“На все времена”. Игорь Железовский: сегодня спорт мне неинтересен, как ни печально это признавать

“На все времена” — это проект о тех, кто приносил славу советскому спорту на протяжении десятилетий, кто покорял пьедесталы Олимпиад и чемпионатов мира и был кумиром целых поколений. Капский и сам рос на тех легендарных победах — хоккейных, футбольных, легкоатлетических, боксерских, о которых взахлеб говорила огромная страна. Автору проекта Сергею Щурко он пенял разве что на гимнасток-художниц, подозревая, что тот уж слишком увлекается миловидными тростиночками. “Серый, — говорил он, широко улыбаясь, — с одной стороны, я тебя понимаю, а с другой… Вот мне интересно читать о великих чемпионах, историях их жизни и побед. И моим пацанам, знаю, тоже. А эти твои бабы…”
Мы спорили, но в итоге сходились во мнении, что спортсмены в нашем детстве были по-настоящему большими и сейчас таких почти нет. Созванивались после знаковых интервью, обменивались впечатлениями. Снова о чем-то спорили, но расставались всегда тепло.
19 февраля Капскому исполнилось бы 54 года. Старт проекта мы символично подгадываем под эту дату, но вообще смотрим шире. И видим, что БАТЭ с его еврокубковыми победами — это тоже на все времена. Конечно, когда-нибудь в родном Борисове именем Капского назовут улицу и стадион, но все это будет потом. А пока мы просто даем ход хорошей идее, чтобы рассказать о предтечах — легендарных советских спортсменах и тренерах, чьи имена по сей день на слуху. Это будет работа с разъездами, порой неблизкими путешествиями в города и страны, где сегодня проживают наши герои. Это будут интервью с людьми, которым есть что рассказать — и не только о себе.
Но начинаем мы, конечно, здесь, в Беларуси. Беседой с Игорем Железовским — культовым конькобежцем, имя которого знает каждый болельщик…

Сергей ЩУРКО
Он заслуженно считается одной из легенд мирового спорта. Его невероятный рекорд — шесть побед в абсолютном зачете на чемпионатах мира по спринтерскому многоборью — до сих пор остается недостижимой вершиной для лучших конькобежцев планеты. В конце 80-х Игорь ЖЕЛЕЗОВСКИЙ регулярно представлял Беларусь в десятке лучших спортсменов СССР, в родной же республике, а затем и в суверенной стране признавался номером один пять раз.
Будучи лучшим спринтером мира на протяжении многих лет, Железовский мог бы выиграть целую россыпь золотых олимпийских наград. Но судьба распорядилась так, что в его копилке оказалось лишь две награды — бронзовая в Калгари-88 и серебряная в Лиллехаммере-94. Удивительное невезение, присущее, впрочем, многим выдающимся атлетам.
Свою постконькобежную карьеру он начал советником первого министра спорта Беларуси Владимира Рыженкова. Затем возглавил Паралимпийский комитет, из которого позже ушел в бизнес. Сегодня Игорь работает в Москве — в одном из офисов самого высокого здания Европы. И у него все хорошо.

— Помню, уходя из большого спорта в середине девяностых, ты заметил, что конькобежца Железовского скоро все забудут. Мол, герои нужны болельщикам только здесь и сейчас…
— Это естественный процесс. Меня удивляет, если кто-то из спортсменов думает иначе. Что его по-прежнему будут носить на руках после того, как он перестанет приносить стране золотые медали. На одну славу не проживешь. Закончился один этап жизни, страница перевернута, пиши другую.

— Трудно привыкать к тому, что вчера ты был нужен всем, а сегодня почти никому?
— Может, кому-то и приходилось непросто. У меня же никаких проблем не было. Это как старение. Оно тебе не нравится, но никуда не деться, надо как-то приспосабливаться.

