Когда министры были большими

После Рыженкова

Оно, конечно, да. Но и нет! Соотношения властей предержащих с имеющими что сказать полны интима и насилия, но вряд ли эти процессы регулирует уголовный кодекс. Наши собственные понятия тверды, проверены временем: как до совершеннолетия, так и после восемнадцати критическое слово безнаказанным не останется. То влепим мы, то отскакивает нам, и всегда по-взрослому…
Хотя иногда так хочется впасть в детство, вернуться из современного околоспортивного лицемерия, олимпийского чванства во времена, когда начальники были большими не только в плане административного ресурса, но и души, разума, простых человеческих качеств. Никогда не забуду, как, находясь в кабинете покойного Владимира Рыженкова, стал свидетелем его разговора по телефону правительственной связи: «…Так я же вам дал! …И кроссовки, и костюм… Там даже два костюма, вы посмотрите в сумке внимательнее! …Ах, носки… Ну хорошо, решим с носками…» Положив трубку, министр тяжело вздохнул: «У тех хоть трусы свои были»…
Под «теми» Владимир Николаевич понимал коммунистическую номенклатуру, людей, прошедших серьезную школу воспитания, умевших вести себя в обществе и владевших манерами. И у первого президента НОКа, шагнувшего на высший спортивный пост суверенной державы из сектора ЦК, были свои критерии сравнения… Но вот беда: руководителя такого масштаба, каким был Рыженков, суверенная отрасль за дюжину лет так и не обрела, более того, на мой взгляд, получила самого слабого из всех пяти последовавших.
Люди сильные не боятся своего отражения в зеркале. Рядом с Владимиром Николаевичем мы прожили шесть ярких лет. Не знаю, лучшую ли, но, безусловно, самую искреннюю треть жизни. Мы серьезно спорили, да и шутили зло, но потом смотрели друг другу в глаза и жали руки. При этом Рыженков не держал фигу в кармане, а временами выступал как ангел-хранитель.
Помню, однажды совершенно не по-детски наступили мы на «хвост тигра». Это вам не РАЙком и не РАЙисполком, а АДминистрация, которая активно поглощает коммунальную собственность вообще и Дворец шахмат и шашек в частности! «Играть в шахматы», считать ходы в середине девяностых еще не умели — рубанули прямо в лоб с вызывающим карикатурным оскалом на всю первую полосу: вот вам в харю «аппетиты нашего городка»! Спортивные объекты в опасности! Первым испугался Рыженков, но, как оказалось позже, не за себя — за нас, насоливших ему для сведения счетов более чем достаточно. Он позвонил мне встревоженный и выпалил: «Ну что, доигрался?! Ну какого … ты сюда полез… Ладно, встречаемся в десять у Администрации президента»…
…На столе у управляющего делами Титенкова лежал свежий номер «Прессбола», почерканный вдоль и поперек красным карандашом. Иван Иванович, не подав руки, указал на место и приговорил: «Значит, вы против государства, против президента!» — «С чего вы взяли? Мы за…» Но дальше сформулировать не удалось — Титенков хлопнул ладонью по газете: «Так дальше продолжаться не будет!» — и посмотрел на Владимира Николаевича. «Иван, это нормальные хлопцы, я их знаю, просто молодые еще»…
Только теперь, с высоты времени, оцениваешь и понимаешь всю силу той простой реплики Рыженкова в сложной для нас ситуации. В итоге мне дали выговориться, объяснить, что играем на этом поле по профессиональным правилам, а не пляшем под чью-то дудку, и что правила эти, по большому счету, выгодны справедливой власти, которая заинтересована в объективной картине, а не в кривом зеркале. Но самое главное — нас не уничтожили, ничуть не унизили, просто дали понять: задевает…
После того случая прошло десять лет, а кажется, ушла эпоха. Вроде тот же дом, прежний царь, но как же изменился двор! За слово «помойка» олимпийцы закрыли дорогу в Пекин, за опечатку в протоколе боксеры волокут в суд, понаставили кругом барьеров, насочиняли доносов… И все ведь подленько, чужими руками, точнее, громкими именами. И остается только представить, какую роль в истории «нашего городка» сыграл бы шестой министр спорта, случись та «шахматная» позиция на его веку…
«Будем откровенными — укажем в качестве стимулятора физических недугов Владимира Рыженкова и на себя. Разумеется, зная, что все обернется именно так, мы многое делали бы по-другому, а иного не делали бы вообще. Это вовсе не значит, что сегодня газета всю свою идею и историю обращает в покаяние. Но за известную некогда категоричность оценок, экстремизм высказываний, а также зацикленность в теме в душе хочется просить прощения. Если бы начать все сначала, мы бы, наверное, писали о Рыженкове несколько другими словами, но тем не менее — о пагубности совмещения двух должностей, вязкости окружения, ветхости позиции и т. д. и т. п».
Кавычки формальны — эти строки я уже опубликовал в «ПБ» 10 января 1997 года, хотя готов повторить и сегодня. В 2008-м высокопоставленные недруги, публично обвинившие меня в смерти первого министра спорта, представили ту статью двенадцатилетней давности в качестве доказательства, а заодно в лжесвидетели пригласили его сына — Максима Владимировича. Дескать, расскажи в суде, как батька перед смертью жаловался на Бережкова, мол, «добьет он меня».
Они таки выиграли в этом Центральном суде, но чем дольше живу, тем больше верю: есть еще суд Высший. Хотя и в земном выражении искренне благодарен судьбе, что все произошло именно так, а не иначе, что «жирные коты», которых «кормил с руки» Рыженков-старший, ближе познакомили меня с Рыженковым-младшим — тоже светлым и сильным, таким же большим.
В последнее время, навещая могилу отца на Восточном кладбище, почему-то все чаще захожу и к Владимиру Николаевичу. Пусть это звучит и наивно, по-детски, но чувство, что перед тобой человеческая глыба, не утрачено. Я прошу у них прощения, ищу ответа, и мне становится светло от того, чем занят последние восемнадцать лет. Мне не стыдно ни за одну из своих статей в «Прессболе».
«Первый… министр спорта Беларуси был одним из редких государственных мужей, бравших интересы этого государства так близко не столько до собственного кармана или заднего места, сколько до собственной головы. Поэтому он дольше других министров продержался у власти. По той же причине — раньше других не удержался за жизнь. Чиновников типа Владимира Рыженкова ныне не обнаружишь даже в «красной книге» современной номенклатуры. Они либо ушли в послы, либо растворились в серой массе побежденных, либо просто научились воровать».
«НОК Беларуси из общественной превратился в некую закрытую организацию, чьи секреты недоступны даже членам исполкома, в уши которых на каждом заседании вкладывается всякая белиберда на предмет участия или неучастия в тех или иных играх, но только не конкретный материал».
«В своего рода коме все это время находилась и дальнейшая стратегия белорусского спорта. Смеем утверждать: находится до сих пор. Пока в сознание не придет новый лидер, способный не просто сесть в кресло, а впрячься и протащить по глухому бездорожью эту неуклюжую телегу с наваленными в нее физкультурой, лакейством, туризмом, бандиткой, медалями, таблетками и прочими компонентами главного спортсмена на государевой службе».
Увы, материал «После Рыженкова» от 10.01.97 все еще актуален…

