Какие люди! Татьяна Хлиманкова: сколько себя помню, всегда хотела работать в детском саду

За прошедшее с тех пор время Татьяна ХЛИМАНКОВА лучшим голеадором быть перестала: в минувшем году ее опередила Лилия Артюхович. Но это не отменяет ни ее “космичности”, ни необходимости основательно поговорить. Пообщаться надо о многом. И о 358 мячах в форме сборной. И о минском “Политехнике”. И о недолгой отлучке в звездный македонский “Кометал”. И о трех сезонах в Германии: в “Нюрнберге”, “Миндене”, “Майнце”. И о возвращении в Беларусь с возобновлением карьеры в “Аркатроне”. И, конечно, о ее теперешней жизни.

— В 2011-м по завершении игровой карьеры вы пошли работать детским тренером в РЦОР. Почему пробыли там недолго?
— Начнем с того, что я проработала два года и ушла оттуда в декрет. С маленьким ребенком тренировать трудновато. Хотя, наверное, продолжила бы, если бы не столкнулась со сложностями, с которыми молодые тренеры сталкиваются до сих пор. Непросто набрать детей, найти зал. Директора школ шли навстречу без большого удовольствия. Слышала отказы: нет, вы что! Или: приходите через месяц. Или: гандболисты? Вы же нам все стены разобьете. Так смешно было слышать. Там первоклашки, которые и бегать-то не умеют, а вы говорите про стены.

— Работа учителем физкультуры в детском саду по душе?
— Здесь не надо бегать, собирать детей. В этом плюс. Младшие такие открытые, не умеют врать. Смотрят с обожанием. И замечают все: а у вас новые кроссовки, новая майка! Это мотивирует. Но есть и свои особенности.
Работать тренером интересно. Это было мое. Нравилось давать детям то, что умею. А в садике с малышами приходится начинать с нуля — учить ходить, бегать. Бывая на гандболе, понимаю, что могла бы тренировать. Но что-то пока сдерживает. Хотя Леонид Петрович Назарук предлагал вернуться. Интерес есть. Но если идти, то заниматься именно тренерской работой, а не бумажной или какой-то другой.

— Дома ведь у вас свой детский сад…
— Ну, детским садом это уже не назовешь. Школа, институт. Старшему сыну двадцать один, дочке двенадцать и младшему шесть. Тоже уже ходит в школу. Недавно, просидев три недели дома, кричал криком: отпусти в школу!

— Для вашего старшего сына Алексея, играющего за “Витязь”, гандбол — хобби?
— Надеюсь, что нет. По моему разумению, он выглядит очень прилично. Может, я смотрю на это как мама. Но вижу, как он вырос. И слышу хорошие отзывы. Хочется верить, что есть перспективы. Но у нас в Беларуси в этом плане сложно. Пока он играет во втором дивизионе. В этом году оканчивает БНТУ. Сам поступил, все пять лет получал стипендию… Посмотрим. Хотелось бы, чтобы он связал себя с гандболом. Делали на это ставку. А получится или нет… Хожу на каждую игру сына, получаю колоссальное удовольствие.

— Алексей родился, когда вам было 21. Сын женского полка?
— Вы знаете, да. Муж в свое время говорил: Леша, тебе всего три года, а ты в женской раздевалке свой человек. Это же надо! Никто его не стеснялся. Порой проявлял самостоятельность. Как-то с тренировки ушел — у меня чуть сердце не оборвалось. Пошагал решать свои дела. Благо девочки поймали, не позволили маме ему пенделей надавать. В общежитии БНТУ тоже терялся. Ушел к друзьям в соседнюю комнату — а я потом носилась волосы дыбом. В том общежитии мы семьей прожили в общей сложности четыре-пять лет.

— Раиса Тиханович рассказывала, что могла покормить ребенка грудью в перерыве матча.
— Я даже помню тот матч. У нас немного по-другому было. Гуско дал два месяца на раскачку, а потом сказал: все, хватит, родила — давай выходи. Спустя еще месяц он вызвал меня на сбор национальной команды. Как мама-кукушка, сдала сына своей маме, благо она молодец. И да, выехала. Там меня, правда, не хватило на весь сбор — было очень сложно физически.
А через полгода участвовала в сборе уже полноценно. Моя мамочка сказала: хочешь играть — играй, ты этим живешь. И на какое-то время с моей сестрой они взяли Лешу на воспитание. Ребенок учится говорить и ходить, а мама разъезжает по Европе.
Как гандболистку относительно высокого уровня меня сделал Леонид Николаевич. Гуско — это, конечно, человечище.

