Портрет. Ирина Полещук: девушка с характером

Такова спортивная жизнь — теперь Ира живет на Лазурном берегу, но регулярно, каждое лето вместе с мужем, баскетболистом золотой “молодежки” 1994 года Александром Лобажевичем, и сыном Ромкой приезжает в город, который для нее всегда будет лучшим на свете.
Пусть даже цены в нем мало отличаются от парижских, а горячий шоколад по-французски в минских ресторанчиках по-прежнему готовят преимущественно на советский манер — в виде какао…

— В минувшем сезоне ты выступала за “Канн”, который справедливо причисляют к законодателям мод европейского волейбола…
— Да, один только титул двукратного победителя Евролиги чего стоит. Получилось, что в прошлом году лидер клуба и один из топовых игроков мирового волейбола Вика Равва ушла в декрет. “Канну” был необходим игрок, умеющий хорошо атаковать из центральной зоны, а так как меня во Франции уже давно и неплохо знают, то это приглашение получила я. К слову, было очень приятно — доселе я только выступала против этого клуба, который в чемпионате страны практически не имеет конкурентов.
Групповой турнир мы отыграли неплохо, вышли в основной этап со второго места в подгруппе, потом одолели польский “Калич”, где, кстати, выступает Ольга Овчинникова, бывшая моя партнерша по минскому “Амкодору”. Но затем за выход в финальную четверку уступили испанскому “Тенерифе”. Впрочем, руководство восприняло этот результат адекватно.
Дело в том, что в прошлом сезоне “Канн” пригласил к себе “финал четырех” и приобрел под это дело знаменитую Мэгги Глинку. Полячка обошлась очень дорого, клуб даже брал под нее кредит в банке, который затем гасился в течение года. Так что перед началом этого сезона было решено, что он станет, как бы точнее выразиться… промежуточным, что ли. Костяк команды образовали в основном молодые девчонки, для которых главным было набраться опыта.

— Ну теперь-то, сбалансировав состав, вы, следует полагать, снова замахнетесь на титул сильнейшего клуба Европы…
— Уже без меня. По окончании сезона твердо сказала, что ухожу. Хотя, если честно, просили остаться. Но я рассудила здраво: еще один год игры на таком уровне стоит двух-трех сезонов в клубе, решающем менее высокие задачи.

— Надо думать, что твои предыдущие команды именно такими и были…
— В какой-то мере. Десять лет я отыграла в “Расинге”. Вначале он был парижским, а затем переехал в маленький городок недалеко от столицы Франции — Вилльбон. Мы постоянно финишировали в чемпионате страны вторыми, а когда в 2002-м нам удалось обыграть “Канн” в финале Кубка страны, это стало историческим событием для Вилльбона. На следующий год выиграли европейский “Top Tip Cap”. И надо же было такому случиться, что наш президент умер в ту же ночь, когда мы добыли этот трофей. А так как он был мотором клуба, работавшим 24 часа в сутки, то без него все пошло на спад.
Я ушла в “Ля Рошет”, который базировался в одноименном местечке в 70 километрах от Парижа. Команда эта была довольно сильная, в обоих моих сезонах мы финишировали вторыми. Ну а в этом, на тринадцатый год своего легионерства, я наконец-то стала чемпионкой Франции.

— Где теперь будешь играть?
— Недалеко от Канн, это даже в названии городка звучит — Ле Канне. В минувшем году местный клуб по итогам чемпионата оказался четвертым.

— Да, Ира, могла ли ты представить лет пятнадцать назад, что когда-нибудь будешь прикидывать варианты, где сможешь проиграть больше, где меньше…
— Мне никогда не хотелось сделать какую-то выдающуюся карьеру. Когда в 94-м уезжала из Минска, вариантов имелось всего два: Франция и Япония. Причем во втором случае предлагалась роль спарринг-партнера, что, сам понимаешь, устроить меня ни в какой степени не могло. Выбора, по существу, не было. Я поехала в страну с не самым высоким уровнем волейбола, где о покорении каких-то сказочных вершин мечтать не приходилось. Так вот по накатанной дорожке карьера, считай, и прошла…

— Перед Олимпиадой 1992 года, знаю, Николай Карполь приглашал тебя в “Уралочку”, что, кстати, автоматически обеспечивало Ирине Полещук место в составе сборной СНГ…
— Ну да… Я и еще одна девочка из Алма-Аты в то время являлись единственными нероссиянками в команде. Она приняла предложение Карполя и поехала в Барселону, а я нет.
Впрочем, звали меня в Екатеринбург и в 93-м, что само по себе было очень почетно — место в “Уралке” гарантировало не только хорошую спортивную перспективу, но и обеспеченное будущее. Но этот синдром “золотой клетки”, когда в твоей жизни лишь одни тренировки, соревнования, поездки и никакой личной жизни, меня убивал. Да и из родного города уезжать не хотелось.

