ЧЕЛОВЕК-ЭПОХА. Олег Блохин: решающий выстрел ворота сродни близости с первой женщиной

“Я не допущу, чтобы ты уронил честь нашей фамилии!” — случалось, выговаривала мне мама. Мнение родителей было настолько авторитетно, что даже когда я все-таки получил отдельную квартиру, то еще два года продолжал жить у них. Отделился лишь в 28 лет, женившись. До этого же возраста согласовывал с родителями все свои решения и отдавал всю зарплату, оставляя себе лишь мелочь на карманные расходы.

— Интересно, Олег Владимирович, таким пай-мальчиком вы были с детства?

— Напротив! Сколько себя помню, всегда был ужасным непоседой и озорником, за что мне вечно доставалось от родителей. К примеру, в четыре года сбежал “кормить лошадок” на Владимирский базар, за что впервые отведал отцовского ремня. Но, видно, урок не пошел впрок. В другой раз, когда за очередную проделку мне запретили кататься на лыжах, схватил лыжи старшего брата, которые были вдвое выше меня, и был таков. Энергия била из меня ключом! Я с утра до ночи гонял мяч, играл в “казаки-разбойники”, лазил по сараям и крышам. И когда узнал, что родители мечтают усадить меня за аккордеон (игра на этом инструменте была весьма популярной в пятидесятые годы), у меня волосы встали дыбом. Часами пиликать гаммы?! Только не это! Слава богу, родители передумали и стали приобщать меня к спорту, что было более естественно, — к этому роду деятельности оба имели самое непосредственное отношение.

Моя мама, Екатерина Захаровна, выросла в многодетной семье под Киевом и нужду знала не понаслышке: одни сапоги носила по очереди с шестью сестрами и братьями. Мечтая о лучшей жизни, она в 16 лет уехала из дома и устроилась работать на одну из киевских фабрик. Однажды на каком-то спортивно-культурном мероприятии маме предложили пробежать кросс. Результат так поразил тренера, что он порекомендовал юному дарованию заняться спортом всерьез. Совет оказался правильным — впоследствии Катя Адаменко шестьдесят восемь (!) раз била рекорды Украины. А в 1939 году стала чемпионкой СССР, установив всесоюзный рекорд. Признаться, я с трудом представляю, как можно было пробежать стометровку за 11,9 секунды не по битумной, а по гаревой дорожке и не в стограммовых кроссовках, а в тяжеленных кедах без шипов. Но в этом была вся мама. Сейчас ей 84, но она никак не желает мириться со старостью. Вот уже 45 лет преподает в Инженерно-строительном университете (бывший КИСИ), причем ходит на работу исключительно пешком, по пять-шесть километров ежедневно.

Отец, Владимир Иванович, в отличие мамы освоил множество профессий: пел в ансамбле Александрова, служил в КГБ, работал в торговле, пока не связал свою жизнь со спортом. Он трудился в таких известных клубах, как “Буревестник”, “Динамо”, “Трудовые резервы”. Так что, как видите, мне просто на роду было написано стать спортсменом.

Мы жили в самом центре Киева, на улице Анри Барбюса, что возле Центрального стадиона. В одной половине дома дедушка с бабушкой, в другой, тесной комнатушке, родители и мы с братом. Бабуля пекла изумительные пирожки, и я, сидя на кованом сундуке, воображал себя шофером, развозящим сдобу по магазинам. Дедушка работал в “Киевгорзеленстрое”, и у нас был дивный сад, где росли редчайшие виды роз. Я забирался с котелком на любимую черешню, и стащить меня оттуда стоило немалых трудов. Когда же родители уходили на работу, а брат в школу, наступало раздолье. Я таскал с кухни пирожки, вволю гонял с овчаркой Джеком и дворнягой Ральфом и ощущал себя единовластным хозяином своей вотчины…

Что могло выйти из такого “реактивного” ребенка, не знаю — слава богу, родители направляли мою энергию в нужное русло. Я катался на коньках, плавал. Правда, в бассейн ходить не любил. Зимой было холодно, неуютно, от хлорки постоянно щипало глаза, и я придумывал любые поводы, лишь бы не идти на тренировку, притворялся, что болит горло. “Карьера” пловца закончилась, когда я действительно заболел. Но тренер еще долго уговаривал родителей оставить меня в секции, мол, у ребенка необыкновенные данные.