— Как-то он сказал: “Хлиманкова — человек крайностей: или рвет оборону в клочья, или проваливается”.
— Честно говоря, это правда. Были матчи, когда летело все. А случалось, бросаешь — и такое чувство, что ворота стоят в другой стороне. Да, это про меня. Стабильным игроком я себя не назвала бы. Хотя такие матчи, наверное, есть у каждого. Проведешь провальную игру, голову эту опустишь и говоришь: все, надоел гандбол, не хочу ничего больше ни видеть, ни слышать. Но выходишь на следующий матч и понимаешь, что это была слабость. И все снова получается.

— Самый памятный разговор с Леонидом Николаевичем?
— Он был такой классный. Когда Лешей забеременела, забрал меня на сбор. Хотя места были лимитированы. Сказал: нечего сидеть в этом душном городе. Будешь ходить, ягоды есть. При этом не знал, буду ли я потом играть. Вот таким был. А еще любил повторять: знаю, вы много чего обо мне думаете, но, будьте добры, на площадке делайте то, что я хочу, а потом продолжайте думать. Так говорил и Тарасов.
Гуско никогда не кричал. Но его спокойствие иногда убивало. Если случался какой-то провал, в перерыве Леонид Николаевич заходил в раздевалку молча. Обводил всех взглядом и уходил. Это было самое страшное. Либо же говорил: имейте в виду, если вы не выйдете и не выиграете десять мячей, будет очень грустно. И сразу же менялось все! Вплоть до наших взглядов на жизнь.

— Говорят, однажды на тренировке вы выбили зуб Марине Братенковой…
— О боже! Слушайте, это было, конечно, страшно. Я вообще координацией никогда не славилась. Выполняли какое-то упражнение, вратарей поставили в защиту. И мы столкнулись головами. Столько “лестного” услышала о себе… Мол, малая, я только этот зуб вставила… Мне же зубы никогда не выбивали. Но нос страдал сильно.

— Дедовщина со стороны старших девушек в “политехе” была?
— Да. Такого, как в СКА — читала рассказ Якимовича, как шлепали кроссовкой по одному месту, — не было. Но эта дедовщина чувствовалась. Когда ездили на Нарочь на сборы, мы ходили по ягоды. Так платили старшим мзду — половину отдавали. Но это не напрягало. Понимали, что они уже что-то показали. Тем более все было только на словах: малая, сделай то, это.
Помню, меня пыталась “прессовать” Лена Верещако. Нам выдавали форму. И я высказала негативное мнение: что-то она не очень. На это Лена сказала: знаешь, что? Сначала эту форму заслужить надо. А получилось так, что комплект я получила раньше ее. Старшие нас контролировали. Не дай бог, молодежь загуляет. Могли и тренеру донести. А тот — оштрафовать за поздний приход в общежитие.

— Первым вашим зарубежным клубом стал “Кометал”. Почему не задержались в Македонии?
— Незадолго до моего приезда клуб отбыл дисквалификацию. Собиралась свежая команда. У меня возникли сложности в финансовом плане. Начали урезать зарплату, премиальные, стали платить меньше. Но что значит — меньше? Были же контрактные условия. Это не есть правильно и красиво. Чтобы тебя все устраивало, надо было принимать македонское гражданство.

— В том сезоне “Кометал” победил в Лиге чемпионов, а вы сыграли в квалификации. Ощущаете причастность к успеху?
— Вы знаете, у меня какие-то негативные воспоминания о клубе. Нет, нет… Не получила ничего положительного. Я ведь и ехала туда не с большим удовольствием. Там шла война. Муж оказался категорически против. Но контракт был уже подписан. Помню, тренировались в парке и слышали отзвуки выстрелов: бах, бах! Хотя в самом Скопье ничего страшного не происходило.

