Дзюдо. Куда уходят чемпионы. Игорь Макаров: мне нравится работать на земле

Олимпийский чемпион Афин-2004 Игорь МАКАРОВ мчит меня на своем джипе к заведению, возле которого, по его наблюдению, должно быть свободно.
“Так, конечно, тоже не встанешь, но на соседней улице можно найти свободные места. Пройдемся немножко”. Чемпион разговорчив, и, продолжая наш утренний телефонный диалог, замечает: “Разумеется, я должен был раньше освободиться. Но на медосмотре мои ребята, представь, пропустили вперед всю сборную по художественной гимнастике”. Игорь качает головой, но по лицу видно, что пацанами из своего клуба он доволен. Джентльмены.
Школа дзюдо Игоря Макарова существует уже шестой год, и в Гомеле о ней хорошо знают. Хотя сам хозяин, безусловно, гораздо популярнее. Кажется, он здоровается едва ли не с каждым встречным. И если в университетском городке это происходит через одного, то в искомом кафе мимо Игоря не проходит ни один человек. Впрочем, если учесть, что владелец его тоже дзюдоист, ничего удивительного в этом нет. Как и в том, что мимолетные разговоры касаются больше татами и мастеров, на нем выступающих.
Очередной посетитель советуется с чемпионом по поводу участия в ветеранском турнире. Игорь терпеливо выслушивает и выносит резюме: “Да ты в полном порядке. Поезжай, и, уверен, всех победишь!”. Польщенный макаровской поддержкой коллега задает вопрос, который, признаюсь, вертится и у меня на языке: “Ну а сам-то участвовать будешь?” Игорь радостно выпаливает: “Ты что, я похож на ненормального?!” — и заливается смехом. Красивая официантка оборачивается. “Два кофе, пожалуйста”.
Наверное, таким и должен быть лидер клубного движения спортивного Гомеля. Большим, добродушным и производящим впечатление человека, у которого нет проблем. К таким особенно приятно приводить родителям своих детей. Все-таки спорт остается праздником среди будней. А его лучшие представители, по-моему, уже решили вечную дилемму бывших звезд. Это раньше они становились героями грустных газетных фельетонов: мол, не смог найти свою тропу после ухода с сияющего олимпа. Теперь законно могут монетизировать славу былых побед.
Открывай детский клуб и — ага — недостатка в учениках не будет. Родителям нравится перспектива увидеть в собственных чадах будущих чемпионов. Или, в крайнем случае, просто отвлечь их от улицы. А имя спортивной легенды в любом случае звучит привлекательнее, чем скучная аббревиатура спортивного учреждения. Да и денег просят немного — почему бы и нет? Судя по всему, дела у клуба Макарова идут неплохо.

— В одном из интервью ты сказал, что стать олимпийским чемпионом в Беларуси — это не достижение, а скорее наказание. Приходится менять жизнь и принимать новые правила…
— Может, жестковато прозвучало, но я имел в виду, что это звание накладывает отпечаток — надо соответствовать статусу. Тягают на мероприятия, где надо иметь соответствующий вид. Костюм, галстук. А этого, честно говоря, не всегда хочется. В спортивной форме чувствую себя комфортнее.

— Но ведь здорово: открываются двери кабинетов, куда раньше было не достучаться.
— Сейчас уже все поутихло, конечно, но вспоминая послеолимпийские дни… Когда все время звонит телефон, это как-то напряжно. Человек должен жить своей жизнью, а не заниматься популистикой. Я не жалуюсь, однако поездить по всяким мероприятиям и приемам пришлось. Посидел в президиумах, раздал уйму интервью по самым разным поводам.

— У молодых в такой ситуации часто срывает “крышу”. За примерами далеко ходить не будем…
— Андрей Арямнов неплохой парень. Но он такой сам по себе. Мы все не супердисциплинированные, не суперрежимщики, хотя грань какая-то, понятно, есть. У него в определенный момент она оказалась немного сдвинута.
Вообще, все спортсмены высокого класса слегка чокнутые. У каждого свои фишки. Арямнов довольно эпатажный, неординарный. И мне интересно наблюдать за его карьерой. Особенно сейчас, когда он вернулся и стал серебряным призером чемпионата мира. Если удастся попасть в Токио и успешно выступить, это будет очень круто. Андрюха — сумасшедший, как раз он и может выиграть Олимпиаду второй раз. Только такие и делают это неоднократно.

