Плавание. Гавань Золотой рыбки. Александра Герасименя: в депутаты меня уже звали

Она еще не знает, что ее мама — лучшая пловчиха в истории суверенной Беларуси — сегодня заставила печально вздохнуть своих болельщиков. Особенно тех, кто надеялся на Сашино возвращение в большой спорт для штурма единственной непокоренной высоты.
О завершении карьеры Александра объявила в своем стиле. Словно бы походя, созвав журналистов вместе со своими подругами-спортсменками для презентации очередного благотворительного проекта. Репортеров набралось не так много — видимо, отпугнуло слово “благотворительность”. На уходе Герасимени лайков и просмотров, несомненно, удалось бы собрать куда больше. Но чемпионка вознаградила пришедших.
А мне повезло взять у Саши прощальное интервью в тот же день. И не только на правах старого друга, но и человека, который в ее инициативах принимает участие. И пока мы обсуждаем насущные проблемы спортивно-благотворительного марафона “24Разам”, убаюканная Соня успевает проснуться и стать посильным соавтором нашего диалога.

— Всегда любил тебя за креативность мышления. Большое скрыла за очередным главным.
— Как-то все сошлось. Проект, которым жила последние месяцы, и решение, которое не давало покоя весь этот год. Не счесть, сколько людей спрашивали: “Ну как, возвращаешься, идешь на Олимпиаду?”

— Ты ведь собиралась...
— Да, хотела этого все время. И когда начала тренироваться, то за два месяца набрала неплохую форму. Но я максималистка. Если не могу полностью посвятить себя спорту, лучше и не пытаться.

— У тебя же есть бабушки…
— Все равно это не то. Если готовишься серьезно, то каждый день надо нормально спать, есть и тренироваться. И не отвлекаться ни на какие другие дела.

— Даше Домрачевой как-то удалось после рождения Ксюши сконцентрироваться и выиграть олимпийское золото.
— Даша — Герой Беларуси. У меня так не получается. Я начинаю волноваться и переживать, как там Соня. Это стресс. На пользу он не идет. Но я по-честному пробовала вернуться и поняла: нет, не выйдет.

— Что сказала тренер Елена Климова?
— Приняла мое решение спокойно. Она понимает: выжимать себя, не будучи уверенной в результате, смысла нет.

— На Олимпиаду, пожалуй, ты отобралась бы.
— Конечно. Но просто так туда ехать… Если только за золотом.

— Юная Настя Шкурдай мечтала проплыть с тобой в эстафетной команде.
— Думаю, смешанной командой мы попали бы в финал, но не более. Я подтянулась бы к своим лучшим секундам на сотне, однако надо понимать, что конкурентки на месте не стоят. Если бы я вернулась, то главным образом на “полтинник”. Все-таки это моя любимая дистанция.

— В общем, мы лишились единственной, пусть и потенциальной плавательной медали в Токио-2020. Или я слишком пессимистичен?
— Как показали недавние события, Илья Шиманович вполне был способен взять медаль на чемпионате мира. Пожалуй, он самый вероятный наш претендент на награды Олимпиады. Как и Настя Шкурдай. Мне нравится, как она прибавляет. А за год до Игр может случиться всякое. Пусть даже они с тренером и говорят, что их Олимпиада будет в 2024 году. Не удивлюсь, если Настя проявит себя уже в Токио.

— Настя напоминает тебе себя? Обе вундеркинды, обе из первых наборов молодых и амбициозных тренеров.
— Ну, на свою первую Олимпиаду в 2004 году мне так и не удалось поехать. Хоть я туда и отобралась. И была в очень хорошей форме. Считаю, в кроле тогда могла бороться за медаль. Но не за золотую, конечно.

— Часто вспоминаешь ту историю?
— Только когда спрашивают.

— Спрашиваю.
— Ладно. 2003 год, сбор на Кипре. Сначала было все хорошо, а затем в какой-то день у меня начала падать эффективность тренировок. Просто не могла нормально принимать нагрузки. Тренер нервничает, я тоже. Обе не понимаем, что происходит. Начинаем перестраивать всю работу, потому что я ее просто не тяну.
В итоге возвращаемся домой, и ко мне приезжают допинг-офицеры. Обычно они делали внесоревновательный контроль два раза в год. А здесь второй раз за три недели. Показалось странным. Результаты пришли через месяц-полтора. В моем организме обнаружен запрещенный препарат — какой-то мощный анаболический стероид, который широко используется в тяжелой атлетике.
Вначале был шок, ну что за бред? Наверное, это чей-то другой анализ. Но после вскрытия пробы “В” сомнений не осталось. Хотя уже тогда начали закрадываться подозрения: если стероид и попал в мой организм, то это могло случиться только на Кипре.