— Болельщики у “Кометала” были буйные?
— Очень! Я такого не видела. Они умудрялись курить в зале, бросать что-то на площадку. Команду почему дисквалифицировали? Болельщики выскочили на площадку во время финала Лиги чемпионов с “Хипобанком”, по-моему, разбили голову директору. Кстати, помню, что контракт с “Кометалом” подписала с гипсом на ноге. Играли чемпионат Европы. И я порвала связки.

— В Германии вы каждый год меняли команды. Почему?
— Так получилось. В одном из клубов был готов контракт на второй год. Но прекратилось финансирование. В итоге в Германии успела пожить в большом городе, городке и деревушке. А еще предлагали перейти в “Лейп- циг”. Я выбрала “Минден”. Хотя, подписав контракт с “Лейпцигом”, возможно, задержалась бы в Германии. Да и денег предлагали больше. Но на позиции полусредней там играла Милица Данилович. Хотелось быть ключевой гандболисткой, пусть и в команде уровнем ниже, чем игроком скамейки в топ-клубе. То, что получила бы в “Лейпциге”, имела в “Нюрнберге”.

— При этом с “Нюрнбергом” вы выиграли Кубок Германии и Кубок вызова…
— Да-да. К тому же заняли второе место в бундеслиге. Я играла во всех матчах. Но проводила на площадке тридцать-сорок процентов времени. Тренер Херберт Мюллер после игр хвалил, однако все продолжалось так же.

— Как-то в Германии вы забросили 46 мячей за три матча. Как умудрились?
— Да вы что! Серьезно? Не припоминаю… Видимо, это было в “Миндене”. Там у меня шло. Вот что значит попасть в “свою” команду. Муж до сих пор вспоминает, что я тогда стала вторым бомбардиром бундеслиги. Причем смеется: ты начала забрасывать, когда мы с сыном приехали. До этого, мол, все было средненько — шесть-семь мячей.

— Что еще необычного происходило с вами в Германии?
— Первое время для меня все было необычным. Помню случай. В Миндене два зала — маленький и большой. Большой мне никто не показал. Месяц занимались в маленьком. Прихожу как-то на тренировку — зал закрыт, никого нет. Я домой, потом вернулась обратно — недалеко жила. Короче, минут тридцать-сорок ходила. В итоге, конечно, нашла зал. Но вся команда была в панике, искала меня.

— Многие белоруски, игравшие в Германии, там и осели. Почему вы поступили иначе?
— Знаете, вы не первый, кто задал этот вопрос. Может, не было предложения, от которого не смогла бы отказаться. Не видела себя жителем Германии. Не понимала, что буду делать там дальше. Важно же, чтобы и муж работал. А что ему могли предложить? Все же немецкая жизнь не для меня. Здесь комфортнее.
В Беларусь вернулась, потому что устала быть одной. Муж работал, маленький сын тоже остался в Минске. Это настолько тяжело морально… Особенно как маме. Жила звонками домой. Платила бешеные деньги.
Когда приехала назад, сказала, что ничего не хочу, устала. Муж ответил: нет — значит нет. Сколько себя помню, всегда хотелось работать в детском саду. Впервые пошла туда еще в то время.

— Почему тогда в 2007-м вернулись в гандбол — причем не в “политех”, а в “Аркатрон”?
— Начнем с того, что “политех” меня не звал. А из “Аркатрона” позвонила Света Масюк. У меня родилась Иришка. Я даже не думала о возвращении. Потом набрала Тамара Владимировна Басей. Понимала, что “политех” с маленьким ребенком на руках я не потяну. Это двухразовые тренировки, разъезды… Плюс в “Аркатроне” были знакомые девчонки. Хотя Константин Григорьевич Шароваров потом немного обижался, что не вернулась. Через год, когда я стала лучшим бомбардиром чемпионата, звонили и из “политеха”. Но сказала: останусь уже в “Аркатроне”.

— Вы сыграли на пяти топ-турнирах из шести, проведенных сборной. Но там почему-то забрасывали не так много…
— На первом чемпионате мира в 1997-м мы, молодые, вообще протирали шорты на скамейке. Простите, там играли Чибангу, Миневская — о чем можно было говорить? Какие голы? Хоть бы просто на все это посмотреть.
Второй “мир” в 1999-м запомнился даже не игрой, а тем, как нас кормили. Такого не видела нигде. Приехали голодные, зашли в ресторан с колес — а там огромная площадь уставлена тарелками. Изобилие рыбных блюд. Это было в новинку.
На чемпионате Европы в 2000-м травмировалась за тридцать секунд до конца первой же игры. Помню, забросила шесть мячей. Врач одной рукой накладывал гипс, а другой держал сигарету и покуривал. Весело.
Позже долго и сложно находила общий язык с Валерием Петровичем Певницким. К сожалению, найти смогли не все из нас. Мы привыкли к Леониду Николаевичу. А у него был другой подход.