— Даша Домрачева на Арямнова по стилю поведения не сильно похожа…
— Ну да, мне кажется, у нее все по полочкам разложено. Это мы такие разгвоздяи, а там другая история. Может, специфика вида сказывается. Мы с Андрюхой взрывные, нам нужно мгновенное усилие. А там все дистанции немаленькие, надо уметь терпеть. И еще баланс скорости на дистанции и стрельбы сохранить. Без холодной головы никак.

— За кем еще из наших чемпионов с симпатией наблюдаешь?
— Специально телевизор не смотрю. Не потому, что суперзанят. Просто надо разгружать мозг от спорта, книжки почитать какие-нибудь умные и развивающие. Не слежу не потому, что кому-то завидую. Радуюсь, кода наши выигрывают, потому что стать чемпионом мира или Олимпийских игр — это очень большое достижение. Этому надо посвятить годы напряженных тренировок.

— Знаю, когда молодой Игорь Макаров приходил на тренировку сборной с ирокезом на голове, главный тренер Магомед Рамазанов тут же указывал ему на ошибку. И в один прием делал его похожим на всех остальных в команде…
— Это было. Как и выбритые виски, так называемый “Хвост воина”. Это сзади мотня такая. Но у нас принято как? Если ты борец, обязательно короткая стрижка. Клише, которому все всегда следовали. А когда человек выделяется, это, естественно, выражает противоречивые чувства у тренера.

— Как говорится, где мы тебя упустили, Игорь?
— Нигде не упустили, по борьбе вопросов не было. Просто мне так нравилось. Имею же я право на собственное мнение, верно?

— Похоже, характер у тебя всегда был свободолюбивый.
— Это да. Рамазанов — человек бескомпромиссный, но мы нашли общий язык. Я его уважаю: он сделал из команды такой маховик, который мог выдать любой результат. Пускай тренер был со своими забобонами, но он же смог удержать дисциплину и настроить спортсменов на рабочий лад. Не все смогли себя реализовать, однако взаимопонимание было хорошее.

— Пожалуй, такие тренеры сегодня и нужны. Уговоры на наших людей действуют не всегда.
— В моем понимании спортсмен должен быть просто “овощем”. И думать лишь о том, чтобы напитаться солнцем и вырасти еще больше. Сумел человек абстрагироваться от всего — вот именно от него и стоит ждать результата.
Например, приезжаем мы на сбор в Стайки. Минчане сразу думают о том, как сдать сессию и повидаться с родными. Мы, гомельские, никуда мотаться не будем — 300 километров от дома. И в этом преимущество. Поэтому людей надо отсекать от всех связей с окружающим миром. Залез на сборах в скорлупу — паши и ни о чем не мечтай.

— Коллектив в борьбе имеет значение?
— Хотя мы и единоборцы, но силу общности команды трудно переоценить. Это атмосфера, в которой ты живешь. Важно, как люди смотрят на тебя, как общаетесь. Проводите ли вместе свободное время. Например, идет соревнование, и у каждого свой способ настройки. Кому-то надо побыть в одиночестве, кому-то поговорить, а кому-то выслушать совет товарища. И очень много значит, готова ли команда быть таким сообщающимся сосудом, в котором каждый знает, как сделать лучше любому из коллег. У иностранцев можно поучиться. Те на любом турнире всегда кучкой. И это правильно.

— Татьяна Москвина, вернувшись из Афин, сказала, что если бы Рамазанов не заболел и поехал на Игры, то медаль выиграл бы не только Макаров, а еще два-три человека…
— Трудно говорить в сослагательном наклонении. Но, конечно, потенциал команды 2004 года был очень мощный. Там послать некого было — настолько серьезные мастера собрались. Другое дело, надо копнуть глубже. Когда пришел Мага, уже были готовые люди. И когда он ушел, тоже кое-кто остался. Задача главного тренера в такой ситуации сплотить команду и заставить всех работать. Он со своими функциями справлялся. Хотя недовольных было полстраны.

— Когда ты почувствовал в себе тренерские амбиции?
— Признаюсь честно: я до сих пор некоторых моментов не понимаю, хотя моему клубу пошел шестой год. Постоянно идет переосмысление того, что мы делаем. Сейчас немного глубже копнул и пересмотрел отношение к тем навыкам, которые даем детям.
Моя основная задача — не воспитать чемпионов мира или Европы, а просто научить детей дзюдо. Довести до такого уровня, когда он придет и скажет: “Тренер, я хочу биться за Олимпиаду!” Но это осознанно будет лет в пятнадцать-шестнадцать.
Я работаю с малышами. Главное для них — развить необходимые качества, чтобы идти дальше. Даже если не пойдут, как тренер я сформируюсь в любом случае.