— В том-то и дело, не все могут приспособиться.
— Все от человека зависит. Кто- то начинает пить и жаловаться на жизнь, кто-то ищет новое занятие. Я, когда уже работал в министерстве, не раз слышал от титулованных спортсменов: “Вот раньше мы были всем нужны. А теперь нас бросили”. Тема не новая.
Никогда не считал, что со мной должны всю жизнь носиться только потому, что когда-то я быстро бегал на коньках. Послушайте, но ведь я же за это имел какие-то преимущества перед простыми советскими людьми, верно? Взять те же поездки за границу — для них они были несбыточной мечтой. А тебе помогают туда выехать, оформляют документы, покупают билеты… Еще и суточные платят. Можно привезти домой вещи, которые в Союзе были жутким дефицитом.
Хорошая ставка в сборной СССР, возможность бесплатно и, что немаловажно, быстро получить квартиру, купить без очереди автомобиль — это все были бонусы, которые прилагались за хорошие результаты. И мы об этом знали. Так что все честно. Мы гробили здоровье, но родина старалась нам компенсировать тем максимумом, который могла дать.

— Разрыв шаблонов чаще всего случался именно тогда, когда советский спортсмен впервые выезжал за границу.
— Знаешь, как мы тогда говорили, сопоставляя содержимое наших прилавков и западных? “Мы строили коммунизм, но, кажется, где-то не там свернули…” По телевизору все время твердили, что на планете есть две сверхдержавы — СССР и США. И поэтому в моем представлении все остальные были странами третьего мира. Первой загранпоездкой стала Финляндия. Испытал там настоящий шок. Подумал, что мир все же устроен немного иначе, нежели пишут в советских газетах. У них было так много всего, что я думал: “Зачем им столько для такой маленькой страны?!”
В СССР существовала собственная шкала ценностей. Например, Белоруссия считалась регионом преуспевающим. И аккуратно, и чисто, и уровень отношений между людьми другой. Ну и продуктов побольше в магазинах. Все это рождало симпатию как к республике, так и к ее уроженцам.

— Тебе приходилось много ездить по Союзу и даже поучиться в средней школе города Челябинска.
— Это придумал мой первый тренер Николай Федорович Гапеенко. Родители не отпускали меня, потому что надо было учиться. И он пообещал, что решит этот вопрос. Утром буду заниматься в челябинской школе, а потом тренироваться.
Скажу честно, те три недели занятий ничем особенным не запомнились. Кроме того, что кто-то приделал ноги к моей новенькой нейлоновой куртке, неосмотрительно оставленной в школьном гардеробе. Мама отжалела на нее пятьдесят рублей — сумасшедшие по тем временам деньги. Конечно, лишиться ее было обидно. Уехал в Челябинск в обновке, а домой вернулся в каком-то цигейковом пальто с жутким воротником. Такие носили дети войны, как на фотографиях сороковых. Ну а поскольку я заодно лишился еще нескольких вещей, то домой пришел полностью экипированным по тогдашней уральской моде. Мама так и села, обхватив голову руками: “Сынок…”

— Нелегка дорога в большой спорт.
— Это были мои первые сборы. Я тогда и не мечтал о каких-то победах. Потом уже начал, когда стал разбираться, кто лидер в мировых коньках. Наш Марчук, норвежцы Стенсен и Сторхольт… Ну и, конечно, американец Эрик Хайден. Молодой парень, который с 18 лет сразу начал всех обыгрывать. На него тогда все равнялись.

— В олимпийском Лейк-Плэсиде он выиграл пять золотых медалей — достижение, которое вряд ли кто-то повторит. И после этого, в 21 год, покинул большой спорт. Воистину этих американцев советским спортсменам не понять.
— Мне кажется, он просто потерял мотивацию, добившись за недолгую карьеру практически всего, чего можно было достичь. Ведь и на чемпионатах мира по классическому и спринтерским многоборьям он выступал одинаково успешно (семь побед. — “ПБ”.).
Затем, знаю, Хайден решил попробовать силы в велоспорте. И стал чемпионам США среди профессионалов, участвовал в самых знаменитых мировых велогонках. Потом, получив медицинское образование, приезжал на Олимпиады в составе американской делегации в качестве врача. Уверен, что и сейчас он не живет исключительно спортом. Это нормально, когда человек всю жизнь развивается и находит какие-то новые сферы для приложения своих усилий.