— Как-то все просто у тебя получается. Олимпиада, самое знаменательное событие в жизни любого спортсмена, прошла стороной, а ты сильно этому факту и не огорчилась. Или рассчитывала попасть на следующие Игры уже в составе сборной Беларуси?
— Я прекрасно понимала, что это нереально. До уровня топ-сборных мы явно не дотягивали, хотя наша команда спортивного интерната 1973 года рождения считалась в Союзе лучшей. Мы выигрывали все турниры, в которых участвовали, и сама “Уралочка” не могла с нами справиться. Но одно дело молодежные соревнования и совсем другое — взрослые…
Мы даже олимпийскую квалификацию не сумели пройти, и все, чего удалось добиться командой, по существу, того же интерната, — это два раза занять на чемпионате Европы 8-е место и один раз 11-е. Это был наш потолок, хотя по идее, если смотреть на минувшие события сегодняшними глазами, то…
Думаю, в первую очередь команде не хватило тренерского мастерства. Николая Позняка в этом плане трудно назвать эталоном, он скорее второй тренер, но уж никак не главный. Он умеет работать с цифрами и статистикой, а вот с людьми… После него осталось много всяких веселых афоризмов, а вместе с тем и чувство того, что нашим составом можно было добиться и более впечатляющих успехов на международной арене.

— К слову, кого из специалистов, с которыми тебе пришлось столкнуться, назвала бы в этом плане образцом?
— Если ты имеешь в виду Карполя, то нет, он не эталон. В то время, когда все жили наследием СССР, Николай Васильевич, возможно, и был идеальным тренером. Он обращался со своими девочками жестко и беспощадно, тем не менее они его любили и были благодарны. Одно то, что наградили его кличкой Папа, говорило о многом. Только сейчас нужны специалисты иного плана.
Мой любимый тренер — тот, который научил любить волейбол. Мне кажется, задача детского тренера состоит не только в том, чтобы заставить ребенка овладевать какими-то чисто игровыми навыками — он должен почувствовать себя личностью. У Евгения Михайловича Пенхасика это получилось, за что я ему благодарна до сих пор. Кстати, именно он слепил костяк нашей интернатовской команды.
Думаю, Пенхасик проявил бы себя и во взрослом волейболе, но пресловутая пятая графа, как он сам признавался, была шлагбаумом на пути его дальнейшей карьеры в Беларуси. Так что сегодня он живет в Чикаго, в прошлом году прилетал к нам во Францию, и мы с Лилей Нарушевич и Наташей Никулиной (Янушкевич) с удовольствием с ним пообщались.
Во Франции мне с тренерами не везло. Хотя в “Вилльбоне-91” они менялись чуть ли не каждый год, никто из них ничем особенным не запомнился. Не потому, что они были плохими — они выполняли работу так, как умели.
Каждый человек может подмести пол чисто, и все же в тренерской работе, как и в любой другой, связанной не с механическим действием, а с творчеством, важно проявить лучшие качества. Если они, конечно, имеются. Просто у каждого свой потолок.
А если специалист амбициозный, но ты не смотришь ему в рот и не хлопаешь в ладоши после каждого его решения, он начинает думать, что у тебя дурной характер.
Или тренер вроде бы неплохой, а вот человек оказывается не самый порядочный. Почему-то эти два качества уживаются в одном индивидууме не так часто, как хотелось бы. И тогда начинаются проблемы, которые в конце концов неизбежно заканчиваются тем, что из команды приходится уходить.
Вот в “Канне” мне повезло. Тренировал нас китаец Ян Фанг. Он с утра до вечера смотрит матчи — вживую и по телевизору, наблюдает, анализирует, разговаривает с девочками — делает все, что положено специалисту высокой квалификации. И потому мне было легко с ним работать. Я просто уважала китайца, а это та самая основа, на которой должны строиться отношения между тренером и спортсменом.
В конце сезона Фанг сказал: “Ира, меня предупреждали. Мол, не бери ее в команду, с этой Полещук ты натерпишься-намаешься, она тебе свой характер упертый еще покажет. Однако ты оказалась очень хорошим человеком, вообще никаких вопросов. Почему о тебе так говорили?”

