ПОРТРЕТ. Владислав Безбородов: по обе стороны Атлантики

Несмотря на более чем годичное пребывание в Беларуси, Владислав для отечественного болельщика — личность малоизвестная. Отдавая дань назревшей необходимости восполнить пробел, “ПБ” предоставляет слово 29-летнему форварду — благо недостатка в ярких страницах и неординарных событиях его биография явно не испытывает.

ИЗ ДОСЬЕ “ПБ”

Владислав БЕЗБОРОДОВ. Родился 15.01.73 в Ленинграде. Нападающий. Футболом начал заниматься в 1980 г. Воспитанник ленинградской СДЮШОР “Зенит”. Первый тренер — Владимир Виноградов. Выступал за “Зенит” (Ленинград, Россия) (чемпионат СССР, 1990-91), команду Университета Содружества (Ричмонд, штат Вирджиния, США) (1991-94, NCAA), “Динамо” (Санкт-Петербург, Россия, Д3) (1997-99), “Вентспилс” (Латвия, Д1) (1999-2001), “Динамо” (Минск) (май-июль 2001), “Шахтер” (Солигорск) (июль-ноябрь 2001), “Торпедо”-МАЗ (Минск) (с 2002). В чемпионате Беларуси провел 30 матчей, забил 8 голов, отдал 3 результативные передачи. Рейтинг (версия “ПБ”) — 5,07.

— В футбол меня отец привел. У него за плечами неплохая карьера футболиста, прерванная из-за травмы, и долгие годы судейства в чемпионате Союза. В 80-е его даже несколько раз включали в десятку лучших арбитров первенства. В некотором роде я был заранее обречен на жизнь в футболе…

К слову, уже в Беларуси, выступая за “Шахтер”, во время разминки перед одним из домашних матчей ко мне подошел Костюкевич: “Жук интересуется, ты случайно не сын Юры Безбородова?” — “Сын”, — отвечаю. Поговорили с Вадимом Дмитриевичем, приветы попередавали… Сказал: то-то, гляжу, фамилия знакомая, да и похож очень… Еще бы не похож. Одно время всерьез загорелся идеей попробовать себя в судейской шкуре. Все выспрашивал у отца: как оно — судить-то? Так и не узнал. Понял лишь: арбитры — особая каста, живущая по своим канонам. Отец так и сказал: начнешь судить — сам все поймешь. А что, может, и попробую как-нибудь…

Под номером три

…Осенью 90-го в Питер стали американцы наведываться, искать перспективных спортсменов для своих университетов. Тогда это называлось — поехать по обмену. Наш Лесгафт был выбран ими не случайно — если лесгафтовцев представить как отдельное государство, то по количеству медалей на сеульской Олимпиаде-88 они стали бы шестыми. Естественно, заокеанские скауты рассчитывали за наш счет еще больше поднять свой студенческий спорт. В их планах было приглашение и теннисистов, и баскетболистов, “травяных” хоккеистов…

Я был первокурсником, играл в “Зените” — тогда клубе первой союзной лиги, — только-только подпускался к основе. Среди сверстников был далеко не худшим, и в один прекрасный день мне сказали: собирайся, подходишь… По каким причинам выбор пал на представителя не самого популярного в то время в Америке соккера — ума не приложу. Но я проходил в списке под номером “три” — впереди меня была семейная пара баскетболистов. До этого из “гомо советикус” по этой линии в Штатах не бывал никто…

Долго не думал. Да и отец сразу твердое решение принял — езжай, мол, без разговоров, такого шанса может больше и не быть. А то я не понимал… В те годы Штаты уже благополучно избавились от репутации страшного монстра. Поехать туда было престижно, модно, очень популярно.

