Пражская весна. Дана Затопкова: любовь может быть вечной

Еще несколько лет назад их в неизменных спортивных костюмах можно было увидеть на пробежке в Троецком парке, до которого от их дома в Праге рукой подать.
Парк этот устроен, на мой взгляд, довольно странно — бегать в нем из-за наличия посередине ботанического сада, обнесенного со всех сторон забором, можно только вниз и вверх по извилистым и довольно крутым дорожкам. Перепад высот ощущается настолько, что уже через двадцать минут пропадает всякое желание карабкаться в гору. Если Затопек и раньше тренировался на этих трассах, то я вполне могу понять, отчего он всегда бегал с гримасой невыносимой боли на лице.
Впрочем, возможно, я просто выбрал неверный маршрут. Другая трасса, изрядно попетляв по оврагам и лужайкам, вдруг неожиданно выводит меня на полянку, с которой видна вся Прага. Город раскинулся внизу, словно по мановению неизвестного волшебника, в показательном беспорядке разбросавшего разноцветные кубики домов со щедростью по-настоящему богатого человека. Здесь легко дышать и очень приятно делать утреннюю зарядку.
Я даже уверен в том, что Затопковы бывали тут неоднократно: аккуратно растягивались, делали, наверное, уже нехитрые упражнения и всякий раз восторженно замирали, глядя на зрелище набирающего силу солнца над златоглавой Прагой.
Дана теперь не бегает — совершает лишь пешие прогулки. Говорит, что не позволяет здоровье. Наверное, в 84 года это уже трудно, но мне кажется, что она все бы отдала за то время, когда рядом был ее Эмиль и эти политые потом дорожки, которые в молодости давались чемпионам куда как легче, чем на пороге XXI века. Затопек и умер тогда — аккурат в последний год века, принесшего ему славу самого великого атлета страны.
Теперь она живет одна — в доме, где все напоминает об их совместной и славной жизни. Больше всего мне нравится фото на лестнице между первым и вторым этажами. Они молоды, влюблены и, задорно улыбаясь, позируют неизвестному фотографу. Зачем-то он заставил их смотреть вверх — чувствовал, наверное, что делает этот снимок для потомков, нас с вами. Сами не зная того, Дана и Эмиль смотрели в будущее, которое действительно оказалось счастливым, словно история для кино, которое, как всегда, никто так и не успел снять…

— Какой же день у вас с Эмилем был самым счастливым в жизни?
— Это было на Олимпиаде в Хельсинки в 52-м. В тот день мы вместе вышли на старт — я метала копье, а он бежал 10 километров. Причем для финнов эти два вида имеют особую ценность, и хотя в программе они стояли едва ли не в одно время, скандинавы сделали все, чтобы развести их и насладиться каждым в отдельности. Когда Эмиль уже после награждения покидал стадион, мы выходили в сектор.
Он протянул мне свою золотую медаль, и я положила ее в сумку. Как талисман. Откровенно говоря, не рассчитывала на победу — удачей было бы попадание в призеры. Мои главные соперницы — трио советских метательниц — имели очень хорошие результаты, но я установила новый олимпийский рекорд и оказалась на первом месте. Это невероятное счастье — вместе с любимым человеком в один день стать олимпийскими чемпионами.

— Я думал, что назовете день, когда вы познакомились…
— Прекрасно помню тот майский день 1948 года. Тогда в Злине проходили легкоатлетические соревнования. Затопек был офицером — слушателем Военной академии — и уже очень популярным спортсменом. Он тогда побил мировое достижение в беге на 3 километра, а я установила рекорд страны в метании копья. Эмиль подарил мне все свои цветы, которые получил после забега. Сказал: “Ты же ведь тоже рекордсменка!”
На следующий турнир, в Братиславу, он поехал, как сам потом признался, только из-за того, что должна была участвовать в нем и я. На обратном пути подсел ко мне в автобусе, разговорились. Между делом спросил, когда я родилась. Ответила: “19 сентября 1922 года”. Эмиль очень удивился и сказал, чтобы я так не шутила, потому что в этот день родился он. Договорились, что в следующий раз покажем друг другу свидетельства о рождении. Это был неплохой повод для свидания.