— Мне это тоже интересно…
— Терпеть не могу, когда пытаются лезть в мою личную жизнь, а всех тренеров почему-то это очень интересовало. Эти непременные разговоры по душам… “Ирочка, я вижу, тебя что-то беспокоит, давай поговорим на эту тему…” Да не надо нам ни о чем разговаривать! Волейбол — здесь, в зале, есть замечания — говорите, я выслушаю и постараюсь исправить ошибки. А вот все остальное никого не должно касаться, это только мое. Фанг, нужно отдать ему должное, никогда не пытался залезть мне в голову, потому у нас и получился хороший сезон.

— Кстати, что у тебя происходило за дверями волейбольного зала все эти годы?
— Когда на свет появился Ромка, было тяжело. Няню мы с мужем не брали и потому крутились как белки в колесе. Саша с 6 до 9 работал, потом я бежала на тренировку, возвращалась, он тут же снова отправлялся на работу и приходил как раз перед началом моей второй тренировки. В общем, вместе мы оказывались только поздно вечером. И такой сумасшедший дом был три года подряд, хорошо, потом начали наши мамы приезжать помогать.
Сейчас все проще. Сын уже довольно взрослый, Саша имеет стабильную работу сервис-менеджера в большом спортивно-концертном комплексе в Вилльбоне. Кстати, это еще одна из причин, по которым я решила уйти из “Канна”: когда половина семьи живет на расстоянии 900 километров — это отнюдь не здорово. Сейчас супруг получил работу в Ле Канне, так что мы снова будем вместе.

— Теперь ты выступаешь за французскую сборную…
— В прошлом году так совпало, что француженкам пришлось одновременно участвовать в двух стартах, отборочном на мир и квалификационном к отборочному на Европу. В составе второй сборной я отыграла оба последних турнира, и мы попали в число двенадцати команд, которые в этом году будут бороться на чемпионате Европы в Бельгии. Но я уже там играть не буду — по правилам в сборной может выступать лишь один натурализованный игрок, и это будет как раз Вика Равва, с которой мне трудно соперничать.

— За какую сборную играть было приятнее, за белорусскую или за французскую?
— Вопросик… За наших я играла тогда, когда здесь все было развалено. Ничего не было, и мы карабкались как могли. У француженок, конечно же, гораздо больше технических и материальных возможностей. Инвентарь, форма, страховка… У них нет такого понятия, как у нас — ставка игрока сборной, все куда проще: за каждый тренировочный день член сборной получает 80 евро. Во время турнира эта сумма, разумеется, значительно увеличивается.

— Когда в последний раз ты сражалась за белорусок?
— Четыре года назад в Барановичах мы участвовали в отборочном турнире чемпионата Европы и проиграли бельгийкам. Я тогда главному тренеру Козлову сказала, что, может, пора уже уступать дорогу молодым. Он подозрительно легко со мной согласился. Хотя все было очевидно — все знали, что у меня практически готовы бумаги на оформление французского гражданства. Тамошняя же федерация не обязывает каждый год приобретать трансфер, как это всегда было у нас. “Будешь играть за сборную — выдадим тебе разрешение на выступления за рубежом”.
Не знаю, как сейчас, а тогда нас просто привязывали этими лицензиями к родной стране. Деваться было некуда, даже если приезжать в сборную не хотелось…
Никто не желал войти в наше положение. Речи о страховках вообще не шло, и потому все боялись поломаться. А когда кто-то заводил об этом разговор, тут же становился врагом народа.
Нам начинали вспоминать родину, которая выпестовала и вырастила, а теперь ты, буржуй проклятый, о ней не думаешь и ищешь только собственную выгоду. Ну а чью еще надо было искать? Если ты поломаешься, то никакая родина твоих детей кормить не будет. Ты просто станешь никому не нужным.
У нас всегда легионер был в роли такого козла отпущения — на него легко можно было все свалить.

— В общем, если бы не пресловутый трансфер, то вряд ли кого удалось бы заманить в нашу сборную…
— Думаю, да. И не потому, что мы не патриоты. Просто с людьми, которые отсюда уезжают и видят за рубежом другую жизнь, уже невозможно разговаривать так, как раньше. Когда ты знаешь, как то же самое можно делать по-другому, лозунги уже не проходят. Здесь ты всегда и всем должен, на западе же ты должен ровно столько, сколько тебе могут дать взамен. Соответственно стили общения совсем разные.

