Какие наши годы. Анатолий Парфианович: баскетболист по... недоразумению

Перетолкать, отвоевать у него удобную позицию под щитом казалось проблематично. Он всегда был ненасытен к баскетболу — потому, наверное, и завершил игровую карьеру в рекордные 44 (!) года, так и оставшись непревзойденным центровым суверенного белорусского чемпионата. Добрый, скромный, немногословный. Даже на юбилейное интервью пришлось его “раскалывать”. Правда, в предисловии, еще при выключенном диктофоне, понял, почему. Толе не особо хотелось касаться дня сегодняшнего: с тренерской должности в осиповичском ОЗАА ушел, в другую команду (“Какую — не скажу, чтоб не сглазить”) еще не принят. В общем, угодил в полосу неопределенности…

Мы шли по лезвию бритвы

— В 80-е годы прошлого столетия в чемпионате СССР РТИ считался грозой авторитетов. В то же время вполне мог получить “двадцатник” от аутсайдера.
— Это в ЦСКА у игроков была выработана психология победителей, нам же порой приходилось вибрировать на грани вылета из высшей лиги. Хотя и в лучшие сезоны, когда поднимались на 5-6-е места, могли выдать матч на ура, а в следующем провалиться. Чаще всего очки нам давались с трудом. Помню, в одном из чемпионатов проиграли семь матчей с разницей в одно очко.

— Не везло?
— Не без этого. Но и с психологической устойчивостью наблюдались проблемы. Ведь судьба матчей решалась на последних секундах. Когда мне месяц пришлось “повариться” в ЦСКА, увидел, какую большую роль в команде играл психолог: перед каждой игрой проводил с баскетболистами сеансы.

— Так ЦСКА и без психолога выигрывал бы у всех. Не клуб — национальная сборная Союза.
— Это верно, конкуренция там была сумасшедшая. Честно говоря, даже не понял, зачем меня туда выдернули. Разве для того, чтобы ослабить РТИ.

— А как это произошло?
— Мы с Жедем заканчивали институт, на горизонте маячила армия. Чтобы не увели конкуренты, нас “спрятали” в спортроту. Прошли карантин, но московская разведка вынюхала, и я оказался в распоряжении Вадима Капранова. Но пробыл в ЦСКА только месяц. Хотя мне рисовали приятные перспективы, не особо верилось, что будет именно так. Хотелось вернуться домой: для меня круг друзей, душевный покой значили и до сих пор значат очень многое.
Кстати, в общежитии жил вместе с Куртинайтисом, тоже “забритым” в ЦСКА. Римас наотрез отказался менять клубную прописку, хотя ему предлагали золотые горы, и лишь “отбарабанил” положенный срок. “Зачем мне перебираться в Москву? — говорил он мне. — Кому я интересен в огромном городе? А в Литве я национальный герой. Куда ни зайди — везде узнают и привечают”.
В общем, в ЦСКА поняли, что желания у меня нет, поэтому отпустили, однако напутствовали, чтобы не играл против армейских команд. Конечно, согласился, хотя в душе понимал, что выполнить обещание не в моих силах: не мог же я сказать тренеру, что с ЦСКА играть не стану. Но в Минск удалось вернуться только через месяц — перетянули в киевский СКА. Съездил с командой на турнир в Бухарест. Тоже предлагали остаться, сулили квартиру. У меня тогда, кстати, своей жилплощади не было — жена жила в Гродно. Но я на обещания не купился: знал, что Кравченко-младшего, который играл в Киеве, несколько лет кормили “завтраками” насчет жилплощади.

— И сколько лет отыграл за РТИ?
— Пятнадцать. Мог бы и еще, но после операции на ахилле тренеры посчитали, что мой пенсионный срок пришел. Я же восстановился за полгода, и хотя прыжок ушел, готов был неплохо. В это время нам с Володей Кравченко предложили поехать в Болгарию, в “Лудогорец” из Разграда — мы и согласились. Правда, когда засобирался, вдруг выяснилось, что я не такой уж старый, что необходим РТИ, да и квартиру, которую к тому времени уже получил, оказывается, не отработал. В общем, оформление выездных документов растянулось на долгих три месяца, и все оказалось намного проблематичнее, чем представлялось. Мы ведь с Кравой были первыми среди белорусских баскетболистов, кто уезжал за кордон. Парткомы, месткомы — все взяли на себя. Смешно вспомнить: оформлялись на выезд в командировку как инженеры-микробиологи. Это через полгода плотину прорвало, и уезжать ребятам за рубеж стало намного проще.

— И как игралось в Болгарии?
— Нормально. Хотя болгарский баскетбол более жесткий, я бы даже сказал грубый. Особенно не церемонились с легионерами. Кравченко так и не смог там адаптироваться. Он заводной, а болгары этим и пользовались. Играли против него грязно, били исподтишка, провоцировали, а едва он отвечал, как тут же получал фолы и быстро садился на “банку”. Вроде для болгар мы были братушки, но все равно: в лицо говорили одно, а за спиной — другое. Но это все, как говорится, детали. Позже в Разград приехал Паша Григорьев, поиграли в тандеме с ним. Четыре года в целом оставили хорошие воспоминания. Приглашали остаться, поменять гражданство. Отказался…

— По тону сказанного можно подумать, что ты жалеешь об этом.
— Наверное. Но что сделано, то сделано.