Так же, как дети артистов растут за кулисами, я рос в спортзале. Лет с шести мама брала меня в свой КИСИ, где я бегал и прыгал наравне со студентами. Особенно меня привлекали канаты. Готов был лазить и раскачиваться на них часами. Однажды вскарабкался по шведской лестнице под самый потолок и глянул вниз. Мат показался крошечным лоскутком, но я храбро ринулся. Полет был таким неожиданно долгим и стремительным, что “по пути” я завопил: “А-а-а!!!” К счастью, один студент успел подхватить меня на лету, и мы вместе рухнули на пол.

Затем меня отдали в школу “Юный динамовец”, но футбола мне было мало, и до 16 лет я занимался всеми мыслимыми видами спорта, кроме бокса и тяжелой атлетики: играл за сборную школы в футбол, баскетбол, хоккей, увлекался шахматами. Однако вскоре нагрузки так возросли, что мне пришлось делать выбор. Разумеется, выбрал футбол!

— Похоже, на школу у вас уже не оставалось сил?

— Любил историю, математику, а вот другие предметы вызывали проблемы. Я мог, например, без запинки читать стихи, но делал это монотонно, “без выражения”. Мои скромные декламаторские способности учительница оценивала в 3 балла. Это вызывало у меня такую жгучую обиду, что в результате я навсегда охладел к поэзии. Писал я тоже быстро и грамотно, но впопыхах иногда не дописывал буквы, так что по языкам тоже имел “трояк”.

В старших классах учиться стало еще труднее — начались мои бесконечные поездки по миру. В 9-м классе в составе юношеской команды “Динамо” поехал во Францию, в 10-м перешел в дублирующий состав — и выпал из школы на целый месяц. Прибавьте к этому сборы, подготовку к матчам, игры. Я добросовестно таскал за собой учебники. Но много ли выучишь, когда тело гудит от усталости, а в голове крутится единственная мысль: лечь и отоспаться! Однако брал себя в руки и, несмотря на невероятную загруженность, ходил в “хорошистах”.

Современное поколение совсем другое. Наши дети все схватывают на лету и идут вперед быстрее родителей. Нам остается только тянуться за ними, а не читать мораль или “сюсюкать”. Моей старшей дочке сейчас 20, и мы с ней как равные беседуем на все “закрытые” темы: секс, алкоголь и так далее. При этом я стараюсь не докучать — хочу, чтобы вечный конфликт отцов и детей нас миновал.

— И никогда не говорите ей: “Вот я в твоем возрасте…”?

— А что говорить, если моя юность была суровой… Родным детям такой не пожелаешь. После школы поступил в институт физкультуры. Думаете, вот тут и начались студенческие забавы, пирушки? Ничуть не бывало! В год играл по 90 матчей. Если добавить еще переезды, тренировки, сборы, можно примерно сосчитать, сколько свободного времени у меня оставалось. Танцы, студенческие вечеринки, ухаживания — все это было не для меня. Да и где тогда можно было, скажем, познакомиться с девушкой? Ночных клубов, дискотек не существовало. А к объяснениям в любви по почте (спортсменам приходили горы писем) я относился несерьезно. Оставалось знакомство в компании или на улице. Иной раз пригласишь девушку в кино (на ресторан-то денег не хватало!), а сам положишь шапку под голову, да и уснешь посреди сеанса. Усталость была неимоверной!

