На все времена. Проект имени Анатолия Капского. В ЦСКА меня обвинили в том, что сдал матч Мироновичу

Именно поэтому в опросе журналистов на звание лучшего гандболиста Беларуси всех времен неоднократный чемпион СССР Лоссовик оказался у меня в топ-5, хотя ни разу не видел его в деле. Но как не довериться мнению мэтров, рассказывающих о тонкой и умной игре разыгрывающего, опередившего свое время?
Сегодня Александр Семенович живет в Москве. На днях мы созвонились и поговорили…

— Кого бы вы включили в пятерку лучших игроков в истории белорусского гандбола?
— Юру Шевцова, конечно же. Сашу Каршакевича. Сашу Тучкина. Нельзя забыть и Мишу Якимовича — это просто какая-то машина была. Если бы я играл с ним в одно время, то сделал бы из него царя и бога. Но это, по сути, одна плеяда. Кстати, а вы знаете, кому минский СКА обязан своими успехами, помимо Спартака Петровича Мироновича? Юрию Ивановичу Предехе — экс-тренеру ЦСКА. Он затем перешел на должность главного тренера Вооруженных сил и добился, чтобы Белорусский военный округ отменил директиву Генерального штаба о призыве белорусских спортсменов в Москву. Из других военных округов в ЦСКА призывали, а из нашего — нет.
Корни этого жизнеутверждающего для минского СКА решения лежали в конфликте, который образовался у Предехи с новым тренером ЦСКА Юрием Соломко. Тот его просто подсидел. И вот в отместку… А если бы все осталось по-прежнему, то и Каршакевич, и Шевцов точно так же уехали бы в ЦСКА, как и я в свое время. Но они остались, и Мироновичу удалось создать в Минске команду мечты.

— Спартак Петрович как-то сказал, что румыны, увидев в деле юного Лоссовика, пришли в восторг от его действий на площадке.
— Надо отметить, что в то время сборная Румынии была сильнейшей на планете, трехкратным чемпионом мира. Услышать комплименты из уст этих людей для Мироновича — тогда еще начинающего молодого тренера — значило очень многое. Он ведь, когда нас тренировал, еще и сам выступал за “Политехник”. Случалось, мне приходилось его подменять в играх чемпионата республики.
У нас с ним разница в пятнадцать лет. Понятно, что со временем скорость немножко уходит и семнадцатилетний пацан, летающий по площадке, предстает публике в более выигрышном положении. При том что и финт, и скидка в линию у Спартака по- прежнему оставались на уровне. Помню, в Могилеве болельщики кричали: “Долой Мироновича, давай Лоссовика!” Он тогда так смеялся…
На Спартакиаду народов СССР 1971 года в Москве у Спартака Петровича был готов хороший выпуск ребят 1948 года. Саша Гречин, Вячеслав Жадан, Павел Куявский, Володя Киян, Коля Бойко. Неплохая команда, в которую он добавил двух восемнадцатилетних пацанов — Леню Бразинского и меня. Причем мне доверил капитанскую повязку.

— Это прямо-таки вызов поколению.
— И еще какой! Там один Гречин чего стоил… Как капитана меня никто не воспринял. Первая игра была с Азербайджаном, и из двадцати мячей я забросил штук двенадцать. Народ переглянулся: а этот малый шарит… Признали. Впрочем, команда у нас была нестабильной, в одном из следующих матчей мы умудрились проиграть Туркмении 21:24.
У меня был опорный бросок — мяч летел на уровне ушей защитников. Иногда по инерции рука задевала чьи-то ухо или шею. И вот в том поединке с туркменами я снова набросал очень много. И заодно “протяжкой” по шее нокаутировал их переднего защитника, здоровенного парня ростом за 210. Уже просто со злости из-за того, что мы в этой игре были никакими. В самом конце матча.
Тот вырубился мгновенно. А когда очнулся, заревел: “Где этот .., убью!” Я от него на Малой спортивной арене два дня прятался. Пока он, наконец, не зажал меня в каком-то проходе. Но, помимо моих ожиданий, расплылся в улыбке. Обнял и сказал: “Слушай, а ты ведь классный игрок!”
В том же году на чемпионате “Буревестника”, собиравшем лучшие студенческие коллективы страны, начиная с чемпиона СССР московского МАИ, я стал лучшим бомбардиром с 72 мячами. В газете опубликовали фото, где я пролетаю между двумя тогдашними лидерами сборной Союза Юрием Климовым и Владимиром Максимовым. Макс провожает меня кулаком в спину, Климов встречает вытянутой рукой. Но по траектории полета видно, что помешать бросить они мне уже не могут. Как только фотограф умудрился поймать такой кадр?

