Золотая гвардия. Арминас Нарбековас. Нам наливали не в стаканы, а в рюмки

В его копилке есть и три чемпионских титула в форме венской “Аустрии”, и не выигранные медали в составе ряда европейских клубов, которые так хотели видеть Нарбековаса в своих рядах. Впрочем, этого хватило для звания лучшего футболиста Литвы пятидесятилетия (в 1954 — 2003 гг.).
После продолжительной австрийской карьеры он вернулся на родину. Теперь развивает детский футбол в собственной академии и изредка дает интервью вроде этого, наполненного воспоминаниями…

— В википедии сказано, что ваш отец — татарин и после войны боролся в Литве с “лесными братьями”. А потом женился на местной уроженке, и в семье родились восемь детей…
— Отец военный человек, родом из Саранска. Позже его подразделение перевели в Литву. Ну а как он потом помогал становлению советской власти… Мы никогда об этом не говорили. Но семья действительно была большой. Когда я появился на свет, двоих моих братьев уже не было. Так как был самым младшим, то за мной все присматривали. О детстве сохранились самые теплые воспоминания.

— Еще бы, команда городка Гаргждай, за который вы играли, вышла в финал всесоюзного “Кожаного мяча”.
— Гаргждай — уникальное местечко. Совсем маленькое, но, если собрать футболистов, которые оттуда вышли, получится сборная Литвы. Предполагаю, там какая-то особенная земля. Тогда, кстати, мы здорово играли. Только в финале уступили армянам — 0:7, без вариантов. Но представьте: нам по двенадцать-тринадцать лет, никто еще и бритвенного станка не держал, а там дяди с бородами и усами. Некоторых потом в юношеской сборной видел — на год-два были старше нас.

— Обидно подставным проигрывать?
— Кажется, мы не сильно горевали. Дети все проще переносят. Здорово, что сумели забраться так высоко. В том же году я переехал в спортинтернат в Паневежис. Когда тебе двенадцать, разлука с домом переносится тяжело, но папа сантиментов не признавал. Если решил чего-то добиться, стремись.
Мне снова повезло: в интернате уже находились несколько ребят постарше из моего Гарджая. А когда есть такая “крыша”, чувствуешь себя как дома. Только добросовестно тренируйся два раза в день.

— В легендарном Драматическом театре Паневежиса блистал Донатас Банионис.
— Пару раз я там был, но завзятым театралом точно не назовусь. С Банионисом познакомился уже в зрелом возрасте, и он произвел неизгладимое впечатление. Знаете, артисты — особенные люди. Живут в другом мире, общаются по-иному. Все как-то от души, все дружат — одна семья. Много разговоров о литературе, очень начитанные. А у меня еще с детства повелось: прочитаю три страницы и засыпаю. Книги вообще не мое. Слушать еще могу, когда еду в машине.

— Вас не огорчило недавнее известие, что Банионис сотрудничал с местным КГБ?
— Сейчас можно что угодно рассказать. Но, когда человека уже нет, это нечестно. Мы жили в такое время, когда никуда нельзя деться. Теперь легко всех обвинить — например, тех, кто выступал за сборную СССР. Но за кого еще нам было играть? Давайте все же не забывать про те обстоятельства — железный занавес, закрытая страна, поездки за рубеж были высшей системой поощрения. Тот, кто родился после перестройки, просто не поймет, о чем я говорю.

— Появление в 1983 году в высшей лиге самобытного “Жальгириса” всех взбудоражило. Вы заняли тогда пятое место.
— У нас были хорошие футболисты и, главное, неповторимый стиль. Как, например, у минского “Динамо” или “Спартака”. Их можно было одеть в любую форму, но уже через пять минут ты понял бы, кто перед тобой. То же можно сказать о Тбилиси, “Арарате” и многих других командах. В этом и была сила чемпионата СССР — там играли команды с разным почерком, непохожие друг на друга.

