Юбилей. Татьяна Белошапко: из-за рождения ребенка в команде мне устроили бойкот

— Татьяна Михайловна, хоть к женщинам и неприменим привычный способ определения возраста, календарь не обманешь.
— А я и не комплексую по поводу возраста. Пятьдесят так пятьдесят. Внешняя оболочка человека не первостепенна. Важно, чтобы не старела душа. А с этим у меня порядок.

— Признаюсь, для меня сей факт поразителен, ведь в жизни вам пришлось хлебнуть немало горя. Буквально с младенчества…
— Действительно, мне было всего пять месяцев, когда не стало папы. Он работал большим начальником в обкоме партии, и во времена оттепели Хрущева от сталинистов, к которым причисляли отца, старались избавляться. Порой — ужасными методами. В общем, его нашли повешенным в санатории. Дело постарались замять, выдать за самоубийство, и когда мама попыталась докопаться до истины, ей намекнули: ничего конкретно не узнаете. Такое было время. Мама до этого не работала — пришлось устроиться, ведь на руках остались четверо детей. Безусловно, такое горе не могло не отразиться на здоровье. Мама умерла рано — в 53 года. Перенесла несложную операцию, но образовался тромб, и врачи не сумели ее спасти…

— Вы всегда с теплотой отзываетесь о первом тренере — Людмиле Иосифовне Гусевой, ставшей для вас как бы второй матерью.
— А как иначе, если она привила любовь к баскетболу, определила мою судьбу? Я ведь пошла по стопам старшей сестры, которая тоже тренировалась у Гусевой. Как-то мне попалось мамино письмо, и там была такая строка: “Гусева говорит, что Танюша — ее звездочка”. Но на тренировках Людмила Иосифовна могла и прикрикнуть — была строга, приучала к порядку. Как женщина она до сих пор для меня пример. Недавно отмечали ее 75-летие — красавица! И это при огромных проблемах со здоровьем. Кстати, до сих пор тяжело на сердце от того, что после московской Олимпиады Гусева не получила звание заслуженного тренера СССР. Она даже обиделась на меня. Но тогда мне никто не подсказал, что следовало с документами ехать в Москву, доказать очевидное. В нашем же Спорткомитете крутанули по-своему.

— Началом вашего пути в большом баскетболе, вероятно, следует считать 1972 год, когда получили приглашение в минский “Горизонт”?
— Пожалуй. Тогда он играл в первой лиге. Но состав подобрался интересный. Привезли девчонок из Витебска, Гродно, Минской области. Ту же Яню Пекарскую нашли где-то в глубинке. Отправились на южный сбор. Самое интересное, что нас оформили как больных с психическими расстройствами. (Смеется.) По-другому почему-то не могли.

— Веселое начало.
— К сожалению, хватало и печальных историй. Тогда чемпионат СССР проходил турами, и на одном из них Ира Губа — тоже воспитанница Гусевой — потеряла наши с ней талоны. Представляете, на целую неделю остаться без питания. Сдали все бутылки, которые были в общежитии, где жили, держались на молоке и булках, а играть-то приходилось по 40 минут. Тренеру боялись признаться. Хотя в команде знали, что у нас нет денег, но помощи никто не предложил. После этого я всегда старалась оказать внимание молодым. На своей шкуре почувствовала, что такое людское безразличие.
Впрочем, плохое стараешься быстрее выбросить из памяти. Зато с удовольствием вспоминаешь веселые истории. К примеру, как у меня разболелся зуб, и из лагеря, где мы отдыхали и тренировались, тренер повезла меня в поликлинику на мотоцикле. Приехали в город и на светофоре притормозили на красный свет. Я своими длинными ногами становлюсь на асфальт, смотрю по сторонам. А в это время загорелся зеленый, мотоцикл из-под меня вжик — и уехал. Эта тетя потом рассказывала, что пережила ужас, когда на следующем повороте засекла пустоту на заднем сиденье.