— Дети охотно записываются в секции? Как этот процесс зависит, к примеру, от местоположения зала, других бытовых факторов?
— Я понимаю: народ сильно загружен. Люди работают, много работают, пытаясь улучшить свое благосостояние. Естественно, они во всем ищут удобства. А они в чем? Если выбираешь секцию для ребенка, то она должна быть возле дома, чтобы не тратить час на дорогу в одну сторону. Очень мало мотивированных родителей, для которых время не будет иметь значения. Не знаю, что происходит с возрастом, когда ребенок растет, но для малышей ситуация такова.
У меня четыре зала в спальных районах Гомеля. Еще один — центральный — в университете. Хорошо, что декан и ректор прониклись моим видом. А вообще, планы большие. Хочется систематизировать тренировочный процесс, чтобы специалисты работали по единой методике. Изобретать ничего не нужно, все придумано до нас.
Многие рассматривают дзюдо как фитнес для ребенка — и это нормально. По идее лишь процентов тридцать детей могут бороться на соревнованиях. Это те, кто сможет перебороть страх и успешно выступать. Остальные не сильно к этому способны. Но все равно — если они приходят, с ними тоже надо работать. Вводить систему сдачи на пояса. Она существует, но по сути остается в хаотичном состоянии. Для меня очевидно, что ребенка надо мотивировать не победами на соревнованиях, а именно получением поясов. Когда мальчишка заработает сертификат — это совсем другое дело, чем он просто поковырялся в носу, побегал… И на вопрос “Чего ты достиг за этот год?” ничего ответить не может. А так — вот, пожалуйста.

— Грамотно.
— А у нас как? Ребенка сразу начинают готовить к соревнованиям. Потому что именно они — критерии оценки работы тренера. И от этого зависит размер его зарплаты. Я имею в виду государственные специализированные школы.
Мне наверняка тоже не помешал бы результат. Но сейчас я больше интересуюсь школой, техникой ребят. Насколько хорошо они сумели освоить бросок? Применяют ли его в стрессовой ситуации по ходу поединка? Позже, когда ребенок захочет бороться осмысленно, это будет уже другая методика. Не фитнес, не три тренировки в неделю — каждодневные занятия. А пока время координационной физкультуры.

— Есть желание опутать весь город сетью своих клубов?
— Такой глобальной идеи точно нет. Наоборот, импонирует, если кто-то открывает аналогичный клуб. Чем больше их будет, тем больше детей привлечем в дзюдо. Соответственно вырастет потенциал и для большого спорта.
Правда, у всех без исключения детских клубов есть проблема. Как удержать ребят в первые месяцы занятий. Хочу, чтобы с ними занимались люди, которые смогут их мотивировать. Не “давай-давай”, а чтобы в программе были и игры, и акробатика, и гимнастика, и легкая атлетика. Разумеется, не в ущерб дзюдо. Если тренеры на наборе это поймут, все будет хорошо.
Сейчас трудимся впятером — я в университете, еще четыре тренера по школам. Жена — директор клуба, ведет всю документацию. И мы с ней, признаюсь, в легком шоке от того, сколько детей приходит тренироваться. Есть ажиотаж. И поэтому сейчас нужно все систематизировать. В том числе с точки зрения организации. Мы ведь не ДЮСШ, где целый штат сотрудников. Как только это наладим, двинемся дальше.

— Финансовое удовлетворение работа приносит?
— Не буду озвучивать суммы, но я такой человек, который всегда проживет на заработанные деньги. Хоть пятьсот рублей, хоть тысяча. Или десять тысяч долларов, но это, понятно, совершенно заоблачные цифры. В любом случае буду жить как среднестатистический белорусский гражданин.

— Тебя радует, что спортсмены массово открывают клубы?
— Конечно, за такими клубами будущее. Если я пойду работать в детско-юношескую школу, то меня свяжут по рукам и ногам. Не будет никакой вариативности, все направлено на одно — на получение результата. Частные клубы дают возможность на результате не зацикливаться.

— Плюс не нужна отчетность, проверок минимум…
— Не сказал бы. У нас все то же, как у любого хозяйствующего субъекта. Налоги, санстанции, “пожарки” и так далее. И планы тоже пишу. Но для себя. Не переписываю прошлогодние, как это, чего скрывать, часто делается в госорганизациях.

— Ты рискуешь стать врагом системы, со своими-то планами.
— В будущем хочу найти некий симбиоз системы частника и государства. На своем уровне я не вытащу подготовку спортсмена высокого класса, не хватит силенок. Чтобы можно было растить двух-трех профессионалов, мне нужно будет взять в клуб тысячу любителей. Поэтому следует искать точки соприкосновения.

