Какие наши годы! Николай Козеко: за своих ребят горло перегрызу

Вариантов немного. Кукис шоколадный либо овсяный? Я ставлю на второй, уж очень кстати всплывает в памяти фрагмент интервью с Александрой Романовской. Тогда новоявленная чемпионка мира по фристайлу говорила, что главный тренер сборной страны очень привержен здоровому образу жизни и на сборах часами наматывает километры скандинавской ходьбой.
Саша — мечта любой “наружки”, такую пышную рыжую шевелюру потерять в толпе может только слепой. Да и другое в ней узнаваемо — сонмище тату по всему телу плюс манера разговора, в котором слышится суровая родная Серебрянка. “Только попробуй написать, что я на полумарафоне пробежала десять! Пожалеешь! Если Иваныч узнает, то меня убьет!” Она, конечно, сумасшедшая. И не только потому, что имеет в голове план покорения даже полумарафона — дистанции, противоестественной, даже вредной, для лыжных акробатов. Просто такой человек — если поставит цель и упрется рогом, то своего добьется.
Хотя о чем это я — у них там вся команда такая. Они с первого класса вместе и за все, что делают, отвечают тоже плечом к плечу. А прикрывает их в этом он — Николай КОЗЕКО. И в воскресенье ему исполнится 70.
Николай Иванович берет овсяный кукис, и на мое поощрительное “Ну вы молодец, правильно питаетесь” замечает с грустью: “В моем возрасте это уже не имеет определяющего значения”. А еще через пару минут покажет на своем телефоне, как легко и без видимого напряжения делает… сальто. В такие-то годы!..

— Как будете отмечать юбилей?
— Хотел красиво — в большой компании. Но сейчас такая ситуация, что сами понимаете… В общем, сказал родным и близким, что отпразднуем позже. А с коллегами у нас праздник общий — пятилетие нашего центра “Фристайл”. Так что, наверное, отметим сразу две даты.

— Что испытывает человек, которому через пару дней стукнет 70?
— Скажу вам такую вещь. Когда я был юн и красив — что-то около 15 лет, моему отцу исполнялось 50. Праздники мы обычно отмечали дома, освобождая для гостей самую большую комнату. И как сейчас помню, тогда меня одолевали мысли следующего содержания: “Кошмар! Пятьдесят! Какой же мой папа уже древний!” А теперь самому семьдесят. Годы пролетели так, что глазом моргнуть не успел.
Говорят, в таком возрасте надо сесть и задуматься о жизни, какие-то выводы сделать. А я отчетливо понимаю, что заниматься этим не хочется. Во мне осталось много мальчишеского. До сих пор хожу в тренажерку. Сальто делаю. У меня в телефоне есть, хотите покажу? Вот!

— Так это ж вы на батуте…
— Ну и что? Я на любой поверхности могу. Можем потом в зал сходить!

— Верю! Мне вот интересно, что думают о своем главном тренере ученики, когда видят его сальто?
— Уверен, примерно то же, что и я о своем отце на его пятидесятилетнем юбилее. Но мне ведь уже на двадцать лет больше. И еще на батуте прыгаю. Ну что поделать, ребята, так уж сложилась жизнь. Обратной дороги нет.

— А давайте представим. Все-таки не у каждого белоруса мама родилась в Нью-Йорке.
— Мой дедушка работал на Ярославской железной дороге, и там была стачка. Рабочие выдвинули определенные требования об улучшении условий. Его и уволили в 1913 году. А в дореволюционное время можно было свободно уехать в Штаты — за лучшей жизнью.
Я почему эту историю знаю? Потому что в советское время при выезде за рубеж надо было заполнять анкету. А когда пишешь, что твоя мама родилась в Нью-Йорке, то, сами понимаете, этот факт сразу начинал всех интересовать. Вот и приходится подробно описывать.

— Понятно, дедушка боролся с царизмом…
— Нет, он боролся за зарплату. А Америку тогда активно осваивали, много европейцев туда переезжали, и это не было чем-то сверхъестественным. Поехал туда со всей семьей, работал электрогазосварщиком. В 1924 году вернулись, и в Марьиной Горке открыли коммуну вместе с такими же “американцами”. И она довольно успешно существовала — до начала репрессий.

— Зачем он вернулся?
— Во-первых, очень сильна была сталинская пропаганда. Ну и давайте не будем сбрасывать со счетов вполне понятную тягу человека к своей родине.