— Интересно, кто же из вас на самом деле старше?
— Сей вопрос очень волновал и маму Эмиля. Она считала, что жена непременно должна быть моложе мужа. На нашей свадьбе она спросила у моей мамы, когда я появилась на свет. Та ответила: “Где-то около 7 утра”. — “А мой Эмиль сразу же после полуночи”. Но, если честно, я до сих пор в этом сомневаюсь, ведь у нее было восьмеро детей, и вряд ли она помнила, кто из них в какое время родился…

— Кстати, почему вы не участвовали в Олимпиаде 1948 года, ведь ваш ровесник Затопек привез оттуда золотую и серебряную медали…
— Да я вообще взяла в руки копье только в 46-м. До этого занималась гандболом. В нашем университете открывали отделение копья, и нужно было как-то обозначить конкуренцию среди поступающих. Я метнула на 36 метров, а мировой рекорд тогда был 47, и все подумали, что это не так уж и плохо для первого раза… Меня сразу выставили на уйму турниров, но понятное дело, что в Лондоне Дане делать было еще нечего.
Зато в Мельбурн-56 ехала в статусе фаворита, выиграв чемпионат Европы 1954 года, но заняла в Австралии лишь 4-е место. Такая уж это штука — спорт….
А вы хотите знать, как мы возвращались из Мельбурна? Это была целая эпопея! Все началось с того, что чехословацкая делегация летела на Олимпиаду на французском самолете. Он остался ждать нас на аэродроме. А когда пришла пора отправляться обратно, выяснилось, что транспортное средство пострадало от песка, забившего множество важнейших узлов и механизмов. Требовался ремонт.
И здесь на сцену вышли чешские эмигранты. Они и раньше проявляли повышенный и легко объяснимый интерес к своим соотечественникам, что, понятное дело, мало нравилось руководителям нашей сборной. Так как команда, по существу, уже выселилась из Олимпийской деревни, то, пока не починят самолет, нас пригласили пожить в семьях эмигрантов.
Предложение ввергло начальников в самый настоящий шок. В самом деле, трудно представить реакцию Праги, если бы там узнали, что по окончании Игр сборная преспокойно расселилась по квартирам людей, мягко говоря, мало симпатизировавших коммунистическому режиму. Сколько бы из них потом явилось к самолету?
Поэтому нас очень оперативно в тот же день собрали и куда-то отправили с вещами, не распространяясь, впрочем, о конечном пункте следования. Привезли в порт, как раз к тому причалу, где стоял теплоход “Грузия” — он забирал советских спортсменов. И мы отправились в бесконечное путешествие домой.
Вначале море, затем поездом через весь Советский Союз. Потом погостили в Москве по приглашению Никиты Хрущева. Это была очень содержательная экскурсия по СССР, но многим не понравилась, потому что после Олимпиады скорее хотелось домой, на рождественские праздники. А русские, как всегда, никуда не торопились…

— Вам тоже не понравилось?
— Ну почему же? Очень познавательно. Я как сейчас помню объявления по радиоузлу в поезде: “Уважаемые товарищи! Наш состав прибывает в город Томск. Температура воздуха минус 42 градуса. Пожалуйста, при выходе на перрон надевайте шубы, шапки-ушанки, валенки и меховые рукавицы”. Нас экипировали вышеупомянутыми предметами одежды советские друзья-соперники, так что мы ничего не боялись, даже этих ужасных сибирских морозов.
У нас в этом году сняли фильм, посвященный путешествию 50-летней давности. И даже организовали экспедицию, которая должна будет повторить этот маршрут. Меня тоже звали, но я отказалась. Слишком живы еще воспоминания о томских полустанках.
Впрочем, к чехам в дороге относились замечательно: всю дорогу из Владивостока в Москву в поезде транслировали радиопостановку по книге Гашека “Похождения бравого солдата Швейка”, и часть славы знаменитого писателя в значительной степени перепадала его соотечественникам.

