ЧМ-2010. Украина - Беларусь. Вокруг матча. Купляйце украинское

«Москалi е?»

…Говорят, в самом сердце города — где-то на центральной площади Рынок — существует злачное местечко, где за умеренную плату посетителю и впрямь даруют незабываемое ощущение концентрированной национальной идентичности и исторического колорита.
На стук в дверь на пороге вырастает суровый парубок негражданской наружности. Выбритая голова с чубом на темени, строгий взгляд из-под косматых бровей, шаровары и пугающий «шмайсер» наперевес. На обязательный пароль «Слава Украiне!» следует ответ «Героям слава!» — и тебя впускают внутрь. Бывает, для верности уточняют «Москалi е?» — нужно непременно уверить, что «нэма». Под сводчатым потолком полумрак и обстановка глубоко законспирированного подполья. Проверив гостя на предмет идейной верности, чубатый страж наливает ему из фляжки и ведет к шифоньеру, который оказывается тайной дверью. За ней, открывающейся с тяжелым скрипом, — собственно «явочная квартира». На входе начертано напоминание о необходимости вытереть ноги. Половиком служат два сложенных один к другому стяга — кумачовый с серпом и молотом и разноцветный со свастикой — символы канувших в небытие империй. Потершись о них подошвами, окончательно оказываешься своим среди своих. Тебе наливают еще и щедро. Хочешь — пиво («пыво»), а хочешь — нечеловечески мутную, сакраментальную сивуху, которую здесь же и варят, очевидно, по рецептам, сохранившимся со времен Степана Бандеры. Сам предводитель украинских националистов оценивающе взирает на тебя с огромного плаката на стене…
«Бэндэровець?!» — так и вспоминается фольклорное сухоруковское из противоречивого балабановского блокбастера, сказанное в чикагском аэропорту при известных обстоятельствах. Этот чубатый в шароварах — тоже чистый фольклор. Как и остальная ресторанная стилизация — конспирация, отодвигающийся шкаф, небрежно слаженная неотесанным горбылем меблировка и гнутая доисторическая посуда из алюминия. Все это есть не что иное, как декоративное продолжение анекдотов про украинских «западэнцiв» («Сидай, сынку, я и так бачу, що ты не москаль…») — просьба не воспринимать всерьез.
Если и есть здесь верность идее — то это верность бизнес-идее, влекущей сюда праздную клиентуру с тех самых пор, когда Львов стал туристическим местом.

«Шановнi гостi»

Репутация города, как водится, бежит впереди его. И часто, выбежав мухой, добегает слоном. Львовская нелюбовь ко всему русскому — миф, который развевается как табачный дым с первым же вербальным контактом с местным народонаселением. Оно любезно, толерантно и всегда готово помочь, для удобства собеседника легко переходя на великий и могучий. Даром что в Раде снова смута, что русские сцепились с грузинами за непризнанные автономии, а ушлый гражданин мира Савик Шустер, собрав телеаудиторию, поднимает тему вероятного распада Украины в вымершем у нас жанре политического ток-шоу…
Благорасположение местных особенно заметно в Старом городе — Рыночной площади и ее окрестностях, — некогда внесенном в список всемирного культурного наследия ЮНЕСКО. В исторический центр с его брусчатыми пешеходными улочками, обилием храмов, музеев и памятников приезжий народ валит валом. Туристы там холимы и лелеемы. Они снуют косяками, голосу экскурсовода повинуясь, как дудке Крысолова, и стремясь постигнуть ауру древнего Львова. Она вполне себе эксклюзивна. Вторая мировая задела город лишь по касательной, меньше других он, вошедший в состав СССР в 1939-м, тронут и пятилетками краснознаменного индустриального энтузиазма. Немудрено, что типовая панельная застройка начинается ближе к спальным районам, а в сохранившемся центре в любое время бери и снимай кино на подобающую историческую тему.
Его и снимают. И вчера, и сегодня. Именно Львов выдавал за Париж режиссер Юнгвальд-Хилькевич, экранизируя «Трех мушкетеров» Дюма-отца. Боярский-д»Артаньян играл в шахматы с кардиналом Ришелье в здешнем Доме ученых, а свою «каналью» кричал в том числе и в Армянском дворике, где сошелся в эпической дуэли с толстым Портосом и компанией.

