СУДЬБА. Нарушающий

Как могут сочетаться в человеке столь полярные черты, как чтимые всеми доброта и справедливость вне футбольного поля и беспощадная жестокость к сопернику в его пределах на отрезке от свистка до свистка? Что позволяло ему на всех причудливых извивах судьбы сохранять гусарскую браваду, твердость духа и неформально лидировать во всех командах, в которые попадал? Многочисленные попытки поговорить с Игорем не просто в режиме телефонного обмена новостями, а для читательского потребления, встречали неизменные отнекивания. И только этой осенью, вскоре после драматичного серебряного финиша “Немана”, где Ковалевич нынче так убедительно атаманствовал с повязкой на рукаве, крепость пала: “Ну, давайте попробуем…”

ИЗ ДОСЬЕ “ПБ”

Игорь КОВАЛЕВИЧ. Родился 3.02.68 в Иванове (Брестская область). Футболом начал заниматься в Антополе на Брестчине (первый тренер — Валерий Якимов). Выпускник брестской СДЮШОР-5. Закончил БГОИФК (1990). Играл за минский СКИФ (1988-89), молодечненский “Металлург” (1989-90), владивостокский “Луч” (1991), брестское “Динамо” (1992-93), могилевский “Днепр” (1993), тюменское “Динамо- Газовик” (1994-95), тобольский “Иртыш” (1996), бобруйскую “Белшину” (1997-98), “Гомель” (2000), гродненский “Неман” (2001-02). Двукратный (1997, 99) обладатель Кубка Беларуси. Двукратный серебряный (1997, 2002) и двукратный бронзовый (1992, 98) призер чемпионатов Беларуси. В высшей лиге национальных чемпионатов страны провел 174 матча, забил 12 голов, сделал 8 голевых передач. “Рекордсмен” чемпионатов по числу карточек (4 красные, 54 желтые). Рейтинг (версия “ПБ”) — 5,04.

— Большой футбол начался для меня с палаты в институте травматологии. На полях, где тогда работал СКИФ, трава не росла. На тренировке упал, под позвоночником — камень. Навсегда запомнил — позвонки L5-L4, область поясницы. Профессор меня осмотрел и спросил: “Спортом все еще хочешь заниматься?” А я ведь еще и не начинал. “Желание есть”, — говорю. “Ну, тогда, парень, меняй специализацию. Шахматы, например, подойдут…” Так и сказал — даже шанса не оставил. А вот спортивный доктор Валерий Иванович Белан за меня посражался… 89-й год получился, наверное, самым непростым в жизни. Были моменты, когда можно было вообще отчаяться. Но это неинтересные подробности. Позвоночник надо было закачивать. Белан дал упражнения. Я выполнял их день и ночь. Но травма долго еще давала о себе знать, мешала как следует играть в Молодечно, у Сергея Боровского. Он расспросил Белана о моей спине и потом сказал, что не может взять на себя ответственность за мое здоровье. Я понял, что в Беларуси заиграть будет тяжело. Мысли о смене обстановки совпали с предложением Игоря Белова уехать следом за ним во владивостокский “Луч”. Чуток восстановился, позвонил и сказал, что готов…

— Мясорубка второй российской лиги — вроде бы не самое подходящее место для возвращения в жизненную колею.

— Да, адаптация проходила тяжеловато. Там играли серьезные люди — такие как Белов, Юра Трухан. Они приехали зарабатывать деньги. Играл я мало — был нетренированным. И в некоторой степени Палыча даже подвел. Он не знал, что у меня такая беда. Но мне же надо было рисковать…

— Игорь, извини за прямой вопрос. Мытарства с той давней травмой не вспоминаются тебе теперь, когда пострадавшими от твоей игровой жесткости частенько оказываются другие?

— Я защитник. И мне полезнее вспоминать, наверное, о науке, преподанной в свое время большим мастером игры в обороне Юрием Курнениным. А он говаривал: “Никто не должен от тебя убежать. Что-то должно остаться рядом — или человек, или мяч”. С Курнениным я познакомился в брестском “Динамо”, куда приехал после сезона, проведенного во Владивостоке…

— Насколько могу судить по твоей биографии, начало карьеры у тебя было совершенно нетипичным для большого игрока.

— Кто решил, что я большой?