— Да уж в вашей команде, не сомневаюсь, хватало и действующих солдат, вернее, офицеров…
— Вы имеете в виду парней, которых мы называли “быстрый глаз”? О, эти были сразу заметны. Вначале их отчего-то представляли нам как журналистов. Но проявляли эти журналисты интерес не к соревнованиям, а главным образом к тому, о чем мы разговариваем с коллегами из других сборных. “Что он тебе сказал? Ну а ты? А он потом что?” Как ни странно, языков “глаза” не знали. По блату их туда набирали, что ли?
Впрочем, среди них тоже были нормальные ребята. Я знала одного по имени Лала.
Как-то наши спортсмены напились и испачкали красной краской бюст Ленина. По тогдашним временам виновников вышвырнули бы из сборной в одно мгновение, да еще и оштрафовали бы. Лала замял эту историю, а потом помог выехать на зарубежные соревнования атлету, родители которого эмигрировали на Запад. Того не хотели выпускать, ибо не верили, что он вернется на родину. А Лала за него поручился…
С другой стороны, гэбисты сами не были заинтересованы в том, чтобы топить спортсменов. У них ведь свой интерес. Отъездил хорошо десять поездок в соцстраны — получи в качестве премии командировку в западную. Ради этого баланса “быстрые глаза” предпочитали не выносить сор из избы и решать все спорные вопросы в узком кругу.
Хотя я могу рассказать вам историю о том, как один наш легкоатлет переписывался с американцем. Он был военнослужащим и выступал за команду “Дукла”. Когда умер Сталин, парень написал за океан письмо, где не смог не прокомментировать это знаменательное событие: “Слава богу, усатый наконец-то отбросил копыта”. Его выгнали из клуба, и карьера на том закончилась. Все думали, из-за того, что он переписывался с американцем. Но правда стала известна лишь после бархатной революции, тогда же мы узнали, что и среди спортсменов существовало немало тех, кто не только тренировался и выступал на соревнованиях.
В 49-м посадили всю сборную Чехословакии по хоккею. Чемпионов мира обвинили в том, что они собирались эмигрировать. Атлеты получили различные сроки заключения вплоть до пятнадцати лет лишения свободы. На воле остался только капитан команды, который, как потом выяснилось из архивов, и был тем самым “сигнализатором”.

— Наверное, нелегко этим ребятам было потом встречаться с товарищами по команде…
— А они просто не приходили на подобные встречи.

— Интересно, а вас пытались вербовать?
— Эмиль обладал таким характером, что о подобной попытке назавтра узнала бы вся Прага. Он ничего не мог носить в себе. У него было огромное количество друзей и приятелей, с которыми он постоянно советовался, принимая также самое непосредственное участие и в их делах. Нет, я даже не представляю…
А вы знаете, что Эмиль один раз заявил “быстрым глазам”? Как-то он летел на соревнования во Францию и его попросили, чтобы в парижском аэропорту он сосчитал самолеты.

— Серьезное задание…
— Он его воспринял точно так же. Вначале громко расхохотался, а потом пришел в ярость, сказав, что более глупого поручения придумать было нельзя. Самым же плохим для органов оказалось то, что он рассказывал эту историю в городе как анекдот. Но с Эмилем, как и с его языком, ничего не могли сделать. Он являлся витриной чехословацкого спорта…
Впрочем, в 68-м во время пражской весны я всерьез опасалась, что мужа могут бросить в тюрьму. Он поддерживал идеи Дубчека и не стеснялся об этом говорить. Когда мы приехали на Олимпиаду-68, то финны и шведы предлагали нам эмигрировать из страны. Но Эмиль отказался, заявив, что он один из символов этой революции и если выберет для себя теплый уголок, то предаст свой народ.

— Вы его одобряли?
— Конечно, я ведь жена. А жена — как муж. После поражения демократии Эмиля выгнали из армии и он семь лет работал на стройке с лопатой. Но ничего, выжили.

— Солидно… Как по-мужски он поступил, да?
— Да он просто был домоседом и одна только мысль о том, что придется жить в другой стране, где вечером надо будет куда-то идти, а не спокойно сидеть дома и пить сливовицу, повергала его в ужас. На самом деле мы никогда не жалели о том, что остались в Праге.

— Что же ему позволило стать не просто знаменитым, а еще и великим — лучшим атлетом страны прошлого века?
— Он был умным спортсменом. Постоянно думал о том, как усовершенствовать тренировочный процесс, и до всего старался доходить собственной головой, а это, поверьте, дорогого стоит.
Эмиль ввел в занятия стайера интервальную тренировку, чередуя быстрые и относительно спокойные отрезки дистанции. Это помогало ему преодолевать усталость. Он любил повторять, что никогда не обладал талантом, а всего добился благодаря трудолюбию.
Сейчас в это сложно поверить, но профессионально заниматься бегом он начал в 20 лет. До того Эмиль если и бегал, то лишь за покупками в магазин. Когда надо было что-то быстро доставить, обычно это дело поручали именно ему. Вначале в семье, а затем и в армии.
Затопек тренировал не только мышцы, но и внутренние органы. Например, он очень придирчиво следил за тем, как его организм восстанавливался после нагрузок, и умел (что мне чрезвычайно редко удавалось!) вывести свою форму на пик именно в тот день, когда это требовалось.