— В “Жальгирисе” выступали исключительно местные ребята.
— Не скажу, что в жизни мы были не разлей вода, но, выходя на поле, становились единым целым. Игроки из других команд почему-то называли нас немцами. Вроде как литовский язык слишком на немецкий похож. Да и сами вы, говорили, слишком культурные. Когда на столе появлялась бутылочка, нам начинали искать рюмки. Мол, вы же из наших стаканов, небось, не будете.

— Главное, чтобы бутылки с трибун не бросали.
— Такого не было. Это отношение переносилось и на зрителей, они тоже испытывали какую-то симпатию. Хотя, конечно, разное бывало. В Вильнюс как-то приехали фанаты московского “Динамо”. Полиция изъяла у них много бейсбольных бит с надписью “Смерть лабусам!”. Парни явно намеревались сойтись в рукопашной с нашими фанатами.
А что касается обычных болельщиков, то в этом плане всегда нравился Минск. Мы его любили прежде всего за то, что не надо было лететь на другой конец страны. Двести километров на автобусе — и ты в столице Белоруссии. Думаю, и минчане такие же теплые чувства испытывали к выездам в соседний Вильнюс. Так вот, белорусский зритель был особенным. Он, конечно, любил свою команду, но если гости демонстрировали красивый футбол, то отдавал должное и им. Мы на себе не раз это ощущали. Поверьте, это не дежурный комплимент, именно так все и было.

— На каком стадионе было играть труднее всего?
— Везде тяжело. В том же Киеве, где все гости заранее приговорены, никто не поймет, если свои не победят. На тебя обрушивают такой шквал атак… Я сейчас пытаюсь вспомнить, где было проще, и ничего в голову не приходит. Сильный чемпионат, сильные команды. Почти в каждой был свой Месси. Делай что хочешь, но он своего все равно добьется. В Минске таким игроком для меня был Игорь Гуринович. Вроде и знаешь о нем все, а он пролезет в щель и забьет.
Ваше “Динамо” всегда было машиной — все детали пригнаны, масло залито, летит во весь опор. Если вдруг сбой в механизме — все глохнет. Считаю, это была команда без суперзвезд, но с очень ровным и сильным подбором исполнителей. Минск мог бороться за любое место.

— Кто у минчан был самым жестким защитником?
— Все защитники в Союзе были неприятными мужиками, с которыми не хотелось встречаться на поле. “Шахтер”, “Металлист”, ЦСКА… Соперники делали все, чтобы потивостояние с ними запомнилось надолго.

— Некоторые после окончания карьеры написали забавные мемуары, в частности Александр Бубнов. Читали?
— В игре он был немногословен. Делал свою работу без лишних слов. Книжку не читал, но наслышан. Он же там рассказывал и о договорных матчах тоже?

— Самая соль.
— Они начинались, когда кто-то выпадал из высшей лиги, и ему надо было остаться. Но мы в такое не играли. Однажды, правда, попали в ситуацию. В чемпионате-1987 претендовали на призовые места, а один из дальних выездов был в Ланчхути. “Гурия” находилась на дне таблицы, и нам предложили 25 тысяч, кажется, за поражение.

— Серьезные деньги.
— Мы боролись за медали. Пришлось победить. Эта история про честь, а не про деньги. Хотя грузины на нас сильно обиделись.

— Наставник баскетбольного “Жальгириса” Владас Гарастас рассказывал мне, что всегда был в курсе, в каком ресторане отдыхали его подопечные.
— Наш Беньяминас Зелькявичюс тоже знал, кто, где, с кем и что пили. Ему эту информацию поставляли из ресторанов. Кстати, о Гарастасе. Журналисты любят спрашивать его о ребятах, которые не всегда придерживались режима. И мне понравился его ответ: “Послушайте, если мы столько пили и выиграли чемпионат СССР, то представьте, сколько употребляли соперники”. Спортсмены тоже люди. Нам иногда нужно было расслабиться. Конечно, имелись заведения, в которых тебя бы не сдали как стеклотару. Но с большей гарантией лучше всего было встретиться у кого-нибудь дома. Однако “Жальгирис” по этой части точно не считался чемпионом. У нас не было игроков, которые не могли жить без рюмки. В других командах этот вопрос стоял куда более остро.

