Приплыли

В самом “Олимпийце” и показывали, и рассказывали. Но не обо всем. Так, многочисленных зрителей очень всполошил черный дипломат, бесхозно стоявший в трибунном проходе. Болельщики все дальше отсаживались от него, пока ситуацию не разрядил матерый охранник. После нескольких стандартных вопросов — “чей чемоданчик?”, “что в нем?”, “кто оставил?” — секьюрити навернул вокруг предмета изысканий несколько кругов и тихонько пнул его ногой. Кейс вальяжно повалился на пол. И тишина. Не звякнула даже посуда, которой в сей стандартный формат входит аккурат пять бутылок. “Это не бомба”, — с удовлетворением резюмировал охранник. И отправился восвояси…

Наши корреспонденты пронесли в могилевский “Олимпиец” не бомбу, не кейс, но чемодан фотоаппаратуры (ее наличие, кстати, никто не проверил) и командировочные удостоверения, от которых персонал арены шарахался, как от оружия массового поражения в виде радиоактивной бумажки. Найти печать для отметки командировки оказалось куда сложнее, нежели приехать в сам Могилев: то штамп неведомо где, то дверь закрыта, то бухгалтера нет, то пущать не велено — все меры предосторожности. Памятуя армейскую истину: подальше от начальства — поближе к кухне, журналисты ретировались из приемной в буфет, где их радушно встретила завпроизводством. Отвлекшись от дела и вытерев руки о подол, тетушка любезно шлепнула все необходимые штампы. Теперь уже наша бухгалтерия артачится, спрашивает: вы на гандбол или в ресторан ездили?

А вот в Лондоне радиоактивный полоний-210, ставший причиной смерти бывшего сотрудника ФСБ Александра Литвиненко, обнаружили не только в кафе и офисах, но и на стадионе английского “Арсенала”, где и наш Александр Глеб выступает. Причем гораздо лучше, чем в национальной сборной. Ее главком Юрий Пунтус на “Прямой линии” с читателями “ПБ” намекнул, что в Англии все на чистом молоке, а мы тут на радиоактивном. И заодно раскрыл, что по первому образованию он инженер-механик машин и механизмов деревообрабатывающей и лесной промышленности. Издалека зашел…

Кстати, отец нашего “дважды второго лучшего хоккеиста Беларуси” Михаила Грабовского тоже был инженером. И по этой линии работал в немецком Потсдаме, где у него и родился сын. Но это известно далеко не всем, потому канадские источники в визитке хоккеиста пишут незамысловато: Потсдам, Беларусь. Мы же за внешнюю и внутреннюю схожесть нарекли Грабовского белорусским Есениным. Как-то упустили, что отца его зовут Юрием. То бишь сын — Михаил Юрьевич. Ну и какой он после этого Есенин? Лермонтов! Тщательнее конспирироваться надо…