Я отдавался игре полностью и всего за год перешел из юношеской команды “Динамо” в олимпийскую сборную СССР. Мне было 19, а моим коллегам — по 25-30, и я, как самый молодой, носил за “стариками” форму, бегал за пивом, не считая такую “муштру” чем-то зазорным. Футбол был моей жизнью — и этим все сказано. Из-за него я расстался со своей первой девушкой. Однажды так устал, что не стал провожать ее до самого дома, как делал это обычно, а посадил на такси и попросил: “Поезжай сама, а?” В ответ барышня заявила: “Нет, ты отвезешь меня домой сам или…” Мне тогда было всего 18, но я понял: эта девушка не для меня…

Да, большой спорт требовал жертв. Из-за постоянной занятости даже отдохнуть толком не удавалось. За 24 дня отпуска (заметьте, исключительно декабрьского!) надо было хоть немного подлечить свои ушибы, травмы коленей, суставов. Большой спорт — нездоровье, а футбол тем более. Поэтому, вместо того чтобы ехать куда-нибудь на курорт, я отправлялся принимать радоновые ванны в Хмельнике.

Взрослея, я понимал: самое прекрасное время жизни проходит мимо. И когда игра не шла, тренер выражал недовольство, а газеты ругали на чем свет стоит, хотелось все бросить и начать жить, как все нормальные люди. Став спустя многие годы тренером, я не раз испытывал подобное состояние. Но тот, кто хоть раз ощутил вкус победы и услышал ликующий рев трибун, знает: спорт — тот же наркотик, бросить его невозможно.

— Выходит, у вас не было никакой возможности сбросить лишний адреналин?

— Ну почему же, возможности были! Но я начну издалека. Воспитание будущих великих спортсменов проходило так: ребенка приводили в бесплатную спортивную секцию — и дальше его способности развивали тренеры. Система начинала эксплуатировать его имя, лепить образец для подражания.

На самом же деле все выглядело иначе. Мы были обыкновенными людьми со всеми своими слабостями и недостатками. Естественно, находясь на сборах 320 дней в году, не видя свободы и не имея никакой возможности потратить заработанные изнурительным трудом деньги, мы при первой же возможности пытались наверстать упущенное. Как только тренер давал вольную, бросались в “гражданскую” жизнь, как в омут. Некоторые дорывались до бутылки, гуляли ночи напролет, хулиганили. Так вот все эти отклонения от идеального образа советского спортсмена тщательно скрывались от общественности. В ее глазах мы оставались идеальными.

Анализируя прошлое, прихожу к выводу, что это был далеко не единственный порок системы. Представьте себе, высококлассные спортсмены, мастерство которых признано во всем мире, в своей стране профессионалами не считались. Все мы числились лишь любителями. А значит, не могли рассчитывать на пенсию, положенную, скажем, артистам Большого театра. Получалось, они играют на благо отечества, а футболисты — так, ради собственного интереса. Поэтому стоило выбыть из большой игры лет в 30-35, и твое дальнейшее существование вне футбола переставало кого бы то ни было интересовать. Кто-то начинал осваивать “гражданские” профессии, кто-то находил себя на тренерской работе, а некоторые в новой жизни просто терялись, множа поломанные судьбы, житейские драмы и даже трагедии.

Но, надо признать, у каждого из нас была возможность избрать новое поприще. Дело в том, что все динамовцы, как и армейцы, имели офицерские звания. Причем, согласно штатному расписанию, не выше капитана. Только Харламов, Третьяк и я за высшие спортивные заслуги удостоились майорских погон. Расставшись с футболом, я мог бы остаться в армии и таким образом дослужиться до военной пенсии. Но, честно говоря, военная карьера меня совсем не прельщала.

— Наверное, благодаря футболу вы повидали мир, завели интересные знакомства?

— Вы правы, я был хорошо знаком со многими замечательными людьми, в том числе и ушедшими из жизни: Евгением Леоновым, Андреем Мироновым. В 1976 году, на Олимпиаде в Монреале, подружился с Владимиром Высоцким и Мариной Влади. Дело было так: мы с Леней Буряком что-то покупали в супермаркете. Вдруг видим: ба, такие люди! Подойти первыми постеснялись, хотя нас, молодых ребят, уже многие знали. Высоцкого мы боготворили, Влади была настоящей французской кинозвездой… Каков же был наш восторг, когда, увидев нас, Володя радостно раскинул руки и шагнул навстречу! После игры они с Мариной пригласили нас с Леней на виллу Марининой подруги (канадской кинозвезды), и мы прекрасно провели вечер. Никакой “звездности” в этих людях не было и в помине. Марина пила с нами русскую водку, а Володя пел под гитару. “Вот гады, — шутливо возмущался он, — они пьют, а я им играю!” Володя был классным мужиком, и я очень радовался, что на этом наше знакомство не закончилось. Позже мы не раз встречались в Москве.

