхода нет. Утром собираемся в аэропорту — лететь в Челябинск. Годынюк отсутствует. “Дима, где твой друг?” — “Не знаю”. Я, конечно, в курсе, что он сейчас на вокзале садится на варшавский поезд. В Европе ему сделают канадскую визу, и сезон он встретит в составе “Торонто”.
В Вашингтон я улетел в декабре 1990-го. Прибыл — а там уже Миша Татаринов: “Привет!” И еще один прибегает и на русском: “Привет!” Я глаза выкатил: “Ты кто вообще?!” Оказалось, Петер Бондра. Родился на Украине, под Луцком, затем семья переехала в Чехословакию. У него было советское подданство, а сам жил в Словакии и играл за “Кошице”. Скауты его там и обнаружили. Хороший игрок и отличный человек, я с ним потом сдружился.
У “Вашингтона” тогда маленький перерыв был в календаре, поэтому мне сказали: “Парень, в эти выходные наш “фарм” играет — дерзай”. Я мог и не ехать туда, у меня односторонний контракт, но откуда мне тогда было это знать? В Союзе же воспитан. Если старший сказал надо — значит, надо.
Отыграл все на нулях. Американцы в шоке: кого привезли? Да я и сам такой… Хоккей там совсем другой: бей-беги, суета и маленькие площадки. Надо было быстрее думать. В Нью-Йорке против “Рейнджерс” выпустили только на раскатку, а потом в Чикаго тренер уже на весь матч поставил. Забил только в шестой игре. Зато потом никаких вопросов — выходил и в большинстве, и в меньшинстве.

— Главная проблема, конечно, была языковая.
— Ну да. В “Вашингтоне”, кроме меня, Миши и Бондры, играл еще один человек со знанием русского — чех Михал Пивонька. Но он на нем принципиально не разговаривал, так как в школе его заставляли этот язык учить.
Дали мне переводчика. Но он не сильно пригодился. Я на четверку знал школьную программу, главное — владел алфавитом и мог составить простые предложения. Плюс тогда русскоязычных каналов не было — смотрел по телеку все подряд.
Было много свободного времени. По правилам НХЛ нельзя занимать человека тренировками больше трех с половиной часов в день. Для советского человека проблема — чем занять досуг. Я по магазинам ходил. На родине в то время прилавки были пустые, ну а в Штатах, понятно, все наоборот. В супермаркете каждый день разные продукты покупаешь, а потом дома сидишь и со словарем разбираешь, правильно ли ты понял написанное на этой красивой упаковке. С Бондрой затем погуляешь, на ужин к Татаринову или к кому-нибудь из ребят придешь…

— У Михаила фантастическая история жизни.
— То “зашивался”, то “расшивался”… Щелчок сильнейший. Но он как-то не сильно дорожил, что выступает в НХЛ. Я тоже думал: ну кто тут мне указ? Я чемпион мира все-таки. Но нет. Там если играешь первый сезон, ты “руки” — то есть новичок. Хотя когда Сергей Макаров провел дебютный сезон в лиге и сразу получил приз лучшего новичка — в 32 года, — после этого поставили ограничитель на возраст.
Но вообще-то “руки” подвергают дедовщине. В основном это “Rookie day” — хоккейная вечеринка, которую нужно оплатить за всех. Могут еще всякие задания дать — например, спеть песню или сходить на улицу и принести женские трусы. Нам с Татариновым намазали кетчупом обувь.

— Как вы к этому отнеслись?
— Я — болезненно. У меня кроссовки от этого кетчупа промокли. Обиделся, короче. Одноклубники это заметили, посовещались, а потом бац — объявление через десять минут: “Проверьте все свои ботинки!” Смотрим, а у генерального менеджера они тоже вымазаны кетчупом. И все смеются, в том числе генменеджер. Мол, чего дуться, это же весело. Не обижайся.
У них были свои традиционные приколы, которым сто лет. Например, команда летит куда-то далеко, а все одеты в костюмы — такой дресс-код. Так могут во сне обрезать галстук. Или, скажем, прибить ботинки к полу. И “руки” для таких шуток подходили лучше всего.
У нас в Союзе вещи всегда были материальной ценностью. Молодой в очереди — последний, клюшки поднести, это понятно. Но имущество портить? Новые кроссовки точно никто ничем не облил бы. Кроссовки для советского человека — это…

— …жизнь!
— Не меньше.