— Почему Эмиль всегда бежал по дорожке с таким изнеможенным лицом?
— Просто он всегда тренировался на пределе, и даже когда бег только начинался, он готовил себя таким образом к будущим страданиям.

— Владимир Куц умер, не дожив до 50 лет, и многие сочли это следствием той самой интервальной тренировки, придуманной Затопеком…
— Это ерунда. Володя и Эмиль были абсолютно разными людьми, да и спортсменами тоже. Например, Куц очень любил таскать штангу в подготовительный период, вследствие чего обрастал довольно объемными мышцами. Мой же муж считал, что штанга не нужна, и никогда не ходил в атлетический зал.
Если честно, им обоим повезло, что в то время не было такого нашествия темнокожих бегунов — африканцы более адаптированы к длинному бегу, и европейцы в соревновании с ними должны признать свое поражение.
Кроме того, Куц всегда демонстрировал неравнодушие к спиртному — он пил очень много. Я сама не видела, но тому имелось немало свидетелей. Когда я встречалась с советскими товарищами, мы только о нем и говорили. Куц постоянно являлся главной темой разговоров.
После окончания карьеры Володя вел себя не как кумир. У него на фоне алкогольной зависимости выработалось много психологических проблем, из-за этого он даже не мог спать ночью. Семья — а у него были чудесная жена журналистка Рая и ребенок — распалась…
Помимо этого, у Володи имелась проблема, характерная для многих спортсменов, — он слишком много весил, порядка 120 килограммов. А это очень плохо даже для такого тренированного сердца, какое было у него. И в конце концов оно не выдержало всех этих перегрузок…

— А как вы с Эмилем справлялись с проблемой растущего веса?
— Мы делали регулярные пробежки и, кроме того, строили дом. Вначале просто купили участок земли. В 60-х многие спортсмены имели дачи, но нам это абсолютно не нравилось. Как это можно жить на два дома — квартира у нас была недалеко от Вацлавской площади. Мы просто бегали. В те времена здешняя природа напоминала джунгли, зато теперь это один из самых престижных районов города.
Даже обидно, тогда нам предлагали купить два участка, но мы отказались. А ведь могли себя этим обеспечить до конца жизни. Ну да ладно…

— Вы действительно дружили с советскими спортсменами?
— Знаете, у чехов с русскими всегда было два варианта дружбы — официальная и частная. Первая — это когда мы встречались на майских и ноябрьских праздниках, говорили правильные слова на торжественных мероприятиях и все это потом транслировали по телевизору. Нам с Эмилем такая любовь навеки не очень нравилась — там было слишком много показухи.
Но со спортсменами мы очень дружили. И эта дружба длится и по сей день. Переписываемся, кто-то приезжает в гости, как, например, сын Нади Коняевой — моей соперницы в секторе. Да и сейчас с удовольствием при встрече общаюсь с Бубкой, Тер- Ованесяном. Мы слишком похожи по менталитету, и нас тянет друг к другу даже после того, как перестали быть стратегическими партнерами в политике.
Я вспоминаю, как после соревнований в Чехословакии мы поехали дружной компанией на дачу к одному из наших спортсменов и там все вместе шалили на озере. Полный водоем олимпийских чемпионов, каждый из которых норовит облить другого или бросить в него какую-нибудь водоросль. Ну разве можно было представить там каких-то шведов или немцев? Да ни в жизнь…
Мы точно так же, как и ваши, носились по магазинам после соревнований, норовя купить на Западе что-нибудь такое, чего не было у нас. А у нас, смею вас уверить, много чего не хватало…