Сейчас я при малейшей возможности общаюсь с Иосифом Кобзоном, Геной Хазановым, Валерой Леонтьевым, Сашей Малининым. Они не раз гостили у меня дома, причем не как футбольные поклонники, а просто как друзья. Нам интересно друг с другом. Жаль, отдаленность во времени и пространстве не позволяет видеться чаще.

Мир я тоже объездил. Не был разве что на Аляске, в Гренландии и Антарктиде. Поначалу “дикий Запад” поражал: архитектурой, цивилизацией, уровнем жизни. Помню первую поездку во Францию: Париж, Эйфелева башня, умопомрачительные бутики, супермаркеты, кафе. Вокруг сплошная роскошь и красота, а у тебя час свободного времени и мелочь в кармане!

Режим загранпоездок был жестким, и, даже если удавалось вырваться в город, на суточные можно было позволить себе очень мало. Представьте, сколько мы получали за рядовые игры, если в 1975 году нам, выигравшим Кубок кубков, выдали по 500 долларов. А когда за турнир в Испании организаторы заплатили 50 тысяч, 45 из них ушло в Спорткомитет, и только оставшиеся деньги разделили между 30 членами нашей команды. Проиграй мы — получили бы только по 9 долларов суточных и привезли бы домой традиционные сувениры: жвачки и пластинку. Думаю, сегодня за такие деньги футболисты экстракласса не согласятся даже шнурки завязать.

Однако справедливости ради надо отметить и преимущества, которые давала игра в футбол. К примеру, всем динамовцам предоставляли без очереди квартиры, машины. Я сел за руль собственной “Волги” (автомобиля, на котором разъезжали только высокие государственные чиновники) в 20 лет! Первые три месяца так судорожно цеплялся за руль, что выходил из машины совершенно мокрый. Хорошо помню день, когда мы с друзьями поехали на пикник к озеру. Навеселившись за день от души, поев шашлыков и наплававшись, обнаружили пропажу ключей от машины. Пока отыскали, перерыли в потемках весь прибрежный песок.

А сколько радости было, когда из очередной поездки я привез для своей белоснежной красавицы чехлы, подкрылки, колпаки! Кстати, за границей не раз приобретал и приличную обувь, одежду — жуткий по тем временам дефицит. Однажды в Швейцарии купил такой модный костюм, что потом целый год не доставал его из шкафа — боялся выделяться на фоне скромно одетых соотечественников.

— И совершенно напрасно — своих кумиров народ узнает за версту в любых нарядах. Но вот интересно, когда вы ощутили славу впервые и какова она показалась на вкус?

— Настоящая слава пришла в 23 года, когда мне присвоили титул “Лучший футболист Европы” и вручили “Золотой мяч”. Ходить по улице стало невозможно — сразу окружала толпа. А о том, чтобы зайти в кафе и выпить чашечку кофе, как это делали все нормальные люди, нельзя было и помыслить. Дома было не лучше. Девчонки трезвонили по телефону днем и ночью. Отбивать их атаки приходилось моей строгой маме. “Бесстыдницы, людям от вас покоя нет!” — кричала она моим фанаткам. Доставалось и мне: “Это ты раздаешь телефоны направо и налево?!”

С одной стороны, известность изрядно докучала. С другой — помогала открывать многие двери. Ну а с третьей — от нее у меня буквально “съехала крыша”. Подумайте, разве легко удержаться, когда тебя называют лучшим из лучших и носят на руках? Казалось, в свои 23 я достиг всего и теперь могу почивать на лаврах.

От счастья взлетел на седьмое небо… А ровно через год оттуда упал. О, как это было больно! 1976-й был критическим годом, проигрыши следовали один за другим: чемпионаты СССР, Европы, Олимпийские игры. И как следствие — жесткий прессинг со стороны СМИ, руководства. Как вы думаете, кому доставалось больше всего? Ну конечно же, мне, позорившему титул лучшего игрока Европы! Я страшно переживал, но сделать ничего не мог. Хотел, а не мог! Не знаю, было ли тому причиной снижение требований к себе или перегрузка, но я крепко задумался и сделал переоценку ценностей.