— “Жальгирису” так и не удалось стать чемпионом СССР.
— Для такой небольшой республики, как Литва, и бронза — великолепное достижение. У нас не было возможности комплектоваться так, как другие клубы. Это сказывалось. Да, к нам хотели перейти опытные ребята из других команд, но ведь и наших лидеров приглашали лучшие клубы страны — тот же “Спартак”. Правда, никто не уходил.

— Куда звали вас?
— В “Спартак” и звали. Приезжали люди от Бескова. Говорили, мол, в команде уже есть два татарина — Бесков и Хидиятуллин. Поэтому мне будет комфортно. Видимо, считали, это станет определяющим фактором. Ну и, конечно, подкрепляли предложение материальными стимулами. Но, повторюсь, мы не уезжали.
В советское время в Литве и так неплохо жилось. Тот же Леша Прудников говорил: “Мы к вам, как за границу приезжаем. Чисто, и в магазинах все есть”. Вот за это нас все немцами и считали. Слушайте, кто тогда знал, что уже совсем скоро рухнет Советский Союз? Никто. А кто скажет, какое будущее ждет Евросоюз? Там ведь тоже не все просто, так что загадывать и думать, как все могло сложиться десять или двадцать лет назад, вряд ли стоит.

— Особое место в вашей биографии — олимпийская сборная СССР. Ее тренер Анатолий Бышовец был чем-то схож с Зелькявичюсом?
— Оба были великолепными психологами. Знали, как подойти к игроку. С каждым работали индивидуально. Мы недавно отмечали 30-летие нашей олимпийской победы. Пришли к выводу, что за все время в сборной не было ни одного конфликта. А ведь в команде играли представители разных национальностей — литов- цы, грузины, украинцы, русские… Наверное, мы потому и достигли этого успеха, что были одной семьей, помогали и исправляли ошибки друг друга.

— В команде был и белорус.
— Белорус? Хм…

— Спокойный в жизни и очень жесткий на поле. Не завидую я форварду, который захотел бы мимо него проскочить.
— Горлукович, что ли?

— Он.
— Серега да, он такой. Уникум. Большой молодец. В жизни, вы правильно заметили, очень спокойный и простой парень. Но в игре это был зверь! Если его не задеть, то и не увидишь. Вроде бы Сереги и нет, но на поле с ним лучше не ругаться. Себе дороже.

— Во время Игр-88 футболисты жили не в Олимпийской деревне, как все, а на теплоходе “Михаил Шолохов”.
— К нам было другое отношение. При всем уважении к баскетболистам и покойному Гомельскому, футбол располагался на ступень выше. Как и премиальные. Помню, ехали на награждение и оказались в одном лифте Гомельский, я, Сабонис, Куртинайтис. Сабас у меня спрашивает: “Сколько, маленький, премиальных получил?” — “6400 долларов”. Он поворачивается к Гомельскому: “Видите, тренер, этим огрызкам вдобавок еще в два раза больше денег дают, чем нам, большим людям”.

— В 1988-м выгодно было получить премиальные за рубежом.
— Если сравнить, сколько дают за олимпийское золото сейчас — сто тысяч и машину, — то я, поверьте, дотерпел бы и до дома. Но тогда было другое время. Уехать за границу было не так-то легко. После Игр я получил предложение от “Реала” из Сарагосы, но Зелькявичюс не отпустил. Затем уехал в венскую “Аустрию”. Потом было два хороших варианта в Германии. Один — из Леверкузена. На сборах в Америке играли против “Байера” с Феллером в составе. Обыграли их 3:0, я два забил и один сделал. Немцы сказали: “Этого парня надо брать любой ценой”. Позже приехали за мной, а у меня травма. Прислали цветы в больницу…
Затем в Вену наведался Рехагель. У “Вердера” было золотое время. А у нас приближалось дерби с “Рапидом”. Херберт Прохазка, главный тренер “Аустрии”, сказал мне тогда: “Играй в свою силу и точно уедешь в Бремен”. На предыгровой тренировке рву мышцу и не выхожу на поле, а Рехагель после матча забирает удачно сыгравшего Херцога. Ну что поделать, выходит, такая уж у меня была судьба — ограничиться чемпионатом Австрии.

