Фигура. Антанас Сирейка: добрый тренер 007

Рулевой одного из лидеров российского чемпионата — литовец Антанас СИРЕЙКА хотя и не участвует в успешных бомбардировках чужих колец, но неизменно попадает в кадр, и я не нахожу в нем принципиальных отличий от мускулистого героя Даниэля Крейга. Атлетичен он ни в коем случае не менее, ростом выше, на порядок спокойнее, вероятно, благодаря прибалтийскому происхождению. Да и фейс- контроль у создателей легендарного сериала Антанас прошел бы без проблем: такие мужчины нравятся женщинам. Болельщикам, следует полагать, тоже: спокойный Сирейка приятно контрастирует с большинством более нервных коллег и, кажется, знает нечто такое, что другим недоступно. Во всяком случае, именно он, единственный из тренеров послесоветского времени, привел родную сборную к титулу лучшей команды планеты. А недавно невозмутимо спас, казалось бы, полностью проигранный матч против мадридского “Реала” в Кубке УЛЕБ.

— Думаю, процентов 95 зрителей не сомневались в поражении казанцев, слишком уж большим был отрыв в очках от испанского гранда. А что чувствовали вы в последнюю минуту матча?
— Верил в победу. Все время думал — и в раздевалке, и на скамейке, — какими словами можно затронуть ребят, чтобы они показали максимум того, на что способны в этот момент.
Я начал настраиваться на матч еще накануне. Поговорил с женой по телефону, делаю это чаще, чем с сыном, однако на сей раз он подошел к трубке, пожелал спокойной ночи и сказал слова, от которых (родители меня поймут) что-то кольнуло в груди: “Папа, постарайся завтра выиграть”. В конце встречи я вспомнил его напутствие и подумал о том, что мы все-таки обязаны победить.

— Тренер всегда должен быть эдаким суперменом, уверенным в собственных силах?
— Если перед игрой пальцы вытянутой руки дрожат, необходимо приложить дополнительное усилие, чтобы никто не сомневался в моей твердости. Прежде всего требуется зарядить уверенностью самого себя. Рассказывая предполагаемый сценарий развития поединка, сознательно его упрощаю: мол, если мы сделаем это и это, сопернику не останется ничего другого, как выбросить белый флаг. Хотя прекрасно знаю, легкой прогулки никогда не получается.

— Говорят, в Литве вы слыли более спокойным тренером, нежели сейчас.
— Думаю, все дело в школе — на моей родине больше знают о баскетболе. Вальдас Хомичус сразу сказал: “Если не будешь кричать, игроки ничего не станут делать”. — “Почему?” — “Ну, так уж они устроены…” Меня удивляет, когда у профессионалов отсутствуют навыки поведения в определенных игровых ситуациях, они ведь закладываются еще в детско-юношеской школе.
В России я уяснил, что лучший путь убеждения — это разговор на повышенных тонах. Конечно, это не мой стиль, но иначе тебя здесь просто не поймут.

— А ведь в УНИКСе играют представители разных национальностей…
— Американцы привыкли к индивидуальной игре, и им нужны комбинации из двух ходов. Третий они уже не воспринимают. Кливз хотя и кивает согласно головой, тем не менее ему трудно приспособиться к такой тактике. Поэтому стараюсь не загонять его в свою схему, а нахожу разумный компромисс между его лучшими качествами и стратегией игры всей пятерки. Мы наигрываем более короткие комбинации, и по тому, как Матин прибавляет в каждом матче, вижу: идем по правильному пути. Думаю, и сам Кливз доволен тем, что я не ломаю его, делая из американца литовца.

— А разве янки можно сломать? Мне кажется, они всегда будут считать, что уж в баскетболе разбираются лучше любого европейца.
— Эту непонятную мне уверенность у них не вытравить, хотя история знает немало примеров, когда самые звездные составы сборной США терпели поражения.
Сейчас такого нет: “Дайте мне мяч, и я все сделаю”. Есть люди и поумнее, да и баскетбол изменился… Американцев надо немного опускать на землю, чтобы не считали себя великими.
Теперь о белорусах. В УНИКСе он только один и похож на литовца. Егор очень интеллигентный и аккуратный. Но Мещерякову иногда следует отходить от стопроцентного выполнения тренерской установки. Слишком уж правильно играет, а в баскетболе надо быть жестким и даже грубым. Егор довольно силен физически, и кому, как не ему, “ломать” кольцо? Но, вообще, с Мещеряковым очень приятно работать — никаких вопросов нет.