— Каким образом?
— Когда мы всей командой приходили есть, стол часто уже был сервирован. А так как все присаживались на одни и те же места, то при желании…

— Сколько вас тогда было на сборе?
— Больше десяти человек.

— Думаешь, кто-то из своих?
— Уверена, спортсмены не имели к этому отношения. Но я догадываюсь, кто это мог быть.

— Так спокойно об этом говоришь.
— Просто вчерашний день не вернешь. А мстить… Думаю, судьба этого человека и так накажет.

— И все же это мощный удар — в 17 лет получить четырехлетнюю дисквалификацию.
— Состояние было таким, что врагу не пожелаешь. Я ведь ничего не умела, только что в университет поступила, решила делать спортивную карьеру. Первое время мозг вообще не понимал, что я вне плавания на четыре года. Потому что если думать об этом всерьез, то быстро придешь к выводу, что спортсменов, вернувшихся после столь долгой изоляции, в принципе нет. Это просто огромный отрезок.

Мне повезло. Вскоре ввели новые правила, и срок сократился вдвое. Но все равно, два года для семнадцатилетней девушки… Все время терзаешься, понимаешь, что тебя просто отбросили назад и вся работа, которую ты делала, пошла насмарку.

— Отношение окружающих к юному вундеркинду изменилось?
— Все сразу встало на свои места. Кто-то с облегчением вздохнул: а, мол, ну теперь понятно, откуда взялась эта скороспелка. Ну не может же нормальный человек так быстро плыть в 17 лет. Кто-то вообще перестал здороваться…

— Кто?
— Они уже вычеркнуты из моей жизни. Рядом остались те, кому я была дорога не только как спортсменка, но и как человек. Федерация, кстати, поддержала. Возили на сборы, да и другие люди нашлись, которые за меня болели раньше и были убеждены, что моя карьера отнюдь не закончилась. Я всех их помню.

— Откровением стала пресс- конференция, которую ты тогда провела. Спортсмены, попадающие в такие истории, как правило, моментально и надолго “умирают” для журналистов.
— Пресс-конференцию помню смутно. Все было как в тумане. Я не знала, какие вопросы мне могут задать. Да что там говорить, вообще не представляла, что это за люди и что у них в голове. Мне всего семнадцать, и у меня не было опыта общения с журналистами. Но обязательно хотелось им все объяснить. Тем более так считал мой папа.
Он был хорошим спортсменом, призером юниорского чемпионата Европы в тройном прыжке. Карьера прервалась из-за травмы, и он мечтал, чтобы дочь добилась в спорте того, чего не удалось самому. И ему не хотелось, чтобы я, как ты метко выразился, “умирала”.

— Пресса оценила твою открытость. До сих пор помню заголовки вроде “Ты прорвешься, Александра”. И в нашем проекте “Королева спорта” неожиданно победила дисквалифицированная девочка, а не кто-то из прославленных чемпионок.
— Ну что сказать… Это было приятно. Я не устаю говорить спасибо тем, кто поддерживал меня в трудные минуты. Но опять же работу в бассейне никто не отменял. А поначалу все было отнюдь не радужно. Я еле-еле плыла по первому разряду.
Ездила на соревнования, но не выступала вместе со всеми. Мне лишь давали проплыть под электронный секундомер. И это был ужас. Старт, я плыву как могу, но секунды такие, что тренер опускает голову и краснеет. И ты потом идешь в гробовой тишине, ловишь взгляды и кожей ощущаешь, что люди о тебе думают. Тебе жутко страшно.

— Это был стимул доказать, что ты вернешься?
— Первое время только этим и жила. Особенно хотелось доказать тем, кого подозревала. Но когда выпадаешь на два года из соревновательного графика, это тоже очень сильный удар по психологии. Поэтому после истечения срока дисквалификации я отказалась от чемпионата мира. Просто ментально была не готова к такому крупному турниру. Поехали на зимний чемпионат Европы 2005 года на “короткой воде”. Опять же — было боязно. Но мы с Еленой Владимировной серьезно готовились, и наградой для нас стала бронза на “полтиннике” на спине.