— Наверное, вам, как советскому “немцу”, адаптироваться в этой стране было несложно.
— Не сказал бы. В Австрии разные люди. Кто-то говорил: “Я буду лучше со своей собакой общаться, чем с человеком из Восточной Европы”. Через это пришлось пройти, но все наладилось. Думаю, я оставил хороший след и в австрийском футболе, и в памяти местных болельщиков.
Когда приехали в Вену с Валдасом Иванаускасом, то, разумеется, по-немецки ничего не понимали. С переводом помогал Евгений Милевский, игравший тогда за “Аустрию”. Он так здорово перевел условия контракта, что мы оказались самыми низкооплачиваемыми игроками. При том что на поле были лидерами. Премиальные нам были положены только в случае чемпионства “Аустрии”, тогда как другие имели их после каждой победы.
В Австрии каждый платит за себя, но когда туда приезжаю и встречаюсь с бывшим одноклубником Андреасом Огрисом, он меня всегда угощает. Со словами: “Учитывая, сколько вы с Иванаускасом для нас заработали, я вполне могу теперь оплачивать ваши расходы”.
С нами команда три года кряду становилась чемпионом, выигрывала Кубок и Суперкубок страны. Лишь через два года мы пересмотрели условия контракта.

— Что вы сказали Милевскому, когда узнали о тонкостях перевода с немецкого на русский?
— Я с ним потом уже не общался. Зачем? Ждать второго раза, когда человек тебя подведет?

— Вас в жизни люди часто разочаровывали?
— Дважды. Второй случай — с одним украинцем, с которым начали делать бизнес. Хорошо, что удалось вернуть свои деньги через суд. Видимо, бизнес — это не мое. Попробовал в Австрии, но затем перегорел.

— У вас в Вильнюсе собственная академия.
— Все идет неплохо, но у нас не очень хорошие условия для футбола в осенне-зимний период. В городе лишь один манеж. А учитывая, сколько в Вильнюсе школ и академий, под одну крышу все не помещаемся. Этот проект бизнесом назвать не могу, скорее работаем за идею. Сколько собираешь с родителей детей за тренировки, примерно столько же потом отдаешь на всякие расходы. Положение, конечно, можно было бы поправить, увеличив количество детей, но мы снова упираемся в манеж.

— А еще и баскетбол, с него наверняка все дети начинают.
— Тут родители должны сами думать. Если у отца рост 150 с кепкой и он за шиворот тащит сына в баскетбол, то, думаю, ничего из этого не получится. Ну хорошо, обгонит он своего отца — будет 160. Генетику не обманешь. Потом такой паренек понимает, что в баскетболе ему делать нечего. Уходит в футбол, но ровесники, которые тренируются уже несколько лет, начинают его возить. Парня заедает собственное эго, и в итоге он уходит из игровых видов спорта туда, где каждый сам за себя. В каратэ, бокс и так далее. Правда, сейчас детей футболом в Вильнюсе занимается больше, чем баскетболом. Но у второго гораздо лучше с материальной базой.

— Зато в европейском футболе больше денег. Уверен, родителей это прельщает.
— Возможно. Но вообще к нам сейчас приходят много неспортивных детей. Ребенок начинает бежать — и ты видишь, что все части его тела работают отдельно. Думаю, к нам их приводят не из-за денег, а чтобы отвлечь от компьютера. Не скажу, что у нас все такие, но половина точно. Из-за этого падает уровень. Вроде на турнирах в Литве ребята и хорошо смотрятся, но выезжаешь за рубеж — и им надирают попку. Надо бы больше делать таких вылазок, правда, вся финансовая нагрузка ложится на родителей. А платить за поездки каждый месяц по 300-500 евро способны немногие.

