ХОККЕЙНАЯ СЕМЬЯ. Витино счастье

Фотографию эту семьи хоккеиста Виктора Карачуна и его жены Ирины Струнниковой — чемпионки мира по художественной гимнастике еще в составе сборной Советского Союза — я увеличил бы до размеров билбордов и установил их на улицах белорусских городов в рамках рекламной кампании по заполнению ледовых дворцов перспективной молодежью.

Конечно, кто-то скажет, что для этого вполне можно было обойтись и одним хоккеистом — с грозно опущенной на лед клюшкой, в шлеме, на коньках — в целях, понятно, разумной по белорусским меркам экономии. Но такая прижимистость непременно стала бы предметом всеобщих острот. И не потому, что вы подумали — просто и ежу понятно, что хоккеисты тоже обыкновенные люди, смысл существования которых сводится не только к увеличению баланса по системе “гол + пас” или, боже упаси, “плюс-минус”, но и к созданию семьи — самых близких по идее тебе людей, для которых хочется в жизни делать все, что можешь, и даже больше.

Мысль эта не новая: если спортсмен чувствует за своей спиной крепкий тыл, то и в работе он добивается большего, чем коллеги, которым в этом плане повезло меньше. Один за всех и все за одного — это ведь про них, идеальных семьянинов.

Нет, я тоже там бывал и знаю, что идеальных не бывает, но все-таки почему так хочется даже нам, скептикам и циникам, чтобы они существовали, опровергая многочисленные “жизненные” истории о скелетах в шкафах, число которых возрастает прямо пропорционально количеству совместно прожитых лет?

Да и писать как-то об удачных семьях хотя бы с позиции стороннего наблюдателя не с руки — рискуешь запутаться в банальщине розовых фраз, от которых у читателя вместе с ушами завянут и многие другие жизненно важные органы, что, учитывая нашу преобладающую мужскую аудиторию, допустить никак нельзя.

Ирка красива и умна — и ничего нельзя с этим поделать, — потому, может, и дети у них получаются, хоть сейчас выпускай на рекламные странички детских журналов. Да и Витя в общем-то тоже ничего… Последняя фраза заставляет заподозрить в авторе человека по крайней мере странного, и на месте Витькиных дружков-хоккеистов я бы громко расхохотался, мол, знаем мы этих журналистов, но, бьюсь об заклад, немногие из них понимают значение слова “полигамия”.

Вот насчет ее и второй подружки, той, которая моно, мы с Витиной женой и зарубились. В ресторане “У фонтана”, после пресс-конференции ее подружек-художниц, когда безобидная беседа о перспективах грациозного спорта в нашей стране вдруг свернула на физиологию человеческого организма. Струнникова меня удивила, как это умеет сделать всякая истинная женщина — все-таки за достаточное для знакомства время не разгадал я ее до конца.

Тогда списал все на систему, которая готовила из нас строителей недоделанного нашими отцами и дедами коммунизма в примерно одни и те же годы. В то смутное время при условиях предельной насыщенности передового общества различного рода производственными ячейками трудно было не стать секретарем, комсоргом или капитаном со всеми вытекающими отсюда моральными обязательствами перед обществом — подозреваю, что на протяжении всей своей спортивной карьеры Иру эта участь не минула (да я и сам иногда подумываю о том, что на комсомольском поприще мог бы достичь куда большего, чем сейчас).

Так что ничего не было удивительного в Ирином убеждении, что моногамия и искренняя преданность семейному очагу не является таким уж редким для современного мужчины качеством. А чтобы не подстерегали всякие искушения, семья должна окружать его практически всегда — на всякий случай.

Витя, почти всю карьеру от травм счастливо убегавший, как раз в начале олимпийского сезона 2001-02 оказался на операционном столе. И то, как поддержала и выручила его в те трудные дни именно она, семья, — Ира, Сашка и Лешка — он ценит. Благодаря этому немцы узнали, что такое белорусский характер — руководство “Хальбронна”, списавшего в том сезоне своего форварда, аплодировало стоя вместе с болельщиками почти целый период, когда Витя снова вышел на лед. И только они, Карачуны, все вместе знают, какой ценой это далось.