— Ваша очень перспективная эстафетная команда к тому времени разрушилась…
— О, это самое обидное воспоминание. Для меня выступление в команде — что-то особенное. Нереальный кайф. Я очень люблю игровые виды спорта, обожаю погонять мяч по площадке. Эстафета была определенной сатисфакцией моих несбывшихся надежд. И поэтому в эстафете я всегда плыла гораздо быстрее, чем лично. Вне зависимости от степени готовности.
Команда у нас подобралась славная — Лена Попченко, Аня Щерба, Света Хохлова. Мы выиграли серебро чемпионата Европы 2002 года в кролевой эстафете на “короткой воде”. Не уверена, правда, что смогли бы бороться за медаль на Олимпиаде 2004 года. Но, к сожалению, в Пекине-2008, думаю, все бы получилось. К тому времени Лена и Аня уже плавали за сборную Франции.

— В Пекине ты стала восьмой на “полтиннике” кролем.
— Ну да. Вышла в финал, тогда это был достойный результат. На большее претендовать не могла. Сама всегда знала, на что готова, на что нет. Не пришло в 2008-м еще мое время.
Очень переживала, это же Олимпиада. Помню, даже обратилась к Наташе Цилинской: мол, не знаю, что делать, завтра старт. Мы с ней погуляли по Олимпийской деревне, и она мне все грамотно объяснила.

— Как развивались отношения с Еленой Климовой, которая росла как тренер рядом с тобой?
— Мы пережили все. И Вторую мировую войну, и Сталинградскую битву. У меня характер, у нее тоже, обе женщины. Часто горячились, особенно по молодости. Но потом, когда взрослела, относилась к каким-то ситуациям спокойнее. Да просто уже никак не реагировала.
Набираешься опыта, сама начинаешь что-то предлагать в тренировочном процессе. И тренер уже относится к тебе не как к девчушке, которая пришла качать права, а как ко взрослому спортсмену. Это совсем другой уровень работы. Ближе к концу карьеры отношения стали партнерскими.

— Знаю некоторых звездных спортсменов, которые годами не общались со своими тренерами.
— Я бы так не смогла. Самая продолжительная ссора произошла в глубоком детстве. Елена Владимировна накричала на меня на тренировке, сказала, что я такая-сякая. Я надулась и не пришла на следующее занятие. Три дня прогуляла. А потом то ли мне передали ее слова, мол, сколько можно дуться, то ли самой надоело сидеть дома. И я вернулась.

— Тебя легко обидеть?
— Кто захочет, тот сможет. Но я женщина. Если захочу обидеться, то всегда это смогу сделать. А если не захочу, то… Речь идет о людях, которые изначально неинтересны. Пусть что угодно говорят, мне все равно. По-настоящему обидеть может только тот, кто тебя давно знает и заденет какие-то внутренние струны.

— На Олимпиаду-2012 года ты ехала с четкой установкой на золотую медаль.
— Знала, что ничем не хуже лучших пловчих мира. Уверенности придавало и то, что годом ранее, в 2011-м в Шанхае, стала чемпионкой мира на стометровке. Вначале у меня было серебро. Я ему не очень сильно огорчилась, все-таки первая олимпийская награда. На старт “полтинника” выходила с твердым намерением выиграть золото.

— Голландка Кромовиджоджо имела на этот счет другое мнение. Ее действительно нельзя было победить на тех Играх?
— Нет, дело во мне. В моей проблеме со стартовым блоком. Она, кстати, появилась только после дисквалификации. До этого у меня были очень хорошие старты.
Мы пытались это исправить. Но срабатывает какой-то щелчок, я теряю десятые доли секунды, а потом только догоняю. По анализу скорости прохождения заплыва лучше меня тогда никто не плыл. Это сейчас аппаратура такая, что все выводится на экран, и зритель видит сам. Раньше информация была известна специалистам — какая скорость у тебя на пятнадцати метрах, на тридцати, на сорока. Тогда я была самой быстрой пловчихой на планете Земля.

— Звучит.
— Голландку я догоняла. И если бы бассейн был хотя бы на пять метров длиннее, то в моей коллекции были бы медали другого достоинства. Была обида на себя, на то, что опять подвел старт. Люди не понимали, почему я не радуюсь вместе со всеми. Ведь это же круто: у белорусского плавания сразу две медали. Серебряные — и на таких королевских дистанциях. Вау! Но это не айс, когда знаешь, что могла бы взять золото.