— Сейчас не об этом. А о том, что до попадания в команды мастеров ты без всяких футбольных льгот закончил институт, да еще и с отлучкой на срочную военную службу, которую провел в сапогах, а не в бутсах…

— Вообще-то в армии мы играли довольно часто. Наша ракетная часть стояла в лесу. А футбол был отдушиной, означал выезды на большую землю. Команда дивизии, которую я собрал, выиграла даже первенство армии. Самое яркое воспоминание о том времени — отпуск, который я за это получил.

— Годы института и армии помогли становлению Ковалевича- футболиста? Или это было потерянное для спорта время?

— Конечно, помогли. В жизни важно что-то увидеть и узнать помимо футбола. Серьезной футбольной выучки в детстве получить не пришлось. Отец мой военный. Поэтому, пока школу закончил, поучился в пяти местах, вплоть до Урала, и регулярно тренироваться не удавалось. Говоря объективно, я вряд ли дотянул бы до высшей лиги СССР. Но мне повезло: Союз распался, и уровень футбола упал. А я очень хотел играть и много работал. Хотя если бы в 85-м, когда я шел по полю Лужников в рядах парада студентов-физкультурников на открытии Всемирного фестиваля молодежи и студентов, кто-нибудь сказал, что через десяток лет я сыграю там против “Спартака”…

— Давай не прыгать через этапы. Почему из “Луча” ты вернулся именно в Брест?

— Там жили родители. А мой первый тренер Валерий Якимов составил протекцию у Александра Разина — он еще работал в “Динамо” до первого ухода в коммерцию. Главным тренером в Бресте был Курненин, Юрий Анатольевич…

— Судя по тону, которым ты произнес это имя, он произвел на тебя сильное впечатление.

— Он на всех его произвел. Не возьму в толк, почему в Бресте так неуважительно отнеслись к человеку, который выиграл для города пока единственную медаль. Помню, даже Вася Сарычев в какой-то аналитической статье упомянул всех тренеров, работавших с командой, а о Курненине — почему-то ни слова. А ведь тогда, в первом суверенном чемпионате, у команды была хорошая игра при отсутствии денег. Курненин оказался в большом порядке. Но быть зависимым от власть имущих, плотно с ними общаться он уже тогда не любил. Почему он ушел, представляю смутно. Выиграли бронзу, сыграли еще круг — и вдруг узнаем, что тренер не работает. В руководстве клуба начались непонятные брожения. Игроков в выяснения отношений втянули. Ну а я мнений по указке не меняю. Доиграл чемпионат при Курилове и понял, что надо уходить. В “Днепре” у Валерия Ивановича Стрельцова пробыл совсем недолго — клубы не договорились по деньгам — и остался я не у дел. Знакомый директор брестского банка позвал меня поработать инкассатором. Стал важной персоной: в Минск под охраной возил валюту. И в один из таких приездов в столицу пересекся с Малофеевым — у него в Минске были какие-то дела, и нас познакомил Курненин. Эдуард Васильевич тогда вывел в высшую лигу “Динамо-Газовик”. Пригласил меня на просмотр в Тюмень, а через пару недель я уже подписал контракт. Правда, в контрактах был тогда не силен. В Беларуси они простые были: не пить, не курить, уколов без ведома врача не делать, товарищам дурной пример не показывать. А там читал — вроде все понимал. Только почему-то думал, что на сезон подписался, а оказалось — на два.

— Выходит, полный цикл в команде провел — от влета до вылета… Высшая лига чем-то удивила?

— Васильич от меня много не требовал: “Действуй по игроку. Впереди делать нечего. Твое дело — забрать и отдать”.

— В состав попадал регулярно?

— В 94-м году, при у Малофееве, — да. У нас была хорошая, рабочая команда. В первый год не вылетели, стали двенадцатыми.

— Малофеевские приемы воздействия на команду в дело шли?

— Фирменные установки? Шли и воспринимались нормально. Правда, когда из Киева на подкрепление подъехали Призетко, Кутепов, Смертин и Грицына, то они первое время удивлялись. А вообще к Малофееву в Тюмени относились очень хорошо. Больше, чем он, там до сих пор никто не сделал. С президентом клуба Владимиром Долбоносовым они не очень-то ладили, но разговаривали на одном футбольном языке.

— Но не договорились…

— Замена Малофеева на Бубнова была неожиданной для всех. Игроком Александр Викторович был сильным, а вот тренером… Только принял команду, заявил, что придумал новые стратегию подготовки и тактику, что мы будем всех “возить”. Предсезонка получилась уникальной. Уехали в Бахрейн дней на двадцать. Подготовительные сборы, надо закладывать базу — а у нас через день игры с бедуинами, причем все оплачивались. Из девяти матчей — одна ничья, остальные — победы.