— В сборной Союза такие универсалы были?
— На тему, кто кем будет после спорта, мы никогда не общались. Об этом человек начинает задумываться не раньше, чем ему исполняется тридцать лет. И опять же, резко закончить и сразу уйти в другую область невозможно. Какое-то время будешь пребывать в переходном этапе. Во всяком случае, так у меня было — Министерство спорта, федерация, Паралимпийский комитет.
Вообще работа в общественной организации имеет свою специфику: ты всем должен. Любой тренер приходит и качает права — часами может глотку драть. Я им всегда говорил: “А почему ты так не вламываешься, скажем, к министру или хотя бы к директору своей спортшколы?” Но там из них почему-то слова нельзя вытянуть.

— Ты был скандальным спортсменом?
— Нет. Мне никогда не нравились атлеты, которые свои неудачи сваливали на других. Не тот комбинезон, не те коньки, не тот самолет. “А вот если бы мы не в Калгари тренировались, а в Германии, тогда другое дело”…
Наверное, я был правильным спортсменом. Когда мне в юношах впервые выдали экипировку сборной СССР, я полвечера провел у зеркала. Крутился и так, и сяк, и боком, и со спины, как там буквы — нормально видны? Гордость-то какая! Попал в сборную Советского Союза!
По своему складу я был многоборцем, но Валерий Муратов — тренер национальной сборной — видел меня спринтером. Два года отхаживал после “молодежки”, откуда я пришел не в самом лучшем состоянии — после всех наших экспериментальных команд. Меня там так выкрутили, что со спортом можно было заканчивать. Перенапряжение сердца первой или второй степени, давление с утра стабильно 140 на 110. Оно, кстати, таким и осталось, сейчас только с помощью медицинских препаратов и держу себя. А тогда кто возьмет такого восемнадцатилетнего пацана в мужскую сборную? Многоборцы отказались. А вот Муратову я чем-то понравился. И когда перешел к Валерию Алексеевичу, ощущение было, что попал на курорт. Два года ждал, когда же мы наконец начнем тренироваться.
Все время сравнивал его тренировки с той сумасшедшей дурью, которую проворачивали в “молодежке”. И мне казалось, что мы ничего не делаем. Но, как затем выяснилось, правильно построенная работа дает гораздо больший эффект, нежели вал ежедневно перевариваемых сверхнагрузок.
Муратов был очень грамотным тренером. У нас всегда присутствовал медицинский контроль, работала лаборатория, которая брала кровь, и мы видели все цифры и пороги. Работали, отталкиваясь от показателей, а не от ответа на вопрос: “Как ты себя чувствуешь?” Плюс грамотно подобранные упражнения. Не скажу, что тренировался много, но зато качественно. Можно встать со штангой за две секунды, а можно и за одну — польза разная будет. Катиться тоже можно с разным углом посадки, только в одном случае он будет правильным, а в другом — как тебе проще. Муратов в этом плане тоже был очень качественным тренером. Это мое счастье, что я попал именно к нему. Не уверен, что с другим сумел бы достичь таких успехов.
В то время существовала тенденция, что лучшая тренировка — это загрузка спортсмена по полной. Как уже говорил, в “молодежке” она выполнялась на ура. Национальная сборная, понятно, задавала курс. Тогдашний главный тренер грузил спортсменов с поговорками и прибаутками. “Хорошее сердце выдержит, а плохого не жалко”. “Голова не жопа, завяжи и лежи”.

— Последнюю пословицу не понял.
— Это типа устал — поезжай домой. Была огромная скамейка, и люди, выезжавшие в составе сборной на чемпионаты мира, проходили через жесточайшую мясорубку. И, как правило, эти спортсмены ехали за медалями, другой результат страну не интересовал. Так было во всех видах.