— Мне кажется, у Антанаса Сирейки имеются другие. Тренеры, возглавлявшие УНИКС до его прихода — Станислав Еремин и Вальдемарас Хомичюс, — сохранили места в клубной инфраструктуре и вряд ли испытывают к новому рулевому особый пиетет…
— Не хочу ничего комментировать, но, думаю, такое есть.

— Это закономерно, ибо каждый из ваших именитых коллег обладает куда более звонкими достижениями в большом баскетболе в качестве игрока… Кстати, вы никогда не страдали по этому поводу комплексом неполноценности?
— Нет, за время тренерской работы никто не спрашивал: “Антанас, а почему ты никогда не выступал за сборную СССР?” Спустя 64 года я вновь привел соотечественников к званию чемпионов Европы, и, думаю, это достижение даже посерьезнее того, чего добивались литовские парни в составе союзной команды.
Хомичюс припомнил случай, приключившийся с ним в период работы в “Урал-Грейте”. Он что-то рассказывал ребятам во время тренировки, и один высказался примерно так: “Почему вы думаете, что умнее нас?” И Сергей Белов — тогдашний главный тренер — пресек это в корне: “К сожалению, ребята, литовцы действительно нас умнее…”
Вообще не понимаю, когда игроки на занятиях вступают с тренером в дискуссию или отпускают какие-то реплики за его спиной. Сразу предупредил команду, что за подобные вещи буду штрафовать. Первый раз — в размере 30 процентов зарплаты, а во второй мы просто с этим человеком распрощаемся. Мне нужен коллектив и все равно, кто и где когда-то играл…
Тренерскую работу считаю творческой. Никто не знает, как поэту приходят в голову нужные строки, а художнику гениальные образы. И у тренера какие-то вещи тоже получаются по наитию. После игры с “Реалом” слышал мнения: Сирейка неправильно использовал Кшиштофа Лавриновича. Тот в дополнительное время забросил три трехочковых. И потому, мол, его надо было задействовать преимущественно на периметре, а не у кольца. Но это же ерунда…
Перед овертаймом у Кшиштофа было четыре фола, и мое окружение, да и я сам, склонялись к тому, что центрового надо заменить. Но потом я (считайте это интуицией) решил: он нужен на площадке именно в этот момент, когда надо взять первые очки. Иначе, если начнем проигрывать, помощь Кшиштофа может и не понадобиться. Ничего ему не сказал, просто посмотрел в глаза и увидел в них то, что хотел. Лавринович был уверен в том, что именно ему суждено повернуть русло игры в нашу пользу.

— Знаете, мне нравится ваша беспристрастность. Буду утверждать, что не только внешне, но и по манере действий Сирейка напоминает агента 007. Откуда в вас это хладнокровие даже в самых экстремальных обстоятельствах?
— От родителей. Они тихие и спокойные люди, так что я не делаю над собой каких-то усилий. Хотя довольно часто, не скрою, хочется взорваться и высказать игрокам все, что думаю. Однако я уже давно поступаю так: прежде чем что-то прорычать, надо взять десять секунд на размышление. И только потом решить — стоит ли давать волю эмоциям.
За много лет убедился в правоте этого правила. Конечно, на высоком уровне я не играл, зато работал с детьми, а это отличная школа. Твои воспитанники с каждым годом становятся старше, меняются психика, психология, и наблюдать за их поведением в одних и тех же повторяющихся ситуациях очень интересно.
А ведут они себя по-разному. На кого-то кричать нельзя категорически, а кто-то только этот язык и понимает. Здесь, повторюсь, приходится повышать голос, увы, гораздо чаще, чем в сборной Литвы.

— Кто был вашим учителем? С кого брали пример?
— Мне очень нравился Кондрашин. Его хладнокровие, умение делать нестандартные ходы. Я сказал первым своим ученикам: “Если вы будете действовать на площадке как все, то так и останетесь серой массой”. Но этого никому не хотелось. Мы искали свой путь вместе. Тогда наши главные соперники из детско-юношеской школы тренировались четыре часа в день, мы только два. Ребята предложили: “Давайте делать первую тренировку в шесть утра”. И мы впоследствии стали чемпионами Литвы…