— Нормально заработали!

— Ну да. Вернулись, пошумели — Бубнов это умеет. А потом Долбоносов видит: команда-то разобранная. Принял нас Сергей Рожков — очень хороший специалист. Но что он сделает, когда предсезонка завалена? Валимся дальше — еще по ходу первого круга приезжает Александр Ирхин. Он от настоящего футбола был далек. Запустит мяч вверх, как в детстве, “на три удара” — и играем шесть на шесть на полполя. Вернули на выручку Эдуарда Васильевича. Но было поздно. В концовке за нами ездили враги с мешками денег. Вылетала одна команда, и конкуренты объединились против нас в коалицию. Шансов не было.

— Грязи в российском футболе хватает?

— Как сейчас, не знаю. А тогда ведь и времена были криминальные. Непростые люди в команду приходили пообщаться.

— В чем состояло общение?

— Например, оценки давали, кто как борется. Ко мне по части самоотдачи никогда претензий не было.

— Почему же случилась ссылка в Тобольск?

— В 95-м мой контракт с “Газовиком” закончился. Но компенсация при переходе все равно полагалась немалая. Желающих выкупить меня за деньги не нашлось. Вот тогда Рудольф Атамалян из “Иртыша” и подсуетился: “Играешь год за Тобольск — это все-таки Тюменская область, и мы тебя отпускаем”. Выбора не было. Поехал к могилам ссыльных декабристов. Это была беда! Пришлось в поездах по всей Сибири колесить.

— Как коротали досуг в дороге?

— Ну как? Матчи были спаренными. Туда ехали играть, а назад — не кефир же пили, правильно? А города тамошние — Междуреченск, Прокопьевск, Кемерово, Улан-Удэ — это ужас. Школа жизни.

— Похоже, тягу к дальним странствиям она у тебя отбила. Беларусь надолго ты больше не покидал…

— Сначала, вроде, и повода не было. Евгений Петрович Шабуня позвал в “Белшину”. Правда, до Бобруйска из Бреста я не сразу добрался — километров десять не дотянул. Заехал к какой-то бабушке в огород. Два дерева, между которых пролетел, толстоватыми были. А если бы не стог сена на пути, то прямо в горницу угодил бы. Но обошлось — на вечерней тренировке уже работал, плечо только чуть ныло. А машину — она не моя была — транспортировали в Брест.

— Что сие ДТП символизировало?

— Не знаю. Два первых года в Бобруйске — 97-й и 98-й — были просто супер. И в материальном плане, и коллектив мне нравился. Директор шинного комбината Аркадий Кириллович Поляков — руководитель надежный и солидный — команду берег и опекал. Главный тренер Олег Антонович Волох — очень хороший тренер, его любили все ребята.

— Знаменитый сезон 97-го года с драматичным пролетом мимо золота часто вспоминаешь?

— Хорошо тогда играли. Но на финише не хватило свежести и пары человек. Весь сезон вытянули в 13-14 игроков и в конце, откровенно говоря, сдулись. Та команда не была прагматична, никогда ничего не выгадывала. Можно было в матче с минским “Динамо” при счете 1:1 закрыться — и все было бы в порядке. А мы играли, как игралось, шли вперед. И на 89-й минуте пропустили роковой гол. Помню, потом Поляков сказал, что не хватило гибкости руководству клуба. Финиш, мол, это большая политика. А с большой политикой в Бобруйске всегда была тишина. В административном составе клуба никогда не знали толком, чего хотели. Все больше плели интриги, меняли тренеров.

— Насколько я понимаю, все тренерские смены инициировал как раз Поляков.

— Он знал далеко не все, что происходило в команде. Зачастую ему плели разную чушь. Например, отставки Игоря Белова и Людаса Румбутиса готовились исподволь, загодя. Их убирали после вполне пристойных ничейных результатов. Румбутиса — еще и перед финалом Кубка. А с Вячеславом Акшаевым в этом году что получилось? Он интеллигентный человек, вообще не способный обманывать и в последнюю очередь думающий о себе. Выиграл золото, Кубок — с ним тоже не ужились! И еще заявляют вслед: меняли тренеров и будем менять.

— Игроки в этом как-то участвовали?

— Нет. Нам нравилось работать и с Волохом, и с Беловым, и с Румбутисом. Никто из них не скажет, что команда плохо тренировалась, была неуправляемой в быту.