— Небось в юности стеснялись своего роста…
— Конечно. Ведь смешки по этому поводу отпускались регулярно. Лет в тринадцать мама решила сшить мне пальто. Пришли в ателье. Выходит маленький еврей, начинает снимать мерку и удивляется: “У нее что, руки до колен выросли?” (Смеется.) Зато длинные руки стали моим козырем перед соперницами: было значительно проще обкрадывать их, делать перехваты. К тому же я хорошо прыгала. В сборной всегда выходила на спорный. И это при росте 186 сантиметров! На тренировках замеряли, кто достанет наивысшую точку, так у меня был второй показатель после Ули Семеновой.

— Раз уж вы вспомнили эту легендарную личность, расскажите о ней.
— Недавно виделись — выглядит неважно. У всех больших с возрастом обостряются профессиональные болезни — спина, ноги. Уля — исключительно доброжелательный человек. Мы с ней здорово ладили. Она обладает особой аурой. Как-то сборная была в Шанхае, и нас привезли в чековый магазин — типа нашей “Березки”, люди старшего поколения помнят такие. Девушки разбежались кто куда, и Уля осталась одна. Слышу, по магазину гул пошел. И вижу такую картину: стоит посреди зала растерянная Семенова, а вокруг нее огромная черноволосая толпа заворожено глазеет. И когда Уля двинулась, все мгновенно расступились и засеменили вслед. Будто свита за императором.

— Первый вклад во внушительную медальную коллекцию вы сделали на юниорском первенстве Европы 1973 года.
— В 15 лет оказаться в Италии — уже сказка. А тут еще стали чемпионками. Кандидатами в сборную от “Горизонта” были три: Губа, Аникина (Ткачева) и я. Но взяли только меня, хотя и была самая молодая. Функционально была готова отменно, возможно, это и сыграло роль. Знаете, что такое витебские холмы? Именно на них Гусева закладывала физическую базу своих учениц.

— Редкий случай: у вас две золотые медали юниорских чемпионатов, причем завоеваны через четырехлетие.
— Могло быть и три. Но 1975 год стал для меня черным: умерла мама, да еще на сборе в Сухуми получила тяжелую травму — мениск вылетел со смещением. От болевого шока потеряла сознание. Отключилась минуты на три. Естественно, “на Европу” не попала.

— Пришлось лечь на операционный стол?
— Сама настояла. Потом врач сказал, что правильно сделала, иначе произошел бы полный разрыв. Пребывание в институте травматологии — это песня. Августовская жара, одиннадцать человек в палате, рядом умирающая бабка, настежь распахнутое окно и рой мух. С операцией тоже смешная история вышла. Оперировать должен был Воронович — известный доктор, но произошла замена. И вот много позже, в 1986 году, когда в Минске проходил чемпионат мира, на который я, увы, не попала, во Дворце спорта меня остановил невысокий мужчина: “Таня, здравствуй!” — “Здравствуйте. А вы кто?” — “Я тебе делал операцию”. Оказалось, он запомнил ее надолго. Надо заметить, что оперируют мениск на согнутой ноге. И когда меня подобным образом разместили на операционном столе, хирург никак не доставал до колена. Пришлось залазить на табуреточку.

— Больше докторов не озадачивали?
— Нет. Хотя позже случился надрыв связки уже другого колена — до сих пор дает о себе знать. Дня за два могу безошибочно предсказать смену погоды. Хоть на полставки в Гидрометеоцентр устраивайся.

— Олимпиада-80 наверняка самое яркое событие в вашей жизни. Неприезд американок тогда восприняли с облегчением или пожалели, что без главных конкуренток турнир получится менее интересным?
— Об этом не думали. Команда была готова здорово, при любом раскладе нацеливалась на золото. Тем более что и прежде, и три года спустя на чемпионате мира мы обыгрывали США.