— Неужели не ругались даже в период пражской весны 68-го?
— На одном из приемов в Мексике мы с мужем оказались как раз напротив Куца. Всячески пытались избежать разговора на эту тему, но Володя начал сам. Почему, спросил, ваши жители в Праге стреляли в советских солдат? И как мы ни старались его в этом переубедить, ничего не получалось. Он лишь закипал и клялся в том, что видел это собственными глазами. Не думаю, что это было правдой — Куц хоть и являлся советским офицером, но явно не бороздил на танках Вацлавскую площадь. Скорее всего, он это услышал где-то в Москве.
— И как же вы вышли из этого разговора?
— Эмиль умел выкручиваться из самых сложных ситуаций. Он обладал великолепным чувством юмора и мог найти его даже там, где было не до шуток.
Вообще он был очень гостеприимным хозяином. Любил угощать гостей вином и непрерывно создавал какие-то коктейли. Любимый — моравский дринк, когда сливовица смешивалась с тоником. Готовил бесчисленное количество сортов кофе и радовался, когда гости нахваливали его кулинарные способности.
Сам в еде был неприхотлив. Очень любил овощи, рыбу, каши. Мяса употреблял очень мало, предпочитал только легко усвояемое — курицу или говядину, естественно, исключительно в вареном виде. Никогда не ел сразу после тренировки — организму в это время нужна только жидкость.
Кстати, очень многие из тех, кто бегает длинные дистанции, имеют проблемы с желудком — все это исключительно из-за неправильного питания. После бега внутренние органы блокированы и “откупоривать” их лучше всего с помощью пива. К тому же оно прекрасно утоляет жажду. В отличие от всяких там кока-коловых напитков, лишь разрушающих стенки желудка.
Эмиль очень тщательно следил за тем, что употребляет в пищу. В то время спортсмены не придавали этому особого значения, и одно из его преимуществ над соперниками именно в этом и состояло. Впрочем, думаю, что и в сегодняшнем спорте со своими мозгами Эмиль достиг бы многого. Он всегда говорил о том, что в любом деле прежде всего важна умная голова.

— Ну, положим, кроме головы, у человека много других жизненно важных органов. Я не раз слышал о том, что длительный бег чрезвычайно плодотворно влияет на потенцию. Вот только непонятно, какую роль здесь играет скорость бега…
— Скажу вам, что над этим Затопек уж точно никогда не задумывался. Не было причин. Вообще, в этом деле у него всегда хватало выдержки. Можно сказать, и по жизни он был стайером. Вы понимаете, что я хочу сказать?

— А то… У нас же ведь одинаковый менталитет…
— В жизни много зависит от сексуального обаяния. Человек прежде всего привлекает своим внешним видом, верно? Тем более спортсмен. Поэтому неудивительно, что новыми секс-символами все чаще становятся атлеты экстракласса. Сейчас это легко — любые более или менее значимые соревнования показывают по телевизору. Это не Олимпиада-52, когда чехи могли слышать о подвигах Затопека только в радиорепортажах. У нас есть прыгунья в длину по фамилии Кашпаркова — красивая девушка с прекрасной фигурой, так вокруг сектора, где она соревнуется, мужчин всегда больше, чем в каком-либо ином месте. И это нормально — так уж устроен человек, что его интересуют не только рекорды, но и красивые люди.
У Эмиля тоже хватало болельщиков, следовавших за ним на соревнования — правда, это были, как правило, мужчины, но и девушкам он нравился, как нравятся все известные и успешные люди. Я считала это абсолютно нормальным и никогда не старалась дать понять окружающим, что я — главная женщина в его жизни. Зачем? Он и сам об этом знал.

— Тогда дайте совет, умная женщина, как счастливо прожить полвека с любимым человеком.
— Не надо ломать друг друга, навязывая кому-то свои привычки. Но у нас они были похожими. Нам всегда нравилась жизнь — даже если она была не очень сладкой. У нас много друзей — они были и остались сейчас. Мы старались быть умеренны во всем — теперь это называют правильным образом жизни. Умеренно питались, никогда не курили. Я вообще не переношу, когда люди сознательно травят свой организм какой-нибудь ерундой. Бегали, совершали ежедневные прогулки по лесу.
И, самое главное, никогда не надоедали друг другу. Я даже сейчас, когда сажусь вечером за стол, разговариваю с ним, рассказываю о событиях дня. Мне не надо, чтобы Эмиль сидел напротив. Я настолько узнала своего мужа за эти более чем 50 лет, что легко могу предположить, что бы он мог мне сказать…