ПОМНИМ. Дом, который построил Шапиро

…Другом прессболовцев первого набора он стал в памятном марте 94-го. Тогда, попав под секиру “тивализации”, мы единственный раз в биографии “ПБ” прервали выход газеты. Бывшие хозяева на несколько дней великодушно оставили в распоряжении уволенной редакции четыре стены и пару пустых столов в Коммунальном переулке. Помню, как неловко он протиснулся тогда в дверь и, похоже, смущаясь, полез за бумажником: “Ребята, много у меня нет. Но это поддержит вас первое время, пока раскрутитесь”. — “Яша, что ты придумал? От пацанов отрывать?!” — “Я не делаю то, чего не могу. Берите. Будет желание — вернете потом”. За давностью лет не вспомнить, какими были те деньги — сущая мелочь в сравнении с тем, что нам предстояло тогда найти. Но он пришел первым. Мы узнали человека, с которым когда-нибудь могли бы пойти в разведку. Не довелось.

Год назад, в горечи нежданного расставания, мы сказали о нем явно меньше того, что он заслуживал. Вчера была годовщина его смерти. В ее преддверии по нашей просьбе о Якове вспоминали те, с кем в разное время и при разных обстоятельствах соприкоснулась эта потрясающая и неповторимая судьба.

Прости, Яшка. Мы так и не вернули тебе тот долг…

Анатолий КАПСКИЙ, председатель правления ФК БАТЭ:

— Вспоминая Якова, хочется уйти от оттенков серого — настолько неординарным человеком был он во всех своих проявлениях. Наверное, можно рассказать о нашей первой встрече. БАТЭ играл тогда во втором дивизионе. И летом, в паузе между кругами, мы договорились о спарринге с “Атакой”. Это было несложно, у Шапиро работал в ту пору Володя Белявский — давний друг Юры Пунтуса. Тогда, на поле “Смены”, Яков первым протянул мне руку со словами: “Интересно познакомиться с новым в нашем футболе человеком”.

Стоило только зацепиться — первая пауза в нашей изначально протокольной беседе возникла часа через два…

С той поры, возвращаясь после работы из Борисова в Минск, почти всякий раз набирал из машины номер его телефона — обменяться впечатлениями и мыслями, посоветоваться, поспорить. Это так вошло в привычку, что первое время после его смерти не раз останавливал руку на середине набора привычных цифр, вспоминая, что Якова уже нет. С тех пор у меня так и не появилось другого такого закадычного собеседника — острого на словцо, неожиданного в суждениях и выводах, касавшихся отнюдь не только футбола. Не думайте, что это были безмятежные разговоры единомышленников. После распада “Атаки” в БАТЭ оказалось немало его воспитанников. Яков не мог считать этих ребят отрезанными ломтями, хотел в мелочах вникать в их успехи и проблемы, проявлял в отношении их, если хотите, черты собственника. Иногда мне казалось, что это идет игрокам во вред. Но со временем понял: для каждого футболиста, наверное, было бы за счастье иметь такого наставника, становящегося своего рода гуру, советчиком на всю жизнь. Кое-кто из этих футболистов у других тренеров уже не мог раскрыться так, как под его началом. А многим помогали преодолеть кризисы именно его советы и наставления.

У нас бывали размолвки. Случалось, мы не общались неделю-другую. Но всякий раз это заканчивалось тем, что кто-то из нас — чаще все-таки я — брал трубку, и тогда мы говорили, говорили, говорили, наверстывая упущенное.

Очень сложным в наших взаимоотношениях был период, когда у жодинского “Торпедо” появился состоятельный хозяин — Михаил Мироненков. Это совпало с процессом обновления регламентов, появлением понятия “свободный агент”. Яков увидел в этом возможность вернуть под свое крыло Лисовского, Ермаковича, других ребят. Он безапелляционно дал понять, что это его люди, что он готов идти на обострение ради того, чтобы снова работать с ними. И в то же время стоило нам, в свою очередь, на тех же основаниях проявить интерес к одному из торпедовских защитников, как он очень жестко, с использованием скрытых резервов русского языка, прошелся и по мне, и по Пунтусу, и по клубу БАТЭ.

Наверное, он мог состояться как личность только в такой стране, как наша. Яков старался скрывать от других свои слабости, прятал их за жестким лукавством. Только теперь понимаю, насколько порой ему было тяжело становиться нужным для всех. Он притягивал людей неведомой силой магнетизма. Несколько раз ловил себя на том, что хотелось обругать его последними словами, но почти сразу, когда требовался некий положительный пример, упоминал именно Якова. Не имея спортивного таланта, он сумел стать классным тренером и организатором. Его эволюция была колоссальна: от разудалого романтизма в футболе и жизни — до высочайшей степени практицизма. Он познал в нашем деле уйму тонкостей и нюансов. Но и в зрелые годы многое в его поступках и решениях строилось на поразительно верных самоощущениях. Мне кажется, Яков все равно оставался романтиком, верившим в то, что достигнет чего-то недоступного другим. Он брался зачастую за самое трудное, за то, что заведомо не могло получиться. Но ведь у таких безрассудных в конечном счете что-то и получается.

Мой каждодневный путь на работу и домой — по кольцевой, мимо поворота на Северное кладбище. Каждый раз, проезжая, смотрю в сторону, где лежит Яков. Вспоминаю его и молюсь. Этот человек был, как ослепительная вспышка, одно яркое пятно. Яркое абсолютно.