— Но о ней шла именно такая слава.

— Немало поиграл в Беларуси и убежден, что в плане отклонений от режима “Белшина” позволяла себе ничуть не больше любой другой команды. Но Бобруйск — город слишком специфичный, там все на виду. Выбор точек невелик — “Журавинка”, “Юбилейка”. Засветиться проще простого. А руководству нравилась сама процедура: кого-то поймать, из ничего создать проблему, а потом ее раскручивать, усложнять. А неуправляемые коллективы медали не выигрывают. Правильно?

— А твой уход из “Белшины”?

— Он был абсолютно цивилизованным. В 99-м истек срок контракта. Съездил на смотрины в “Томь”, а потом принял приглашение от Акшаева в “Гомель” — на хорошие для Беларуси условия.

— Но, рассказывают, не прошло и полгода, как ты ставил в пример гомельским руководителям… “Белшину”.

— В Бобруйске при мне никогда не было проблем с деньгами. Зарплату и премиальные не задерживали — для Полякова была дорога белшиновская марка. А в “Гомеле” в разгар сезона вдруг разразился финансовый кризис. За ним последовала отставка Вячеслава Евгеньевича, сценарий которой был словно позаимствован в Бобруйске. Мне жаль, что тот гомельский сезон не задался. Команда здорово к нему готовилась — работа с Акшаевым произвела на меня очень сильное впечатление. Пожалуй, его и Курненина назову людьми, более других повлиявшими на мое футбольное мировоззрение.

— Философский вопрос: отчего Акшаеву так трудно живется? Он не переходит грань рационального, постоянно принимая сторону игроков при их противоречиях с клубами?

— Философский ответ: порядочным людям часто бывает трудно. А беда Вячеслава Евгеньевича в том, что его иной раз подставляют как раз те люди, за интересы которых он вступается. Надо выйти на поле и отработать — это и есть благодарность тренеру за поддержку. Только вот народ нынче пошел мелковатый. Думаю, Евгеньич во многих разочаровался. Даже из числа своих учеников.

— Оставив “Гомель”, в начале 2001 года ты пошел было за Акшаевым, возглавлявшим “Белшину”. Затем тренировался в “Дариде”. А перед самым стартом сезона оказался в “Немане”. В тех метаниях не прослеживалось логики.

— Почему? От идеи вторично ступить в белшиновскую воду отказался, едва почувствовал расхождение между обещаниями и делами президента клуба Олега Гущи. С моей стороны это было проявлением простого самоуважения. А вариант Гродно возник совершенно неожиданно. Позвонил Витя Юйко, мой однокашник по институту. У “Немана” возникли проблемы с правым защитником. А мне в последний момент повезло на хороших людей.

— Но условия в Гродно наверняка были скромнее тех, от которых ты отказался в “Белшине”?

— Я шел не на условия. Мы договорились, что после первого круга смогу беспрепятственно уехать, если появятся варианты. А потом Сергей Витальевич Солодовников предложил мне поработать еще.

— “Неман” оказался для тебя явно значимее транзитного пункта.

— Теперь это не просто этап биографии, а что-то родное. В плане командного духа в Гродно самый сильный коллектив из тех, в которых мне довелось поиграть. При той материальной базе, которую имеет “Неман”, то, что удалось сделать Солодовникову за три последних года, — это невероятно.

— В чем его сила?

— В удивительном единении всего командного штаба — братьев Солодовниковых, Сергея Корозы. Их заряженность общей идеей, каким-то сумасшедшим гродненским патриотизмом мобилизует людей, заставляет каждый матч проводить на пределе, как кубковый. Возможно, потому нам в концовке и не хватило сил… Солодовников — очень сильный тренер. Во-первых, он сам немало поиграл и многого достиг. Во-вторых, он умеет ставить игру при ограниченности средств — из того, что у него есть, при высокой текучести кадров. В Гродно раскрываются по-новому и приносят пользу люди, которые остались невостребованными в других местах. Это целиком заслуга тренера. Он никакой не демократ. Он жесток в требованиях неукоснительного выполнения игровых принципов и сохранения отработанного тактического каркаса. Солодовников выгодно отличается от коллег тем, что он не видит проблем в возрасте футболистов, не заглядывает в паспорт. Соответствуешь степенью готовности — играй в удовольствие. Потому у нас Олег Радушко и забил 9 мячей, и большинство из них — решающие. В 35 лет человек относится к себе так, чтобы не подводить людей, которые ему верят.