— Однако же неплохой старт в союзном гандболе.
— Специалисты меня знали еще школьником. Чемпионом СССР среди молодежи я стал в 1969-м вместе с ребятами 1951 года — Леней Гуско и другими, был моложе всех на два года. Тогда меня заприметил главный тренер ЗМЕТИ Семен Полонский. И когда я оканчивал школу, к нам домой приехала целая делегация из Запорожья…

— Все-таки давайте пока вернемся в Минск — в 88-ю среднюю школу, где начинал свой тренерский путь Миронович. Я учился в этой школе и прекрасно помню, что дверь крошечного зала находилась прямо в воротах…
— Ну а куда деваться? Другого помещения для тренировок у нас не было. Но надо сказать, что даже в этих стесненных условиях Миронович проявлял максимум изобретательности. Главное правило игры гласит: голова должна варить всегда. Даже на фоне предельной усталости. И что делает Миронович — в конце тяжелейшей тренировки, когда уже валишься с ног? Дает еще одно упражнение. Надо запрыгнуть на коня, потом спрыгнуть и сделать финт-обход. И вот когда ты, еле взгромоздившийся на этого козла, собираешься прыгнуть вниз, он выбрасывает пальцы на обеих руках: “Лоссовик, сколько?!” У тебя от нагрузки мозги отключаются, думаешь, в какую сторону сделать финт, а он еще предлагает что-то там сложить в уме. И ведь действительно это упражнение помогало потом в игре держать голову холодной!
Миронович в этом крохотном зальчике гонял нас так, что с тренировки мы буквально уползали. А на улице кроссы — с легкоатлетическим ядром в руках и ускорением в горку. Я сейчас об этом вспоминаю, и мне уже нехорошо становится.
На пятнадцатилетие Миронович подарил свой самодельный жилет, начиненный свинцовыми брусками. Вес — килограммов пятнадцать. “Носи и никогда его не снимай!” Я был так рад этому подарку, что, кроме тренировок, действительно носил его везде, где только можно было. А как иначе, подарок Мироновича! Он сам в нем пролил немало пота и передал именно мне. Выходит, это как эстафета поколений.

— Эстафета могла продолжиться в Запорожье, которое было одним из главных гандбольных центров страны. В шестерке сильнейших находились сразу два клуба из этого славного города, а Семен Полонский тренировал советскую “молодежку”.
— В “молодежку” к нему я регулярно приезжал на сборы, он знал меня как облупленного. Условия в Запорожье предлагали интересные: квартиру, хорошую зарплату и поступление в вуз. В ЗМЕТИ играл будущий олимпийский чемпион Юра Лагутин, который меня очень любил: “Ну ты и стручок, куда захочешь, залезешь, кого хочешь — обыграешь”. Юра был первым разыгрывающим, а меня Полонский хотел ему на смену.
Семен Иванович обожал “стяжки”, и ему были нужны игроки, которые могли вытащить на себя двух защитников. В этом случае нападающая команда получала перевес, и полусреднему или крайнему оставалось только влететь в образовавшуюся дыру. Лагутин умел это делать, но у него не было такого финта, как у меня. Два разноплановых “розыгрыша” — сочетание идеальное.
Но мой отец был категоричен: в Запорожье ты не поедешь. То же самое он ответил и ленинградцам. Те квартиру обещали в перспективе, налегая главным образом на возможность жить в городе Ильича и гарантированном поступлении в корабельный институт.