— Вы забили массу голов. Каким сами гордитесь?

— Если задать этот вопрос болельщикам, они наверняка назовут гол, забитый во время игры на Суперкубок с мюнхенской “Баварией”, когда я обыграл четверку противников — одну из лучших защит Европы. Но для меня все голы любимы и фантастичны. Ради них ты носишься по полю и так концентрируешься на игре, что даже не слышишь рева трибун. Зато после решающего выстрела в сетку наступает такое состояние, которое даже описать невозможно. Это сродни эмоциональной буре, которая разыгрывается после близости с первой женщиной.

Помню, когда мы выиграли у “Баварии”, вся команда ликовала: ребята прыгали, бегали, обнимались… А я сидел на скамейке и, кроме полной опустошенности, ничего не ощущал — колоссальная усталость блокировала все чувства. Кайф наступил позже, после душа и короткого отдыха, когда начали взлетать пробки шампанского и все стали нас поздравлять.

Известное выражение “Главное не победа, а участие” — вранье! Цель настоящего спортсмена — победа. Я помню, как неистово радовался, когда “Динамо” выиграло первый Кубок кубков, и как горько плакал в раздевалке, когда мы уступили в полуфинале “Боруссии”.

— Наверное, острые ощущения от игры с годами ослабевают? Иначе почему, отдав “Динамо” 24 года жизни, вы ушли из него, хотя еще могли играть и играть?

— В том-то и дело, что ослабевают! Играть надо до тех пор, пока есть предстартовое волнение, которое мешает шнуровать бутсы. Если же ты бьешь все мыслимые и немыслимые рекорды и дальше тебе уже некуда поднимать планку, если впечатления наслаиваются одно на другое и теряют остроту, а игра больше не доставляет удовольствия, значит, пора уходить.

Со мной это произошло в 34 года, поэтому я и ушел из “Динамо”. Рано или поздно это все равно должно было случиться. За время моей работы в команде поменялись три поколения игроков. Все мои друзья ушли, а среди молодых я ощущал себя динозавром, инородным телом. Конечно, годик-другой еще можно было продержаться, но тут от австрийского клуба “Форвертс” поступило интересное предложение. Я принял его (хотя по-немецки, кроме “Гитлер капут”, тогда ничего не знал) и тем самым прорубил нашим футболистам окно в Европу.

Уезжать не собирался. Хотел попробовать себя в роли тренера — для начала детского. Но, как ни странно, сделать это мне не позволили. Конечно, было обидно — столько лет отдать родной команде и не получить от нее заслуженной должности! В армии мне давали звание подполковника и отдельный кабинет, но, как я уже говорил, идти туда не хотелось — я не мыслил себя без спорта. Если бы не предложение австрийцев, не знаю, что и делал бы. Возможно, преодолев психологическую травму, занялся бы бизнесом.

— А как вы относитесь к распространенному мнению о том, что у Блохина сложный характер?

— По-моему, у каждого человека должен быть характер, амеба вряд ли чего-то достигнет. А в спорте без твердого характера и вовсе делать нечего — конкуренция жесточайшая. Я по гороскопу Дракон и Скорпион, бороться за жизнь и свое место в обществе мне сам бог велел. Я выходил на поле и после уколов, и с температурой, но всегда боролся за победу до конца. При этом никаких звездных капризов не выказывал. Да их в те времена (при Спорткомитете, МВД и ЦК компартии) и быть не могло. Иначе, не глядя на все твои спортивные титулы, живо дали бы военную форму и послали служить на Камчатку.

Иногда мне говорят: “Играл бы сейчас — был бы миллиардером”. Все верно, я четверть века отдал лучшей украинской команде, однако в отличие от многих нынешних спортсменов, работающих за рубежом по контракту, больших денег не видел. Но мне нисколько не обидно: деньги сиюминутны, они приходят и уходят, а вот история вечна. Мое имя вписано в историю футбола, так что, надеюсь, потомки будут произносить его с уважением.

