Надежда Пекина. Любовь Черкашина: в стиле "Динамо"

Эх, Вася… Впрочем, есть тебе одно оправдание: в детстве наша Люба звезд с небес не хватала. Как любят повторять ее самокритичные подруги по столичному динамовскому залу: “Ничто, никто и звать никак…” Никакого преувеличения здесь нет. Лера Курильская, например, всегда ходила в примах и вряд ли раньше обращала внимание на брестскую девочку, которая ничем от других не отличалась и наверняка скакала до потолка, попав в юношескую сборную страны в групповых. А сейчас в их очном и заочном соревновании Люба набирает вистов куда больше…
И даже не потому, что расцвела чуть позже, заставив всех с удивлением узнавать во вчерашнем середнячке перспективного лидера. Черкашина продемонстрировала именно то, что нравится тренерам в спортсменах более всего — упорство, редкостное трудолюбие и командный дух, позволивший позавчера минскому “Динамо” в составе Жукова — Черкашина — Иванкова взять бронзу на командном чемпионате мира. И те радовались произошедшей с Любой метаморфозе вместе с ней, ибо ничего не бывает приятнее для тренера, нежели практическое торжество его собственной правоты.
Теперь можно повторять всем следующим поколениям девочек-тростиночек: “Знаете Черкашину? Так вот всем, чего она достигла в жизни, Люба обязана исключительно собственному труду. И если будете работать так, как Любаша, то добьетесь того же!”
Стереотип, скучная поучалка, которую мы слышим по всякому поводу и без оного? Но что поделать, наша жизнь построена на констатациях общеизвестных фактов. Люба ведь тоже их невольная жертва — из тщательно подобранных для школьной программы произведений в душу ей запал отчего-то не самый выдающийся писатель Борис Полевой, известный главным образом благодаря “Повести о настоящем человеке”.
Ползущий по лесу в режиме вечного двигателя летчик Маресьев не человек, а скала, — такую книжку вполне можно держать под подушкой девочке, для которой художественная гимнастика точно такая же дорога к главной цели. Бороться, искать, найти и не сломаться.
У нее есть еще одна любимая книжка — “Сердце на ладони”, о хирургах. Прочитав ее несколько лет назад, Люба решила посвятить себя именно этой гуманной профессии.
Но где это видано, чтобы выходец из художественной гимнастики в будущем стал врачом? Ох, как хочется нам, чтобы именно у Любы это получилось… Чтобы работать она пошла в институт травматологии и выросла в эдакую отечественную Зою Миронову, только, конечно, лучше… Никто почему-то в этом светлом пути не сомневается.
Кроме самой Любы. “Знаешь, я недавно решила, что не буду никаким врачом. Вернее, никаким не хочу быть, а чтобы стать хорошим, следует много работать еще во время учебы. Не для спортсменов это: как можно учиться между тренировками — с полвторого до полчетвертого, что ли? Надо реально смотреть на вещи…”
Ох уж этот реализм! Когда-то тренер национальной сборной в групповых упражнениях Татьяна Ненашева сказала, что любимый возраст ее учениц — до 18, когда у девчонок горят глаза и они готовы ввязаться в любую работу, не считая ценность получаемых при этом дивидендов. А после — все, как в жизни. Потому так печальны глаза Татьяны Евгеньевны на тренировках олимпийских составов…
Люба от души болела за команду Ненашевой на чемпионате мира в Баку в 2005-м. У меня до сих пор в ушах стоит ее душераздирающий крик, на который, кажется, обернулся даже товарищ Алиев-младший с огромного плаката, висевшего на стене Дворца спорта имени товарища Алиева-старшего: “Дзяўчаты, вы лепшыя!” Почему-то Люба кричала на белорусском, следует полагать, для поднятия национального духа спортсменок. А затем, когда те взошли на бронзовую ступеньку пьедестала, неожиданно для себя расплакалась.
Уметь радоваться за других до слез — редкое качество. Как и способность относиться к другим так, как хочешь, чтобы относились к тебе. “Я хочу, чтобы находящимся вокруг меня людям было хорошо. И помогаю им, чем могу. Хотя иногда себя за это проклинаю, когда берусь за вещи, которые другие могли бы сделать запросто, но почему-то не делают.