— Остается Беларусь, до нее всего 200 километров.
— Вполне вариант. Мне, кстати, очень нравятся ваши детские команды, приезжающие в Литву, — очень приличного уровня. Но у вас и украинцев, видимо, есть отбор. Сейчас, считаю, самый важный тест — определение скорости. Если парень талантлив, но тихоход, в футболе ему делать нечего. Надо очень быстро принимать решения и так же быстро перемещаться по полю.
У нас родители платят за ребенка 50 евро за три тренировки в неделю и вздыхают: “Дорого!” Но при этом водят детей в музыкальную школу, которая обходится в несколько раз дороже. И это считается у них нормальным. Но история говорит о том, что лучшие футболисты выходили как раз из небогатых семей.

— Какая в Литве средняя зарплата?
— 600-700 евро, наверное.

— Если вы точно не знаете, выходит, дела у вас идут неплохо.
— Что-то заработал на жизнь. Но тревожно за стариков, отработавших по 40 лет и получающих пенсию 200 евро. При этом 150 из них зимой надо отдавать за “коммуналку”. И если тебе 50 лет, на работу уже никто не берет, вот в чем проблема.

— Может, вам в депутаты пойти — и решать проблемы простого народа?
— Туда не за этим идут, а зарабатывать. На себя, детей и внуков. Для меня политика — самое грязное дело. Я был в Паланге и переправлялся на пароме по морю. Так вот на одном корабле было написано, когда люди лгут больше всего. На первом месте политика, затем секс и рыбалка.
Так везде — как только выборы, все говорят: “Выбери меня, и будем жить, как в Америке”. А когда приходят к власти, все остается по-прежнему. Вот в Марчюлениса я верю. Он сейчас хочет в Европейский парламент. Шарунас приличный спортсмен и бизнесмен, хватку имеет. Буду рад, если на этом месте он сумеет помочь родной Литве.

— Отмечаете с товарищами по “Жальгирису” юбилеи бронзового достижения 1987-го?
— Зелькявичюса часто встречаю в манеже, разговариваем, вспоминаем… Но чтобы собраться вместе — такое никому в голову не приходит. У каждого своя жизнь. Хотя время было отличное. Стадион заполнялся под завязку. А сейчас приходишь на матч чемпионата Литвы, а на трибунах три человека. Потому все и играют, как на тренировке.

— Для бывшего спортсмена актуален вопрос здоровья…
— Мы собирались на 30-летие победы в Сеуле, и могу сказать, что не все его сохранили. Гела Кеташвили выглядит так, что язык не повернется назвать его олимпийским чемпионом. Но это не потому, что он нарушает режим или что-то еще. Просто болеет. Похожие проблемы у Володи Татарчука. Если к тебе приходит болезнь, то с этим ничего не поделаешь. Ну а в остальном все зависит от тебя самого. Мы ведь потом еще и в футбол поиграли. Ребята по-прежнему в порядке, хотя, конечно, у каждого есть свой рюкзак лишнего веса. Я теперь вешу под 90, так что, считай, лишний “двадцатник” прилип.

— Можно сбросить…
— У нас везде искусственное покрытие. На нем раз побегаешь — и все. Суставы, голеностопы, колени потом ноют целую неделю. А в прошлом году поехал в Австрию и отыграл за одну деревню — будто и не бегал вовсе.

— Как насчет кросса?
— Нет, это всегда для меня было наказанием. Самая большая мука, которую только можно представить. Скоростная выносливость, не спорю, нужна, это другое дело. Но равномерный монотонный бег — это какой-то бред, честное слово.

— В жизни иногда приходится менять привычки.
— Нет уж, я лучше на машине.