— Был в вашей жизни “греческий период”. Расскажите о нем.

— Получив предложение возглавить “Олимпиакос”, я долго сомневался, справлюсь ли — ответственность огромная, а опыта тренерской работы нет. И все-таки рискнул. Работать было очень трудно. Во-первых, я совсем не знал греческого языка. Когда мне дали переводчика, оказалось, что по профессии он дизайнер, так что мне пришлось долго рассказывать ему о футболе. Рабочий день длился с семи утра до часу ночи. А потом начались финансовые проблемы, невыплата зарплат, забастовки игроков. Я пригласил в команду знаменитых футболистов — Протасова, Литовченко, Савичева. Однажды накануне ответственной игры ребята мне заявили: “Бесплатно играть не будем!” Пришлось вынуть из бумажника чек со своей годовой зарплатой (его только-только вручил мне президент клуба) и отдать им. Но игра стоила свеч — в конце концов мы выиграли Кубок, а затем и Суперкубок.

Я уже как-то говорил, что на тренерском посту чувствовал себя, как на вулкане. Греки — южные люди, у них все по максимуму, середины нет: либо ты выигрываешь, либо вылетаешь вон. Сегодня тебя носят на руках, а завтра забрасывают раздевалку камнями и не выпускают из нее часа три. Освобождает только полиция. Однажды в Грецию приехало “Динамо”. Во время игры на трибунах началась драка, и ребята недоумевали: “Как ты можешь работать в этом бедламе?” А я, честно говоря, уже привык к темпераменту греков и ничему не удивлялся. Особенно после того, как однажды увидел, что в VIP-ложе, на виду у банкиров и прочей солидной публики, два президента клубов дрались стульями. А вечером они как ни в чем не бывало обсуждали деловые вопросы.

Когда же за финансовые аферы президента клуба посадили в тюрьму, а со мной автоматически разорвали контракт и на мое место назначили нового тренера, три тысячи возмущенных болельщиков явились на тренировку и забросали беднягу яйцами.

В день увольнения из “Олимпиакоса” мне предложили возглавить другой клуб, ПАОК. К тому времени я уже освоил язык и мог работать без переводчика, что значительно облегчало общение с командой. Но тут начались разногласия с президентом клуба. Спустя какое-то время я попросил его купить для усиления игры нескольких игроков. Но он не согласился. А потом отказался выплатить причитающуюся мне неустойку. Я подал заявление в суд. В результате долгой тяжбы УЕФА заставил президента раскошелиться. Но лучше бы я этого не затевал — на адвоката ушло гораздо больше. Потом я успешно работал еще в двух греческих командах и снова вернулся в “Олимпиакос”.

История вполне банальная. Но мне приятно слышать, приезжая в Грецию: “При тебе мы видели хороший футбол”. Подводя итоги тех лет, могу сказать: греческий период дал мне очень много — колоссальный тренерский и жизненный опыт, полезные знакомства. Но я надолго потерял связь с родиной, нашим футболом.

— А со своей первой семьей? Развод одной из самых красивых и успешных спортивных семейных пар Союза — прославленного футболиста и олимпийской чемпионки Ирины Дерюгиной — вызвал шок.

— Ничего удивительного: если в своей профессии люди достигают высот, то это совсем не означает, что их семейная жизнь так же благополучна. Вот и у нас с Ириной на каком-то этапе разорвалась невидимая ниточка, тесно связывающая двоих на любом расстоянии. Первый сигнал опасности прозвучал, когда Ирина не последовала за мной в Грецию, как это обычно делает жена, любящая своего мужа. А ведь ей даже не пришлось бы терпеть лишения — я был в состоянии окружить семью абсолютным комфортом. Но тогда я еще не придал этому должного значения. Решил, что ж, у нее работа, школа гимнастики, которую так сразу не бросишь. Поэтому предложил взять шестилетнюю дочку с собой в Грецию, а жене — присоединиться к нам чуть позже. На том согласились, но впоследствии оказалось, что, совершая редкие наезды в Салоники, мама и не думала воссоединяться. Она приезжала к нам только в гости, а мы оставались вдвоем и устраивали свою жизнь как могли. Признаюсь, делать это было непросто — при невероятной занятости на работе мне надо было уделять внимание и ребенку, и собаке, которую маленькая Иришка очень любила. Я сознательно не нанимал ни няньку, ни прислугу, а делал все сам — не хотел присутствия чужого человека в доме.