А еще никогда не пройду мимо маленькой девочки, спрашивающей совета. Просто слишком хорошо помню себя на ее месте, когда те, кто постарше, не то чтобы полностью игнорировали, но отвечали сквозь зубы, мол, отвяжись ты, малявка, поскорее. Так неловко себя в это время чувствуешь… Я всегда все расскажу и буду рада, что оказалась кому-то полезной”.
“Как можно охарактеризовать Любу? — на секунду задумавшись, переспрашивает у меня одна наша знаменитая гимнастка, не так давно закончившая карьеру. — Она — настоящая”. “Черкашина — прямая и честная, всегда говорит то, что думает, ни перед чем и ни перед кем не отступает. Всегда приходит на помощь и никогда не забывает друзей”, — вторит ей другая гимнастка, уже из сегодняшних. А третья добавляет: “У Любы со всеми хорошие отношения. Ее все любят: и девочки, и тренеры — это настолько редко встречается, что не знаю, бывало ли что-то подобное раньше”. И ведь на самом деле, наша героиня по силе обаяния не уступает самой Кабаевой. Эх, если бы еще так выступала…
Этим я наступаю Любе на больную мозоль. Она нетерпеливо разминает свои вечно холодные ладошки (“Врачи в диспансере говорят, чтобы на анализ к ним больше не приходила — не могут смотреть, как из меня кровь буквально по капельке выжимается”). Наши лучшие из лучших проигрывают таким же из России. “У них выбор людей больше…” Нет, Любаша, этого мало… “Я всегда показываю максимум той сложности, что могу…” Но у них все равно больше получается… Зачем я привязываюсь к вещам, которые кажутся незыблемыми и устоявшимися? Ведь, по большому счету, они всех устраивают. Мы тоже иногда в призерах. А если конкуренты ошибутся, а белорусы нет, то можем и выше.
Как там говорил один знаменитый епископ? “Главное не победа, а участие”. Маленькая страна. Небольшие амбиции, да вдобавок еще и пресловутый “памяркоўны” характер…
Да, забыл сказать — лицо у нашей спортсменки героическое. Происхождение шрамика возле правого глаза датируется еще детсадовской порой.
“В группе был кусачий мальчик. Кусал всех, и я, которой, разумеется, больше всех было надо, погналась за ним, чтобы отомстить за народ. На бегу вспоминаю слова воспитательницы: “Дети, вы между рядов не носитесь. У стульчиков острые углы, поскользнетесь — будет очень больно”. И тут я раз — прямиком на этот стульчик. Зашивать рану не стали, приклеили пластырь. Маме позвонили, она примчалась, а у меня, как назло, кровь пошла из-под пластыря. Она тихонько по стеночке и сползла на пол — уж больно ее эта картина впечатлила…”
Шрамик у Любы так и остался — как свидетельство вечной погони за торжеством справедливости. Или стремлением самоутверждения пусть даже в собственных глазах. “Если уж чем-то занимаешься, то надо делать это хорошо. А желательно вообще постараться лучше всех”.
Как же постараться, если правила написаны не нами, и уж по ним-то мы точно выиграть не сможем? “Значит, надо переписать. Добиться, чтобы приняли наши”, — она не утверждает это, а вопросительно смотрит на меня, как студент на зачете. Пятерка тебе, Люба, или десятка, не знаю, как там сейчас. Я и сам часто думаю над этим вопросом применительно, разумеется, не только к художественной гимнастике. Как же мы привыкли везде проигрывать…
Героев всегда мало, а в нашей стране, сдается, их особенно не хватает. “Памяркоўны” менталитет здесь дает трещину, и потому отважных лидеров приходится по очереди завозить из Америки. Они знают что-то такое, чего не знаем мы, а может, просто своим не позволяют того, что дозволено другим? Возможно, и рады бы дозволить, но мало кому это нужно…
Все дело в мозгах: если там есть свобода, то человек способен на нестандартные поступки, за которые поначалу бьют, а затем уже возводят на постамент.
“Жизнь кажется нам прекрасной потому, что мы живем на коленях” — эта фраза кого-то из великих понравилась Черкашиной так, что она решила занести ее в свой дневник. Люба свободна — в ее голове все устроено правильно. И в этом ее и наш шанс. Главное, чтобы не изменила себе, не сбилась на путь, который кажется легче, и не стала такой же, как все. Но вроде не должна… Мне нравится то, что любимая спортсменка у Любы — ее землячка Юля Нестеренко.