— Премиальные за золото оказались внушительными?
— Четыре тысячи рублей. После вычета подоходного налога на руки вышло по 3600. Не сравнишь с нынешними гонорарами.

— Возглавлявшая тогда сборную СССР Лидия Алексеева олицетворяла целую эпоху советского баскетбола.
— Самобытный тренер и психолог. Кстати, сильно обиделась на то, как с ней некрасиво расстались в 86-м. И когда приглашали на празднование 100-летия российского баскетбола, категорически отказалась приезжать.

— Тогда Алексееву обвиняли в излишнем увлечении сдававшей позиции Семеновой, через которую строилась вся игра сборной.
— Не использовать такого центра — глупо. Но, с другой стороны, зацикливаться на одной схеме тоже неправильно. Ведь мы обладали сумасшедшим потенциалом. Уже тогда могли демонстрировать тотальный баскетбол не хуже американок. Возьмите Гомельского: он часто ездил в Штаты, учился, постоянно вносил в игру сборной что-то новое. А у нас… Мы даже испытывали какой-то психологический барьер, хотя в 1983 году в Сан-Паулу и выиграли у американок финал чемпионата мира.

— Бразильская экзотика запомнилась?
— Как ее забудешь, если улетали из московского зноя налегке, а в Сан-Паулу ждала весьма прохладная погода. Функционеры федерации не подумали, что в Южном полушарии зима. Пришлось срочно прикупать одежду в магазине. А летели как! Нам устроили путешествие почти по всему свету. Москва — канадский Гандер — Гавана — Лима. В Перу сидели несколько часов в накопителе на маленьких стульчиках — бедная Уля! — в ожидании самолета в Бразилию: без виз не могли покинуть нейтральную зону. А все потому, что билеты покупались за рубли — на нас экономили валюту.
Но самыми запоминающимися оказались встречи с соотечественниками. Какие трагические истории услышали от них! Один мужчина из Львова после плена перебрался в Бразилию — знал, что дома ждет расстрел или длительное заключение. Больше 30 лет искал жену — посылал запросы в СССР. И когда почти отчаялся, случайно у бразильских друзей увидел ее фото. Оказалось, она уже давно жила в соседнем городе и тоже безуспешно искала его. А как он со слезами на глазах говорил о желании попасть на родину! Это сейчас все просто: скопил денег и полетел, куда хочешь. А тогда — железный занавес.
Бразильцы оказались открытыми и обаятельными людьми. На их фоне мы выглядели какими-то зашоренными. Они все интересовались: “Почему вы не улыбаетесь?” Я сейчас, наверное, компенсирую то свое состояние, в котором приходилось пребывать столько лет.
А что касается экзотики, то самые тягостные впечатления оставила Мексика, куда мы летали на Универсиаду-79. Жуткие трущобы (четыре фанерные доски — вот тебе и дом), ужасающие двухчасовые переезды от центра города до зала сквозь уйму пробок. Тогда впервые увидела, как народ обходится без светофоров. Залазят на крышу автомобилей, разгоняют всех — и поехали. Кто наглее, тот и прав.

— Вернемся на родину. В вашей горизонтовской карьере значатся два года отлучки в ленинградский “Спартак”. Переезд в Северную Пальмиру объясним — пригласила четвертая команда Союза. А почему вернулись?
— Наверное, приехавший агитировать меня за возвращение Гарик Островский нашел нужную струнку в моей душе — патриотическую. Звал помочь в организации сильного белорусского клуба, и я согласилась. Когда в горисполкоме сдавала жилье, на меня смотрели, как на идиотку. В Питере, где сплошные коммуналки, я добровольно отказывалась от отдельной квартиры! Но я сдала, чтобы не было претензий, ведь из команды отпускать не хотели. Попросила прощения у тренеров и игроков. После этого одни меня посчитали сумасшедшей, другие зауважали. Иногда задумываюсь: как сложилась бы судьба, останься я в “Спартаке”? Пожалуй, олимпийской чемпионкой точно не стала бы.