— Он потом о своем решении не жалел?
— Никогда не говорил с ним на эту тему. Главное, что ему повезло и он не пострадал, когда коммуну раскулачили и преобразовали в колхоз. Но мне кажется, что в глубине души дед жалел, что вернулся. Хотя в те годы Америка тоже испытывала серьезный экономический кризис. Кто знает, как сложилась бы жизнь, останься он там.

— Давайте попробуем представить вас американцем.
— Помечтать, что было бы, если? Первый раз я оказался в Америке в декабре 1987-го, перед Олимпиадой в Калгари. Она, конечно, произвела сильное впечатление. Но не скажу, что почувствовал какой-то зов предков. Это не моя страна. Мне было 37, и я уже жил другой жизнью. Полностью заточенной под спорт.

— Почему, кстати, под спорт? Мама — учительница, папа — известный белорусский литературовед, автор множества книг…
— Всю эту “заточку” принял на себя мой брат. Он увлекался литературой, окончил иняз, работал переводчиком. Потом газета, издательство “Полымя”.
Я был человеком другого склада. Так получилось, что к нам в школу пришел мой первый тренер и пригласил наш класс на акробатику. На тогдашней Парковой магистрали (теперь проспект Победителей. — “ПБ”.) только-только открылся спорткомплекс “Трудовые резервы”. После нескольких тренировок из всего класса остался я один.
Мне реально понравилось крутиться-вертеться, делать сальто, прыгать на батуте. Я просто рвался на тренировки. А после восьмого класса и учиться толком перестал, полностью погрузившись в спорт. Понял, что он станет делом всей жизни.

— Где тогда столичная спортивная молодежь проводила свободное время?
— Когда оканчивал институт физкультуры, а это 1972-1973 годы, мы любили собираться в кафе “Березка” на площади Победы. Очень удобно для девчонок из иняза, они рядом учились. С местами было не очень, но нас знали, постоянно имелся свободный столик. Тема продуманная и хорошо разработанная. У нас всегда было весело.

— Если бы еще и машину…
— А кто сказал, что у нас ее не было? Во-первых, у моих родителей вначале был “Москвич-403”, потом его продали и купили “Жигули”. У нас одних из первых в Минске была третья модель. И я на ней ездил.

— Для начала 70-х это как сейчас “Порше”.
— Ну а что, отец много печатался и издавался, платили за это хорошо. Я уже был чемпионом страны, имел стипендию члена сборной СССР. 180 рублей — в то время для молодого человека весьма приличные деньги. Это если еще не считать талонов на питание, которые нам выдавали на сборах. Их можно было реализовать, переведя в советские ассигнации.

— Весь мир в кармане.
— Отчасти. Хорошо провести время в Минске возможность имелась. Обычно было так: встречались с друзьями возле ГУМа, и там уже решали, куда пойдем. Можно в “Весну” — кафе было через проспект. Ну или в ту же “Березку”.
Самым престижным местом считалась “Юбилейка”. Внизу бар, там можно посидеть, кофе попить, наверху ресторан с живой музыкой. Если в кармане лежало десять рублей, этого хватало на хороший вечер. Не в лоскуты, а так… Поесть плотно и вкусно, вина хорошего для настроения, так, чтобы все культурно и аккуратно. Мы же все-таки были спортсменами, которым надо каждый день тренироваться.

— Кто в то время был самым популярным спортсменом республики?
— Олег Караваев — олимпийский чемпион Рима по классической борьбе. Он жил в соседнем доме и вместе с братом Игорем часто организовывал футбольные баталии в хоккейной коробке у нас во дворе. Караваев был значительно старше меня, и мы, пацаны, смотрели на него широко открытыми глазами. Ходили на поединки борцов в цирк — там нередко проходили соревнования всесоюзного уровня и матчевые международные встречи. У нас была отличная школа классической борьбы, сборная БССР даже выигрывала командный чемпионат Советского Союза.
Самым ярким бриллиантом в ее составе был, конечно, Караваев. Ездил по городу на черной “Волге” — в те времена такие были только у людей, занимавших высокие должности. Ну и у Олега. И никому это не казалось странным. Кому еще на такой передвигаться, если не ему?