— Твоя жизнь изменилась после серебряной Олимпиады?
— Еще бы. Первым делом ко мне стало другим отношение мировых звезд. Когда выиграла первую медаль, они, возможно, посчитали, что это произошло случайно. Хотя не знаю, как ее можно завоевать случайно. А после “полтинника” все повалили толпой, особенно американцы — да ты крутая! Приняли в элиту, и сразу посыпались приглашения на коммерческие турниры.
В нашей стране то же самое. В Шанхае на “мире” победила на сотне — результат как бы не самый плохой, но это не имеет значения. Потому что, по большому счету, ценятся только медали, выигранные на Олимпиадах. А когда они у тебя есть, ты резко становишься всем интересна.

— Именно с Герасимени началась эра рекламных контрактов с белорусскими спортсменами. И они уже не были копеечными, как раньше. Какое послевкусие осталось у тебя от сотрудничества с “Беларусбанком”?
— Самое хорошее. Интересный опыт общения с интересными людьми. Из отрасли, которая для меня раньше была незнакомой. Познавательный опыт в съемках рекламы. Знакомство с творческими людьми. Это все влияет на тебя, и ты начинаешь чувствовать вкус к вещам, которыми раньше не занималась. Просто потому, что привыкла половину жизни проводить в стенах бассейна.
Я почувствовала в себе талант организатора, мы занимались разными спортивными проектами. Один из них был связан непосредственно с “Беларусбанком”, и жаль, что воплотить его в жизнь так и не удалось. Я тот человек, которому хочется отдавать больше, чем просто быть рекламным лицом.

— Я вот тоже думаю, где мы тебя упустили. Все люди как люди — куют свою спортивную монету и не отвлекаются на лишнее.
— Меня часто об этом спрашивают. Все началось с благотворительных акций “Спортсмены — детям”, которые организовывал депутат Иван Георгиевич Семененя. Впервые поехала на них, кажется, в 14 лет. Все было незнакомым — люди, звезды спорта минувших лет, представители самых разных профессий. У Семенени очень хороший талант организатора. Когда много общаешься с такими людьми, это здорово расширяет кругозор.
Не говорю уже о больных или обездоленных детях, мне кажется, каждый нормальный человек начинает тут же думать, как можно помочь. Потом сами много ездили по стране, в семьи, где больные дети. Много общались. Иногда человека надо послушать, ему просто некому рассказать про свою жизнь. А я слушать люблю. Так завязываются длящиеся годами отношения. Они меня не тяготят, и еще вопрос, кто от этого общения получает больше.
Когда в обычной жизни сталкиваешься с какой-то серьезной проблемой, понимаешь, что это все ерунда. Проблема — это когда у мамы рождается ребенок с ДЦП или мышечно-спинальной атрофией. Вот это да, а остальное — мелочи. У тебя две руки и две ноги, ты здоров и уже поэтому должен быть счастлив. Никогда нельзя забывать о тех, кому повезло меньше. Нужно помогать им, чем можешь. Мне кажется, даже говорить об этом не стоит — элементарные вещи.

— Многим понравился спортивный фестиваль “Мова CUP”.
— Опять же это долг любого более или менее классного спортсмена — популяризировать свой вид спорта. Да и другие тоже. Прекрасно понимаю, что для многих мы — мотиваторы. Люди хорошо реагируют на героев спорта, и это отличный повод привить им любовь к спорту и физической культуре. Про детей и не говорю. Они очень внушаемы, и даже сам факт знакомства с каким-то известным человеком, которого они видят только по телевизору, является для них знаком на всю жизнь.
Мне было приятно прочитать в вашей газете, что таким человеком для Насти Шкурдай была я. И у нее до сих пор дома на стене висит фотография, где мы вместе снялись на одном из мастер-классов. Это здорово, если ты для кого-то служишь вдохновителем. Мол, если смогла она, смогу и я. Все правильно, только так и надо.

— Откуда в твоей жизни взялись дети с аутизмом?
— Познакомилась с руководством проекта “Дети. Аутизм. Родители” абсолютно случайно. Приехала по каким-то своим делам к ним в офис. А там как раз была благотворительная ярмарка, продавали вещи известных спортсменов. Попросили какой- то спортивный атрибут и от меня. Принесла плавательную шапочку. И как-то слово за слово пришли к тому, что здорово было бы сделать совместный спортивный проект.