— От такого было трудно отказаться.
— Вообще-то в деньгах тогда я не нуждался. В “Политехнике” была ставка — кажется, 120 или 140 рублей. Кроме этого, Спорткомитет СССР каждый месяц платил мне, подающему надежды спортсмену, стипендию в размере 160 рублей — чтобы я этот гандбол не бросил. С шестнадцати лет.

— Первый раз о таком слышу.
— А это был секрет, о котором больше не знал никто — только я, Миронович и чиновник в белорусском Спорткомитете. Даже папа был в неведении. Каждый месяц я ходил в комитет, получал стипендию за вычетом шестнадцати рублей налога и аккуратно складывал ее в тумбочку. А так как я не пил, не гулял, а все время сидел на сборах, то не тратил из тех денег ни копейки.
И вот однажды возвращаюсь из Тбилиси с турнира “Заря Востока” и наблюдаю дома картину. На кровати лежит папин армейский ремень, сам он сидит возле тумбочки и, судя по его хмурому виду, денежный запас он нашел. Отец у меня человек армейский, боевой офицер. Очень чистоплотный, регулярно делал уборку и однажды решил переставить мою тумбочку. От вида пачек с деньгами он просто ошалел. И предположил, естественно, самое жуткое — что я что-то грабанул. Иначе откуда могла взяться такая сумасшедшая сумма?
Пришлось ему все рассказать. Но на следующий день папа все-таки отправился в Спорткомитет, чтобы увидеть ведомости. Убедившись в легальности полученных доходов, он их изымает и вскоре покупает первую модель “жигулей”. Думаю, ему даже докладывать ничего не пришлось.

— Жаль, что Предеха еще тогда не пробил циркуляр о запрете призыва белорусских спортсменов в ЦСКА.
— Так именно он, будучи главным тренером армейцев, и решил мой вопрос с переводом в Москву. Сопротивляться было бесполезно. Я быстро принял присягу в Минске, а уже утром следующего дня оказался в расположении ЦСКА.
С одной стороны, это было престижно — оказаться в таком клубе. С другой — меня неудержимо тянуло домой, в Минск. И если бы я перед призывом не женился, то, думаю, так и сделал бы. Но через год нам дали квартиру в знаменитом спортивном доме на улице Фестивальной, и я сломался. Москва так Москва…
ЦСКА был солянкой, откуда только в его ряды не собирали игроков. Но так как брали всегда гандболистов сильных, то на всесоюзной арене мы конкуренции не ощущали. А вот в розыгрыше Кубка европейских чемпионов нам чувства локтя не хватало.
Ну вот пример — сезон-1976/77. Обыгрываем восточных немцев и “югов”, в полуфинале выходим на западногерманский “Гуммерсбах” — тогда один из сильнейших клубов мира, неоднократный победитель Кубка чемпионов. Форма у команды была хорошей, а у меня в особенности — я просто летал по площадке. И вот приезжаем в этот маленький город Гуммерсбах и понимаем, что местные жители всерьез решили вывести нас из равновесия. Все знают, что русские всегда привозят на продажу икру, но на сей раз почему-то никто не выражает намерения ее купить.