Играл, пока коленки не стерлись

— После возвращения с легионерских хлебов ты поиграл еще в суверенном чемпионате Беларуси.
— Уровень, конечно, был слабоватый. Но для ветерана — в самый раз.

— Неужели к тому времени не наигрался?
— С одной стороны, действительно, хотелось еще “попылить”, а с другой — жизнь была какой-то неустроенной, перспективы туманными, и приработок, хотя и небольшой, был для семьи совсем не лишним.

— Помнится, в интервью “Прессболу” ты говорил, что будешь играть, пока коленки не сотрутся. В сорок четыре это случилось?
— Силы еще имелись. Но пора уже было заканчивать. Строил планы: хотелось попробовать себя в бизнесе, в тренерской работе. С первым, правда, вышел облом.

— Тренерская работа не пугала?
— А чего бояться, если я начал работать с молодежью еще в начале 80-х.

— ?
— Когда еще сам играл в РТИ, пригласили в университет потренировать студентов. Почти шесть лет этим занимался — нравилось.

— Знаю, что после окончания прошлого сезона ты ушел из ОЗАА, где ассистировал Николаю Бузлякову. Почему?
— Извини, но я не хотел бы касаться этой темы. Правду не скажу, а врать не хочется.

— Ну, ладно. Ушел хоть с чувством выполненного долга — команда завоевала бронзовые медали.
— Я тоже был уверен, что это — достижение для коллектива из маленького городка. Но кое-кто из местных начальников, представь, укорял нас с Колей за то, что не выиграли первое место. Но как можно требовать подобное, не вкладывая в команду необходимые средства? Вообще, она держится только на благожелательном отношении директора завода. Пошлют Шуранкова на повышение, и баскетбол в Осиповичах может тут же зачахнуть.

— Мне ОЗАА чем-то напоминает “Автозаводец” Александра Тониева в ту пору, когда ты выступал за него. Тоже заглавные роли играли ветераны.
— Отличие есть, и весьма существенное. В той команде у нас были ярко выраженные лидеры. Сзади игрой руководил Сатыров. Попробуй побеги не туда, куда сказал Саня! Молодым доставалось от него по полной программе. Впереди я старался стянуть на себя соперников и сделать сброс свободному партнеру. Помнишь, играл у нас Шпадарук. Все, что умел делать, это бросать. Даже не глядя, я знал, что он занимает определенную позицию, и спокойно пасовал туда. А Дима швырял. Забивал по 20-30 очков, ходил в лидерах среди бомбардиров. А вот в ОЗАА у него ничего не выходит. Нет человека, который выкладывал бы ему мячи на тарелочке с голубой каемочкой.

— Бронзу ОЗАА вырвал на характере — в заключительном, пятом, матче плей-офф, да еще в Витебске.
— А год назад все было с точностью до наоборот. ОЗАА — своеобразная команда. Перед каждой игрой ломали с Бузляковым головы: кто же сегодня выстрелит? Беда в том, что в составе нет стабильных баскетболистов, способных несколько матчей провести на высоком уровне. За удачной игрой почти у каждого неизменно следует провал.

Каждой звезде — свой рецепт

— Вернемся в твое славное прошлое. Скажи, каково было с ростом 204 сантиметра сражаться под кольцом с такими гигантами, как Сабонис, Ткаченко, Белостенный?
— О, это целая эпопея! Перед каждой встречей вместе с тренером разрабатывали план, как нейтрализовать того или другого игрока. Когда Сабонис был молодым и зеленым, проблем с ним в защите у меня не возникало. С годами, когда заматерел, стало ох как тяжело. Он ведь все мог: и пас изумительный отдать, и обыграть, и бросить. А все потому, что в детском возрасте поиграл на разных позициях, получил разноплановую подготовку. Против Сабаса строили тактику так: я встречал его, а Толя Якубенко страховал. Один на один с ним сражаться было невозможно. Против Ткаченко действовал по-другому. Необходимо было толкаться, пихаться, но ни в коем случае не дать получить мяч в зоне. Иначе — пиши пропало. Белостенный действовал наглее, не чурался врезать локтем в лицо. Вот Сизоненко — добрейшей души человек. Вечно просил перед игрой: “Ребята, только не бейте меня”. Что сделаешь, если у него рост 237 сантиметров. Пока прибежит трусцой на нашу половину, команда гоняет мяч, потом главное — отдать ему верхом. И здесь прыгай не прыгай, бесполезно. Интересно было соперничать с Панкрашкиным, светлая ему память. Тоже приятнейший был человек. Прыгал Витя чуть-чуть, но зато орудовал длиннющими руками, как щупальцами. Против него можно было атаковать только с дистанции, иначе “горшок” обеспечен.