— Работать с такими детьми трудно.
— Ну а как иначе — у аутистов вообще нет возможности чем-то заниматься. Они изолированы от общества, у них нет допуска к занятиям спортом. Хотя этим детям, как никому другому, нужны общение и социализация. А в нашей стране не стоит задача их реабилитировать. Она другая — оградить от здоровых.
Мы пробуем эту традицию переломить хотя бы нашей небольшой командой. Поработали с такими детьми уже год, есть положительные результаты, на которые можем опираться. Хочется, чтобы программа по реабилитации детей с аутизмом через спорт стала государственной. Мы с удовольствием поделились бы своим опытом. А пока нам нужны бассейны и тренеры. Чем больше будет специалистов, тем большему количеству детей сумеем помочь. И не только в Минске, но и в регионах.

— Слышу слова готового депутата.
— Мне, кстати, недавно предлагали. Отказалась. Во-первых, тогда еще думала продолжать карьеру, плюс маленькая дочка, не до этого было.

— Спорт и Соня были единственными препятствиями?
— Пожалуй, нет. Это все-таки серьезный поворот в жизни, и его требовалось тщательно обдумать. Для такой работы нужно иметь определенный склад ума. Уметь взаимодействовать с системой.

— Для тебя это неприемлемо?
— Как раз я люблю подчиняться общим правилам. Без этого нельзя, поскольку хаос ни к чему хорошему не приводит. Но правила должны быть понятными и объяснимыми с точки зрения здравого смысла. Меня тяготит бюрократизм, когда вопрос, который можно решить за пять минут, требует неделю хождений по кабинетам. Очень ценю свое время, и мне не нравится, что оно уходит в никуда.

— Традиционный вопрос о президенте. Если он скажет: “Саша, хочу, чтобы ты подняла белорусское плавание”, что ответишь?
— Я впряглась бы. Просто потому, что чувствую ответственность за свой вид спорта. Потом начала бы собирать команду и продумывать стратегию и шаги. А теперь ты мне скажи, почему журналисты так любят гипотетические вопросы из разряда “а вот что было бы, если бы…”? Будет разговор — будет и ответ.

— Просто ты самая подходящая кандидатура. Опыт, куча наград. Да и последнюю олимпийскую медаль завоевала, тренируясь в Штатах под руководством знаменитого американца Дэйва Сало.
— Идея поехать к нему потренироваться была у Климовой еще лет …надцать назад. Ей хотелось ближе познакомиться с его работой. Но тогда я к этому не была готова. Наверное, в тот период мы в этом просто не нуждались. А перед Рио у меня не оставалось другого выхода. Идея возникла спонтанно, но, к счастью, риск себя оправдал.

— Ты потом говорила, что в Штатах тренируются совсем не так, как на постсоветском пространстве.
— Да, там все другое. Применить у нас их методы подготовки просто невозможно. Почему? Никто не работает из-под палки. Человек сам отвечает за ту работу, которую делает. Никто не будет над тобой стоять и считать, сколько ты проплыл. Тренер дает нагрузку, и ты сам решаешь, принимать ее или нет. Но опять же к Сало приезжают пловцы со всего света. Они знают, ради чего будут пахать в бассейне. Поэтому никто не ропщет, ведь Дэйв лучше всех знает, как готовить чемпионов. А у нас как? Если над тобой с плеткой никто не стоит, значит, и упираться-то нет смысла.

— Зачем заниматься спортом, если не стремиться к высшему результату?
— Не знаю, для меня это тоже странно. Надо понимать, кому это нужно. Если сам не заинтересован, то зачем тратить время? Я не ангел и тоже могу сачкануть, когда мой тренер на бортике. Но если его нет, никаких вольностей позволить себе не могу. Потому что вся ответственность автоматически сваливается на мои плечи. Иногда говорила: “Давайте я сама!” И часто делала больше, чем с тренером. Странно? Да. Но вот такая уж у меня особенность.