— ДЮСШ будут только приветствовать таких подготовленных спортсменов.
— Но я-то хочу, чтобы человек выступал под флагом моего клуба! Просто так отдавать своего парня не хочу. Может, к тому времени государство нам что-то предложит, раз такая проблема вырисовывается. Или самому придется включаться в эту систему. Пока не знаю. Но в стране сейчас мало тренеров, работающих на высоком уровне.

— Имя помогает решать вопросы?
— Не без этого. По крайней мере тебя выслушают. У некоторых нет и этого. Как и вообще возможности куда-то зайти.

— Контакты мэра и губернатора есть в твоем телефоне?
— Нет, а зачем? Я птица не того полета, чтобы обсуждать с ними какие-то вопросы. Я не строю домов, не открываю грандиозных спортивных комплексов, а для решения своих вопросов хватает и имеющихся связей. Скажем, у меня хорошие отношения с университетом. С ним и работаем.

— А как же самолюбие? Хочется ведь в определенном возрасте приобрести какой-то статус.
— Смысл мне маячить перед глазами властей придержащих? Я ж не депутат какой-нибудь.

— Кстати, почему нет?
— Не дорос еще внутренне.

— А если предложат?
— Не помню, может, и предлагали. Мое мнение таково: в эту телегу можно вскочить. И без особых проблем. Но что я там буду делать? Так или иначе, с этой темой надо будет жить. И тогда пострадает проект, которым я сейчас дорожу больше всего.
У меня есть дети, с ними работаю уже пять лет. Если сейчас надену цивильный костюм и начну жать руки таким же людям, это будет некрасиво по отношению к моим мальчишкам. Есть медийные люди, которым по нраву светиться на экране, давать интервью, участвовать во всяких разговорных шоу. Не знаю, может, тоже когда-нибудь к этому приду. Но пока мне нравится работать на земле.

— Какой важный вопрос в нашем спорте требует решения?
— Было бы неплохо пресечь практику погони за сиюминутным результатом.

— Считаешь, нам не очень-то нужны олимпийские медали?
— Они нужны, это престиж страны, влияние, связи. Да и людям можно заработать. И молодое поколение должно это видеть.

— Чисто наш подход — заинтересовать материально.
— А как по-другому? Любой человек что-то продает. Кто-то интеллект, кто-то руки. Мы же продаем здоровье. В тридцать лет ты весь поломанный… Ну ладно, может, не весь, но частично. И никого-ничего не знаешь, потому что все время провел на сборах и соревнованиях. Необходимо начинать жизнь с нуля. Ровесники, с которыми учился в средней школе, уже давно работают, и тебе для начала надо их догнать. А как? Только связями, которые наработал в спорте.

— Как, кстати, твое здоровье?
— Я полон сил и энергии.

— Что ж отказался от ветеранского турнира?
— Не, я уже на всю жизнь наборолся, у меня соревнования вот где сидят… (Проводит ладонью по горлу. — “ПБ”.). Совсем не тянет на ковер. Возможно, лет в шестьдесят-семьдесят почувствую такой позыв, вряд ли раньше.

— Показалось, во время церемонии зажжения огня Европейских игр флагоносец Макаров бежал немного тяжеловато.
— Я шел. Суть такая: на подиуме мы с Яной Корольчик, учитывая наши габариты, вдвоем не помещались. Поэтому она поднимала флаг, а я опускал. И, наверное, со стороны показалось, что я такой весь нескладный.

— Удовольствие от Европейских игр получил?
— Не знаю даже, что и сказать.

— Ты ж не депутат. Лепи, что думаешь.
— Ага, лепи… А потом начнутся вопросы. Ну что сказать? Картинка была суперская, не подкопаешься. Но соревнования сами по себе сыроватые. Если бы удалось собрать европейских звезд во всех видах спорта, как на Олимпиаде… Было бы совсем другое дело. А так… Хотя какой смысл нам говорить о грустном? Моя жизненная позиция — настраивать народ на позитив. Потому что у нас традиционно скептическое отношение ко всему. Станешь с кем-то разговаривать, что называется, за жизнь — и начинается… Грязь и уйму вопросов можно найти везде. Тут нечего и обсуждать. Но думать надо о другом. Поэтому я собеседников обескураживаю и настраиваю на хорошую волну.