Владимир НОВИЦКИЙ, спортивный телекомментатор:

— С Яшей я познакомился лет тридцать назад, и случилось это в парковой зоне стадиона “Динамо”. “Биржа”, “толчок”, “толпа” — как вы думаете, что могло тогда называться каждым из этих слов? И располагаться, разумеется, там же — на улице Кирова. Эх, жалко, что нет у меня возможности услышать хотя бы несколько вариантов ваших ответов…

А между тем речь — не удивляйтесь — о своеобразном дискуссионном клубе футбольных болельщиков. Там все было вполне демократично: принимали каждого, независимо от возраста, профессии, отношения к стакану и даже сексуальной ориентации. Иное дело, что кто-то больше говорил, кто-то молчал, прислушиваясь к выступлениям других — неформальных лидеров. К числу последних, несмотря на совсем уж юный возраст, довольно скоро стал относиться и Шапиро. Уже тогда он кого-то просто удивлял, кого-то приводил в ярость, а кого-то, случалось, заставлял в сердцах стартовать через дорогу — в гастроном, за бутылкой. Последнее (не подумайте плохого) диктовалось исключительно желанием снять стресс. И чем же не по годам разумный и острый на язык Яков так выводил собеседников из равновесия? Порой — безапелляционностью и категоричностью, порой — непривычной и нестандартной аргументацией в споре. А Гайд-парк был еще тот: кто лучше — Метревели или Малофеев, Бесков или Лобановский, Черенков или Прокоп?.. Не был он статистом и тогда, когда переходили на политику. Недавно с одним из наших нынче известных тренеров вспоминали о том, как общались с Яшей на “бирже”, как уже тогда он выделялся среди всех, как тяжело было его переспорить.

Наши взаимоотношения подвергались полярным перепадам: от ежевечерних “прозвонов” — до холодных кивков при встрече. Многое, увы, уже забылось. Но одну из пробежавших “кошек” помню: больно уж нелицеприятно, было дело, прореагировал Яков Михайлович как-то на мой репортаж. Слово за слово, и обмен “любезностями” закончился брошенной трубкой и годами заморозков. Хотя на заре комментаторской карьеры да и позже наши часовые беседы и о тактике, и об отдельных игроках и тренерах, и о футболе вообще были для меня отнюдь не бесполезными. Да и, чего скрывать, в те далекие уже годы не раз он и прямо в кабине давал советы начинающему комментатору.

Отдельной “строкой” в памяти сохранилась “Атака”. Нет, не команда, а одноименный детский футбольный клуб. Наша редакция тогда квартировала возле площади Победы. Там же, рядышком, базировались и атаковцы. И многое из тех симпатичных “тимуровских” начинаний Якова прошло перед глазами. И здесь Шапиро не признавал стереотипов и проторенных подходов.

Домашняя, я бы сказал — семейная, атмосфера и на тренировках, и вне футбольного поля быстро пришлась по душе всем. И самим пацанам (спросите, например, у братьев Адамицких!), и их родителям, и журналистам, которым довелось рассказывать об “Атаке”. Вольно или невольно, но многое из того времени всякий раз всплывает в памяти, когда вижу, как жодинские торпедовцы и сегодня выбегают на поле, взявшись за руки…

Юрий ОРЛОВ, директор УП “Прессбол плюс”:

— Якова Михайловича узнал задолго до того, как стал прессболовцем. В 85-м принимал посильное участие в организации детского футбольного клуба “Атака”. А спустя три года Шапиро предложил мне помочь ему во время летней поездки на южный сбор, в котором участвовал наш девятилетний Денис. Насколько могу судить, тот опыт массового вывоза воспитанников клуба в такую даль оказался первым в истории клуба. Мне довелось участвовать в нем в качестве одного из двух включенных в выездной состав родителей, а заодно и казначея.

Если честно, с позиций сегодняшних это выглядит отчаянной авантюрой: три десятка мальчишек в возрасте от 8 до 12 лет в сопровождении трех взрослых больше чем на три недели отправлялись в неведомый город Приморск на азовском побережье Украины. Уже одно то, что папы и мамы без опаски доверили Якову Михайловичу своих чад, говорит о его незаурядном таланте — обращать в свою веру и убеждать. Выезд, кстати, осуществлялся исключительно за счет родительских взносов — по 150 рублей на ребенка.

В эту сумму входила стоимость авиабилетов из Минска в Запорожье и обратно. В запорожском аэропорту нас должен был ждать автобус, на котором предстояло преодолеть еще две сотни километров до Приморска. Однако уже на этом этапе кампания дала настораживающий сбой: нас не встретили. Но тренер не паниковал. Среди ночи нашли варианты доставки ребят к месту назначения подвернувшимся транспортом. И уже к утру все были на месте.

Адресом дислокации клуба в Приморске стал городской стадион. Часть детей разместили в его административном корпусе, а большинство — в палатках, развернутых неподалеку. Признаться, на первых порах неординарность спартанской обстановки порождала опасения, что нам ни за что не продержаться там намеченный срок.

Но за несколько дней все утряслось, быт наладился. Футбольное поле, на котором нам разрешили тренироваться, было великолепным. Море, на которое возили детей автобусом в перерывах между тренировками, находилось в двух километрах. Там, в прибрежных столовых, либо в городе — решали по ситуации — кормили ребят. Кроме того, каждый день покупали доппаек: главным образом фрукты и овощи — ведрами. Откровенно говоря, сейчас, при зрелом рассуждении, понимаю, как небезупречно было все это в смысле соблюдения требований гигиены. Но поразительно: за все время сбора никто не захворал, не наблюдалось даже признаков недомогания. Форс-мажор случился лишь раз, когда сильнейшим ливнем залило палатки. Пришлось добрые сутки сушить все их содержимое.