— Спортсмены всегда были привилегированными персонами.
— Мой друг чинил “Жигули” Юры Пудышева, когда тот попал в аварию. У него была новенькая первая модель, на которой Юра аккурат влетел в котлован строящегося метро. Не заметил предупреждающего знака. Машина пострадала не очень сильно, требовалось стекло поменять, что-то вытянуть. Но Пудышев заморачиваться не стал. Ай, говорит, куплю другую. И через пару недель ему пришла разнарядка на новую. Спорт был на виду у всех. Тем более футбол.
Саша Медведь, фехтовальщики — Таня Самусенко, Лена Белова, Виктор Сидяк, Леша Никанчиков… Всегда очень популярны были гимнастки. В эпоху моего юношества — это Лена Волчецкая, Тамара Алексеева. Начинала подниматься витебская школа, Лариса Петрик завоевала в Мехико-68 золотую медаль. Очень красивая девушка. Вместе с Наташей Кучинской — ту после Олимпиады-68 называли “невестой Мехико” — они были настоящими… Сейчас сказали бы — секс-символами советского спорта. Но вместе с тем очень простыми и милыми в общении девушками.

— Караваев ушел трагически и почти в нищете. Кучинская сказала после своего звездного часа, что лучшая часть ее жизни осталась в прошлом. Вы опровергли этот постулат — звездный час Николая Козеко пришел, когда он стал тренером.
— Мне повезло. Я стоял у истоков белорусского батута. Первый Кубок СССР разыгрывался в Минском цирке в 1965 году, и я в нем участвовал. Закончил в 1973-м — с уже вполне серьезными по тем временам комбинациями. Потом, с 1974 по 1985 год, тренировал прыгунов в воду, так как имел опыт выступлений в этом виде спорта. Лучшими моими учениками были Ольга Хилько, ставшая призером Кубка Европы, и Сергей Ломановский, победивший на Играх доброй воли.

— Это немало.
— Но все равно, уж больно соблазнительно было попробовать себя в новом виде спорта. Фристайл развивался не по привычной схеме “снизу вверх”, а наоборот. В 1988-м его должны были включить в программу Олимпиады, и потому у нас срочно собирали состав экспериментальной сборной. Причины спешки были понятны — планировалось разыграть четыре комплекта медалей. Акробатика, могул, балет и комбинация. А в биатлоне, например, разыгрывалось только три комплекта, тогда женщины еще не соревновались.
Главным тренером сборной стал Константин Юрьевич Данилов, который к тому времени был уже заслуженным тренером СССР по прыжкам в воду и батуту. По всему Союзу собирали ребят из этих видов спорта плюс могулистов, горнолыжников… И когда мы впервые поехали в горы и встали на лыжи, я понял: затащить меня обратно в бассейн уже невозможно. Впереди была целина — мы начинали учиться у лучших. Но дорогу осилит идущий. И мы пошли.
На Играх-1992 могул уже был в официальной части программы. Акробатика добилась такого права только в Лиллехаммере-94. Как там получилось? В Калгари-88 американка после прыжка упала и потеряла сознание. Куча телекамер, огромное количество зрителей — около 60 тысяч. Все в шоке. А тогда еще и без шлемов прыгали. Просто такие отчаянные ребята и девчонки, которыми все восхищались. Первый экстремальный вид спорта на Олимпиадах. Поэтому решили не торопиться и проверить дисциплину на следующих играх в Альбервиле. Уже облачив спортсменов в шлемы.

— Получается, для вас Игры-94 стали дебютом двойным — как тренера белорусской сборной и как участника первого официального олимпийского турнира по лыжной акробатике.
— И при этом Леша Парфенков стал победителем квалификации. Само собой, перед финалом это вселило мощные надежды в нашу делегацию. Четыре дня Леша ходил потенциальным олимпийским чемпионом. И я вместе с ним — как главные герои дня. Хотя никто на нас не рассчитывал. Мол, хорошо, что они вообще отобрались. А ведь в финал вышла еще и Юля Ракович. Бах! Не ждали…
В нас как-то разом все поверили. Тогда министром спорта был Владимир Николаевич Рыженков. Он съездил на соревнования, посмотрел на спортсменов. А у тех глаза горят, хотят медаль для страны. Все, вопросов нет, будем вас поддерживать.
А после Нагано, где была медаль Димы Дащинского, вообще все двери открылись. Давайте, ребята, куйте драгметалл. Вот вам молот, вот наковальня.

— Но ведь медаль могла быть и в Лиллехаммере.
— Слишком самонадеянно было считать, что сразу что-то можно выиграть, уже на своем первом олимпийском старте. Хотя я это сейчас говорю, а раньше так не думал. А тогда Леша вспомнил по минутам все, что делал перед квалификацией, и все четыре дня до финала жил по тому расписанию. И, конечно, перегорел.
Плюс все ходили вокруг, поздравляли и хлопали по плечу: “Ну, класс!” И, само собой, все поехали смотреть финал. Короче, мы и славы немного глотнули, и в дерьмо слегка окунулись. Но мне понравилось, что никто не стал нас ругать. Люди поняли, что в Беларуси есть вид спорта, который может приносить медали.