— Почему?
— У москвичей к ленинградцам предвзятое отношение. Больше двух человек из “Спартака” в сборную не брали. А там железные места забронировали Овчинникова и Рогожина.

— Зато в “Горизонт” после Олимпиады приехали героиней.
— В 22 года — олимпийская чемпионка, заслуженный мастер спорта. Чего еще желать? Только снова меня поджидал крутой вираж. После возвращения в Минск сразу вышла замуж, и вскоре выяснилось, что беременна. Прямо сказала тренеру: “Буду рожать”. И моментально из героя превратилась во врага. Кто не знает женского коллектива, тот не поймет, что это такое. Мне устроили бойкот.

— И в чем это выражалось?
— Не замечали на площадке, не отдавали пасы. Организовалась целая коалиция против меня. Очень тяжело переживала. Но, клянусь, никогда не пожалела о рождении ребенка. Для женщины это важнее всех медалей.

— В 1984 году как восприняли известие о бойкоте Олимпиады?
— Были в шоке. Готовились к Лос-Анджелесу в Дубне по полной программе. Весь год играла с больным коленом, и никого это не волновало. Каждое утро на сборе проходила процедуры — и вперед, на две тренировки. Все на характере. Когда преодолеешь весь этот ад и вдруг узнаешь, что никуда не едешь, — это трагедия. Четыре года пахоты оказались напрасными. По Москве тогда ходили пьяные спортсмены — от отчаяния и безысходности. Правда, нам организовали “Дружбу”, выделили за победу те же 3600, но удовлетворения не было никакого.

— Вы рано ушли из спорта — в 28 лет. Все дело в травмах?
— В них. Заездили сивку. Правда, попыталась еще поиграть в Польше, но суставы передали мне большой привет. Высокий уровень уже не могла поддерживать, а опускаться ниже не желала.

— Для меня остается загадкой: почему единственная олимпийская чемпионка по баскетболу, живущая в Беларуси, в последние годы даже не привлекается в руководящие органы федерации?
— Не хотелось бы развивать эту тему. У меня есть характеристика людям, работающим нынче в федерации, но она не для печати.

— Живущие в России Ирина Сумникова и Елена Швайбович, согласно российскому законодательству, получают пожизненную олимпийскую стипендию в размере 500 долларов. А как оценивается подобный вклад в развитие спорта в Беларуси?
— Моя пенсия “за особые заслуги” — 340 тысяч. Всего на одну “минималку” выше обычной. С нас сняли все льготы. И возникает вопрос к государству: ради чего стремиться выходить в чемпионы, жертвовать здоровьем? Сколько раз подавался список олимпийских чемпионов, чтобы выделить им стипендию, но воз и ныне там. Обидно… А за девчонок рада, у них не болит голова о материальном обеспечении.

— Вы многолетний сотрудник спорткафедры Белорусского государственного экономического университета. Неужели не хотели поработать клубным тренером?
— Задатки есть. Но надо уметь предлагать себя, а меня этому не учили. Я — максималист. Если чем-то занимаюсь, то делаю “от и до”. Чтобы ставить высокие цели, надо спросить у себя: хватит ли сил и здоровья? Работа тренера — это нервы навылет. А они после спорта в плачевном состоянии. Пожалуй, более приемлемым вариантом стала бы индивидуальная работа с баскетболистами по оттачиванию техники, налаживанию связок. Но никто из коллег, похоже, в моей помощи не нуждается. Кстати, университет — единственное место, где мне доплачивают за звание. И я это ценю. Когда, закончив играть, пришла работать в 10-ю школу, начинала с самых низов. Олимпийская чемпионка с нулевой категорией — звучит?

— Странно. Вы ведь награждены двумя медалями “За трудовую доблесть”. Носите их?
— Как-то был у нас спортивный парад, надела. А так… Я же не доберман, чтобы ходить с медалями. Не люблю показуху…