— А когда вы не захотели быть таким, как все?
— Еще когда выступал за команду из Шяуляя. Она тогда была полупрофессиональной и не располагала таким подбором баскетболистов, как, скажем, “Жальгирис” или “Статиба”. Но нам очень хотелось победить, и мы ломали голову над тем, как это сделать. В итоге наш “Атлетас” в половине матчей чемпионата обыгрывал “Жальгирис” вместе с Илгаускасом, Штомбергасом и Гарастасом в роли главного тренера. Все потому, что досконально раскладывали действия соперника, стереотип их поведения в той или иной ситуации и старались найти противоядие. Поставить перед ним такую задачу, которая его удивила бы. И я понял: это работает.
В то время очень мало показывали НБА, но я сразу обратил внимание на Фила Джексона. Этот очень спокойный, не носившийся с пеной у рта вокруг площадки тренер неизменно давал результат. Я где-то прочитал, как он повел себя после одного проигранного его парнями матча плей-офф.
Джексон зашел с раздевалку, выдержал очень длинную паузу и сказал лишь одну фразу: “Через два дня вы встречаетесь с этой командой снова. Так вот сами залезли в дерьмо и сами теперь из него выбирайтесь”. Повернулся и ушел.
Чем меньше говоришь — тем меньше заставляешь людей думать. Можно говорить много, убедительно и неотразимо, взывать к патриотизму, совести, любимым, самолюбию — к чему угодно. Но при этом надо помнить: чем больше информации входит в человека, тем больше ее из него и выходит. Так уж устроен спортсмен, что в памяти у него остается только самое главное. Как правило, то, что ему в этот момент ближе всего. Если он чувствует свою вину в поражении, то лучшее средство для взятия реванша — это мобилизация его собственного я. Так что Джексон сделал беспроигрышный, с моей точки зрения, ход.
На победном для нас чемпионате Европы перед каждым матчем я почти ничего не говорил. Предыгровая установка длится пять минут. Что сказать, на чем расставить акценты? Каждый раз надо решать эту задачу снова, ни разу не повториться, не наговорить ничего лишнего и не упустить главного. После тренировки у меня есть пять часов, чтобы придумать речь.
Например, вечером накануне очень важной для нас игры с югославами я разговариваю по телефону с мамой. Она не может ходить, и ее отвезли в костел, где она заказала службу, чтобы мне повезло. Хотя, к слову, пенсия у мамы маленькая, и можно было не тратиться. Чувствую по голосу, что она плачет. И эти эмоции, которые я переживаю при общении с самым дорогим для меня человеком, прорываются на установке. В конце я рассказываю про это ребятам и просто прошу их сыграть для моей мамы. Если мы одержим победу, она просто будет дольше жить. На этом заканчиваю и прошу их высказаться, может, у кого-то есть вопросы. Повисает тишина на пять-семь секунд, потом встает капитан Штомбергас и говорит: “Тренер, ну что после этого можно сказать? Идемте играть…”

— Трудно, наверное, каждый раз искать новые слова…
— Жизнь все диктует сама. Она будто специально создает ситуации, из которых ты что-то выносишь, откладываешь в памяти и в нужный момент достаешь. Часто это не имеет отношения к спорту, но ты что-то видишь, слышишь и делаешь зарубочку для себя. Ага, интересная вещь, надо будет ее использовать…

— Кого из своих нынешних подопечных видите в роли тренера?
— Если честно, я никогда не думал об этом. Но сыну такого хлеба не пожелал бы.