— Откровенная антисоветская провокация.
— Сто процентов. Что интересно, матч транслируют на Советский Союз. Во многом благодаря этому — родина слышит, родина знает — мы проигрываем всего один мяч 15:16. А я выдаю просто песню — забрасываю пять голов на любой вкус. Немецкая публика в гандболе понимает и реагирует на мои мячи так, словно забрасывают свои.
А дело в следующем: у нашего минского “политехника” Анатолия Черкасского был фирменный бросок с отклонением туловища. Мяч летел в нижний угол, и, как правило, вратарь, не ожидавший такого вероломства, пропускал. Я бросок усовершенствовал, усложнил — мяч летел уже в дальнюю “девятку”. Красота необыкновенная. И когда забросил пару таких, трибуны просто визжали. Они ничего похожего еще не видели.
А назавтра, словно по заказу, отношение немцев к нам изменилось самым волшебным образом. Сами начали подходить: “Можно с вами сфотографироваться? И, кстати, вы икру не продаете?” Я ходил по этому городку как герой. А ребята потихоньку подсовывали мне свои банки: “Саня, нашу тоже слей…”
Дома мы немцев обыграли. До Кубка один шаг — и наш следующий соперник бухарестская “Стяуа” во главе со знаменитым бомбардиром Штефаном Биртоланом. За день до отлета на финал в Германию играем на тренировке двусторонку. И я снова начал летать и обыгрывать. А надо было просто посидеть где-то в раздевалке. Но кто ж знал…
Получается так: наш центральный защитник двухметрового роста Женя Чернышев меня тупо ломает. Разворачивает в воздухе за плечи, и я приземляюсь на левое колено, которое тут же увеличивается в два раза. Все орут: “Ты нормальный?! Ты что творишь!” В ответ: “А чего он на меня прыгает?”
Ну вот где мозги у человека? Ты так должен был Биртолану вломить, а не своих калечить. Румыны были счастливы, когда увидели меня на одной ноге. Я ведь против них много играл и всегда рвал их в центре. Такое бывает, когда команда очень сильная, но “твоя”. В итоге проиграли им один мяч…

— Вы были претендентом на поездку на Олимпиаду-76.
— В последний момент Анатолий Евтушенко отказался от меня и взял Валерия Гассия. Может, побоялся моей молодости, но, скорее всего, просто проявил свою тягу к фактурным игрокам. По его замыслу, разыгрывающий должен иметь рост как минимум 190 и бросать сверху не хуже полусреднего. Он не понимал мою игру с финтами, “стяжками” и опорными бросками из-под соперника.
Вообще Евтушенко был из тех людей, про которых принято говорить: они всегда колебались с линией партии. Типичный советский руководитель, который любил рассуждать о высоких материях. Правда, следует признать, гандбол он любил фанатично. Но не знаю, играл ли раньше сам, потому что кое-что понять было трудно.
Например, делаем комбинацию под углового. Но так как выхода на полусреднего нет, то Гассий бросает и попадает. Евтушенко в крик: “Ты почему не отдал на край?” — “Так они уже нас там ждали, игрок сместился, я в прорезку и бросил…” — “Все равно надо было закончить комбинацию!” У всех глаза круглые. Витя Махорин не выдержал: “Анатолий Николаевич, вот скажи нам, ты что, мудак?” Так Евтушенко его потом два года в сборную не вызывал. Но вторым тренером у Евтушенко был Предеха, и он поставил сборной защиту 6-0. Оборона оказалась железобетонной и принесла нашим победу в Монреале.

— Полонский рассказывал, как перед Олимпиадой-80 тренеры всех команд высшей лиги должны были сдать Евтушенко по 1000 рублей — для работы с судьями. Одиннадцать клубов так и сделали. Львовский СКА отдал свою долю ондатровыми шапками.
— Вполне допускаю, что именно так все и было. Я слышал об этом. Но это неинтересно.