— Раньше сборную критиковали за плохое выступление на топ-турнирах, а сейчас за счастье просто туда попасть. Почему так обмельчал наш женский гандбол?
— Видите, как бывает… Раньше сборная состояла в основном из игроков “Политехника”. Да, были легионерки, но все же. Мы проводили очень много турниров. Практика была колоссальной. Хотя в чемпионате тоже играло мало команд. Возможностей вместе выступать в Европе было намного больше. Могу предположить, что это играло свою роль. Сейчас сборная мало собирается. Девчонки-то хорошие есть. Просто, к сожалению, на европейском уровне нечасто играют — может, поэтому о них не очень-то слышно. А еще мы в свое время играли в Беларуси не за деньги. Да, зарплату получали. Но работали с мыслями куда-то уехать. Чтобы получилось, надо было себя показать. А для этого нужно пахать. Все было четко разложено.

— Как восприняли новость, что Лилия Артюхович обошла вас в списке бомбардиров сборной?
— Ну, это должно было когда-то случиться. Молодец. Дай бог, чтобы дальше забрасывала. Это нормально. Может, моя дочь когда-нибудь займет это место. А вдруг? Неожиданно начала тренироваться. Хотя до этого я была обеими руками против. Она посмотрела на брата и сказала: хочу. Дала ей установку: мол, тебе три года на то, чтобы попасть в сборную по своему возрасту.

— Как вам удавалось так много забрасывать?
— В сборной мы играли часто. А так левые полусредние в принципе основные бросающие. Плюс исполняла семиметровые — не в сборной, а в клубах. Мне помогала команда. Леонид Николаевич кричал на играх: пока я тебе разрешаю бросать — бросай. Мол, нужны не твои голы, а броски. Заставлял это делать. Опять-таки приходим к тому, что все, наверное, благодаря ему. Некоторые игроки боятся сделать ошибку. А мне не было страшно. Чтобы научиться забрасывать, надо было научиться бросать.

— Самая запоминающаяся поездка в карьере?
— Обычно ездили на большом автобусе. А как-то отправились в Германию на двух микроавтобусах. В одном — игроки. В другом — тренерский состав, а также я, Таня Силич и еще кто-то. Передняя машина должна контролировать заднюю. Мы были спереди. Сидела рядом с водителем, и что-то мы с ним заговорились… Так получилось, потеряли из виду второй микроавтобус. Представляете? В Германии на автобане. Телефонов тогда ни у кого не было. Два часа колесили по маршруту, заезжали на каждую стоянку. Нервов потратили… Столько “лестного” услышала про себя от Леонида Николаевича… Меня посадили назад, чтобы больше не отвлекала. Приехали на стоянку — а девчата наши ждут, веселятся. Просто захотели свернуть на заправку, моргнули, а мы не увидели.
А еще как-то ехали в Турцию. Представляете, сейчас люди летают туда, а мы ехали на автобусе. Две ночи и три дня. Вжились в сиденья, матрасы. Думали, это никогда не закончится. Запасались пакетом семечек, садились, включали телевизор — и вперед, вперед. Вываливались из автобуса с раздутыми руками-ногами.

— Игровой карьерой и нынешней жизнью довольны на сто процентов?
— Сыну говорю: ездила на “Европу”, на “мир”, а вот на Олимпиаде мы так и не побывали. Дай бог, чтобы кто-то из моих детей исполнил эту мечту. Кстати, они, как и я, играют на позиции левого полусреднего. Младшего тоже хотела в гандбол отдать, уже и просился: пойду, мол, как Леша, бросать. Но пусть подрастет.
А жизнью довольна — почему нет? У меня трое прекрасных детей, любимый муж, работа. На сегодня она есть — уже хорошо. Может, через годик-два и вернусь в гандбол.