— Первые большие деньги крышу у советского человека не срывают?
— У меня нет. Я в середине сезона в эту мясорубку попал, купил только самое необходимое. Некоторые, если есть дурная привычка, в казино просаживают.
Я попал в Штаты в 1991 году, а в 1992-м приехала мама. За ней — отец и брат. Купил им дом. В общем, деньги было куда тратить. Если мама попроще, то отец на родине работал заместителем директора фабрики. По идее было что терять. Но он тоже решился кардинально поменять свою жизнь — и не пожалел.

— В фильме “Брат-2” рассказывалось, как на первое поколение советских хоккеистов в Штатах наезжали их соотечественники — бандиты.
— Я только слышал, что на Олега Твердовского давили таким образом. Его маму шантажировали. У меня ничего подобного не было. Через полгода приехал в Киев, где услышал: “Тебя вызывают в сборную Союза на Кубок Канады”. Поехал в Москву. Там, похоже, меня никто не ждал: “Ты чего приехал?” — “Сказали…” Ну прошел подготовку. Отвезли меня в Канаду, сборная там две игры провела, но меня даже не поставили. Дали билет до Вашингтона.
Второй билет прислали из клуба. “Эй, молодой, ты чего там делаешь?! У тебя тренинг-кэмп вообще-то скоро”. Но я уже освоился. И понял, что надо думать своей головой. Успел еще поехать на озера и рыбку половить.
После распада Союза Россию оставили преемницей — сборные других бывших республик отправили в низшие дивизионы. Там турниры проходили в такие сроки, что вырваться из НХЛ было вообще нереально. На стыке веков я три раза ездил на чемпионаты мира, когда команда выходила в группу “А”, и наша задача состояла в том, чтобы из нее не вылететь. Но в 2007-м украинцы из элиты выпали — и все, пребывают теперь в третьем дивизионе. Да и из него в прошлом году чуть не отправились еще ниже.

— Отчего так?
— Нет поддержки со стороны государства. “Сокол” пропал. Каток, на котором я начинал, лет пять уже стоит на реконструкции.

— Вернемся в Америку. Насколько быстро вы почувствовали себя там своим?
— В 1991 году встретил первую жену — американку. Она работала в комплексе, где я снимал жилье. Через нее обживался. Получалось все общение на английском. Я выучил бытовой язык лучше, чем деловой, зато все шутки понимаю.

— Американцев понимать научились?
— Да, это люди, которые идут вперед. Много работают, уважают окружающих. Общительные, но без особенного панибратства. Мне это нравится.
Чем отличаются от канадцев? Да, по сути, ничем. Так, все на уровне подколок. Помню, играл за “Лос-Анджелес”, прилетели в какой-то канадский город, гуляем. И кто-то из американцев говорит: “Ребята, переведите часы на двадцать лет назад, мы в Канаде”. Там почти все города на границе со Штатами. Есть такие места, что дорог нет. А люди живут. Спрашиваю: как вы тут снабжаетесь? Оказалось, у них все по воздуху.

— Есть специальные люди, которые следят за деньгами спортсменов?
— Имеются. Мой вон уже несколько лет в тюрьме сидит, и я до конца не понимаю, удастся ли из него вытащить деньги. Говорит, что его самого обманули. Я же не один там такой. Мы все объединились, наняли адвоката, который занимается этим делом.

— Как-то спокойно вы об этом говорите.
— А что остается делать? Только надеяться, что все завершится хорошо и наши деньги вернутся.

— Однако уязвимый у вас отряд — молодых хоккейных миллионеров.
— Да уж, доверился. Но тот человек долго вокруг меня ходил и красиво рассказывал. Что можно сказать — тщательнее надо следить за своими вложениями.

— Хоть что-то осталось?
— Пенсия есть от НХЛ. Уже сейчас могу ею пользоваться, но если начать позже, то и денег там будет больше.