— В Беларуси уже четыре олимпийских чемпиона-фристайлиста. И у каждого свой характер.
— Леша Гришин — это человек- праздник. Парень, которому все дано. Да, у него были огрехи технического плана, но при этом он очень силен физически и сумасшедше волевой. О чем говорить, если за лето сумел скинуть 16 килограммов! “Леша, посмотри на себя в зеркало, как ты можешь стать олимпийским чемпионом?!” Но он стал. Сбросил, сколько надо, и вернулся человеком, готовым к борьбе на самом высоком уровне.
Как-то на тренировке Гришин набедокурил, и я не взял его на декабрьский олимпийский отбор в Китай. Наказал. А в феврале уже Олимпиада. Леша побежал в министерство. А ему там: “Как Козеко скажет, так и будет!” Так он зубы сточил, но дело пошло. Он еще ведь и способный очень. А то мое решение взбудоражило его настолько, что потом он выиграл Олимпиаду.

— Антон Кушнир?

— Ничего не берет на веру. Единственный человек, который смог исправить все свои ошибки. Он стал шикарно прыгать на батуте. Чистейшие полеты на трамплине, показывал все фазы самым идеальным образом. Филигранная техника по тем, да и по сегодняшним, временам. Если бы его на скосили в квалификации на последних Играх, то в финале он потрепал бы нервы всем.
Волевой. Были соревнования, когда у него очень болела спина. Пришли на разминку. Говорю: “Антон, давай попробуем сделать два прыжка”. — “Хорошо, Николай Иванович, займу очередь”. Стою, жду, один круг проходит, второй, за ним третий… Антона нет. Так он на разминке ни одного прыжка и не сделал.
А на соревнованиях пошел и выиграл квалификацию. Перед финалом — снова ни одного прыжка. Финал — он снова лучший. Я таких случаев предельной концентрации больше не знаю. Это как же надо представить себя в прыжке, как разложить его в голове…
У нас в центре “Фристайл” была аналогичная история. Снова спина. Снова соревнования. И снова без разминки. Сидит и смотрит в одну точку. Потом идет и выигрывает.

— Алла Цупер?
— Трудяга. Если Алла сказала: “Все, Николай Иванович, я уже не могу”, это значит, что не сможет больше уже никто. Она все делает от и до. Когда Дима Дащинский стал в Нагано-98 третьим, она заняла пятое место, выступая за Украину. Разругалась с главным тренером, который не давал ей жизни, и переехала к нам. Потом, правда, так же успешно рассорилась и со своим личным тренером.

— Не боялись, что и вас это коснется?
— Да как-то не задумывался. Мы были заняты делом — делали новую программу. Алла с двойных сальто перешла на тройные, а это совсем другой уровень понимания прыжков.

— И какой у Аллы оказался характер?
— Абсолютно нормальный. Она молчунья, редко жалуется и редко о чем-нибудь просит. Единственное, ей все надо рассказать заранее. “Алла, давай завтра сделаем то-то и то-то”. — “Нет, Николай Иванович, давайте послезавтра, потому что…” И аргументирует. Любит, когда с ней советуются. Когда цель ясна, будет пахать. Зубы сточит, но своего добьется.

— Анна Гуськова?
— Это особенный человек.

— Я ее называю космонавтом.
— Пожалуй, так и есть. Ее обычное состояние — витание в облаках с кучей всяких идей. Солнечная. И что важно — очень фартовая. В работе непростая. Как-то сказал: “Знаешь, Аня, я тебя заставлял-заставлял, но мои силы не бесконечны. Давай- ка ты пока поработаешь с другим тренером”. Возмутилась: “Как?!” — “А вот так, я разозлился на тебя”.
Как же она старалась, чтобы вернуться… Я никогда такого рвения у нее не видел. И однажды понял: пора возвращать, пока она не лопнула от такого усердия.
Еще момент — Анна ведь имела лицензию в Ванкувер-2010. Но я ее не взял. Тоже возмутилась. Но погоди, Аня, мы же с тобой как договорились? Ты сложный прыжок не освоила, поэтому делать тебе на этих Играх нечего. Ванкувер смотрела по телевизору.
В Сочи она уже поехала — с хорошей программой. Но там завалилась. И вот сидим мы с ней после соревнований, она плачет в жилетку, что в финал не попала. А потом слезы просыхают, и Анна заявляет: “Вот увидите, следующая Олимпиада будет моя!” И на самом деле, Пхенчхан-2018 принес ей долгожданное золото.