— В некоторых из них мировые рекорды 80-х в исполнении советских звезд до сих пор не побиты и кажутся нереальными. Это я на допинг намекаю.
— Я об этом тоже слышал. Ходили всякие слухи. Но такое никто не афиширует. Кто станет колоться при всех или рассказывать, какие таблетки он принимает? Конечно, я знал такие слова, как ретаболил и неробол. Когда жил в спортивном общежитии, у штангистов они пользовались заслуженным вниманием. Глотали их буквально горстями, по три раза в день. Это казалось мне каким-то сумасшествием.
Меня никто не колол, это абсолютно точно. Давали уйму таблеток, начиная от инозина, оротата калия, эссенциале и так далее. Когда их оказывалось очень много, я пил выборочно. Исходя из того, что мне будет полезно, а что нет. Забрасывать всю эту аптеку в себя желания не было.
Допинг-контроль проходил раз по пятнадцать в год. Потому что первых шестерых человек на чемпионатах и этапах Кубка мира всегда таскали на эту процедуру. Неизменно оказывался чист. Мне не нужны были запрещенные препараты, потому что я побеждал и без них.
Но когда приехал в Алушту на восстановительный сбор в ранге чемпиона мира, меня атаковали тренеры-легкоатлеты. С одним вопросом: “Что ты жрешь? Дай формулу!” Были готовы деньги заплатить. А я даже сленга их профессионального не понимал, что за “схема” такая, которую от меня все хотят. Вообще, с представителями других видов общался только на сборах. В Подольске тренировалась хоккейная сборная. Ларионов, Макаров, Крутов, Фетисов…

— Так и спиться недолго. Хоккеисты в этом плане молодцы.
— Нет, я с ними не пил. Если только с фигуристами. Но они точно много не употребляли, не для их вида спорта это занятие. Спиртное в небольших количествах полезно, оно помогает снять стресс после тренировочного цикла. В этот день всегда восстановительные процедуры, баня… А вечером можно. Коньяк или водка. Если юг, то вино. Пошли в ресторан, поужинали…
Я всегда понимал алкоголь как восстановительное средство. И самое важное было, чтобы вовремя остановился, пришел в номер и лег спать точно по расписанию. И тебя потом не искали все утро по окрестностям.

— Здорово быть примером для всех?
— А с чего ты взял, что я никогда не нарушал режим? Всякое бывало по молодости. Вот сейчас роюсь в памяти и пытаюсь вспомнить того идеального спортсмена, который никогда и ни в чем не был замечен… Получается только один — Виталик Маковецкий из Киева. Непьющий и некурящий. Был призером чемпионата Союза, Алексеич брал его на чемпионаты мира запасным. Но он там, кажется, так никогда и не выступил. Опять же как версия, может, потому и брал, что поощрял человека подобным образом.
Давай лучше я тебе вопрос задам: почему журналисты так любят расспрашивать спортсменов, особенно футболистов и хоккеистов, где, сколько и как они пили? Иногда человек все интервью рассказывает, кажется, даже с удовольствием, о своих подвигах за столом и после. Это потому, что на спортивные у него времени уже не хватило?

— Намек понял. Давай о спортивных победах.
— Главное правило спорта для меня в том, что основа любой победы — голова. Надо все время думать. Смотреть по сторонам, знать сильные и слабые стороны конкурента, досконально понимать свою дисциплину, понимать, как можно использовать собственные преимущества… Это как машины — одна ездит быстро, другая не очень. Вся разница в настройке.