С большим интересом следил за проявлениями педагогического таланта Якова Михайловича. Он потрясающе владел детскими душами и регулировал настроение сложного детского коллектива. Чего стоили хотя бы построения перед утренней зарядкой! Это были десятиминутки его фирменного юмора, поучительных историй из жизни, которые все слушали, раскрыв рты. Однажды во время такого построения случился казус: один паренек то ли заслушался, то ли просто постеснялся отпроситься в туалет. Потом мы общими усилиями приводили в порядок амуницию игрока, ставшего в будущем заметным персонажем белорусской высшей лиги.

Яков Михайлович был предельно внимателен к каждому ребенку, тонко подмечал, кто заскучал по дому, кто тяжелее адаптируется в коллективе, кто не выдерживает нагрузок. Он непременно находил минутку для доверительной беседы с каждым. Подозреваю даже, что он вел их по специальному графику, дабы случайно не забыть, не обделить вниманием никого.

Тренировки перемежались встречами с окрестными командами. С ровесниками из спортшкол играли на равных, а командам пионерских лагерей, где соперники были на два-три года старше, чаще уступали. На один из первых таких матчей меня назначили арбитром. Дабы не заподозрили в подсуживании своим, старался быть подчеркнуто объективным. Возможно, даже чересчур. Потом виновником крупного “сухого” поражения был принародно объявлен неквалифицированный арбитр. Яков Михайлович посчитал эксперимент неудачным и больше к судейству меня не привлекал.

Те необычные дни запомнились еще и тем, что у меня как у родителя не возникло ни одного сомнения в верности педагогических ходов и методов начинающего в ту пору наставника. Наши взгляды на воспитание и в целом на жизнь полностью совпадали. Это было здорово.

Юрий ДОРОШКЕВИЧ, игрок жодинского “Торпедо”:

— Во время того атаковского сбора в спортлагере “Звездный” под Радошковичами нам было по 12-13 лет. На первом обеде Михалыч объявил, что после тихого часа нас ждет тяжелейший кросс. Сказал, чтобы готовились. Кто любил в детстве кроссы? Да никто! В команде началась маленькая паника. Спать, конечно же, не хотелось. Некоторые ходили даже на консультации к нашим специалистам по срезанию дистанции — Сереге Заранчуку и Лехе Адамицкому.

Короче, после подъема вышли — сердце колотится, ноги трясутся. Смотрю на Саню Булойчика и Андрюху Дивакова — на парнях лица нет, одно напряжение. И вот выходит Яков Михайлович — в классной спортивной форме! Имею в виду трусы и майку, в которые он облачился. Стройностью фигуры наш тренер уже тогда не отличался, майчонка была ему в обтяжку. После слов: “Бежим в хорошем темпе 45 минут и… меня не обгонять” — Михалыч помчался вперед. У нас отлегло от сердца. Мы неплохо представляли, на что его хватит. Надо признать, с десяток минут рвал наш тренер прилично. Но потом, вопреки указаниям, впереди оказались все мы, а за спиной слышалось: “Далеко… от меня… не убегать…”

Тот кросс принес всем, включая Леху, истинное удовольствие.

Вячеслав АКШАЕВ, главный тренер “Нафтана”:

— Если бы лет девять назад кто-то сказал, что я буду говорить о Якове как о друге, ни за что не поверил бы. В наших отношениях был и период взаимной неприязни. Говорю об этом не для того, чтобы набить нашей дружбе цену, а чтобы подчеркнуть одну из самых характерных его черт — абсолютную непредсказуемость. В период совместной работы в жодинском клубе, особенно в пору критического напряжения, становился свидетелем ситуаций, которые шли абсолютно вразрез с общепринятыми представлениями о педагогике, методах управления командой. Например, однажды на ужине перед игрой со “Славией” в сервировке стола обнаружились… бутылки сухого вина. “Вот, решил поэкспериментировать. Надо же как-то снять с ребят напряжение. Чувствую, попрет…” — объяснял он потом в ответ на мое недоумение. Кстати, ничего тогда не поперло — матч проиграли… Но вы можете представить нечто подобное в клубах, которыми управляют Ворончук или, скажем, Чиж? Назавтра тренер был бы уволен без выходного пособия с ярлыком развратителя. Шапиро соглашался работать только в условиях полной тренерской независимости в управлении командой. Невмешательство в его действия и решения детально оговаривалось в контрактах. А за его памятной фразой: “Главное, чего не хватает нашему футболу, — это мудрые клубные руководители”, — стояло, поверьте, очень многое.

Всякий раз, когда заходит речь о Якове после его смерти, испытываю горестное волнение. В нашем тренерском цехе многое значит общение. Иногда оно скрывает лицемерие, часто за ним — простая необходимость в определенных ситуациях что-то говорить. Когда я оказался не у дел после ухода из “Белшины”, выслушал немало слов. Мне сочувствовали, желали не вешать носа. И только один звонок — вы уже поняли чей — был предельно конкретным: “Старик, знаю, что тебе тяжело. В такие дни нельзя оставаться без дела. Если хочешь, можем поработать вместе. Не буду предлагать тебе тренерские должности. Быть в подчинении мне — не твой уровень. Место спортивного директора клуба устроит?” Конечно, с его хваткой и привычкой все замыкать на себе он прекрасно обошелся бы без спортивного директора. Но в моем положении глупостью было бы отказаться. Так довелось попасть на его клубную кухню.