— Есть что-то, что объединяет ваших чемпионов?
— Да — все они любят подвергать себя риску. Та же Анька твердит, бормочет, чуть не плачет: “Ой, как я боюсь!” Но лезет и делает. Борьба со страхом, борьба с собой толкает их вперед, к покорению неизведанных высот.
Алла, Антон и Аня очень четко представляли себе, что станут олимпийскими чемпионами. Они постоянно прокручивали это в голове. Алка свою золотую медаль выстрадала. Сколько она Олимпиад прошла, с такими травмами выступала — врагу не пожелаешь. Но добилась своего в конце концов.
На самом деле мне с ними легко. Да, я бываю вспыльчивым, могу выйти из себя. Но все мои ученики знают, что, если надо, я за них глотку перегрызу.

— За кого грызли последний раз?
— За Лешу Гришина. Помните, как-то олимпийским чемпионам резко урезали стипендии? Так вот я на заседании Белорусского лыжного союза ультимативно потребовал, чтобы Гришину ее доплачивали из средств Союза. Сильно тогда поругался с Натальей Петкевич — тогдашней главой Союза. Ну просто очень — свидетели знают, до чего мы добрались в той перепалке. В выражениях ни я, ни она не стеснялись — вспомнили друг другу все. Но, отдавая должное Наталье Владимировне, она оказалась первой, кто дозвонился мне в Сочи и поздравил с победой Антона и Аллы.

— Дружите с ней сейчас?
— Да, переписываемся. Поздравляем друг друга с праздниками. И вообще в отличие от некоторых руководителей высокого уровня она оказалась незлопамятной.

— А что, были и такие?
— Конечно. Но о них не хочу.

— Давайте тогда вспомним министров спорта — перед вашими глазами прошли практически все, кто возглавлял ведомство в суверенной истории. Кто был лучшим?
— Знаете, когда идешь к цели и работаешь внутри, в своей команде, то как-то об этом не задумываешься. Главное, чтобы никто не ставил палки в колеса. К счастью, этого и не случалось. Все старались помогать.
Они все разные. Но был один, кто знал о моих спортсменах все — какие программы прыгают, чем занимаются на тренировках. Александр Владимирович Григоров. Помню, как-то пообещал прийти ко мне на занятие. А как раз накануне Дима Дащинский покрасил волосы в желтый цвет, а Саша Ткаченко — еще один мой воспитанник — в зеленый. И вот открывается дверь, в зал заглядывает министр Григоров. С изумлением смотрит на одного, потом на второго — и сразу захлопывает дверь с обратной стороны. Испугался, что не туда попал. Что это за чуваки такие, откуда взялись?! Я, помню, хохотал очень…
Надо сказать честно: когда есть свое дело, в котором ты что-то понимаешь и умеешь, то во власть не полезешь. Ну не интересно это все. Нечего там делать. Вскапывай свой огород и следи за урожаем.

— Опасный вы человек, Николай Иванович. Любите свободу.
— Я не опасный, я ранимый. Меня очень легко обидеть. Я много знал предательств.

— Например?
— Ай, не будем сейчас ворошить… Но после прошлой Олимпиады пошли очень сильные проверки. Как я, что я… Может, кто-то написал, не знаю. Сейчас то же самое. Как себя ведет Козеко, какой-то он очень вспыльчивый и всех обижает. При том проверяли ведомства очень серьезные — вызывали тренеров, беседовали с ними…

— Это нормально. В нашей стране к медалям, почету и призовым прилагается еще и… Назовите это слово сами.
— Как говорится, завистники умрут, а зависть никогда. Почему-то это качество присуще большей частью уроженцам бывшего СССР. В других странах, расположенных в более западном направлении, люди стремятся быть рядом с успешными. Чему-то научиться, попасть под их влияние, изменить свою жизнь в лучшую сторону, чтобы самим стать богатыми. Люди думают об этом, а не о том, в какое ведомство лучше всего написать кляузу или донос.