— Отчего же?.. Сегодня мало кто так зарабатывает, как тренеры, и уж тем более спортсмены в профессиональных клубах… У работяг и профессоров, во всяком случае, на круг выходит куда меньше…
— Пожалуй, я возражу. У тех, кто работает по восемь часов в сутки, частота сердцебиений примерно семьдесят ударов в минуту, а у атлетов, которые, возможно, по времени трудятся и меньше, сердце бьется в два с половиной раза чаще. А значит, и изнашивается оно тоже быстрее.
Это во-первых. А во-вторых, все атлеты немножко гладиаторы. Они живут и играют на пределе, каждый раз на победу, что требует экстремальных затрат здоровья и соответственно должной компенсации. Они должны кушать качественную еду, заботиться о своем организме, хорошо отдыхать. К примеру, кто еще из взрослых людей, кроме спортсменов, днем спит?
За 10-15 лет карьеры надо накопить средства на дальнейшее существование. Это касается настоящих профессионалов. Если говорить о молодых ребятах, то я всегда придерживался мнения, что поначалу они должны получать именно как молодые. Но не таким авансом, как это у нас сплошь и рядом. Мол, перспективный, поэтому давай. Нет, вначале попади в команду, закрепись, а уж потом…
Функционеры гробят таких ребят. Человек еще ничего из себя не представляет, но его уже привязывают к клубу большой зарплатой, чтобы никуда не дергался. Он и сидит в конце скамейки, особенно не убиваясь по этому поводу. Зачем? Здесь не сгодится, возьмут в другое место. Я их называю путешественниками. Они до 28 лет мотаются по клубам, пока не выясняется, что толком парень нигде так и не заиграл. Хороших баскетболистов гораздо меньше, чем принято считать.
Хотя и тех же звезд у нас используют, считаю, плохо. На Западе спортсмен значительную часть гонораров зарабатывает на рекламе, здесь же такие контракты можно пересчитать по пальцам. Я еще в Литве говорил о том, что спонсорские средства у нас работают только в одном направлении.
Ведь получается как: находится добрый дядя, выделяющий финансы, потом этот бюджет кто-то осваивает, мало заботясь о хотя бы малейшей отдаче. По-моему, гораздо проще поделить игроков между фирмами, последним это обойдется не в такие уж и большие деньги, а те будут использовать спортсменов на всю катушку в рекламе.
Однако обнаружить спортсмена на уличных билбордах — большая редкость. Думаю, и ваш Минск в этом плане вряд ли является исключением.

— Да уж, кто бы сомневался… Какие баскетбольные клубы вы назвали бы самыми продвинутыми в плане менеджмента?
— Все говорит о том, что безусловный лидер — московский ЦСКА. Нет сферы, которую бы в клубе детально не изучили — касается ли это заключения контрактов со звездными иностранцами или продажи билетов на свои матчи. Хотя могу похвалить и родной Шяуляй. Там нет таких денег, но есть хороший баскетбол, ни один игрок не может сказать, что его обманули и чего-то не дали.

— Как вам Казань?
— Нормально. До “Баскет-холла” от дома пешком десять минут. Квартира хорошая. Условия для работы — тоже. А не нравится то, как здесь водят машины. Нет уважения к другому водителю, не говоря уже о пешеходах. Даже если горит зеленый, не факт, что улицу удастся перейти благополучно. Вдобавок и дороги здесь какие-то жуткие…

— То есть даже если вам по итогам работы присвоят звание почетного гражданина города Казани, вы здесь вряд ли останетесь…
— Родину, как и мать, не выбирают. Я четыре года проработал в Каунасе, но для меня все равно лучший город на земле — Шяуляй.

— Что скажете за Литву? Белорусские государственные СМИ вашу страну, прямо скажем, не жалуют…
— Да, я слышал: дескать, страна без своего мнения. Только вышли из одного Союза, как тут же устремились в другой. Евросоюз всем кажется перспективным, и пока мало оснований думать, что это не так. Иначе туда не стремились бы все цивилизованные европейские страны.
Если честно, я уже привык свободно дышать. Мне нравится, что не надо бегать по посольствам, собирать визы, и даже гражданин такой маленькой страны, как Литва, может путешествовать по миру абсолютно спокойно. Правда, это не касается России.
Жена как-то прилетела в Петербург, и на таможне ее задержали. Не понравилась фотография. Там с длинными волосами, сейчас — с короткими. “Это не ваш паспорт!” Просто вымогали деньги. Дай — и никаких проблем. Хорошо, что я тогда тоже оказался в Питере, только в другом аэропорту. Приехал и забрал ее. Ну как такое может понравиться?
Хотя люди в России хорошие, простые и душевные. У нас, в Европе, все немножко холодные, каждый рассчитывает лишь на себя. И все же это не говорит о том, что мы хуже. Просто такой характер.
Я понимаю российский менталитет. Все-таки родился в Советском Союзе, ходил, как и все, в школу… “Жизнь надо прожить так, чтобы не было стыдно за бесцельно прожитые годы…” — так, по-моему, было у Островского? Хорошо помню произведения из школьной программы. Отрывок из романа Горького “Мать” шпарил на экзамене — только в путь. Потом, правда, выяснилось, что и Островский, и Горький жили гораздо более сложной и драматичной жизнью, нежели та, что нам рисовали в учебниках.