— В этом плане Сало дал возможность проявить себя по полной.
— Самым тяжелым было то, что его тренировки сразу сломали все мои старые шаблоны. У нас ведь как: разминка, за ней основная часть, а потом “откупываешься”. У Дэйва сразу тоже разминка, а потом ты мочишь на полную катушку. И никогда не знаешь, когда это все закончится. Постоянно плывешь на максимуме, думая, что это последнее задание. И на шестом-седьмом заплыве понимаешь, что просто сдох. У тебя нет сил. Если ты вылезешь из бассейна и уйдешь, никто тебе слова не скажет. Но ты же приехал работать. Поэтому за тренировку несколько раз “умираешь” в бассейне.
Первые две недели после этих тренировок “закупывалась” по тысяче метров. Реально было плохо. Не могу я заканчивать работу, когда у меня соревновательная лактата. Зато после тренировки тебе аплодируют. И это еще больше мотивирует работу — ты же не хочешь ударить в грязь лицом, верно? Пашешь и думаешь: если не выдержишь и тебе будут аплодировать, то это как- то… А потому отдаешь все, что есть и чего нет.

— Наши тренеры, мне кажется, могут поаплодировать ученикам лишь иронически.
— Наши тренеры вообще не склонны к похвалам, считается, что такие вещи расхолаживают спортсмена. И чем строже с ним, тем лучше. Ты старался, но не смог. Дома: “М-да, что-то вяло…” Там: “Молодец, мы видели, что тебе было трудно, но ты упирался!” В первом случае повесил голову и пошел в раздевалку. Во втором: “Да я завтра еще покажу!” Все-таки психология — великое дело!

— Несмотря на американские тренировки, олимпийская мечта вновь от тебя уплыла.
— Есть такой художественный фильм о плавании “Все решает мгновение”. Он еще советского производства, но суть нашего вида спорта выражает отменно. В финале кролевого “полтинника” я пошла на финиш не той рукой. Включила мозг в самый неподходящий момент, начала подбирать руку и соображать, как правильно коснуться. А когда начинаешь об этом думать, совершаешь ошибку. Проиграла 0,02 секунды второму месту и 0,04 первому. Мгновения.

— Твои чувства после финиша?
— Самые разные. Но надо учесть, что я ехала на Игры под комментарии разного рода “специалистов”. Суть их сводилась к тому, что у Герасимени ничего не получится. На “мире” она выступила неудачно, уехала в Америку, никто не знает, как там тренируется.
Не скрою, слышать все это было довольно тяжело. Поэтому, увиделв на табло свою фамилию в числе призеров, была рада. А затем, когда посмотрела видео заплыва, где шла первой и потом начала подбирать руку, поняла, что свое золото отдала сама.
Впрочем, говорить теперь можно что угодно. Ничего все равно уже не исправишь.

— Теперь, когда ты объявила об окончании карьеры, мечта о золоте окончательно перемещается в разряд несбыточных.
— Обидно. Есть чувство незавершенности. Но, считаю, все сделала правильно. Если перед Лондоном и Рио я могла сказать в первую очередь самой себе, что иду на медаль, то сейчас чувства внутренней уверенности нет. Я просто не готова.

— Ты можешь совершить сатисфакцию, если вырастишь олимпийскую чемпионку сама.
— Ну, это вряд ли. Мне больше нравится работать с маленькими детьми. Видеть их первые успехи. Радостные лица, когда они побеждают собственные страхи.

— Сколько детей в твоем клубе?
— Около четырехсот. Уже есть успехи и на международном уровне. На турнир в БГУФКе к нам приезжали россияне и поляки. И одна наша девочка совсем неплохо выступила.

— Недавно президент сказал, что в Минске появится современный бассейн. Рада?
— Конечно. Бассейнов в нашем городе катастрофически не хватает. Но еще больший их дефицит в регионах. Будущее плавания живет именно там. Поверь, знаю, о чем говорю, потому что провела массу мастер-классов на периферии. Дети есть, а бассейны — какие придется. Чаша 23 метра вместо 25 тоже сгодится — альтернативы попросту нет. Тренеров профессиональных недостает.

— Твоя следующая высота, которую хотела бы достичь?
— Я на распутье. Мне нравится развивать свой клуб, с детьми здорово работать. Проекты типа “24Разам”. Классно, людям нравится. Но времени и сил уходит столько, будто я до сих пор тренируюсь. Словно и не объявляла о расставании с большим спортом. Устаю. Каждый день мечтаю уложить Соню пораньше и наконец выспаться. Но разве с ней поспишь…