Уехал через год. Отец, его друзья и знакомые, директор зенитовской СДЮШОР бегали по кабинетам, собирали справки, доставали билеты. Но в итоге, когда документы были в порядке, все чуть не сорвалось. Большая страна находилась на пороге развала, и паспорт из МИДа пришлось забирать во время путча — аккурат 19 августа 91-го. Опасался, ясное дело, мало ли что, вдруг заминка какая случится — время-то лихое… Повезло, паспорт оказался готов, иначе бы задержался и все вылетело бы в трубу. И так опоздал на пару недель, прилетел уже в сентябре, но о событиях в Союзе все были наслышаны и отнеслись с пониманием.

Сказать, что было страшно, — не сказать ничего. Чужая страна, мне 18, жизненного опыта кот наплакал, а в аттестате спецкласса футбольной школы по английскому — железный “трояк”… Впереди шесть лет учебы за тысячи километров от дома, с ежегодными месячными побывками у родителей. Жуть…

Однако вузу мое обучение обходилось в 20 тысяч долларов ежегодно, и мыслей о выбрасывании этих денег на ветер никто не допускал. Тут уж хочешь не хочешь втянешься, привыкнешь… Так в общем-то и случилось. Первых два курса мучился, пахал, как каторжный, письма домой строчил, как солдат-первогодок, а потом, смотрю, вроде ничего — адаптировался. Когда же язык выучил — совсем стало просто. А некоторые не выдерживали, срывались обратно. Как Женя Кисурин, баскетболист. Он полтора семестра отмаялся — и в Италию, на контракт. Подобные мысли в особо трудные минуты посещали и меня, но стремление дойти до конца и слова отца, которые и сегодня для меня — закон, всякий раз удерживали от опрометчивого шага.

Диаспора

Землячество на чужбине — в особом почете. Каждый русский как родной. Тем более нас в Ричмонде было-то человек 15-20 всего. Это на 25 тысяч студентов из разных стран. Держались друг подле друга, старались снимать квартиры рядом, короче — помогали один другому как могли. Штаты — такая страна, где твои проблемы, это твои проблемы, тебе их и решать. Вот и решали — сообща. Были там у меня и друзья, один из которых — Вася Попов, сын тогдашнего московского мэра. Он, конечно, попал в Ричмонд не за спортивные достоинства, как и некоторые ему подобные — отпрыски влиятельных промышленников и политиков России. Так что в плане полезных знакомств американский период для меня также оказался богатым.

К русским в начале 90-х в Штатах интерес был особый. Всем было жутко любопытно, кто они, эти русские? Мы жили под огромным увеличительным стеклом. Если кто-то куда-то поехал, что-то купил, приобрел или взял напрокат автомобиль — об этом моментально узнавали все. Американцы — большие сплетники, и спокойно относиться к представителям страны, с которой США долгие десятилетия находились в состоянии “холодной войны”, для них противоестественно. Правда, неприятия не было и близко — доброжелательность в общении, широкие улыбки “чиз” и все остальное.

Sorry…

Футбольная команда нашего университета была настоящим интернационалом. Тренер — гражданин Тринидада и Тобаго, много легионеров из Латинской Америки, Швеции, Англии… Уровень приличный, каждодневные двухчасовые тренировки. Правда, количество матчей в году строго регламентировано, и оно невелико — порядка двадцати в каждом семестре. Футбольная NCAA стала начальным этапом карьеры многих известных американских футболистов. Я играл против Рейны, Миолы… Нынешний коуч сборной Брюс Арена — и тот тогда тренировал команду соседнего “универа” нашего штата. Смотрел матчи чемпионата мира — сплошь знакомые лица. Кто бы мог подумать…