— А по мне, так очень. Подкупить судейский корпус сразу всем чемпионатом СССР.
— Послушайте, когда мы ездили на еврокубковые матчи, то всегда везли с собой двухкилограммовые банки икры — для судей. Чтобы не сильно нас душили. И что интересно, когда объясняли таможенникам на границе, зачем нам эти презенты нужны, то те понимающе кивали. Мол, ясное дело, за так никто судить не будет.
Кстати, любопытно, что они потом с этими рублями делали? Судьям же их не отдашь, кому они за рубежом нужны? А насчет шапок, да. Мы, помню, как-то играли зимой в Швеции на Кубок европейских чемпионов. После матча скандинавы закатили нам банкет. И начали срывать с нас пыжиковые шапки: “Пижиковые, русиш!” Почему-то они им очень нравились. Просили у нас. Ну мы им, так и быть, одну шапку на всех и отжалели, все-таки не май на дворе.
Надо понимать, что мы везли ту же икру на продажу не от хорошей жизни, от нищеты нашей. Чтобы хоть что-то родным приобрести. Руководителями делегации ездили чекисты, типа должны были за нами следить. Но они и сами везли, и даже просили, чтобы мы их икру тоже двинули.
Хотя, конечно, иногда гандболисты попадались. Хуже всего, если с валютой — капитан сборной СССР Владимир Белов получил за это бессрочную дисквалификацию. Но он тогда вез один, а команда МАИ сгорела целиком. В их багаже обнаружили целую партию джинсов — сто штук. И хотя Союз тогда разваливался на глазах, команду все равно разогнали, а ребятам дали условные сроки.

— Я вот думаю, если мы собрали нормально денег для подкупа судей, то почему Олимпиаду-80 не удалось выиграть?
— Надо было Саше Каршакевичу забрасывать. Леша Жук, может, и не самый идеальный пас ему выдал, но он успел обработать мяч и вынести руку. Хотя, конечно, следует отдать должное и Виланду Шмидту. В воротах у немцев стоял вратарь экстракласса.

— Кстати, каково вам было играть в чемпионате против минских армейцев?
— Поначалу проблем не было, но к восьмидесятым появились. В 1981 году Минск нацелился на чемпионство, а у нас было перебито полкоманды. Играли, по существу, одной семеркой. И вот последний тур, обыгрываем киевский СКА, а затем Соломко договорился со своими кунцевскими друзьями, чтобы они отдали нам матч. Выхода у него не было — у нас играли уже вторые номера. Но отдавать надо еще уметь, у “кунцов” не получалось. Как ни старались, выходил цирк. Хорошо, что я в нем не участвовал. Тогдашний гостренер Александр Кожухов вскочил: “Игру отдают!” Шум-гам. Короче, “Кунцево” мы проиграли.
А потом встреча с минчанами. Те уже несутся к чемпионству на полном ходу. Начали нормально, я забросил пару, туда-сюда, а потом в атаке втыкаюсь в Мосейкина, получаю “на игрока”. СКА быстро разыгрывает и забрасывает. Соломко садит меня на скамейку и больше не выпускает. Минчане в отличной форме и по делу выигрывают у нас пять мячей.
После матча едем в Архангельское, ужинаем, потом Соломко делает собрание. Встает и говорит: “До меня дошли сведения, что Лоссовик договорился со своими минскими друзьями и Мироновичем и продал им игру. Поэтому я его со сбора удаляю”. Мертвая тишина. У меня челюсть отпала.
Вступился за меня только Юра Кидяев. Он спросил: “А как это один может продать игру? Как это технически можно сделать?” Тем не менее покидаю расположение команды со слезами на глазах. Паршивое настроение. Потом только понимаю, что Соломко нужны крайние, чтобы оправдать свою неудачу в глазах начальства.
А заканчивается все тем, что во второй отдел КГБ пишется письмо — за подписью капитана команды, Соломко и чекиста, который нас курировал. В нем меня обвиняют, что я привожу из-за границы джинсы, что в командных банкетах не участвую, а потом требую за это деньги. И еще всякая ахинея. А все для чего? Чтобы сделать меня невыездным.
Ну ладно, говорю, давайте я напишу рапорт, в МАИ или в “Кунцево” мне только обрадуются. Нет, говорят, на тебя уже заведено дело. Накрутили так, что я чуть ли не уголовник. А потом вспомнил, что у одной моей минской подруги отец зампред КГБ Белоруссии. Позвонил, объяснил ситуацию, пообщался с папой. Тот затем еще с кем надо, а в итоге на следующий день я встретил нашего бедного чекиста. Он был красный как рак: “Что ж ты молчал, что у тебя такие покровители есть?”
Но, понятно, играть в этом клубе мне больше не хотелось. Связался с Предехой: “Хочу поехать в Южную группу войск”. Тот был не против. Единственное, попросил отыграть годик за армейский клуб из Одессы. А потом я поехал служить в Венгрию, вскоре перетащил туда Леню Гуско, Ваську Сидорика и Женю Чернышева. Отыграл там четыре года, пока не случилась горбачевская перестройка. Потом вернулся в ЦСКА, но там начались войны внутри клуба, и мне стало как-то неинтересно заниматься гандболом. Ушел работать в спортивный комитет обороны. А затем занялся бизнесом.