«Мова ридной Украiны»

Вообще имена собственные во Львове очень много говорят о нарицательном. В одних только названиях улиц, кажется, все своемыслие западноукраинцев. Ведь еще А.Райкин некогда задавался вопросом: как избежать влияния улицы, когда вокруг сплошные улицы? А никак — принимай как данность. «Вулыця» Мазепы, Петлюры, Бандеры и даже Дудаева… И здесь же — памятник Советскому солдату, живучий куда более, чем, скажем, в Таллинне.
О первых и втором периодически вспыхивают общественные споры. В этих спорах ищут не истину — победу. Пока преимущество на стороне антисоветчиков, они уверенно играют первым номером, но наше время так изменчиво… Часы бьют всех — предупреждал Ежи Лец, мастер непричесанных мыслей, родившийся во Львове, когда тот еще был польским городом.
Нынче же Львов — украинский. На «ридной мовi» здесь говорит и стар, и, что особенно трогательно, млад — так что на второй день пребывания приехавшего на футбол белоруса очень подмывает ввернуть при случае крепкое «жовто-блакитное» словцо. Слыша в старинном интерьере мелодичную речь с протяжными гласными и смягченными согласными, так и вспоминается читанная в глубоком детстве беляевская «Старая крепость», несмотря на налет соцреализма и мамалыжный пролетарский привкус ментальную сущность местности передающая достоверно.
Между тем ученые-футурологи, кажется, подсчитали, что через полвека-век во вконец глобализированном мире останется в употреблении всего десяток языков — другие вымрут вслед за динозаврами и латынью. Существует, впрочем, и другое мнение: «мова» сохраняет шансы, пока есть территория, где она доминирует. Одной из таких территорий на Украине Галичина и является — манкурты здесь не в почете. И в этом смысле Львов с лихвой оправдывает свое культурно-историческое предназначение, оставаясь средоточием национальной идеи. Куда там до него космополитичному и гламурному Киеву или потускневшей послебабелевской Одессе…

«Дывысь — Глеб!»

Приезд белорусской футбольной делегации основы мещанского бытия львовян не поколебал ничуть. Бернд Штанге с подопечными буднично расквартировались в четырехзвездочном «Спутнике», провели вечернюю тренировку на «Украине». Местные журналисты оказались неназойливы, с пристрастием расспросив о планах на субботу разве что нашего немца-тренера да барселонца Глеба. Естественной популярностью попользовался белорусский капитан и у болельщиков. Те, в количестве десятка-полутора, тоже явились на пятничный тренинг — в жажде раздобыть звездный автограф. В подростковой компании страждущих выделялся бывалый «чоловик» в сине-гранатовой майке с надписью «Ivan de la Pena» и с барселонским фотоальбомом в руках. Его он удовлетворенно захлопнул, получив желаемое, — курносый хлопчик лет пяти, одетый по-футбольному, лишь нетерпеливо спрашивал: «Тато, а що вин там намалював?» Подрастешь, сынку, узнаешь — такой, должно быть, последовал ответ.
Ветхозаветный стадион погасил софиты, чтобы завтра снова их зажечь и запустить в свое чрево буйство страстей. До тридцатитысячного «битка» он не доберет сущей малости. Раскрашенный в «жовто-блакитное», будет битых два часа громыхать децибелами. Колышась в такт оперному а капелла, щемяще запоет в многие тысячи глоток свое «Ще нэ вмэрла…» Уже в середине первого тайма начнет негодующе свистеть в связи с бледным видом хозяйской сборной, ближе к концовке даже слегка полиняет трибунами — народ разочарованно потянется к выходам, и лишь на последней добавленной минуте торжествующе взорвется, когда Шевченко забьет худо-бедно выстраданный гол…
С ним наши краски враз померкнут. Уплывет почетная стартовая ничья, уже, казалось, бывшая в кармане. Подавленно вздохнет доблестный гостевой сектор, слышимый все девяносто минут. А вздохнув, снова разразится поддержкой, стрельнет припасенной пиротехникой. И будет прав — ровно настолько, насколько самоотверженно и неистово билась в этот львовский вечер молодая команда герра Штанге.