— Ты относишься к себе так же?

— Будь иначе — не доиграл бы до 34 лет. На здоровье совершенно не жалуюсь. На тестах, где все четко показывает электроника, пыли в глаза не пустишь. Это не досужие рассуждения: “бежит — не бежит”.

— В ходе сезона много говорили о денежном голодании “Немана”. В чем оно заключалось?

— Зарплату получали регулярно. А вот премиальные выплатили только за пару игр в начале сезона. В разгар чемпионата мне как капитану довелось даже обсудить проблему с мэром города. Александр Ильич Антоненко просил успокоить ребят и клятвенно обещал, что задолженности погасят в десятидневный срок. Для меня загадка, зачем люди, занимающие такие должности, дают заведомо невыполнимые обещания…

— Как тебе точка зрения, что “Неман” в этом году прихватили “сверху”, не пустили в чемпионы?

— Исход чемпионата закономерен. Как был бы он закономерен, если бы золото в решающем матче выиграли мы. Чемпионат достаточно длинный, чтобы исключить случайности. Другое дело, что очень многим хотелось, чтобы выиграл БАТЭ. На недавней телепередаче “Стадион”, где я участвовал, Иван Жекю проводил мысль, что у борисовчан лучше инфраструктура и потому они достойнее представят в Лиге чемпионов Беларусь. Так зачем тогда вообще золото разыгрывать? Пусть бы всегда и представляли.

— Как пережил дисквалификацию на золотой матч?

— Для меня это было трагедией. Хотя Юра Мамидо на моей позиции здорово сыграл. С трибуны тяжело смотреть такие игры. Но все было по закону — обижаться глупо.

— Дюжина карточек за сезон — аномалия?

— Иногда “замыкало”, и штук пять были лишними — например, в игре со “Славией” при счете 5:1. Но Витальевич меня ни разу за предупреждения не упрекнул…

— Что происходит в голове человека, идущего на умышленный фол? В чем суть психологии злостного нарушителя?

— Она проста. Футбол состоит из единоборств. Если каждый выиграет свое — выиграет и команда. Вот и стараюсь.

— Частый выход за рамки правил — следствие изъянов в подготовке?

— Видимо, да. Что еще ответишь?

— Имидж грубияна влияет на частоту наказаний?

— Пожалуй. Иногда меня предупреждают в ситуациях, когда других не стали бы. Хотя со всеми судьями я в прекрасных отношениях. Мы друг друга уважаем.

— Интересно, как к твоим карточкам относится жена?

— Хуже всех к ним относится моя бабушка. Она усвоила, что это плохо, и ей кажется, что я все время с кем-то дерусь. Упрекает, говорит: “Так нельзя”. А Наташа… Главное, обходиться без карточек в нашей семейной жизни. Расписались мы год назад, и пока не было ни желтых, ни красных.

— В мечтах или снах видишь себя футболистом, который не разрушает, а созидает, забивает мячи?

— А вы поднимите статистику. Уверен, что по показателю голов и голевых передач я буду среди защитников в десятке лучших за все годы. Вот вы лучше о другой, несбывшейся, мечте спросите.

— Считай, спросил.

— В 97-м году Байдачный позвал меня в минское “Динамо”. Очень жалею, что тот переход не состоялся — Анатолий Николаевич вскоре из “Динамо” ушел. А я много бы отдал, чтобы поиграть в Минске. Это все-таки фирма. После моего ухода из “Гомеля” Александр Разин снова звал меня в “Динамо” — помогать в дубле. Колебался — заканчивать играть не хотелось. Как раз тогда встретил случайно Юрия Алексеевича Пудышева. Присели мы с ним в “Галерее вин”. Он меня выслушал и говорит: “Знаешь, я рано закончил. Теперь жалею — мог бы еще поиграть. Но то время уже не вернешь. Пока ноги на поле просятся — бегай”. Хорошо, что его послушал.

— О планах потолкуем?

— Рано. Где буду в следующем сезоне — судить не берусь.

— А если перепрыгнуть сезонов через пять?

— Это плохо, когда начинаешь строить планы, а потом все меняется, происходит не так. Поэтому стараюсь в такую даль не заглядывать. Думаю только о ближайшем будущем. Так как в “Немане” — выходили на каждый матч и концентрировались только на нем. Ничего не просчитывали.

— Можно и так, Игорь. Только потом оказываешься с серебром вместо золота. Или инкассатором.

— Это не самая плохая работа.