— И все думают: мы на заводе за копейки, а он зарабатывает на наших детях и улыбается еще…
— О спортсменах вообще думают, будто они тренируются в свое удовольствие и им за это еще деньги платят. Здесь аналогично — никто не понимает, что такое работа с маленькими детьми. У кого-то дома два ребенка, три, редко когда четыре. И с каким трудом родители с ними справляются. А когда на занятиях таких тридцать?

— Голос срывал?
— Так не на каждого можно и накричать. К любому ребенку требуется индивидуальный подход. Кому-то пряник, кому-то кнут, кому чуток по пятой точке, чтоб лучше понял. Некоторых надо хвалить как можно чаще — их это буквально окрыляет. Тренер должен быть психологом, чтобы к каждому найти ключ. Причем к детям, которых он не знает. Приходит пятилетний мальчик, который не сильно-то и на контакт идет. И его надо сначала разговорить. А это ой как непросто.

— Так что же, у положительного и солнечного Макарова это самая главная проблема?
— Ну, если брать глобально, в государственном масштабе, то за все частные спортивные клубы я бы попросил, чтобы нам помогали коммерсанты. Люди, которые более или менее стоят на ногах. Чтобы им были поблажки в части налогообложения. Мы бы тогда все вздохнули. А то просишь денег, а они не могут помочь. Им смысла никакого нет.

— У Марины Слуцкой в Минске тоже свой клуб. Удивительно, как это ей удается — действующему спортсмену…
— У нее помощники хорошие, да и сама работает, когда не выступает. Но, я думаю, Маришка еще одну Олимпиаду пройдет и будет заканчивать. Тяжеловато ей.

— Самый вероятный претендент на медали.
— Я в нее очень верю. Но много вопросов по подготовке. Хотя не хочу никого учить — ни в коем разе. Она девочка с головой, и если будет время подготовиться, то в Токио сможет показать что-то достойное.

— Как относишься к теме увековечивания памяти спортсменов? В Гродно, например, уже есть улица имени Александра Курловича.
— Ну, Курлович… Это вообще мастодонт, сколько людей на нем выросло. Это правильно на сто процентов, что родной город таким образом увековечивает память тех, кто приносил ему спортивную славу. Вот у нас в Гомеле, например, живет первый белорусский олимпийский чемпион Леонид Гейштор. Я только за, если вместо улицы Абрикосовой или какой-нибудь Колхозной появится улица Гейштора.

— Абрикосовая — точно не худший вариант. Есть еще улицы типа Советской.
— Зато в любой город заезжаешь, говоришь “Советская” — и сто процентов это будет центральная улица. Или Ленина, такая же история.

— Как-то грустно от этого.
— А зачем менять? Это же история наша, какая бы она ни была. Как бы мы ни хотели, те семьдесят лет не вырезать. И зачем сейчас все заново перекраивать? Во всяком случае при жизни того поколения, которое родилось в СССР. Опять же все зависит от родителей. Они должны рассказывать нашим детям об истории своей страны. И если я прохожу с детьми возле памятника Ленину, они четко знают, кто это.

— Интересно, как ты им объясняешь.
— Ну вот такой-то дядька. Делал революцию, хотел отдать власть народу.

— “Получилось?” — спросит дочка.
— “Умер рано!” — ответит папа. Но вообще-то идея была хорошая.

— Сам веришь, что люди могут стать одинаковыми?
— Если так случится, это будет скопище… Какое-то нехорошее слово взбрело в голову.

— …баранов?
— Совершенно верно. Люди должны быть разными.

— Когда ты почувствовал, что не баран?
— С самого рождения. Дело не в том, чувствуешь или нет. Главное, как тебя воспитывают.

— Так нас всех воспитывали одинаково, на примере того же дедушки Ленина.
— С другой стороны, мы выросли и стали нормальными людьми. А сейчас посмотри — одни писаки…

— В разговоре с журналистом это определение звучит актуально.
— Не, я не об этом… В смысле, все жалобщиками стали. Если раньше мы могли как-то по-мужски решить любую проблему, то теперь люди пишут письма… Моральные устои изменились. Теперь женщине место уступаешь или дверь в машине открываешь, она тебе “спасибо” говорит. А за что? Двадцать лет назад тебе за это “спасибо” бы сказали? Никто даже не задумывался, это было за “положняк” — то есть нормальное развитие событий.

— Тебе часто говорят “спасибо”?
— Да, особенно родители. За то, что дети при деле, и я пытаюсь воспитать их нормальными и адекватными. Не тех, которые будут строчить на тебя докладную, а смогут постоять за себя как мужчины. Или подумать, перед тем как постоять — что, кстати, тоже немаловажно.