— Со стороны все просто: вышел на дорожку и беги что есть силы.
— Это уже конечная стадия. Ты выходишь на старт, чтобы показать то, что наработал на тренировках. Момент истины.
Самым памятным, конечно, стал первый чемпионат мира в Херенвене в 1985-м. Я уже выиграл чемпионат Союза и ехал в Голландию с мыслями о победе. Но никому об этом не говорил. Куда там, мне 21 год…
Мы жили в какой-то маленькой деревушке возле катка и вечером вышли всей командой прогуляться. И, понятно, заговорили о соревнованиях. Хотя я такие разговоры накануне стартов не любил и всегда старался от них уходить. И вот тут Муратов как бы мимоходом проронил: мол, Игорь, займешь третье место, и для дебюта это будет совсем неплохо. Фаворитом был канадец Гаэтан Буше, выигравший за год до этого и Олимпиаду, и “мир”. Его я и считал своим главным соперником, которому проиграть было не зазорно. Но кого тренер решил отрядить на второе место? И когда я возмущенно задал этот вопрос, Муратов лишь загадочно улыбнулся.
Он неспроста дал такой прогноз, ему хотелось посмотреть, насколько я готов к схватке с Буше. И вместе с тем старался снять стресс с молодого спортсмена, который мог бы ринуться спасать родину и перегорел бы еще до старта. И ему это удалось.
Что такое чемпионат мира по конькам в Нидерландах? Это праздник в стране, которая понимает и любит этот вид спорта. Это знаменитый каток “Тиалф”, на котором выступали все лучшие конькобежцы мира. Я очень волновался. Но все шло хорошо, я уверенно лидировал и последний забег из четырех выиграл именно у Буше. Лучшего сценария придумать было нельзя. Был невероятно счастлив. Меня подняли на руки и бросили в небо — тогда “Тиалф” еще не имел крыши. Что испытывает человек, у которого в 21 год исполнилась мечта жизни? Я ведь с детства хотел стать чемпионом мира.

— Обычно все мечтают выиграть Олимпиаду.
— Поразительный факт: в детстве я не понимал, что такое Олимпийские игры. Считал, что выше титула чемпиона мира ничего нет. Даже в моем спортивном плане не было такой строки — олимпийский чемпион. Не прописал, и в моем сознании, в позывах к вселенной, этого не было. Побед же в чемпионатах мира я желал неистово, и если бы в олимпийском 1994-м не пропустил тогдашний “мир”, мог бы победить на нем и седьмой раз.
А вообще мог бы быть и восьмикратным абсолютным. В 1990-м в норвежском Тромсе после первого дня выигрывал вчистую. Но порвал мышцу и даже при всем при этом финишировал третьим.
И видишь как: подсознание, которое не брало Олимпиады в расчет, в итоге меня от них увело. Штука мистическая, но так и случилось. В Калгари я был выше всех на голову. Собирался выиграть три золота — на 500, 1000 и 1500 метров. У меня реально не было равных соперников. Но я впервые стартовал под крышей, а там совершенно иное качество льда. На пятисотке разогнался, как никогда в жизни — 9,7. Но не смог повернуть нормально, бегал там по матам, чтобы просто удержаться в овале. Не набирал скорость в повороте как нужно, а просто удерживал ее. На 500 метров в итоге стал шестым. На тысяче третьим, а на полуторке четвертым.

— Что чувствовал?
— Панику и шок. Трагедию. У меня была мокрая подушка. Не хотел плакать, слезы лились сами. Идем дальше по этой несчастливой олимпийской дороге. Я проиграл в Альбервиле в 1992-м, но уже через две недели выиграл все четыре золотые медали на чемпионате мира…

— Что случилось в Альбервиле?
— Мы просчитались с высотой, что-то неправильно сделали. До Игр жили в горах, ездили на тренировки по часу в одну сторону. Но при этом я чувствовал себя готовым идеально. На Олимпиаде выходил на старт, и через 300-400 метров появлялось ощущение, будто кто-то перекрывал кислород. Не мог ни дышать, ни толкаться. Подобным образом сгорела вся сборная СНГ.
Хуже всего я был готов в Лиллехаммере в 1994-м. Но умудрился выиграть серебро на 1000 метров. Чему и сам был удивлен, потому что тот год у меня был объективно слабым.