Многие не видели в Шапиро квалифицированного специалиста, признавали за ним лишь качества прекрасного организатора, футбольного менеджера. Поверьте, он был и тренером — еще каким! Ни у кого из коллег не встречал такого разнообразия занятий технико-тактической направленности. Он постоянно фантазировал, придумывал упражнения, моделирующие разные игровые ситуации, и потом с удовольствием делился идеями: “Как думаешь, я не очень мудрено здесь закрутил?” Немногие видели его знаменитые гроссбухи. Там был расписан каждый день: планы тренировок, дозировки нагрузок, данные тестирований, графики, лаконичные пометки о команде и отдельных футболистах, детальный анализ действий и состава соперников в проекции на ответный матч. И так — из года в год.

Он бывал неуживчив. Мог обрубить отношения с человеком, навсегда вычеркнуть его из своего окружения. В последний год перед смертью иногда исчезал, замыкался в себе, по два-три дня не отвечал на звонки, видя по определителю, кто ему звонит. Потом в ответ на обиды оправдывался: “Слава, это депрессия. Мне все надоело, не хотелось вспоминать, как мы играли, нервничать, переживать. В конце концов, у меня есть семья. За что страдает она? Впрочем, извини, такого не повторится”. Увы, повторялось.

У него гостеприимный дом с особой аурой. Он обижался, если, бывая в Минске, я не успевал заехать в гости. “Как же так? У нас так уютно и спокойно. Ты поговоришь со Светой, посмотришь на мою собаку, погладишь кота — и сразу почувствуешь, как отходят на второй план все проблемы и невзгоды”. Так оно и было. Яшка был мудрым. Случаются ситуации, выход из которых мог подсказать только он. А сегодня уже не подскажет…

Александр ДОБРИЯН, журналист:

— Иногда кажется, что вечером зазвонит телефон и он моментально узнаваемым голосом сообщит сенсационную новость (поразительным образом Шапиро узнавал все первым) либо обсудит последний футбольный материал “Прессбола”, а то и просто выдаст свежий анекдот. Для журналистов Яков Михайлович был кладом. Пожалуй, никто другой в белорусском тренерском цехе не мог рассказывать о любимой игре так образно, с тонким юмором и колким сарказмом. На фоне некоторых его афоризмов “задоринки” известного сатирика казались образчиком банальности. Помню, как по итогам сезона мы решили опубликовать десятку самых острых тренерских высказываний на пресс-конференциях. Но от затеи пришлось отказаться: получался монолог одного человека — Шапиро.

К сожалению, профессиональные отношения “тренер — журналист” в определенной мере тормозили наше сближение, хотя с Яшей в силу одного возраста, схожих взглядов на футбол да и на жизнь в целом мы были на “ты”. Возможно, подсознательно я тянулся к этому человеку еще и потому, что моим первым тренером, настоящим футбольным гуру был его старший тезка — Яков Иосифович Годов. Такой же веселый, умный и глубокий человек, оставивший неизгладимый след в моей жизни.

И все-таки репортерская судьба подарила удачу за четыре дня узнать о Шапиро намного больше, нежели за предыдущие годы знакомства. Было это в 96-м. Возглавляемая Яшей “Атака-Аура” играла в Кубке Интертото, и мне поручили рассказать о ее гостевом поединке с донецким “Шахтером”. 66-часовая поездка в раскаленном июньской жарой вагоне на Украину и обратно не сулила ничего, кроме мучений, однако согласился я с радостью. Подкупала возможность хоть на несколько дней влиться в коллектив, чтобы разгадать терзавший меня ребус: как команда со скромнейшим бюджетом может быть одним из лидеров белорусского футбола?

Будто по заказу поездка началась с ситуации, в которой проявились лучшие качества Шапиро-организатора. По недосмотру администратора билеты были взяты в поезд без вагона-ресторана, и буквально за пять минут до отправления встал вопрос: как кормить команду в дороге? Ведь никаких съестных запасов с собой не брали! Шапиро сколотил “бригаду захвата” (в нее вошел и я), которая уже на первой большой остановке совершила рейд по точкам общепита. Сработали так быстро и слаженно, что стало ясно: до Донецка не похудеем.

Донбасс встретил 35-градусной жарой и… всеобщей снисходительностью. Бороться с первой было тяжело, со второй — бесполезно. Все, с кем пришлось общаться — от учредителей “Шахтера” до местных коллег, — были едины во мнении: белорусам, проигравшим в предыдущем туре группового турнира дома 0:4 волгоградскому “Ротору”, ничего не светит. Даже в глазах молдавского инспектора матча, которому Шапиро ничтоже сумняшеся представил меня как вице-президента клуба (“Сань, помоги заполнить протокол, а то Лене Кучуку выходить на поле, а мне надо ребят на игру настроить, чтобы не перегорели”), читался немой приговор. Ни о чем не говорящее название команды (“Это что, минское “Динамо” в “Атаку-Ауру” переименовали?”), скромный состав (на ура встретили лишь Игоря Гуриновича), неизвестный тренер — все это явно не тянуло на аргументы, способные перебить плетью заоблачные амбиции “оранжевых”, уже тогда мечтавших войти в когорту европейских суперклубов. Но свершилось чудо: впервые в истории домашних еврокубковых матчей горняки проиграли! А ведь Донецк несолоно хлебавши покидали до нас “Ювентус”, “Барселона”, “Порту”…

Дебют встречи лишь обострил тревогу. Уже первый угловой у ворот Андрея Дрозда оказался роковым — 0:1. С трибун посыпались смешки: “Подкиньте-ка бульбашам еще с пяток!” Да и в VIP-ложе, куда я, согласно мнимому статусу, был любезно приглашен, в выражениях не стеснялись. Но футбол тем и хорош, что наказывает зазнайство. В середине тайма Юра Малеев прекрасным пасом бросил в прорыв тезку Дорошкевича, и тот на удивление мудро и технично разобрался с защитником и вратарем, сделав себе великолепный подарок к 18-летию.