— Кто из игроков, против кого играли, произвел наибольшее впечатление?
— В Лос-Анджелесе один сезон провел вместе с Уэйном Гретцки. Для меня он самый великий хоккеист. Габаритами и силовой подготовкой, конечно, не впечатляет. Сыграли — вроде бы ничего сверхъестественного, а смотришь потом статистику — он набрал три очка. Все потому, что Гретцки читает игру на несколько ходов вперед и знает, где в следующий момент окажется шайба.
Против Яромира Ягра часто выходил. Это очень тяжело, он крупный, с широким размахом клюшки. Сила есть — так тебя придержит, что, кажется, находишься на другом конце катка. Но самый выдающийся все-таки Гретцки.

— Какой голкипер был для вас самым непроходимым?
— Кстати, никому не советую выходить на площадку и бояться вратаря. Надо твердить: сегодня мой день. Николишин недавно сказал, выступая перед детьми: “Ребята, если боитесь, лучше не ступайте на лед”. Подписываюсь под каждым его словом.
Я не боялся никого. Как-то посмотрел статистику и понял, что забивал всем без исключения командам в НХЛ. И Гашеку, и Ирбе… Артур вообще с детства мой любимый вратарь, я против него много играл.

— Сравните советских и заокеанских тренеров.
— Первых всегда интересовал не только хоккей, но и то, что происходило в частной жизни. Поэтому назову их специалистами более широкого профиля.
В Америке все наоборот. На катке я твой наставник, после тренировки мы общается как товарищи. Североамериканскому коучу ничего не стоит пропустить с тобой бутылочку пива после игры. Да запросто. Ты же профессионал, и если считаешь, что тебе это нужно, ни в чем себе не отказывай.
Эл Айэфрейти, у которого был один из самых мощных бросков в лиге, курил. И вот сценка в “Вашингтоне”: после разминки кто клюшки доделывает, кто еще чем-то занимается, благо место есть для всех. А он выходит по пояс голым к тренеру, и они начинают общаться. Причем Эл в это время спокойно курит. Что делать коучу? А ничего. Все знают, что это ненужные, несовместимые вещи, но Эл делает свою работу хорошо — и к нему по игре нет вопросов. Это самое главное.
Раньше игроки больше курили. Я тогда тоже увлекался, зная, что всегда могу бросить. Так потом и сделал. Однажды решил — и все. Теперь я хуже того, кто никогда не курил. Бывший курильщик он ведь какой? Ходит и нудит всем вокруг: ну зачем вам это нужно — смоктать эту сигаретку? Отец у меня такой же.

— Вообще-то советские люди в зрелом возрасте очень редко уезжают на чужбину.
— Отец лет пять назад был в Киеве. И быстро убыл, сказав: “А что мне здесь делать? Все друзья и знакомые поумирали уже”. Ему за 80, в Америке до недавнего времени работал, пенсию получает. Гражданство имеет, все как положено. Уже адаптировался, и все устраивает.
Я и сам не собирался возвращаться. Был женат на американке, приехали с ней в Киев в 1993-м, вроде как на медовый месяц. Тогда уже рубли закончились, купоны начали ходить. Утром один мешок купонов дают за 100 долларов, а назавтра уже два. Я потом лет пять не появлялся в Киеве, совершенно не тянуло.
А затем стал приезжать. Думаю, посмотрю, что изменилось в постсоветском хоккее. Обнаружил, что начался поворот в сторону профессионализма — именно в отношении людей, работавших в хоккее. Кто у нас раньше в команде был? Тренер, врач да массажист. Сейчас совсем другое дело. К тому же в 2004-м развелся. Ну и чего мне там было делать? Возникло больше возможностей.

— Как-то грустно это прозвучало.
— В смысле, что здесь веселее. Там же все размерено, а значит скучно.

— Последние сезоны вы работали в “Амуре” и “Тракторе”.
— Да, видеооператором.

— Не самая веселая работа.
— Не совсем с командой в ногу идешь. Во время игры занимаешься своим, делаешь нарезку, потом отсылаешь в лигу. Когда команда тренируется, заканчиваешь обрабатывать другие матчи. Как такового контакта по рабочим вопросам с ребятами нет. Николишин хотел меня в тренерский состав взять, но не дали, там своих хватает. Тем более и события все эти на Украине начались.

— Николишин молодец, что вас с собой везде берет.
— Это да, Андрей — мой настоящий и преданный друг. С Бондрой, кстати, тоже отношения поддерживаю. Благодаря ему поучаствовал в турнире бывших игроков НХЛ. В следующем году тоже поеду. Там организаторы как делают? Продают места в командах для любителей и такими смешанными составами играют.