— Как победить это не лучшее качество экс-советского человека? Вы ведь не единственная его жертва.
— Да не буду я никого побеждать. Не хочется даже тратить время на это, тем более сейчас его особенно жаль. Мне кажется, рецепт один — просто идти вперед. Если тебе плюют в спину, значит, движешься в правильном направлении.

— А вперед — это куда? Вам вроде бы уже и стремиться не к чему, все выиграли.
— Да, у меня уже все есть, но как много мне еще надо… Это притча. Нельзя останавливаться. Весь смысл нашей жизни состоит в движении. Когда ты к чему-то идешь, ты живешь.

— Похоже, вы многому можете научить спортсменов не только на тренировках. Они часто приходят посоветоваться или пообщаться по душам?
— Антон Кушнир недавно был, заезжал в гости. Вот, говорит, я сам тренером стал, есть вопросы…

— Как казахстанской сборной обыграть белорусов на ближайшей Олимпиаде?
— Ну а почему нет, не боги горшки обжигают. Тренер должен стремиться к максимальной цели. Тем более он сам прошел этот путь как спортсмен, мне в этом плане было тяжелее. Антон пытливый, амбициозный.

— Зарплата у казахстанцев должна быть нормальная.
— Ну нашу же не захотел. Он в сборной советник, а так работает со спортсменами из Павлодара. Доволен. Пусть у него все получится.

— Пусть тогда получится и у Димы Дащинского. Он наших тренирует…
— Дима парень спокойный, вдумчивый. И очень способный как тренер. У него аналитический склад ума, а для нашей профессии это очень важное качество. Когда он начинал тренироваться, был еще маленьким и практически не говорил. Наверное, стеснялся. Но потом в один прекрасный момент его как понесло. Теперь его уже не остановишь. Будет говорить сколько угодно. Рассказывать истории, разглагольствовать. Но при этом и сам хороший слушатель. В общем, приятный собеседник.

— Ваша будущая смена?
— Безусловно, он один из тех, кто может. Все у Димы есть, только амбиций маловато.

— Белорусский парень.
— Может, и так. Но это придет, уверен. Ему надо почувствовать вкус сражений и побед.

— Девочки к вам советоваться приходят?
— Конечно. Саня Романовская, например. Тоже интересный человек, у нее в голове все по полочкам разложено. Немного не повезло в этом году. Получила травму — надорвала мениск, и это помешало ей побороться за победу в Кубке мира.
Давно уже мечтала наконец-то улететь отдохнуть, а тут еще засада с этим коронавирусом. А еще она как-то пробежала на минском полумарафоне десять километров, и это ей так понравилось — атмосфера, компания, новые ощущения. В следующем году решила преодолеть дистанцию вдвое длиннее. И вот я с ней имел на эту тему долгую беседу. “Саша, это очень серьезно, к полумарафону надо долго готовиться, а ты все-таки профессиональная спортсменка в другом виде. Страна связывает с тобой в нем вполне определенные надежды”. Я не старался ее разубедить. Но мне все же хотелось, чтобы она сосредоточилась на чем-то одном. С другой стороны, я ее понимал. Мне даже нравилось, что она поставила перед собой такую цель. Это характер. Такое не воспитаешь искусственно, с этим надо родиться.
А как она в прошлом сезоне решила не бороться за Кубок мира, где можно было заработать премиальные, а предпочла тем стартам Универсиаду? “Саша, почему?” — “Николай Иванович, я оканчиваю вуз и на следующую Универсиаду уже не попаду. А Кубки мира в моей жизни еще будут”. И она поехала, выиграла там две медали и на день рождения преподнесла мне нагрудный знак чемпиона Универсиады. В красивой такой коробочке.

— Саша — потенциально еще одна олимпийская чемпионка из Беларуси?
— Нет, давайте так выражаться не будем.

— Тогда скажем, что чемпионкой снова будет Гуськова. Аню это ободрит, а Саша сточит зубы, как вы любите выражаться. Или так себе педагогический ход?
— Аня уже все мои ходы знает, хотя, может, и закусит. Она же из космоса, просчитать трудно. А у Саши многое будет зависеть от операции. Надеюсь, все сложится хорошо. А так она волевая и очень талантливая. Хотя они обе красавицы. Я очень хочу, чтобы из Пекина девчонки вернулись с медалями. Но давайте не забывать, что соперники тоже не дремлют.

— Мне кажется, не всем нравится, что у женщин две Олимпиады подряд золото уезжает в какую-то маленькую Беларусь, которую не все и на карте найдут.
— Уж поверьте мне, далеко не всем… Но они с нами пока ничего поделать не могут.