“Мы вообще-то близко не знакомы. Один раз были на приеме в Брестском облисполкоме. Юля выглядела там какой-то уставшей. Видимо, не все клеилось. Но я знаю: она очень солнечный человек. Есть спортсмены, и таких, наверное, большинство, которые выступают исключительно для себя. Наверное, это нормально, однако мне больше нравятся другие, оставляющие после себя эпоху. Даже не достижениями, а тем, какими они были.
Я безумно болела за Юлю на чемпионате Европы. Держала за нее пальцы, как и в Афинах. Она тогда на старте немножко споткнулась и все равно всех обогнала. А еще мне один негр понравился, не помню уже, на какой дистанции. Неспешно начав, потом так накатил на финиш — никто не понял, откуда взялся…
Мне кажется, нам тоже так надо. Вроде бы никто не ждет: дескать, чего там взять с этих толерантных белорусов. А мы р-раз — и на первом месте. Все в шоке, и никто не знает, почему… Одни мы, но мы никому не скажем, потому что это наша государственная тайна. Ну скажи, классно?”
Скажу. Только тайну я, как человек с большим житейским опытом, обзову национальной идеей. Той, за которую безуспешно борются многочисленные идеологические работники, объясняющие простому народу очередной курс очередной Коммунистической партии. А ведь все так просто — нужно лишь изменить критерии и не делить мозги на благонадежные и не очень, но сколько же посредственностей мы тогда потеряем…
Впрочем, Любе сейчас не до политики. Да и мне, собственно, тоже. Тем более что бойцы на обоих полюсах кажутся удивительно похожими друг на друга. Везде наблюдается кризис жанра и творческой фантазии. А мы говорим о человеке, у которого с этим всегда полный порядок. О Ненашевой.
“Татьяна Евгеньевна — удивительная. Она такое умеет… Я получаю полную релаксацию, когда вижу ее номер с юбкой, в которой танцуют четыре наши девчонки, — это просто фантастика. Можно смотреть бесконечно. У Ненашевой столько идей, что хватит на 150 человек. Вероятно, и больше… Татьяна Евгеньевна очень интересная: с одной стороны, вроде бы и открытая, а с другой — не очень. Хотя я сама такая же. Но об этом мало кто знает…”
Мне, выходит, повезло. В ее душе играют две мелодии. Бьяджо Антоначчи — грустный итальянец с гитарой — для всех. “Когда слышу эту песню, кажется, я лечу. Вижу землю с высоты птичьего полета и смеюсь. Или плачу, не знаю точно. Внизу — Беларусь. Ноябрь 2006 года. Зал “Динамо” — все тренируются, готовясь к очередному турниру. Устают. Обижаются друг на друга и снова тренируются. И бог знает, сколько еще будет этих турниров и чемпионатов впереди. И поедут туда совсем другие люди, другие тренеры. Кто? Загадка… Но все это будет потом, а пока мы здесь и сейчас, и момент этот, возможно, лучший в нашей жизни, уже никогда не повторится. И от этого на душе какая-то сладкая грусть… Такая вот у меня возникает с этой мелодией ассоциация. А у тебя какая?”
У меня “Прессбол”, в числе многих других прогрессивных организаций, наконец-то переселяется в эффектное здание напротив Дворца Республики, и нам уже не надо ездить черти куда на обед. Не та, конечно, фантазия, попроще, но ведь и возраст у нас разный. С годами в глазах все как-то меньше романтизма остается.
А в Любиных — на радость, наверное, Ненашевой и Лепарской, — по-прежнему огонь и задорный блеск. В них стреляют петарды, кружатся в разноцветных купальниках гимнастки и каждый день радостно пробивается в окно ее общежития вместе с солнечными лучами и запахом сосновой смолы.
А поздним вечером, когда в лесу зажигаются фонари и он погружается в ночную дремоту, Любашин плеер уносит свою хозяйку в другой мир. “I think of you” — удивительно красивая песня, как вторая часть нашей Любаши, о которой она не расскажет никому.
Люба встретит его и узнает, верю, безошибочно по только одной ей известной примете. И в этом будет ее приз, что гораздо важнее олимпийской медали, которую, так и быть, согласно концепции нашей национальной идеи, мы пока (на два без малого годика) оставим другим…