По закону, выступать за университет можно было лишь в течение четырех лет. Отыграв весь положенный срок, хотел было зацепиться за MLS, однако лига только создавалась, и со стороны туда имели доступ лишь футболисты, увешанные всевозможными регалиями. Федерация проводила тщательный контроль, и общепринятым путем — через удачные смотрины и контракт — попасть туда было невозможно. Даже Серегу Дмитриева, вице-чемпиона Европы, трижды чемпиона Союза, ждало фиаско. По его просьбе я отослал нужные документы в федерацию, чтобы вскоре получить неутешительный, типовой ответ: дескать, все места заняты, sorry… Что уж обо мне говорить. Сунулся было в “мини” — с тем же успехом. Последних полтора года тренировался индивидуально, решив по получении диплома возвращаться на родину. У меня были “грин кард”, добротный “инглиш”, степень бакалавра по специальности “спортивный менеджмент”, и, наверное, многим мое решение покажется сумасшествием. Но желание реализовать себя в футболе перевесило, и спустя пару недель после “последнего звонка” я первым же рейсом покинул Америку. Единственная нить, связывающая меня со Штатами сегодня, — несколько друзей в Ричмонде, Вашингтоне, Нью-Йорке, с которыми созваниваемся с периодичностью праздников Рождества и дней рождения…

По специальности

Полгода по возвращении из-за океана ушли на адаптацию к России. Бардак, другой совершенно жизненный уклад, иные приоритеты… В этот период у меня вместились и неудачные попытки трудоустройства в футболе. “Зенит” с Бышовцом, питерский “Локомотив”, садыринский ЦСКА, просмотры, сборы, спарринги и… неприятная травма голеностопа. Короче говоря, мыкался, жил исключительно на деньги, привезенные из Америки, — впереди туман. И предложение, поступившее вскоре, принял без раздумий, хоть о том кусочке жизни нынче вспоминаю с улыбкой…

“Давай ко мне, будешь менеджером”, — эти слова в марте 97-го я услышал от наставника питерского “Динамо” Марка Абрамовича Рубина, в прошлом детского тренера с большими амбициями. Прознав откуда-то о моем образовании, он стал рисовать радужные перспективы нашего сотрудничества, результатом которого, по его прикидкам, вскоре должны были стать молочные реки, кисельные берега, толстый слой шоколада, ну и прочие атрибуты безоблачной жизни. С беспримерным энтузиазмом он излагал основы своей уникальной теории клубного строительства, главный постулат которой сводился к сказочно выгодной оптовой торговле игроками. “Ты ж по этой части дока, не зря в Америке учился”, — заглядывая в глаза, с горячностью внушал он мне. “Купим тебе компьютер, через Интернет изучишь, так сказать, конъюнктуру рынка — и дело пойдет. Ты уж мне поверь”. Не то чтобы я безоглядно поверил Марку Абрамовичу, однако перспектива остаться в футболе, пусть и в другом качестве, манила. Ну и деньги же тоже нужны были — за месяцы безработицы основательно поиздержался. В общем, согласился.

Что к чему — смекнул быстро. Посмотрел на организацию дела, на уровень игроков, которым Марк Абрамович прочил большое забугорное будущее, и понял — толку не будет. Самое интересное, что футболиста во мне Рубин в упор не видел. Я поддерживал форму, играя в первенстве города, и, по его мнению, это был мой потолок. В следующем сезоне, когда в “Динамо” пришел новый тренер — Борис Раппопорт, знавший меня с детства, — я стал лучшим бомбардиром команды. А уже позже, будучи в “Вентспилсе”, где также в первом же сезоне забил больше всех, мы снова встретились с Рубином. “Извини, не разглядел”, — виновато признался уже завкафедрой Лесгафта. Теперь вот все зовет учиться к себе… Может быть, так и поступлю. Но только по завершении карьеры. А об этом я пока не задумываюсь — на здоровье не жалуюсь.

По воле случая

В Беларусь попал случайно. Тогдашний гендиректор минского “Динамо” Анатолий Сычев по делам наведался в Латвию и наблюдал за матчем моего “Вентспилса” со “Сконто”. Мы победили 2:1, и решающий гол забил я. На тот момент мое имя было на слуху, но в клубе дела складывались неудачно. В межсезонье в команде сменился тренер, и пришедший англичанин мне не доверял. Я — единственный среди ребят в совершенстве владел английским и был эдаким посредником в общении коуча с командой, так сказать, проводником различных просьб и пожеланий игроков. То ли инициативу других он считал моей личной, то ли такая форма общения его раздражала, однако вскоре я прочно занял место на скамейке запасных, и уход из команды стал делом решенным.