Вместе с Борисевичем

Как бы там ни было, на два периода — с Рыженковым и без — в какой-то степени разделилась и наша биография. Хотя бы потому, что она неразрывно связана с другим большим именем — Борисевича — и так же делится на две части: когда Саша создавал и делал «Прессбол» и когда просто оставил в нем вложенную душу. Новые отношения с первым министром спорта первый редактор «ПБ» принял не сразу: чего греха таить, был период, когда мы с Евгеничем даже не разговаривали.
Но время лечит, и я нисколько не сомневаюсь, что и сегодня Борисевич в числе других аксакалов придет поздравить с днем рождения свою родную газету.
Как-то на заре “Прессбола”, когда большими были не только министры, но и журналисты, причем до той степени, что с удовольствием общались и участвовали в профессиональных застольях, нашу редакцию в Коммунальном переулке навестили несколько VIP-персон. С наслаждением внимал афористичным тостам Владимира Некляева, но особенно запомнил наставление Павла Якубовича: “Старик, самое страшное в нашей профессии — это конформизм. Не бойся сказать то, что думаешь, особенно если свербит. Как только дашь слабину — считай, ты покатился”… Тогда Павел Изотович еще не работал главным редактором главной газеты страны, а был просто звездой журналистики. И его профессиональные критерии, принципы полностью вписывались в концепцию газеты, созданной звездой Борисевича.
Прошли годы, изменилось время, Саша ушел, просто сменил профессию — это его выбор. А мой учитель, когда мы недавно вновь встретились за рюмкой чая, посоветовал: “Старик, не всегда нужно писать все, что знаешь, даже если имеешь доказательства. Иногда малая правда работает на большую. Пусть сегодня ты скажешь не все, зато завтра будешь иметь возможность это восполнить. Ведь главное, чтобы ты мог сказать всегда и чтобы тебя могли услышать”.
Борисевич прав. Но Якубович прав дважды. Ведь абсолютной истины не бывает, равно как нет догмы для определения человеческой и профессиональной правды. Не мы выбираем время — время выбирает нас, и наш выбор только в том, чтобы обрести в нем себя. Чтобы в ладу с собой пройти этот путь, чтобы правильно и не стыдно. И чтобы в самом деле не сгореть до срока: мертвый ведь уже ничего не скажет — мертвому не болит.

Юный “Прессбол”, безусловно, был острее и ярче. Но когда недавно после новогодних праздников пришли на работу, сидящий напротив Сережа Новиков произнес: “Слава богу, эти бесконечные выходные закончились. Боже, чем же мы занимались, когда выходили раз в неделю, да еще на восьми страницах!” Жизнь наша, безусловно, была насыщенной, сегодня мы о ней с удовольствием вспомним. В самом деле, золотая была газета, когда три таких по объему вмещались в один только вторничный номер образца 2009-го. Думаю, надеюсь, мы все-таки меняемся, растем, добавляем, но не изменяем себе. И мы еще не раз сыграем на инструменте, который в прошлый раз приволок на день рождения Володя Богданов.
Пусть это старомодно и где-то называется донкихотством. Однако, с другой стороны, рыцари с беспредельным цинизмом и самоуверенностью, мне кажется, общество переутомили, и носитель идеалов от Сервантеса — пусть смешной, где-то неуклюжий — вполне вписывается в фирменную теорию малых дел, особенно на большом современном этапе. “Пусть обвиняют меня в чем угодно, только не в творческой импотенции”, — говорил Борисевич. Я чувствую: из этих стен не выветрился этот свободолюбивый дух профессиональной любви. Мне верится: за эти 18 мы научились любить по-настоящему. Мы не только хотим, мы еще можем.
С совершеннолетием, прессболовцы! Сегодня можно и нужно…