— Это потому, что готовиться пришлось уже в суверенных условиях — без тренера и команды?
— Одному тяжело. Когда-то брал массажиста. Пару раз просил, чтобы можно было взять с собой жену. И то с боем. Трудно объяснить чиновнику, который везде ездит с переводчиком, что сидеть три недели на сборе в какой-нибудь Норвегии тяжело даже не физически, а психологически. Просто поговорить не с кем. Ты все время один — в раздевалке, на тренировке, в отеле, в столовой.
Еще было такое наследие советской страны, как незнание языка. Если бы я на нем нормально разговаривал, вообще мог бы остаться за рубежом жить и работать. Возможности были. Но когда можешь общаться только на бытовом уровне, выглядеть смешно не хочется.

— По окончании карьеры тебя сразу выдвинули в министерство. И не куда-нибудь, а советником тогдашнего его главы Владимира Рыженкова. Кажется, никто из спортивных звезд так хорошо не начинал…
— Советником меня только называли. В трудовой книжке я был записан в каком-то отделе и сидел на девятом этаже министерства, рядом с зимниками.

— Но все равно, наверное, Рыженков часто вызывал и спрашивал: “Слушай, Игорь, а вот посоветуй, как тут быть…”
— Мои советы мало кто понимал. Они, кажется, больше раздражали, чем помогали. Я, например, не понимал, когда говорили: “Иди, пиши план подготовки спортсменов”. Спрашивал: “Какими средствами я располагаю?” Определенного ответа никто не давал. Тогда зачем писать, если нет понимания о наших возможностях? Чтобы потом его еще раз переписать?
Или, например, когда обсуждена и утверждена общая смета, я все равно должен ходить и каждый новый сбор подписывать заново. Зачем переводить бумагу и гонять людей по кабинетам, какой в этом практический смысл?
Однажды предложил Рыженкову купить в Инцеле дом. Как базу для белорусских спортсменов. И пусть там живут конькобежцы, лыжники, биатлонисты. Там до Рупольдинга какой-то десяток километров. Мы платим большие деньги за гостиницы и отели, просто проедаем их и отдаем в чужой карман. Может, лучше наполнять свой и использовать эту базу по уму? Зимой для своих, а в другие сезоны сдавать ее туристам.
Рыженков поднял очки на лоб: “Ты это серьезно?”. Ну да. Он сказал, что на это потребуется много согласований и даже рассказал, каких именно. А мне казалось, если это будет выгодно для страны, то надо делать, и даже самые бюрократические чиновники будут за. А если это база окажется нам ненужной, то позже ее можно будет продать, и опять же с выгодой для себя. Потому что недвижимость в таких местах со временем только растет в цене.
Но, как я теперь понимаю, системе неинтересно этим заниматься. Она работает внутри себя, и любой даже микроскопический шаг в сторону невыгоден по определению. Никто не хочет ни за что отвечать. Не надо делать резких движений, и пусть все идет так, как идет. Главное, вовремя отчитаться и оказаться причастным к завоеванным медалям.
Я тогда не понимал, зачем мы должны собираться каждый рабочий день в восемь утра и говорить одни и те же абсолютно ненужные и банальные слова. По мне, для какого-то стратегического планирования хватит одного-двух совещаний в неделю. И со временем меня в качестве советника или консультанта вызывали все меньше и меньше — как человека не системного.
Владимир Николаевич как-то сказал: “Займись-ка, Игорь, детским спортом”. Но опять же зачем? Я ведь его не знаю совершенно, зато специалист в спорте высших достижений. Это моя узкая специализация, давайте меня там использовать.

— Президент прямо говорил, что Игорь Железовский должен вырастить еще одного такого же Железовского.
— Такое звучало. Мол, давай, Игорь, тренируй. Но когда ты всю сознательную жизнь проездил по сборам и соревнованиям и почти не был дома, то подписываться на еще одну такую жизнь как-то совсем не хочется.
Крытого катка у нас тогда не было, по уровню технологий, ушедших вперед, мы были африканцами… Это без обид. И считать, что можно растить чемпионов на катке в Орше, было бы сумасшествием. Это все равно как хоккеистов тренировать на роликах, а на соревнования выдавать им коньки и выпускать на лед. Ну-ка, ребята, покажите, чему научились.
В тренеры я не рвался еще и потому, что денег там не платили. Период альтруизма закончился довольно быстро. Плюс еще после всех интервью тебя начинают выставлять выскочкой и даже каким-то оппозиционером. Хотя не считаю, что говорил нечто сверхординарное. Просто высказывал свое мнение. Оно у меня было всегда, есть и сейчас. Вы хотите профессиональное мнение — получите. И я не виноват, что оно идет вразрез с чьими-то словами и планами. А если не нравится, то тогда я пошел.