— Почти все из названных тобой игроков — олимпийские чемпионы, достигли в баскетболе всех мыслимых вершин. Никогда не думал о том, что твоя карьера могла сложиться иначе, если бы, скажем, остался в ЦСКА и появился шанс заявить о себе в сборной СССР?
— Да что ты, с таким ростом среди центровых у меня не было шансов.

— Почему же тренеры не пробовали тебя на позиции четвертого номера?
— Во-первых, в РТИ традиционно не было высоких центров. Во-вторых, моя техническая оснащенность оставляла желать лучшего. Я ведь в баскетбол пришел очень поздно — в пятнадцать лет. Поэтому, когда через два года попал в дубль РТИ, за душой ни техники, ни тактики не было. Только огромное желание играть. Бросок не очень шел, так мне тренеры толковали: “Зачем бросать со средней дистанции, научись забивать с метра-двух”. Вот я и лез в пекло под кольцо.

— Сито дубля прошел быстро?
— Тогда конкуренция в РТИ была огромной. Когда в 1974 году я пришел в команду, там уже играли Уткин, Радюк, Беликов, братья Кравченко. Так что за место под солнцем приходилось биться на каждой тренировке. А их было по три в день. Кстати, в команду ИФК попасть оказалось не намного легче. На ее тренировки собиралось по тридцать человек, зал перегораживали на две половины. Нынешняя молодежь это, наверное, даже представить не может.

— Огульно всех хаять, может, и не стоит. Взять, к примеру, Веремеенко — первого белоруса, выбранного на драфте НБА.
— Володя, конечно, молодец. Я прекрасно знаю его отца, думаю, целеустремленность ему передалась по наследству. Его батя, Веремеенко-старший, с ростом 198 играл центровым. Пахарь, каких поискать. А как толкался под щитом! У него и кличка была соответствующая — Железный.

— Как думаешь, Веремеенко стоит сразу ехать в “Вашингтон”, если позовут, или обтереться в Европе?
— Как здесь посоветуешь? Палка о двух концах. Заманчиво попробовать — все-таки НБА. Но ведь там такие зубры, что очень быстро могут сломать парня, даже не физически, а психологически. Сидеть на “банке” ведь тоже интереса мало. Решать самому Володе.

Учитесь характеру у ветеранов

— За ветеранов играешь по- прежнему?
— В последнее время реже — болячки замучили. Большой спорт ведь не прибавляет здоровья, а, наоборот, отнимает. Вот и приходится лечить то колени, то позвоночник. А до этого играл регулярно. В прошлом году ездили в Одессу, выиграли турнир. Подрались.

— Как это?
— Самым натуральным образом. Одесситам очень не хотелось впервые проиграть турнир, вот и стали делать подлости. Сланевский не выдержал, проучил. Помахались немного. У нас удалили Серегу, у них — двоих. Игра веселой получилась: мы заканчивали ее вчетвером, но победу не упустили.

— Ну, вы как пацаны.
— Напротив. Молодежь нынче какая-то инертная, нет огня в глазах, азарта. Нас как приучили когда-то биться за каждый мяч, так до сих пор и играем. Вон Вите Гузику уже под шестьдесят, а до сих пор за мячом бросается на пол, злится, когда что-нибудь не получается. Ветераны костями за победу ложатся. Иной раз и поругаемся, руками помашем, но после тренировки — мир и согласие, все по-прежнему друзья.

— Ты говоришь, что поздно пришел в баскетбол. Чем же занимался раньше?
— О, список получится внушительный. Вольной и классической борьбой, плаванием, футболом, хоккеем, волейболом… У пацанов ведь как было заведено: куда компания, туда и ты. Однажды кто-то предложил записаться в велосипедную секцию. Вот и отправился с приятелями крутить педали, но не дошел.

— Что так?
— В велосекцию надо было попасть через спортивный зал, а в это время там играли баскетбольные команды Кацмана и Тониева. Евгений Борисович меня и взял в оборот. “Ты куда?” — “На вело”. — “Какое вело?! Чтобы такого-то числа был у меня на тренировке”.

— Наверное, тренер среагировал на твой рост?
— Да, он у меня тогда был 193 сантиметра.

— И как ты ответил на подобную бесцеремонность Кацмана?
— Нормально. Он ведь еще добавил, что, мол, если не понравится, сразу уйдешь. Мне понравилось. И пошло-поехало. Так что можно сказать, что я баскетболист по недоразумению: шел в одно место — попал в другое. А Евгения Борисовича считаю вторым отцом. Все проблемы решал с ним. Поступать ли в техникум, институт… Огромное ему спасибо, что наставил на путь истинный.

— Говорят, человек счастлив тогда, когда соответствует своему возрасту — по здоровью, восприятию мира.
— Тело стареет, а душа, как и двадцать лет назад, — ничего не поменялось. Здоровья, конечно, хотелось бы побольше. Но, в любом случае, работать хочется. А это — главное.