— Хочу поговорить о ваших знаменитых соседях по домам номер 28 и 30 по улице Фестивальной. Там жили звезды армейского спорта. Говорят, о таком понятии, как режим, там не слышали…
— Ну а как, если постоянно кто-то откуда-то приезжает? Хоккеисты из Канады, гандболисты из ФРГ, баскетболисты из США, волейболисты еще откуда-то… У меня дома весь хрусталь был побит! Огромное количество, но хоккеистов этим было не испугать. Они пили безбожно, как сапожники. Никто рядом с ними не стоял.
У Фетисова была большая однокомнатная квартира. Где еще кутить, как не у него? Как-то после его очередного возвращения с какого-то турнира собираемся компанией. А Слава как раз купил “Волгу”. И вот, чтобы у него не было соблазна сесть за руль пьяным, жена одного из наших спортсменов стащила ключи. Но они оказались не от машины, а от холодильника.
И Славе уже никто не мог помешать отправиться туда, куда он хотел — к одной из своих подруг. Правда, по дороге он падает на своей “Волге” с моста. Машина всмятку, он невредимый.
Утром искореженную машину ставят к нему под окна, а сам Слава отправляется на тренировку. Я у него потом спрашиваю: “Слушай, как твой организм может безболезненно переносить такую интересную и насыщенную приключениями жизнь?” Он отвечает: “Знаешь, когда выходишь на лед, то через три минуты в этом холоде ты трезвый как стеклышко”.
Он остался нормальным мужиком, даже став министром спорта. При встрече не шарахается. Можно с ним посидеть, поговорить и вспомнить былое. А вот с Третьяком я три года проработал в одном кабинете — в международном отделе Спорткомитета. Занимались организационными вопросами, связанными с проведением Всемирных военных игр. Сидели за одним столом, по сути, ели из одной тарелки. Я еще Владику всегда помогал с билетами в Штаты. Тогда их практически невозможно было купить, а у меня имелись подвязки в “Аэрофлоте”.
Когда он стал великим депутатом, мы как-то встретились в ЦСКА, идем навстречу друг другу. “Владик, привет! Ты чего, не узнал, что ли?” Тот так важно: “Если бы не узнал, то просто мимо прошел бы…” И вот думаю: ну ты больной, что тебе вдруг стало сложно с людьми просто поздороваться? Эта система их так развращает… Может, они боятся, что коллеги по спорту начнут просить о чем-то? Такое, конечно, бывает, но не мой случай.

— Вы оказались предприимчивы.
— Просто надо было чем-то заниматься после спорта. Послушал умных людей и построил ресторан на Ленинградском проспекте. Лет восемнадцать простоял. Назывался по-гандбольному — “7 на 7”.

— Ресторан в лихие девяностые — это непросто.
— Всякое бывало. И драки, и наезды. Фээсбэшники как-то приехали, заказали коньяк, и подавай им хозяина. А я темный парень, похож на южанина. Они такое любят. Удостоверение в лицо и давай рассказывать, как все сложно в этом мире. А я этот ресторан строил сам и за год-два выучил все документы, которые нужны. И знал, что такое чекистский номерок. Вы не в курсе? Рассказываю: это разрешение на постройку заведения. Например, потому, что это не правительственная трасса. А если правительственная, то тебе тоже могут дать такой номерок — мол, это здание проезду правительственных машин не мешает.