Стоит ли говорить, в каких яростных атаках хозяев прошел второй тайм?! Однако питомцы Шапиро не дрогнули: отбивались грамотно, а при удобном случае и больно жалили контратаками. Угроза потери очков вывела горняков из себя, и под занавес они стали неприкрыто охотиться за лидерами “Атаки”. Яков выбегал к бровке, просил терпеть и не отвечать на провокации, цель которых была ясна всем, кроме армянского судьи. А за пять минут до истечения игрового времени “Шахтер” и восьмитысячная аудитория были сражены. И сделал это герой матча Малеев. Он завершил ударом в касание проход Гуриновича, лихо расправившегося с двумя защитниками. И хотя служитель Фемиды выполнил издевательскую миссию сполна, добавив шесть мучительных минут (о компенсированном времени тогда еще не знали), справедливость восторжествовала.

На послематчевой встрече с журналистами Шапиро вел себя исключительно тактично: прятал эмоции, которые его распирали, и даже пытался прийти на выручку наставнику “Шахтера” Михаилу Соколовскому, которому досталось на орехи по полной программе. Впрочем, отвлекающий маневр белорусского коллеги лишь усугубил участь проигравшего. Выслушав рассказ Шапиро о таинственной команде с необычным названием (“Атаку-Ауру” я создал при ЖЭКе. Играли на первенство района, города, затем прошли путь от второй лиги до высшей, теперь идем на третьем месте в национальном чемпионате, дебютировали в еврокубках”), аксакал украинской футбольной журналистики Марк Левицкий, обратившись к Соколовскому, “прибил” его: “Видишь, Миша, сегодня тебя даже ЖЭК обыграл…”

Эмоциональный всплеск после победы был столь велик, что вечером, увлеченные главным тренером, атаковцы вновь оказались у стадиона, благо от гостиницы до него было рукой подать. Яша предложил нам прогуляться вокруг “Шахтера”. Потом я понял: это был круг почета. И в этом заключался тонкий замысел Шапиро-психолога. Для многих его учеников да и для него эта виктория стала одной из самых ярких вех в спортивных биографиях, и потому растянуть минуты блаженства после триумфа стоило по максимуму.

Александр ЛЕНКИН, режиссер-аниматор “Беларусьфильма”:

— Как-то поздним осенним вечером 2001-го мне позвонил Яша. Могу позволить себе называть его так — ведь мы проучились десять лет в одном классе 61-й минской школы. “Саня, надо срочно встретиться”. Зная Якова, сразу понял, что меня ждет что-то необычное. Он приехал быстро и с ходу предложил снять музыкальный видеоклип. Яша всегда много шутил, и его слова я принял за розыгрыш. Но на всякий случай поинтересовался: “Кто петь-то будет?” — “Жодинское “Торпедо”.

В этот момент Шапиро был сама серьезность. Пытался ему объяснить, что я мультипликатор, а не клипмейкер. Но Яшу сие совершенно не смущало, даже наоборот: он увидел в этом особое преимущество. Клип предполагалось показать на торжественном вечере, посвященном выходу жодинской команды в высшую лигу. Я попросил несколько дней на размышления, однако наутро Яша позвонил снова. На этот раз мы встретились у него дома. Я приготовил кучу аргументов, чтобы объяснить, в какую историю мы можем угодить: все-таки петь должны три десятка совершенно не подготовленных парней. Яша парировал абсолютно спокойно: “Не хочу, чтобы было как всегда. Мне надо удивить. А что касается моих ребят, то они, если потребуется, не только споют, а еще и станцуют”. Я понял, как это для него важно, и в конце концов согласился.

Сейчас эта история вспоминается с улыбкой. Но тот месяц был одним из самых напряженных в моей жизни. Надо было найти подходящую песню. Поднял на ноги всех знакомых музыкантов и исполнителей. Но лучший вариант предложил опять-таки Яша. Это “Песенка фронтовых шоферов”. Казалось бы, совершенно не современная и уж точно не спортивная вещь. Но в ней было так много обаяния и желания быть в своем деле еще лучше!