— С годами все становится куда более приземленным…
— Знаете, мне всегда было обидно, что я не вырос до двух метров. 1,94 сантиметра — и точка. А в то время царил Александр Белов. Он для меня и сегодня бог. Не представляю игрока более пластичного, прыгучего и внешне симпатичного. У него был рост ровно два метра. И эта цифра являлась для меня магической, казалось, как только достигну намеченного рубежа, тут же начну играть, как кумир.
У Саши были здоровые плечи, и я тоже не хотел уступать. Таскал камни, штанги, пока не понял, что с природой бороться очень трудно, если она уж чем-то тебя не наградила, лучше поискать призвание в другом месте.
Но даже сегодня я неравнодушен к цифре 200. Если встречаю в Шяуляе парня двухметрового роста, обязательно спрашиваю, почему он не занимается баскетболом. Даже пристыживаю: как же так, литовец и не играешь… Раньше, когда был детским тренером (а я не бросал эту работу даже тогда, когда перешел во взрослые команды), не ленился ходить по домам и убеждать ребят, решивших по каким-то причинам закончить занятия баскетболом.
Когда организм формируется, он способен на самые непредсказуемые вещи — люди за лето вырастают на пятнадцать сантиметров. Я всегда говорил так: “Ты можешь все бросить, но потом вырастешь до 210 и будешь жалеть, что когда-то ушел”. В этой фразе и кусочек меня из детства, и осознание того, что сегодня баскетбол дает молодому человеку хороший шанс заработать немалые деньги.

— А как чувствуют себя в Литве баскетболисты старой волны, времен Паулаускаса?
— Не очень здорово, и это плохо. Обидно, что на жизнь себе они ничего не заработали.

— Так пусть ваши ребята им помогут.
— Мы так и сделали, когда приехали после Олимпиады в Сиднее. Какую-то часть денег передали ветеранам. Но опять-таки это были не очень большие суммы.

— Многие из некогда ваших подопечных по сборной Литвы фактически миллионеры. У них есть какие-то благотворительные инициативы?
— Чем больше человек зарабатывает, тем больше стремится приумножить свои доходы. Это кажется мне странным, но реальность такова…
У одного знаменитого баскетболиста, не буду называть фамилию, есть тренер, который пошел немножко не по тому пути. Я сказал: “Этот человек сделал из тебя того, кем ты сейчас являешься”. И попросил или подсказал, чтобы он помог наставнику определенной суммой денег. “Нет никаких проблем, но он не возьмет”. — “А ты не спрашивай разрешения, просто передай”. “О, хорошую идею подсказали!” Я не знаю, наверное, он так и сделал…

— А почему миллионеры, вырастая, все же остаются детьми?
— Мне кажется, здесь все зависит от воспитания. Искренне удивляюсь, когда тренер разводит руки: мол, что я могу сделать? “Ученик меня не слушается…” Я воспитывал своих ребят так: “У вас есть папа и мама, следующий идет тренер”. То есть, по существу, я еще один отец. И если я хороший, мне смотрят в рот и даже не думают о том, что меня можно предать, соврать или что-то еще. А если они все же это делают, значит, такой я тренер…

— Вам не кажется заманчивой идея реанимировать бывший союзный чемпионат, в котором сильнейшие литовские, российские, украинские и другие игроки могли бы получать отменную практику?
— Сразу назову причину, по которой это нереально. “Жальгирис”, возможно, и выдержал бы такие транспортные расходы, когда пришлось бы летать в Казань, но, боюсь, другим литовским командам это не под силу.
Я в свое время предлагал что-то подобное с участием поляков, латышей, белорусов, даже чехов можно было привязать, но возникла масса вопросов. С теми же поляками, которые считают, что в Литве только две хорошие команды, а у них чуть ли не восемь. А может, не хватает элементарного организатора — фаната, который горел бы этой идеей.
Да, Марчюленис попробовал сделать СЕБЛ. Идея хорошая, однако, по большому счету, кому нужен баскетбол в Дании, Финляндии и Швеции? Адриатическая лига объединяет страны, где этот вид спорта находится на лидирующих позициях, потому ему обеспечен интерес как со стороны зрителей, так и электронных, печатных СМИ. Что еще нужно для коммерческого успеха?

— Что думаете о белорусском баскетболе?
— Ну что, играл в Шяуляе Сатыров. Хороший парень и совсем дешево нам достался. Мещерякова и Веремеенко, понятное дело, тоже назову. Но, вообще, вашего баскетбола я не знаю. Думаю, там команды невысокого уровня.