Так прошло почти 8 лет. Дочке исполнилось 14, она заканчивала престижный английский колледж Сент-Лоренс. Согласно общему семейному решению, предполагалось, что за этим последует продолжение учебы в США или Англии. Но мама потребовала: Иришка должна вернуться домой и закончить учебу в киевском колледже! Я не возражал, считая, что девочке-подростку мамино присутствие нужнее, чем папино. Но никогда не думал, что за этим последует. Оказалось, Ирина видела дочь исключительно звездой шоу-бизнеса. Отсюда и выплыла идея с Америкой, Голливудом, уроками актерского мастерства, песнями, плясками и всем прочим. Я никак не мог взять в толк, зачем нашей дочке уезжать за тридевять земель, если при помощи родителей, имеющих средства и связи, она осуществит любые свои мечты на Украине? И потом, сначала ей надо получить достойное образование, а уж потом строить какую бы то ни было карьеру. Однако мое мнение в расчет не принималось. Едва окончив колледж, шестнадцатилетняя Ира уехала в США. На этот раз уже и без мамы, и без папы. Это ускорило разрыв нашего брака с Ириной Ивановной.

Сейчас Ире 20. Она полностью самостоятельна — мама и бабушка бывают у нее наездами, а я не летал еще ни разу. Но дочка поддерживает со мной доверительные отношения. “Папочка, я никогда не забуду восьми лет, прожитых с тобой в Греции”, — сказала она мне однажды. Недавно показал ей фотографию сводных сестричек, и она попросила оставить ее на память. Обещает приехать в гости.

— А с Ириной Ивановной вам удалось в дальнейшем хоть как- то поладить?

— Я считаю нормальным, когда экс-супруги поддерживают дружеские отношения. Уйдя от жены с одним чемоданом, я не таил в душе злобы и предлагал цивилизованные отношения. Но при одном условии: не выносить происшедшее между нами на суд общественности. К сожалению, не удалось. Буквально через неделю после нашего уговора в прессе вышла одна “откровенная” статья, затем другая. Тогда я прекратил всяческие контакты с бывшей женой. Хотя с ее мамой, Альбиной Николаевной, от этого мы не стали врагами. Моя мама тоже смирилась. Самое большое горе для нее — что старшая внучка не пишет и не ездит в гости. Бедная мама, она ни разу не видела и младших внучек… Но я обещал, что осенью, когда дети чуть подрастут, я непременно привезу их в Киев.

— Да уж, все, связанное с вашей второй женой и детьми, — за плотным занавесом. Неужели вам есть что скрывать?

— Ничего сверхъестественного здесь нет. Просто моя новая семья молода, ей надо окрепнуть, вот я и оберегаю ее от посторонних любопытных глаз.

Начав жить с чистого листа, я вполне доволен результатами. Моя вторая жена — полная противоположность первой. Если Ирина Ивановна и дома не снимала маску бизнес-леди, то Анжела живет ради семьи и создает тот самый уют, без которого хороший брак немыслим. В отличие от Ирины, Анжела настолько нечестолюбива, что не желает светиться даже в модных глянцевых журналах. Говорит: “Мне с тобой и так хорошо”.

В общем, у нас классический вариант семейных отношений: муж — добытчик, жена — хранительница очага. Сейчас она не работает, занимается детьми. Младшей Катюше исполнился годик, Анечке (за чрезмерную активность я называю ее “Бен Ладен”) — два с половиной. Когда первая дочка была маленькой, я мотался с командой по миру и не видел, как она растет. А теперь понял: возиться с малышами, наблюдать за их первыми словами, шагами и даже первыми драками из-за игрушек — чистое наслаждение. Поэтому, как только я прилетаю домой, беру своих девчонок и везу в парк, на качели, к морю…

— А где находится ваше новое семейное гнездо?