На запись я пригласил одного из самых умелых звукооператоров белорусского кино. Мы отыскали в Интернете хорошую фонограмму музыки. Стали искать зал, где можно было снять клип. Одновременно попытался репетировать с командой. Первая встреча с “Торпедо” произошла в Стайках. Думаю, что ни до того, ни после этот спорткомплекс не слышал подобного. Ничего не подозревавшие ребята приехали на тренировку, но вместо этого Яков Михайлович объявил, что они приступают к грандиозному проекту и скоро станут настоящими поп-звездами, а потому вместо тренировки будет репетиция. Надо было видеть те лица: смятение, откровенное непонимание происходящего. Мы репетировали на втором этаже, рядом тренировались борцы. Занятие им мы почти сорвали. Торпедовцы старались, но получалось слишком громко и совсем невпопад. Я нервничал. Яша был абсолютно спокоен. Я настаивал на еще одной репетиции. Но времени не оставалось. Пришлось снимать и записывать слова одновременно. Арендовали зал перезаписи на “Беларусьфильме”. Это был единственный зал в Минске, где можно было проделать такого рода запись. Приехала вся команда — тридцать три человека. Нам выделили всего четыре часа. Я приготовился к худшему. Перед началом работы к микрофонам вышел главный тренер: “Первый раз сняться в музыкальном клипе — это то же, что первый раз сыграть в финале чемпионата мира: страшно начальные пятнадцать минут, потом — как будто ты занимался этим всю жизнь”. Я еще подумал: “Про чемпионат мира — само собой, но откуда Шапиро знает про первые минуты съемок?!” Короче, команда запела. Кто лучше, кто хуже — но пели! Пели тренеры, врачи, массажисты. Пели основа и дубль. Пели все, кроме главного тренера. Подходить к микрофонам он категорически отказывался, а приказать ему никто не мог. Яша отважился только в коротком перерыве. Мы втихаря даже засняли небольшой фрагмент. Но потом он упросил меня вырезать эти кадры. Видимо, считал, что команда важнее. А может, просто стеснялся?

За три с небольшим часа мы сняли весь материал. Оставалось немного времени, и тогда Михалыч попросил команду исполнить небольшой эстрадный номер. Ребята построились и под четкий ритм хлопков выдали что-то очень напоминающее ритуальный танец индейцев. Это выглядело очень эффектно. Я был потрясен: “Что же ты раньше молчал?” Было видно, как Яша горд за команду: “Я же говорил, что они, если надо, и танцевать будут”.

Через неделю состоялась премьера. Я на то торжество не попал. Но Яша позвонил сразу и сказал, что это был самый настоящий фурор. Потом клип показывали по телевидению, о нем писали в прессе.

Сейчас, спустя год после Яшиной смерти, часто вспоминаю те съемки. Они пели тогда: “А помирать нам рановато, есть у нас еще дома дела…” Жаль, в жизни не так, как в песне…

Юрий МАЛЕЕВ, главный тренер жодинского “Торпедо”:

— Когда на сорокалетие Якова Михайловича мы принялись вспоминать яркие эпизоды из жизни наших команд, я пошутил: если придется трудно, надо восстановить в памяти зарубежные интертотовские вояжи “Атаки-Ауры” в 96-м — и все другие невзгоды покажутся мелочами. В каждой шутке — лишь доля шутки. Если про поездку в Донецк уже рассказал Саша Добриян, так и быть, вспомню путешествие в Швейцарию.

Уже само название предстоящей игры — “Атака” против “Базеля” — воспринималось как несбыточный сон. Михалыч обещал нам комфортную доставку к месту встречи: роскошный автобус с телевизором, кухней и туалетом. Но видели бы вы ту полудобитую громадину марки “Магирус”, в которую мы не без опаски погрузились! План был такой: на час-другой заезжаем в Варшаву за швейцарскими визами — продолжаем путь до вечера — поближе к польско-немецкой границе ночуем — едем дальше. Как водится, в польской столице у швейцарского посольства простояли день — до вечера. Ни о каком ночлеге речи уже не заходило. Чтобы быть в Базеле за сутки до матча, оставалось пилить без остановок. Это оказался настолько изнурительный марш-бросок, что, когда часу на сороковом пути раздался радостный крик следившего за дорогой Игоря Гуриновича, заметившего первый указатель с упоминанием Базеля, многие принялись обниматься.

Явление Базелю нашего транспортного средства было эпохальным. Когда “Магирус” начал разворачиваться у отеля на узких улочках сверкавшего огнями вечернего города, он облаком черного дыма распугал со столиков посетителей всех окружающих кафе. Босиком, на отекших ногах, которые не умещались в кроссовки, мы вошли в холл шикарного отеля. Следовавший во главе процессии главный тренер бодро ринулся к стойке рецепции и на чистом русском отрапортовал: “Нас приехало двадцать пять человек!” Под каждое слово Яков Михайлович выбрасывал растопыренную пятерню, и расчет сработал: под взрыв нашего хохота его поняли.

Наутро, изучив ассортимент предстоявшего завтрака, тренер явно встревожился: “Ребята, много не набирайте. А то не расплатимся”. — “Михалыч, это же шведский стол. Все уже учтено”. “Как учтено? Хмельницкий, верни ананас на место!”

На стадионе нас ждала прекрасная поляна. По признанию Якова Михайловича, прежде он никогда не ступал на такой газон. Может быть, под влиянием нахлынувших чувств он дал нам тогда приличную разминку. А вечером сил хватило минут на тридцать. И пока они были, мы держались достойно. Саша Лисовский имел даже отличный момент, чтобы открыть счет. А потом проиграли — 0:5…

…Как назвать наши с ним отношения? За годы совместной работы — ни когда я был игроком, ни когда стал помогать ему как тренер — мы не льстили друг другу, не объяснялись в любви. Но, наверное, это было похоже на отношения отца и сына. Я знал и повидал на своем футбольном веку многих людей. Однако Михалыч — самый яркий пример тренера, который из ничего сделал много, создал себя сам. Приходилось слышать, что ему не хватало специального образования, что он не закончил ВШТ. Но зато у него был дар поразительной интуиции, которую не дадут ни одна школа, ни один вуз! Он, пусть порой наугад, наощупь мог найти колею, которая оказывалась в итоге самой верной и обоснованной методически. Причем и в знании теории он прибавлял колоссально. Помню, как, вернувшись к нему после недолгой отлучки в Мозырь, открыл для себя совершенно другого Шапиро.