— Как долго длится ваш обычный отпуск?
— Не больше двух недель, и так уже десять лет подряд. Знаю, что загоняю себя, что с другого конца моей успешной, как многим кажется, жизни кто-то отрезает кусочки, но…

— Вам не хватает адреналина?
— Моя жена — человек неспортивный, тем не менее она дает очень полезные советы. Когда в 2001 году мне предложили возглавить сборную Литвы, я отказался. Ответственность показалась слишком высокой. Уговаривали три недели. Газеты даже изобразили меня в виде памятника, надпись под которым гласила: “Он еще думает…”
Жена тогда сказала: “Тебя ведь зовут не в министры, не в депутаты, а в тренеры. Ты будешь заниматься делом своей жизни на том посту, о котором настоящий профессионал может только мечтать. Да, будет очень много критики, но иначе невозможно узнать, получится ли что-то на этом месте у моего мужа. Но одну вещь я знаю точно: отказавшись сейчас, потом будешь всю жизнь вспоминать об упущенной возможности”. И это меня убедило.

— А что лучше: выиграть чемпионат Европы или иметь хорошую жену?
— Наверное, жена перевесит. Хотя бы потому, что без нее я не стал бы тренером сборной. Знаете, сейчас мы живем отдельно, я в России, она в Литве, но у меня нет никаких вопросов и подозрений. Я сейчас имею ту женщину, о которой мечтал.
В чем основа такого вывода? Да, она красива, умна, но самое главное — старается меня понять. Хотя ничего не смыслит в баскетболе. Когда предложили возглавить “Жальгирис” — что опять-таки почетно для любого литовского тренера, — я ведь тоже взял две недели на размышление. И снова жена была “за”, хотя я уезжал из родного города. 150 километров, по литовским меркам, не так уж и мало для мужа и жены, которых разделяет их работа.
Нынче эти расстояния кажутся смешными, но первый пункт, который моя супруга предложила внести в контракт — десять бесплатных билетов из Вильнюса в Казань и обратно. Для себя и детей.
Моей дочке 17. Она девушка с гуманитарным уклоном, закончила художественное училище. Профессия художника меня несколько смущает. Думаю, это странные люди с небольшими перспективами. Надо налегать на компьютер и иностранные языки, но она говорит, что это тоже изучает. Ладно, посмотрим…
Радует то, что дочь не имеет ничего общего со спортом. Мне вообще не нравится, когда женщины занимаются спортом. Даже художественной гимнастикой — видели бы вы, как там детей ломают и растягивают… А о штанге, женской борьбе, футболе я уж и не говорю — это ни в какие ворота не лезет.
У меня часто спрашивают: “Что вы думаете о женском баскетболе?” Отвечаю одним предложением: “Женский и мужской баскетбол — это разные виды спорта”. Если хотите, чтобы женщины играли так же зрелищно, как и мужчины, надо многое поменять: значительно уменьшить размер мяча, опустить кольцо, наверняка сократить игровое пространство и так далее.

— Егор Мещеряков охарактеризовал вас как тренера с философским складом ума.
— Да, это во мне есть. Люблю психологию и придаю ей большое значение при работе с командой. И в игроке прежде всего стараюсь увидеть человека. Мне важно, как он общается с другими, как ведет себя на тренировках, в игре, быту.
Вначале личность, потом профессионал. Если его задеть, затронуть какие-то струнки, то баскетболист наверняка станет играть лучше. Хотя Эйникис, у которого три медали с Олимпиад, вроде бы не очень должен подходить под это правило.
В одном матче он хотел бросать издалека и хорошо это делал, но в ту пору еще не было такого баскетбола, как сейчас. И тогда он спросил меня: “Тренер, могу ли я сделать два трехочковых броска?” Я ему отвечаю: “Гинтарас, на первый ты имеешь право всегда. Если попал, можешь бросить еще два раза” И я даже немножко “напихал” ему, когда, будучи свободным от опеки, он на такой бросок не решился. В том поединке он попал три из трех. И остался очень доволен. Как и я, который смог найти зеленую улицу даже для такого матерого игрока, как Эйникис.
Вообще, каждый человек обладает неисчерпаемыми возможностями. Надо только найти ключ к тому, чтобы их раскрыть.

