За Олимпийской стеной. 80 - 08

Внутри лежал дедушка Ленин, но меня присушенный раритет эпохи социализма скорее пугал. А этот символ могучей и непобедимой державы, намертво вкопанный в брусчатку Красной площади и сжимающий белоснежными перчатками автомат, восхищал. Как может восхищать ребенка большой и сильный человек с ружьем. Сейчас уже трудно сказать, насколько он был огромным — в детстве большими кажутся не только деревья, но вот поди ж ты, отложилось.
И всплыло в памяти через почти три десятка лет, когда я стоял возле такого же памятника, но уже другому лидеру — китайскому кормчему, дядюшке Мао. Я уже взрослый, на изломе кризиса среднего возраста, и потому, наверное, неожиданное «дежа вю» скорее не умиляет, а смешит. Гости Пекина-08, открытого с не меньшей помпезностью, чем Москва-80, точно так же во все глаза, сдобренные на сей раз цифровыми аппаратами, пялятся на тяньаньмэньского часового ушедших времен.
В глазах щуплого китайца в военной форме, стерегущего никуда не торопящегося Мао, сверкает едва скрытый восторг. Или мне это кажется? Пытаюсь поймать взгляд его темных глаз и понимаю, что с таким же успехом могу атаковать своим лбом стены Великого народного дворца. Он смотрит куда-то сквозь меня. Следует полагать, в грядущее…
А может, просто в душе смеется над нами, глупыми иностранцами, по-своему, по-китайски. Мол, чего вылупились? Или гордится тем, что является для нас, собравшихся со всего мира, символом того самого крадущегося хищника, который вскоре овладеет всей планетой. Очень даже может быть, в этом советские с китайцами похожи — и те, и другие при своих имперских замашках щедро подвержены комплексу собственной неполноценности перед иностранцами. Удивительное сочетание, однако именно так…
Помнится, раньше мы даже называли китайцев своими братьями навек. Младшими, конечно. Они мне интересны — маленькие такие узбеки. Или киргизы? На кого похожи безостановочно улыбающиеся китайцы больше? Я пока не решил. Будем разбираться вместе, ибо полученная мною от зачем-то лишенного олимпийской аккредитации «Пресс- бола» миссия журналистской солидарности носит вполне осязаемый профессиональный характер — создать эффект присутствия в Пекине. Вот я и создаю — через себя и вместе с вами, поэтому обойдемся без присущих полчищам моих коллег штампов.
Помните, как у Ильфа и Петрова? На открытии новой трамвайной ветки репортеры достали ручки и дружно зачирикали в одинаковых блокнотах одинаковые фразы о расширившихся вмиг улицах принарядившегося города…
Линчуйте меня, если я хоть раз заикнусь об удушливом воздухе и вежливых таксистах, ни бельмеса не понимающих по-английски. О беспрецедентных мерах безопасности, строгих, но обходительных полицейских, никого никуда просто так не пускающих. О кухне Олимпийской деревни, изобилующей множеством блюд. О великолепных спортивных сооружениях, которые смогут послужить будущим поколениям китайцев. О дисциплинированности последних, передвигающихся строем и бегом. О восторженных отзывах атлетов, называющих эти Игры лучшими в истории… Я оставлю все это китайскому агитпропу. Или как там у них? Синь, простите, Хуа…

Изнанка столицы

Девушку зовут Наташа. Чернобровая хохлушка со всеми прилагающимися к этому понятию «ингредиентами», которые я украдкой разглядываю, мысленно благодаря коллегу, снабдившего меня в Москве ее телефоном. Наташе на вид лет 25, она работает по контракту с одной из китайских спортивных федераций и любезно согласилась побыть гидом в этом огромном и незнакомом мне городе.
«А что вас вообще интересует? — ее карие глаза с любопытством изучают мою олимпийскую аккредитацию: — О, так вам по ней можно бесплатно в метро ездить… Хотя тут такси дешевое». — «Мне бы жизнь изнутри. Как здесь у них все устроено, если без глянца». Наташа понимающе кивает, и спустя несколько минут мы уже едем в такси в компании пожилого китайца с поношенным и оттого, вероятно, не очень довольным лицом.
Кругом небоскребы и бесчисленные эстакады, выплевывающие наше старенькое авто на смежные улицы, и по мере удаления от Олимпик Грин дома становятся ниже и неряшливее. Если бы не обилие вывесок с иероглифами, я вполне мог бы принимать проплывающие пейзажи за рабочие кварталы какого-нибудь города средней России. Чем дальше мы въезжаем в эти сормовские катакомбы, тем угрюмее становится наш водитель. Наверное, ему с самого начала не хотелось сюда ехать. Наконец он останавливается и отрицательно качает головой, мол, дальше не ездок — пешком. Наташа о чем-то коротко договаривается с шофером, и тот остается нас ждать.
Уверен, ожидание будет недолгим — я уже сам жалею, что ввязался в эту игру. Изнанки захотелось… Собранные из дырявых досок, щитов картона, пенопласта и оберточного полиэтилена домишки больше похожи на будки. Уверен, хижина дяди Тома в сравнении с этими руинами была респектабельным коттеджем. Здесь скверно пахнет. По словам Наташи, канализация отсутствует, и местные жители ходят в импровизированные туалеты возле свои жилищ. Довольно скоро мы становимся центром внимания для обитателей этого поселка, простирающегося до горизонта и заканчивающегося, наверное, где-то у российских границ. Из ближайшей коробки вылезают на свет три маленьких китайчонка, одетых одинаково бесполо, — не могу определить, кто из них девочка, а кто мальчик. Не без некоторого колебания они направляются к нам. Я решительно лезу в карман, но меня останавливает твердый голос Наташи: «Даже не думай. Их тут сейчас будет сотня. Не выберемся…» И вправду, чумазые личики высовываются еще из десятка сараев. Господи, да еще и взрослые, так похожие на детей, сколько их, и как они все там помещаются? «Линяем», — решительно требует Наташа, и я дарю ей благодарственный взгляд…