— И ты вправду пошел. Уехал заниматься бизнесом в Россию.
— Почти двадцать лет уже там. У нас два больших завода по производству керамогранита. Торговая марка “Уральский гранит”. Неубиваемый и очень качественный продукт с гарантией на пятьдесят и сто лет, превосходит натуральный гранит в разы. Мои задачи — маркетинг и реализация продукции во многих странах мира.
Главный офис находится в “Москва-Сити”. В комплексе “Федерация” — в башне “Восток”, самом высоком здании Европы. Все идет более или менее неплохо. Я рад, что моя судьба после спорта сложилась подобным образом.

— Я тоже рад за тебя, потому что не все большие спортсмены после завершения карьеры находят себе применение в другой жизни.
— Повторюсь: в спорте надо было все время думать. Ну а вне его — тем более. Нужно постоянно искать лучшее применение своим усилиям.

— Мог ли ты предположить, что когда-нибудь будешь продавать керамическую плитку особой стойкости?
— Вполне. Я никогда не был большим фанатом спорта. Особенно в последние годы карьеры. Понимал, что это моя работа и надо делать ее лучше, чем другие. К сожалению, в то время у меня уже не было волнений перед стартом. Искал способы себя взбодрить и каждый раз приходилось что-то придумывать. Потому что когда ты спокоен, это плохой знак. А волнение, мандраж дают силу, значение которой трудно переоценить. Когда не можешь вызвать их даже искусственным образом, то все, выключай свет и уходи.

— От чего ты сейчас испытываешь удовольствие?
— Когда у меня все получается. Когда делаем красивые продукты и удается их реализовать и выполнить план. Когда зарабатываем прибыль и зарабатываю сам. Это же здорово, когда можешь использовать деньги для красивой и качественной жизни своих родных и близких. Когда можешь друзьям помочь. Даже когда оставляешь какие-то, пусть небольшие, деньги простым людям на улицах Москвы. Сто рублей. Почему нет, если можешь? Мне нравится отдавать и очень хочется, чтобы такая возможность оставалась и в будущем.

— У твоих коллег по сборной Союза жизнь после спорта тоже сложилась неплохо.
— Сережа Фокичев, знаю, отвечает за спорт Вологодской области, заседает в местном правительстве. Коля Гуляев — еще один олимпийский чемпион — до последнего времени руководил департаментом спорта и туризма Москвы. Окидывая взглядом судьбы других, скажу, что они все при деле и при хорошей работе. Значит, наш вид спорта для людей, у которых правильно работает голова.

— За белорусскими конькобежцами следишь?
— Увы. Хотя был приятно удивлен, когда на Олимпиаде-2018 Марина Зуева стала седьмой на дистанции 5000 метров. Молодец, красавица, дай бог ей так же выступать и дальше. Но я сейчас не интересуюсь коньками глобально. Знаю, что, кроме Марины, есть пару перспективных молодых ребят. Но, если честно, фамилий не помню.
Сейчас мне спорт неинтересен, как ни печально и ни странно это признавать. Ну не приносит его созерцание никакой радости. Я уже не спортсмен. И, понятно, не болельщик, который отслеживает все соревнования и в курсе, где наши выиграли и где проиграли.

— И что, даже Олимпиады не смотришь?
— Нет, Олимпиада, конечно, другое дело. От нее, даже если захочешь, не спрячешься. Говорят везде, на каждом углу и из каждой щели. Включаешь телевизор и сразу вспоминаешь все…