— Хитро.
— Такие правила. Но пришедшие ребята были уверены, что чувак, который стоит перед ними, ни о каких номерках не знает. И очень удивились, когда я дал им телефон из их же ведомства, куда надо позвонить и где им все расскажут. Не прокатило здесь, давай прокачивать другую тему. “Мы вообще-то хотели бы вас защищать, а то времена ведь смутные…” Робин Гуды пришли. Опять же не вопрос. “Хорошо, только для начала поговорите с моими друзьями”. — “А кто твои друзья?” — “Солнцевские. Я и сам оттуда”. Силовиков как ветром сдуло.

— Однако.
— Да я блефовал, конечно. Это я умею. А если приходили ребята из немного других структур, то на разговор с ними выдвигал своего компаньона — тяжа, шестикратного чемпиона мира по самбо. Он к тому времени уже отсидел, и потому вид имел довольно приблатненный. Умел находить общий язык с коллегами, которые, как правило, представляли разные виды борьбы, но в основном ее вольный стиль.
Ресторан был неплохой, к нам много спортсменов приходило. Миронович заезжал, когда в Москве бывал. И минских армейцев мы кормили. Кстати, о Спартаке Петровиче. Он мне еще в детстве говорил: “Саша, запомни: на площадке надо игрока не обмануть, а обдурить. Обыграть — показал в одну сторону, а сам ушел в другую”. В свое время я так и сделал. Понял, что пришедший на место мэра Собянин снесет все законные и незаконные постройки. И успел продать ресторан. И действительно его вскоре не стало.

— Интересно, как живет во время карантина, похоже, не самый бедный московский пенсионер?
— Поставил себе цель похудеть на пятнадцать килограммов и уже ее выполнил. Все просто: каждое утро и вечер прогуливаюсь по пять-шесть километров. Убрал из рациона некоторые продукты и не ем после шести вечера. Вес полетел вниз со страшной силой. Я, признаюсь, сброшенными кило горжусь не меньше, чем победой в чемпионате СССР.

— Но сейчас в Москве особенно не разгуляешься.
— Да, если куда-то надо ехать, то необходимо заказывать пропуск на машину и объяснять, куда и зачем тебе нужно. Но пенсионерам, как известно, нужно регулярно ездить к врачу. Я это указываю и каждый день отправляюсь, куда мне надо. Понятно, что стараюсь соблюдать все меры предосторожности — маски и прочее. Но в нашем районе полиции особенно нет, и никто никого не ловит.

— Однако вы нетипичный спортивный пенсионер. Чего скрывать, многие звездные минские армейцы живут сегодня не так, как им это представлялось в молодости.
— Просто я успел что-то сделать. После ресторана построил небольшой бизнес с недвижимостью и как-то кручусь. У меня все есть — семья, новая квартира, машина, дача. А если чего-то не хватает, то возьму из тумбочки.
Я знаю обо всех проблемах, общаюсь с минчанами. Но в Москве многие спортивные ветераны тоже не шикуют. Правда, тут еще олимпийскую пенсию платят — 500 долларов. Для людей неплохое подспорье. Но опять же все от человека зависит. Кто как свою жизнь планировал, к чему стремился, каким видел завтрашний день.

— Ваш завтрашний день когда-то мог быть в минском СКА, начинавшем свою славную историю. Надо было лишь вернуться в родной город. Не жалеете о своем тогдашнем выборе?
— Жалею. Много думал об этом. Но я же молодой пацан был. Некому подсказать. Развестись, бросить все?

— Жену нельзя бросать даже ради гандбола.
— Так я и не бросил. До сих пор с ней живем душа в душу. Так что, считаю, главный выбор в своей жизни я сделал правильно.