Он был неистово трудолюбив. Не стыжусь признать, что я в этом смысле не такой, как он, не могу объять необъятное. Он вникал в каждую мелочь командной жизни. И даже когда поручал кому-то задания, никогда не успокаивался, пока не убеждался воочию, что все выполнено. Причем всегда было очевидно, что с любым делом лучше его не справится никто. В его запасниках была уйма интересных упражнений. И многие из них я продолжаю давать команде. Он был неподражаем в непростой футбольной кухне. Здесь у него было чему поучиться: когда и как себя вести, с кем и когда вступить в конфликт, с кем ругаться не нужно. Он изумительно управлял психологией команды. Он любил каждого игрока. Но хорошо знал, кого и когда надо подстегнуть, на кого и вовсе жестко наехать, как из ничего создать в коллективе полезное напряжение. Сгоряча он мог наговорить обидного любому. Но если, остывая, чувствовал, что не прав (а такое бывало), не стыдился запросто извиниться.

Его шутки и афоризмы по-прежнему с нами. На установках, тренировках то и дело звучит: “Помните, как говорил Михалыч?.. Помните, как он это делал?..” Не знаю почему, но с приближением годовщины его смерти команда вспоминает о нем все чаще.

Александр ШИЛОВИЧ, журналист:

— “В этой стране, чтобы жить, надо умереть”. Не ищите в этой фразе подтекст или политический соус, воздержитесь от вольных интерпретаций. Ее, в чем-то схожую с ремаркой из фильма “Тот самый Мюнхгаузен”, услышал как-то из уст Якова Шапиро… Проклятой занозой засел в памяти тот утренний звонок Славы Акшаева: “Мы потеряли друга. Десять минут назад умер Яков”. Рука едва успела открыть форточку…

Якова в нашем футболе не шибко жаловали. Без игроцкой родословной, независим, вечно со своим мнением, уймой идей и сумасбродных проектов. А один язык чего стоил! За едким, ироничным словцом легко угадывались характер, интеллект и, извините, порода — свойства, которые не приобретаются пахотой или карьерной выслугой. С таким языком не о тактике со стратегией на нашей унылой футбольной целине рассуждать, а прямиком на НТВ к Соловьеву, в передачу “К барьеру!”. Умный мужик 42 годов умел многое. И не умел того, чему прекрасно обучено большинство страны: ходить строем. Не умел быть флюгером, когда менялся флаг над сельсоветом.

В едином порыве свергают Григория Федорова — у Шапиро особое мнение. Дискуссии о судейском мздоимстве — Шапиро не строит из себя праведника, но гвоздит: “Вот и последняя судейская монашка потеряла девственность”. Вы решитесь на такое откровение? И в пояс кланяться он не умел.

Только не хочется рисовать портрет ни ершистого кота, который гулял сам по себе, ни жесткого прагматика с маршальским жезлом. Вместо высокопарного слога да слащавых эпитетов сгодятся несколько эпизодов из жизни загадочного Михалыча, в которых довелось быть рядом с ним.

Шапиро был отменным психологом. Но порой его методы повергали в шок. Завершается изнурительная тренировка, все игроки берутся за руки и легкой трусцой бегут от одних ворот к другим. Зычный бас тренера: “Не слышу!” И вся команда хором скандирует: “Пошел ты на …, Яков Михалыч!” Тренер рычит: “Громче!” Со стороны — явный сюжет из жизни лечебного заведения определенного профиля. Но вот пояснение: “Я их загонял, ребята дико устали. Естественно, они видеть и слышать меня не хотят. Так пускай и выбросят отрицательные эмоции таким образом, а не бурчат обо мне в раздевалке”.

Несколько лет назад Шапиро попросил срочно разыскать Володю Селькина и переговорить с ним. Через два дня витебский вратарь подписал контракт в Жодино. Причем на скромных условиях. Телефонный вопрос Шапиро: “Сколько я должен за Володю?” Мой ответ: “Семь”. При первой встрече Яков протянул конверт. Раскрываю — 700 долларов. Возвращаю, встречая недоуменный взгляд: “Семь — чего?” — “Столько букв в слове “спасибо”. После того случая дотошный и осторожный в финансовых вопросах Шапиро стал со мной во многом откровенен. Когда один из моих приятелей строил планы по созданию собственного клуба, Михалыч без утайки показал нам сметы своей команды, разложил по полочкам оптимальные бюджеты всех лиг. В тех документах поразила одна деталь. После семизначных сумм в долларовом исчислении стояла запятая, а за ней — цифра пять. В миллионных расчетах бюджета была соблюдена точность до 50 центов! “Я чуть беднее Ротшильда, поэтому считаю каждый цент, а не доллар”, — объяснил аптекарскую скрупулезность Яков.

После вылета витебского “Локо” из высшей лиги тренер жодинцев провел виртуозную операцию по покупке Родионова и Дейкало. Юные звездочки ушли по цене трамвайного билета. Поделившись подробностями сделки, он раз- откровенничался: “Витебск — город без футбольных традиций. У вас был один футболист — Кондратьев, который юношей уехал в минское “Динамо”, один тренер — Акшаев, которого “ушли” из родного города, и один функционер — Базеко, которого “умные” головы почему-то откололи от футбола. Есть еще достойные детские тренеры. Но без грибницы куда податься? Кто сейчас у вас у руля? Это как “лесные братья” в сравнении со спецназом “Моссада”. Деньги, как и женщины, любят рисковых и умных мужиков”. Можно скрежетать с досады зубами, можно спорить по мелочам, а можно (если боязно и стыдно это признать) тихонько шепнуть друг другу на ушко: “А ведь прав, чертяка”.

