Когда начальники были большими. Тимофеича больше нет

В моей памяти Тимофеич останется не только большим руководителем — 18 лет на посту второго лица в белорусском спорте дорогого стоят, — но и настоящим мужиком. Со своей почти лордовской внешностью (Откуда? Вышел ведь из народа!), очками в роговой оправе и непременной сигаретой в руке. Но мужик — это не социальное происхождение, а характер.
Однажды он рассказывал мне, как в молодости, будучи еще солдатом, защищал девчонку от каких-то мерзавцев. Тимофеич наматывал на свой по-прежнему немаленький еще кулак виртуальный ремень с краснозвездной бляхой и с шумом рассекал воздух. Мол, вначале так, а потом еще эдак. “Знаешь, какой я здоровый тогда был? Гири толкал так, что пыль столбом стояла!” И через небольшую паузу добавил с сожалением: “Сейчас бы я уже в драку не полез — не тот возраст…”
Что такое груз прожитых лет? Наверное, в полной мере ощутить его можно лишь тогда, когда твое пребывание на земле перевалит за шестой десяток. Когда все, чего ради ты появился на свет, уже сделал: построил дом, вырастил сына, посадил деревья. И карьера вполне удалась. Когда после заслуженного ухода на пенсию тебе не шепчут в след: “Ну наконец-то”, а повторяют: “Жаль, нормальный мужик…”
Чего надо человеку после шестидесяти? Наверное, остаться полезным. Этот возраст — как лакмусовая бумажка. Теперь-то после сложения министерских полномочий насильно любить себя никого не заставишь. И относиться к тебе будут именно так, как заслужил за предыдущую жизнь, где были кабинет, служебная “Волга” и ложа во Дворце спорта. Но почему-то мимо одних проходят как мимо стены, а к другим спешат с протянутой рукой. “Рады приветствовать, Николай Тимофеич!”
“Прессбол” всегда приветствовал Тимофеича, причем не только как толкового начальника — даже после схода с номенклатурной лестницы на общественную ниву в должности зампреда Паралимпийского комитета Заичков не утратил навыки и талант руководителя, способного, не прячась за спины, самостоятельно решать любые вопросы, — но и как одного из своих родителей. Наша газета родилась во времена СССР, когда без партийной визы не печатался даже трамвайный талон, не говоря уже о независимом периодическом издании. Согласно заявленной спортивной тематике, для получения желанного индекса “Прессболу” требовалось разрешение соответствующего Госкомитета. И Тимофеич оказался единственным человеком, кто, обладая правом вожделенной подписи, не отфутболил, а взял на себя всю полноту ответственности. Трудно сказать, мог ли родиться “Прессбол” позже, когда как грибы после дождя на перестроечной почве появились десятки других газет. Но именно в тот час и при тех обстоятельствах пересеклись идея и энергетика журналистов-энтузиастов с совестью и порядочностью уважаемого руководителя.
Еще он удивил меня после афинской Паралимпиады. В греческой столице все было хорошо: медальный дождь лился на нашу сборную с невиданной силой, едва ли не каждый, кто уходил на вечерние финалы, возвращался в белорусский олимпийский дом с медалью. Тимофеич — руководитель делегации — светился как начищенный пятак. С чувством целовал каждого чемпиона и призера, а затем уходил курить на балкон. Конечно, термоядерная сигарета мало стыковалась с неписаными правилами олимпийского движения — облачен-то он был практически круглосуточно, как и все, в форму национальной сборной, но проходящие мимо иностранцы быстро привыкли к мужчине представительной наружности, смотревшего на окружающий мир, как мне казалось, несколько скептично и в то же время торжествующе. Мол, и не такое видали… Или, врешь — не проведешь!.
“Провели” уже потом, дома. И Тимофеич, поднаторевший, казалось бы, в бумажных войнах самого высокого масштаба, казнил больше других именно себя. “Ну как я буду смотреть ребятам и тренерам в глаза, когда составленные нами наградные списки начисто переписали, перевернув все с ног на голову? Ведь для них сейчас “страна” — это мы с Шепелем (председатель Паралимпийского комитета, пятикратный чемпион Игр. — “ПБ”. ), а не какие-то там клерки из министерства, умеющие в любой проход без мыла!”
Он бушевал, не стесняясь в выражениях, кричал на кого-то в телефонную трубку, а потом решительно сорвал табличку с двери своего кабинета, написав перед этим заявление об уходе. И ушел! Громко, чтобы услышали на улице Кирова, хлопнув той самой дверью. Последний раз я видел такие красивые поступки лишь в кино, но как раз оно-то от реальной жизни очень даже отличается…
Вернулся Тимофеич тихо и незаметно, потому что все его соратники остались в Паралимпийском комитете — самой маленькой, наверное, по составу и размеру арендуемого кабинета спортивной организации страны, но точно наиболее толковой, где каждый человек на счету.
Потом был Турин. Каждый день он терпеливо проводил в карабкающемся по горной трассе автомобиле по пять часов. Потом делился, попыхивая сигаретой, возле стартового городка лыжников: “Слушай, мне уже здоровья не хватает эти перепады переносить, а нашим ведь еще и бегать надо”. Следует полагать, свою физическую форму Заичков по-прежнему оценивал как неплохую, хотя врачи настоятельно советовали ему избавиться от пагубных в таком возрасте привычек.
Но разве же Тимофеич послушает… Я видел в телепередачах многих старичков бодрого вида, с энтузиазмом рассказывающих о ежедневных кашеманных диетах, с помощью которых им удалось дотянуть до 90 с гаком.
Не думаю, что Тимофеича прельщали лавры долгожителя. Да и не умел он мерить эмоции, чувства и простые человеческие радости с помощью медицинской мензурки. Жить так жить…
Он был одним из самых совестливых и прямых людей среди руководителей белорусского спорта. Сегодня совести и прямоты наверху стало гораздо меньше…