— В Салониках мы снимаем прекрасную просторную (двести квадратных метров) квартиру. Собственной не обзавелись, поскольку я всегда думал, что надолго здесь не задержусь. Но оказалось, правду говорят: нет ничего более постоянного, чем временное. В Греции я живу уже 13 лет и в последнее время все чаще называю ее по-гречески “дефтри патрина” (вторая родина). Но Украина всегда будет на первом месте, здесь мои родители, друзья, работа.

Жаль только, что жизнь заставляет совершать бесконечные вояжи: Киев — Салоники и обратно. Мне не по нраву каждые две недели отрываться от семьи (там мне настолько тепло и комфортно, что не хочется уходить и на минуту), но пока изменить ничего нельзя.

— Пять лет назад вы стали членом Комитета по вопросам молодежной политики, физкультуры, спорта и туризма Верховной Рады Украины. Выходит, футбол — не единственное ваше увлечение?

— Да, неожиданно не только для друзей, но и для себя самого я занялся политикой. Поначалу она не приносила мне ничего, кроме переживаний. Предвыборная кампания во времена первого созыва выжала из меня все соки: одна поездка следовала за другой, в день было по пять встреч с избирателями, на вопросы которых я часто не мог ответить. А больше всего огорчало то, что реально я мог помочь лишь немногим. Все это отнимало столько энергии — куда там футбольным матчам! В конце дня рубашку можно было хоть выжимать. Однажды, в конце выступления, ко мне подоспела одна старушка и потянула за рукав: “Ну, и где моя колбаса?!” И сколько я ни объяснял, что в отличие от некоторых кандидатов в Верховную Раду не раздаю ни продукты, ни водку, “божий одуванчик” не унималась. Пришлось дать ей денег на колбасу.

Во втором созыве стало полегче. Сейчас я уже понимаю, что к чему, кто говорит с трибуны что-то дельное, а кто — ради красного словца. Сам выступаю редко, зато мне уже есть чем гордиться: своему родному добровольно-спортивному обществу “Динамо” помог узаконить отношения с государством.

Поначалу в моем распорядке дня был такой сумбур, что я ничего не успевал. Иногда надо было улетать в Грецию, а я еще в самолете пытался решать какие-то дела. Приезжал домой выжатый как лимон. Но я быстро учусь. Теперь в отличие от многих любителей позаседать четко планирую свой график: рабочие дни с 9.00 до 19.00, суббота и воскресенье — уик-энд. Сначала меня пытались перевоспитать, но вскоре отступились — характер у меня сильный.

— А почему вы не рассказываете о своих успехах на литературном поприще? Ведь на вашем счету четыре книги!

— Сейчас уже вышла пятая, “Жизнь без черновиков”, где помещены фотографии, которые раньше не печатались нигде. А не говорю об этом потому, что особо хвастаться нечем — пишу не я, а мастера пера. Я только наговариваю им факты и впечатления. И, честно говоря, заниматься этим мне уже надоело: теряешь много времени, да и рассказывать о себе больше нечего — о голах, очках, секундах уже давным-давно все написано.

— Вы полны сил и энергии, это заметно сразу. И все-таки пятьдесят — солидный возраст. Что он значит для вас?

— Как-то меня пригласили в один элитный московский клуб. И там, в VIP-зале, я увидел юнца лет 18. С пресыщенным видом он лежал среди расшитых атласных подушек и лениво цедил в телефонную трубку: “Ма, я устал, мне надо отдохнуть”. Я понял: человек, толком не успев ничего сделать в этой жизни, устал от нее. По сути, он — старик. Молод тот, кто молод не только телом, но и душой. Настоящий мужчина всегда поднимает, а не опускает свою планку. Думаю, я из таких. И доказательство тому — мои дети, ответственность за судьбу которых я полностью беру на себя. Скажу по секрету: трех дочек мне мало, хочется сына. Но здесь решение принимает жена. А она в мой последний приезд сказала: “Олег, дай хоть немного отдохнуть!” Что ж, подожду, у меня все еще впереди!

P.S. Очередным “ребенком” Олега Блохина стала национальная сборная Украины, которую он возглавил в сентябре.