— Хорошо, сколько тогда сумеет поиграть на высоком уровне наш Егор?
— Как раз он при добросовестном отношении к делу и хорошем здоровье сможет выступать еще лет десять. Думаю, и тренер из него получится неплохой. Мы чем-то похожи. Егор также немногословен и, мне кажется, очень много думает и анализирует.
Правда, я начал тренировать рано — в 22 года меня поставили на взрослую команду. А некоторым из подопечных исполнилось уже 35. Интересно было: объясняешь что-то, они слушают, хотя видно, что иногда чуть ли не смеются. Это поначалу. Но смешки прошли, когда люди убедились, что я готов к каждой тренировке и могу аргументировать любое свое движение.
Сейчас тоже прихожу на занятия с пустыми руками. Только я знаю, сколько исписанных листков осталось у меня дома на письменном столе.

— Часто даете тренерские мастер-классы?
— После чемпионата Европы-2003 меня позвали на такую встречу. Согласился, правда, с одним условием: я не буду никого учить. Самого когда-то бросили, как щенка в воду: выплывет или нет? Не хочу, чтобы меня растаскивали на цитаты. Мол, это сказал Сирейка — тренер чемпионов, значит, надо делать именно так.
Я когда-то присутствовал на семинаре, где выступал Дон Нельсон. Его попросили: “Покажите какие-нибудь комбинации”. Он ответил: “Нет”. — “Но почему? Не хотите раскрывать секреты?” — “Не в этом дело, сначала покажите игроков, и тогда я скажу, как вам играть лучше”.
В спорте нет догм и универсальных советов на все случаи жизни, поэтому и не люблю ездить на тренерские семинары. Спросят — отвечу. На самом деле интересуются те, кто действительно хочет узнать что-то новое или соотнести услышанное с личным опытом.
Однажды я согласился и полтора часа показывал на площадке, как надо играть “два на два”. Тренеры кивали головами, мол, это нам известно. Да, теорию знают все, но почему-то исполнение у нас получается очень плохим.
В НБА на основе подобного противоборства построен весь баскетбол, а у литовских детей не хватает на одной руке пальцев, чтобы показать номер комбинации. На одной игре я насчитал их одиннадцать штук. Сам знаю, что это такое — несколько месяцев надо вдалбливать в их сознание порядок передвижения по площадке. Хотя в это время нужно учиться тому, как обмануть соперника, открыться, поставить заслон. Вещь вроде бы элементарная, но, получается, как следует ею мы не владеем. Даже в УНИКСе приходится этим заниматься.

Странное дело, с немногословным Сирейкой можно разговаривать долго и на любые темы. И даже в обычном разговоре он тоже немного тренер.
“Вот ты говоришь — детские дома, мы тоже ездим. Но, мне кажется, участие не должно ограничиваться только концертами и подарками. Поверь, разговоры с детьми имеют не меньшую важность. Они смотрят на своих кумиров широко открытыми глазами и хотят, и в то же время не верят, что сами могут добиться чего-то значительного в жизни. Наша задача убедить их в обратном.
Никто ведь не рождается олимпийским чемпионом. И по блату в академики тоже не выбиться. Все решает талант — а он, это абсолютно точно, есть у каждого человека. Надо только донести его до людей, не сломаться. Очень сильно хотеть.
В прошлом году мы со сборной были в каунасской клинике, где лежат дети, больные раком. Приехали туда по просьбе врачей сразу после чемпионата мира. Они сказали, что одна девочка очень хотела познакомиться с игроком нашей команды. Мы же решили ехать все вместе, так как детей в клинике много.
Я, конечно, никого не заставлял, но попросил ребят через день после прилета в Литву собраться в Каунасе. К моему немалому удивлению, приехали все. Понятное дело, мы купили подарки, взяли что надо — но там нелегко, скажу сразу.
Нас попросили зайти к мальчику, которого только что вытащили из комы. Он весь в трубочках, очень слабенький. Рядом сидит мама. Она спрашивает у сына: “Ты знаешь, кто это?” И он начинает шепотом называть фамилии игроков…
Я очень хочу, чтобы этот мальчик и та девочка выжили. Может, вы скажете или подумаете как разумный взрослый человек, что это маловероятно, но врачи мне говорили, чудеса все же иногда случаются. Абсолютно непостижимым образом, и толчок к этому часто дают именно такие вот потрясения, когда удивление смешивается с радостью, от всего этого организм находит какие-то новые, ранее неведомые ресурсы.
Если будет так, значит, наш баскетбол действительно кому-то нужен и живем мы не совсем уж напрасно…