О семье Шапиро не знаю почти ничего. Но одного рассказа Сергея Боровского на поминальном вечере достаточно, дабы уяснить: подобные любовь и понимание редко встречаются в спортивных семьях.

Проспоренная как-то бутылка красного “J.P.Chenet” подарила чудный вечер. “Любовь мужчины к женщине и наоборот проверяет болезнь одного из супругов, — очередное шапировское наблюдение. — В молодости моя Света много болела. Уйма денег уходила на лечение. Я пахал как вол, а вечером не всегда мог позволить себе сытный бутерброд. Ничего, выстояли. И какое счастье видеть по утрам улыбку любимой женщины!”

В мобильном телефоне “Nokia”, который тренер приобрел в последнем своем июне, в памяти аппарата была запись: “Никитка”. Яков безумно любил сына. Он умел любить.

20 мая 2004-го Шапиро был у нас в Витебске последний раз. Расстроился нулевой ничьей, но держался гусаром. После игры его и Михаила Мироненкова мы с товарищами пригласили на ужин за город. Замечательно посидели. Яков отказался от любимого вина и предпочел пяток рюмок водки. Стемнело. Мы вышли вдвоем на лужайку под роскошное звездное небо. “Вот бы там полетать. Устроить чемпионат во-он той звезды и во-он той. Или просто наведаться к ним в гости, — мечтал самую малость захмелевший Шапиро. — Врачи твердят, что с моим диабетом больше двадцати лет не протянуть. Думаю, хватит, чтобы добраться до Лиги чемпионов. А?” Яков умел красиво мечтать.

Последний раз мы беседовали 6 июля. Краткость была сестрой явно не его таланта. “Привет! Это вами нареченный жодинский Шолом- Алейхем смеет беспокоить,” — забросил удочку неисправимый балагур. Затем с дотошностью профессора словесности прошелся по моему прессболовскому опусу “Как я провел EURO?”, попросил сбросить по факсу интервью Светланы Алексиевич “АиФу”, сыпал цитатами из Библии и Ницше, поведал несколько свежих футбольных баек. Еще расспросил о Васе Сарычеве, с коим вступил на тропу глупейшей словесной пикировки. Попросил при случае организовать совместное распитие кофе или иной жидкости… “Может, получится убедить Василия, что все мы грешники на грешной земле, однако любить-то надо не только ушедших, но и живых. Ведь век наш недолог”. Напоследок, ближе к полуночи, договорились встретиться в среду, 14-го.

Мужское слово надо держать. Мы и встретились в тот день. Только встреча была последней. Под плач скрипки на пятачке Северного кладбища. Яков ушел, как и жил. Красиво. Живите, грешите, любите, друзья, столь же красиво, как он. Только дольше…

Оксана ЛИСОВСКАЯ, жена Александра Лисовского:

— Как-то уже в послеатаковскую пору по окончании сезона, в ноябре, мы пригласили Якова Михайловича в гости. Саша играл тогда за БАТЭ, они редко встречались, а пообщаться всегда хотелось. Он приехал и в разговоре обмолвился, что недавно подключил тарелку “НТВ-плюс”. Стал расхваливать достоинства этой системы, особенно футбольного канала. И заключил: ее непременно надо установить и нам. Мы согласились. Но забот хватало, и эта не была первоочередной. 30 декабря Яков Михайлович позвонил Саше и в разговоре как бы между прочим поинтересовался, исполнили ли мы его совет. Муж извинился: еще нет. И вот через пару часов — звонок в дверь: “НТВ-плюс” заказывали?” Мы в смятении: как да что? “У нас на ваш адрес заказ оформлен с пометкой: обязательно к Новому году”. Только тогда мы и смекнули, чьих рук это дело. Через пару часов снова звонок: “Ну что, уже смотрите?”

Якову Михайловичу все ребята были как родные. Но к Саше, мне кажется, он относился все же как-то особенно. И Саша почитает его как второго отца. И ведь правда: этот новогодний сюрприз — поступок не чужого человека, а родителя. За долгие годы тренер отлично изучил характер ученика. Он знал, что Лисовского к некоторым действиям и решениям надо немного подтолкнуть.

В другом ноябре, в 2001 году, Яков Михайлович заглянул к нам вместе с сыном Никитой. Я была беременна Ромкой, и срок родов врачи мне поставили 24-го числа. Оставалось две недели. И происходит такой разговор. “Оксана, ты когда должна рожать?” — “24-го”. — “Слушай, а постарайся 23-го. Это мой день рождения. А назовете Яковом — буду ежемесячно выплачивать призовые!” Родила-то я 22-го, в конце дня. Продержалась бы еще четыре часа — и было бы символично: между нашим сыном и Сашиным тренером получилась бы разница в 40 лет, день в день…

Знаете, у меня нет ощущения того, что он умер. Мы ведь виделись не так часто, особенно когда Саша не в его командах играл. Но Яков Михайлович присутствовал в жизни нашей семьи незримо — в рассказах Саши, в его разговорах с друзьями. И в принципе за этот год ничего ведь не изменилось. Его постоянно вспоминают, о нем каждый день говорят. Будто он живой, и мы просто редко видимся…