— Да ладно, неужели в нашей волейбольной федерации не было ни одного человека, который не мог бы поговорить с теми же легионерами по-человечески, на их же языке?
— Нет, что-то никто не приходит на ум. У тех же французов все просто. Если ты не желаешь по какой-то причине играть за сборную, тебя никто не станет насиловать и стыдить и уж тем более оскорблять. Ну не хочешь и не хочешь — твое дело.

— У них что, другой менталитет? Следует полагать, более разгвоздяйский, если так легко отпускают боевые штыки на покой…
— У французов вообще все как-то спокойно… У каждого есть ежедневник, в котором расписан план мероприятий на предстоящую неделю, месяц или даже на год. Он всегда знает, что будет делать завтра, и потому, наверное, в глубине души умиротворен.

— Это правда, что французы довольно надменны по отношению к иностранцам?
— Так было раньше. Я еще застала те времена, когда иностранец в команде считался эдаким своего рода арабом со всеми вытекающими отсюда последствиями. На него косились, с него спрашивали больше всех. Теперь все поменялось, во всяком случае в волейболе. В каждой команде полным-полно легионеров, и о какой-то дедовщине говорить уже неуместно. Хотя, как мне кажется, французскому волейболу такое засилье иностранцев на пользу не идет — местным игрокам трудно пробиться в состав.

— Как относишься к волнениям, которые время от времени устраивают в стране гастарбайтеры, недовольные своим уровнем жизни?
— Резко отрицательно. Я не понимаю людей, которые, приезжая в эту страну, получают от нее довольно много и живут, поверь мне, в вольготных условиях, но почему-то считают, что государство должно им что-то еще.

— А себя ты вольготно чувствуешь во Франции?
— Сейчас — да. Мои права никто не ущемляет, и я равноправная гражданка этой страны. Хотя в душе все равно осталась белоруской. Наверное, это чувство никакими расстояниями и годами, прожитыми вне родины, не вытравишь.

— Французская белоруска следит за тем, что происходит в ее родном волейболе?
— Увы… Знаю только, что у Козлова сейчас перспективная молодая сборная. Вот и все.

— Негусто, прямо скажем. Нашему читателю хотелось бы услышать от лучшей волейболистки суверенной Беларуси что-то ободряющее, мол, отличные девчонки растут, у них есть шансы и при надлежащей работе они могут о-го-го как пошуметь в Европе, а то и в мире…
— Я понимаю — таковы суровые газетные законы, да? “Ирина Полещук передает своеобразную эстафету новому поколению”. Ты так напишешь? Но мне эта тема неинтересна, понимаешь, Сережа?

— А что тебе интересно?
— Продлить свое волейбольное будущее как можно дольше. Мне нравится моя жизнь, в которой есть поездки, соревнования, сборы, знакомства. У меня очень много друзей в разных точках земного шара.

— Но не будешь же ты играть до пенсии?
— Да я, может, до 40 собралась играть, что, кстати, не так уж и нереально. Во всяком случае, чувствую в себе еще много сил.

— Так не вернуться ли тебе обратно под белорусские знамена? Ведь во французской сборной, как я понимаю, у Ирины Полещук намечается перерыв…
— А мне уже предлагали. Этим летом Козлов хоть и вскользь, но такую идею высказал. Если бы я согласилась, то, думаю, предложение приобрело бы более реальные очертания. Но, во-первых, мне надо подождать еще год карантина, а во-вторых, что-то не чувствую в себе сил, чтобы после 35 проводить каникулы в тренировочных лагерях.
Сборной я отдала столько, сколько смогла, другое дело, что, наверное, кпд моей деятельности мог быть и большим, но я уверена, что под этим утверждением могли бы подписаться многие мои коллеги из других игровых видов спорта. Не получилось ни у кого из нас выиграть для родной страны что-то серьезное. По-моему, наши восьмые места на Европе до сих пор остаются лучшим достижением белорусов за суверенную историю.
Что ж, пусть этот результат теперь улучшают другие. А мне хочется пожить нормальной жизнью, когда после окончания сезона можно просто насладиться отдыхом и ничегониделанием. Это так здорово, когда с самого утра не надо никуда бежать…