Я знаю Яо Мина

Всего десять минут в сторону центра, и мы уже переводим дух в приличном ресторанчике. Мои попытки произвести впечатление кончаются пшиком. Поди, погусарь в заведении, где суши стоит не больше трех долларов за самую большую порцию? «Это в самом центре цены у них европейские, а здесь как бы для своих. Ну, скажи же, вкусно?» Я мычу в ответ и вдруг почти физически ощущаю чей-то пристальный взгляд. Поднимаю глаза — так и есть. Три девчонки лет 18-20, сидящие от нас через столик, изучают меня, словно естествоиспытательницы, обнаружившие вдруг в Москве-реке крокодила Гену. «Не робей, — упреждает Наташа, — они так на всех европейцев пялятся. А у тебя еще вдобавок и аккредитация зачем-то болтается на животе. Уважают». Китаянки приветливо машут рукой. Через пять минут я становлюсь местной знаменитостью. Едва ли не все обитатели ресторана стараются сфотографироваться с российским гостем. Виной тому не только цветная заламинированная физиономия на шнурке, но и гигантский, по местным понятиям, рост. 190 — этого хватает, чтобы меня приняли за игрока сборной России по баскетболу. «Вы знаете Яо Мина?» — какая-то ученая студентка (четыре глаза) задает мне умный вопрос на английском и восторженно замирает в предчувствии ответа. Хочется недоуменно переспросить, сделав круглые глаза, но ведь не поймут… «Прима!» — говорю я и выставляю над головами, подстриженными, похоже, одним парикмахером, большой палец… Народ ликует…
«Как тебе здесь работается?» — спрашиваю Наташу, когда мы медленно бредем по улице, рассекая плотную массу одинаковых людей, в которых мне не найти и пяти отличий друг от друга.
— Да мутные они, — отвечает спутница, в поисках подходящей аналогии поднимая глаза к задыхающемуся в сероватом тумане небосклону. — Как смог. Иной раз ощущаешь себя под микроскопом. Они любят учиться тому, чего не знают. Впитывают как губка, ты для них почти бог — лауши — учитель то есть. Тебя слушают беспрекословно, но едва команда начинает показывать результат на международной арене, поднимаясь все выше и выше, как-то сразу приходит ощущение, что отдаляешься от успеха все дальше и дальше. Нет, уважение не пропадает, но тебя из учителей переводят в разряд консультантов. Приходи, подскажи, а уж руководить-тренировать мы сами с усами. Видимо, это правильно, коль есть результат. На том весь китайский спорт поднялся, такая у него научно-исследовательская суть. Отдал свои знания — отвали, уступи местному. Сейчас у меня контракт заканчивается, и осенью мое место в команде займет китаянка. Или другая иностранка. Все будет зависеть от результатов Олимпиады — китайцы очень любят победителей…

— Зато работать с ними, уверен, комфортно. Наших так пахать не заставишь…
— Я тоже так раньше думала. Детям, конечно, никуда не деться. Они живут в интернате, целый день тренируются и бывают дома не больше недели в год. Все понимают, что спорт — шанс на другую жизнь. Но все-таки украинцы, русские, те же белорусы более упертые. Они терпят, пашут, упираются через боль и слезы. Китайцы же очень любят кивать на травмы, жаловаться. И лауши относятся к этим вещам весьма серьезно, тут же давай лечить. Заморозка и иглоукалывание — самые распространенные лекарства. У нас же будешь работать до тех пор, пока почки не отвалятся. И рот тебе закроют сразу же, как только ты его откроешь. Когда сам спортсмен — тренера за это ненавидишь, кажется, он специально тебя загоняет в ноль. Но потом понимаешь: чем меньше себя жалеешь, тем большего добиваешься. Так что железные скорее мы, а не китайцы. Напридумываем себе, а потом и верим.
Проигрываем и списываем все на то, что они непробиваемые. Очень даже пробиваемые. Они очень хорошие исполнители, но если вытащить из заложенной программы главный чип, заставить их импровизировать, то тут же эти механические кузнечики начинают буксовать.
…Эту тему, конечно, надо углубить да поспорить, но делать этого мне не хочется — увязнешь, как в том квартале пекинского Гарлема. Растекаюсь постепенно во влажной атмосфере, задаю еще какие-то незначительные вопросы и исподволь любуюсь спортивной фигурой своей спутницы. Нет, когда-то ее совсем не зря не жалели тренеры… Бьюсь об заклад, похожие чувства испытывают все идущие нам навстречу аборигены мужского пола ростом в половину Яо Мина. Мы прощаемся с Наташей на углу улицы — ей тут рядом до зала, мне десять минут на такси до главного пресс-центра. Я вспотел как мышь, устал от утренней прогулки и стремлюсь в манящий прохладой офис, где пообщаюсь с коллегами, накапливающими собственные впечатления от Пекина, отсмотрю видео и протоколы, приведу мысли в порядок и отстучу в редакцию очередной репортаж. Один раз не о том, сколько очередных медалей выгрызли из олимпийского пирога невзрачные термиты-китайцы — обойдемся без штампов.