В “Динамо” тогда как-раз сломался Петя Качуро, хорошо мне знакомый по совместному выступлению в юношеской сборной Союза, и в преддверии старта минчан в еврокубках требовалась замена. Договор о двухмесячной аренде был подписан в кратчайший срок, и в скором времени я с радостью отбыл в Минск. “Динамо” — это имя, Пискарев — известный специалист. Беларусь по ментальности к России ближе, хоть этот фактор после Америки для меня не имел решающего значения. В профессиональном отношении от переезда в Беларусь выгадал немного. Футбол здесь сравним по классу с латвийским, однако чемпионат поинтереснее — более непредсказуемый.

После первой же неудачной игры за “Динамо” я почувствовал: Пискарев поставил на мне крест. Да и Петя к тому времени уже восстановился, и с той поры путь в основу мне был заказан… Срок аренды потихоньку вышел, в Латвию возвращаться не хотелось, и дней десять я сидел в Минске, ожидая решения руководства “Вентспилса” о моей дальнейшей судьбе. Поэтому заинтересованность во мне со стороны солигорцев принял как подарок судьбы…

Полгода в Солигорске считаю одним из самых удачных периодов футбольной карьеры и не последним жизненным этапом. Игра давалась легко, атмосфера в команде была прекрасной, результаты неплохие. Постепенно как-то и забыл, что некоторые отговаривали от перехода в “Шахтер”. Зачем, мол, тебе это захолустье, шахты, бараки? Ничего подобного! Город напомнил мне Купчино — район Питера, где я вырос. Наверное, без “Шахтера” у меня и “Торпедо” бы не было…

Еще в конце минувшего сезона как-то Андрюха Довнар подходит: “Слушай, нами МАЗ интересуется. Ты как?” А я что? Францев меня с детства знает — земляки как-никак, — попробовать можно. Но тогда перешутились, говорю: ну если возьмешь меня с собой, то — айда… А уже по окончании сезона, когда арендное соглашение с горняками закончилось, уезжая из Солигорска домой, говорю Довнару на прощанье: бывай, глядишь, сыграем еще вместе. А у самого в кармане билет в Китай, в уме — варианты с Тунисом, Швейцарией… Вроде пошутил, а попал в самую точку…

Не предполагал, что “Торпедо” так быстро мой трансфер у “Вентспилса” выкупит. Согласился сразу, и в начале января вылетел на первый межсезонный сбор — в Кисловодск. Прибыл с опозданием на несколько часов, открываю дверь номера, а там Довнар улыбающийся сидит: “Заходи, я тебе место “забил”…

С Довнаром всегда нравилось играть, понимаем друг друга с полуслова. Такой пас порой отдаст: забивай — не хочу. И в Солигорске у меня сложилось во многом благодаря Андрею. Вот бы и с “Торпедо” так же… Пока выходит весьма посредственно. Ничего, со второго круга, вероятно, прорвет — игроки ведь хорошие собрались. Многих знаю. Плетнев, Наумов — это свои, питерские. С Ятчуком в “Вентспилсе” довелось вместе поиграть. Все у нас должно получиться…

…Иногда, глядя чего достигли ровесники, становится грустно — мог бы ведь и я… В те минуты все думаю, может, Америка сгубила во мне футболиста, не дала раскрыться по-настоящему? Однако это быстро проходит — еще не факт, что в футболе меня ждала светлая дорога. Глядишь, сломался бы по молодости и прозябал бы сегодня в третьих лигах сопредельных стран под гнетом близящегося финала карьеры и без уверенности в завтрашнем дне… А страна под звездно-полосатым флагом стала для меня первым жизненным институтом, который я закончил с достоинством, состоялся как личность.

Жалеть об этом глупо. У меня есть семья, работа. В прошлое я смотрю без упрека, в будущее — с оптимизмом…