— Денег можно заработать?
— Немного. Оплачивают приезд, проживание. Кто хочет, тот едет.

— Трудно бывшему спортсмену, когда нет золотого запаса. Либо в тренеры идти, либо в ветеранских турнирах играть…
— У нас на Украине нет такого ветеранского хоккейного движения. В России есть. Я после карьеры поиграл за ветеранов СССР. И в Канаде был, и на Байкале.

— А сейчас?
— Сейчас у нас война. Не знаю, может, просто вне поле зрения оказался.

— Не могу не спросить ваше мнение по Крыму и Донбассу.
— У нас в ветеранской команде СССР есть парень из Донецка. И когда мы летели с игр, все смотрели, как будем общаться. Нас еще и поселили вместе. Так вот все нормально. Я всем говорю, что вне политики. У меня есть другие интересы. Спорт в Советском Союзе всегда был посланником мира.

— Понятно. А что за история с шотландским клубом “Эдинбург”, где вы в 2017 году провели несколько месяцев в роли главного тренера?
— Это опять же Николишин помог. И поехать туда, и игроков найти. Эдинбург сам по себе прекрасен. Но каток старый, люди идут мимо и даже не знают, что он есть. Раздевалки древние, места для зрителей тоже. Бортик толщиной в кирпич, калитка для штрафников не открывается, заварена. Сверху заостренные треугольники из металла — чтобы не сидели на бортах. Все сделано для массового катания. Скамеек за бортами нет. Короче, все для хоккеистов.
Местные поголовно работают, приходят только на вечернюю тренировку. Она в девять часов начинается. Врача нет, но на игре присутствует.

— Кто играет-то?
— Когда меня взяли, сделали акцент на русскоговорящий десант. На тренировках если двенадцать человек есть, то уже неплохо. Вратарь у нас был специфический — отбивает первую шайбу, вторым броском ему добивают. Короче, не контролировал ситуацию. И пока тянули, менять его или нет, решили избавиться от тренера.
Вместо меня потом тоже никого не взяли, сэкономили. Хотя в этом сезоне Эдинбург уже в британской элитной лиге не играет. Там, кстати, есть и шикарные команды, которые позволяют себе летать на самолетах. Не то что мы — девять часов в одну сторону на автобусе…
Канадцы туда едут с удовольствием. Дома им учиться и учиться, конкуренция. А здесь все куда проще. Местные в таких условиях тоже прибавляют, как итог — Великобритания в этом году будет выступать в сильнейшем дивизионе чемпионата мира.

— Чем занимались в прошлом году?
— Вернулся в Кременчуг, в детскую школу.

— Скромно.
— Судьба. Просто проезжал мимо и решил посмотреть хоккей. Там один из клубов — лидеров украинского хоккея сейчас базируется. И вот на этом матче познакомился со своей будущей женой. Начал туда приезжать, и однажды меня попросили в клубе остаться и помочь.

— Слышал, раньше у вас были проблемы с тазобедренным суставом.
— Четыре месяца назад заменил. И так хорошо себя чувствую! Не болит ничего ни во время, ни после игры. Что говорить — я ходить начал, как нормальный человек. Правда, колени теперь ноют. Но в моем возрасте что-то должно болеть…

— Своей игрой в Минске остались довольны?
— Нет. Из-за того, что долго не играл. А если и играл, то с любителями, которые давали время на раздумья. Тут же молодежь бегает, с ними голову даже не поднимешь. Но все равно мне в Минске понравилось.

— Каково играть против Цыплакова спустя двадцать лет?
— Он себя так же чувствует, как и я. У белорусов есть кому забивать и делать результат, чтобы президент мог поиграть. Володя тоже выходит при возможности и получает удовольствие. Я также за движение, а то живот растет.

— Как сейчас на Украине с хоккеем?
— Не очень. Сделали “операцию”: убрали из команд всех, кто старше 26 лет. Сказали, что нет перспективы. Это типа с прицелом на омоложение. Но пока результаты неутешительные.

— Скоро выборы у вас…
— Да. Народ недоволен Порошенко и не знает, кого выбирать.

— А вы?
— Я тоже…