Такова жизнь спортсмена — и Олимпиада-2002, о которой Виктор, как и все, мечтал, прошла стороной…

— Тренеры звали, причем настойчиво, но в таком состоянии я приехать в сборную не мог. Хоть и играл в чемпионате, но чувствовал себя готовым процентов на пятьдесят. Сейчас только, летом, полностью восстановился.

Так что историческую победу над шведами пришлось встречать в Германии. Звонков в тот день было море. Даже не знал, что наша сборная пользуется такой популярностью.

На чемпионате мира знакомые немцы, которые играют в бундеслиге, постоянно подходили и с невинным видом просили, чтобы я у Копатя по приятельски одолжил “перо” — “можно даже не то, которым он Сало с центра площадки забивал”. Мол, надо шведам из своей команды на изучение отдать — пусть исследуют материально-техническую часть белорусских клюшек на предмет перенимания передового опыта.

— А в вашей команде шведы были?

— Нет, у нас в “Хальбронне” в основном русские, чехи и немцы играли. В чемпионате мы третьими стали, а в плей-офф не победили, хотя очень были к этому близки. Дело в том, что бросок в первую бундеслигу хозяева планировали лишь в следующем сезоне, а в том им не терпелось, чтобы чемпионат для нашей команды побыстрее закончился. Понимаю, что звучит это странно, но для спешки у них имелись все основания — за полгода, которые разделяют два сезона, в нашем городке на месте старого катка планируют построить новый. Так что в Хальбронне сейчас полным ходом идет стройка красавца стадиона на 5000 мест.

Если бы не эти бульдозеры, которые кружили вокруг дворца, как ястребы, мы бы точно чемпиона лиги “Ингальштадт” обыграли в плей-офф. Два матча подряд у них выиграли, по окончании последнего заходим в раздевалки, а там уже и шкафчиков нет — вынесли. Намек нам такой — ладно, ребята, хватит вам ерундой маяться, завязывайте побыстрее. Ну, мы и завязали. Хотя, ей-богу, игра у нас шла тогда как по маслу. Да и я разыгрался, в плей-офф третьим стал по результативности среди всех клубов.

— Болельщики, значит, остались вами довольны…

— Фанаты, как мне кажется, везде одинаковые. У нас в чемпионате был отрезок, в котором мы играли, прямо скажем, не очень удачно — ну не шла игра, и все тут. Болельщики тут же стали выказывать недовольство, даже матчи бойкотировали. Но как только в плей-офф мы начали возить этот “Ингальштадт”, который тряс нас в чемпионате, настроение зрителей тут же изменилось — чуть не плакали от счастья. Некоторые, самые сознательные, потом подходили и извинялись за то, что перестали в нас верить.

В этом сезоне хозяева сменили практически всю команду — из старой гвардии осталось только пять человек. Тренер тоже новый будет. Вместо чеха немец придет. Говорят, амбициозный.

— А тебе с тренерами какой национальности проще играть?

— В принципе мне все равно. Иногда и канадцы нормальные попадаются, которые могут тебе что-то объяснить или тому же английскому языку обучить. Но в основном, конечно, канадцы к “советским” относятся вполне определенно — на дух не переносят. Каким бы ты ни был хоккеистом, все равно придушат.

Но русские канадцев и здесь “обыгрывают” — те, хоть и гноят, но не матерят и не унижают. А у русских это в порядке вещей, потому, наверное, их среди тренеров хороших клубов уже и не встретишь. Эти отзвуки советской системы, когда без мата тренер и шага не ступит, в Германии не проходят.

Наши наставники привыкли быть наместниками бога — все, что он сказал, игрок должен выполнить, и как можно быстрее. А здесь этого не понимают. Игрок подойдет к менеджеру и скажет, что он неважно играет потому, что тренер его плохо тренирует, потом другой подойдет и добавит, что, кроме всего, тренер постоянно унижает его человеческое достоинство и он от этого чувствует дискомфорт. И все — коуч Иванов уже пакует чемоданы.

В “Оберхаузене” у нас был хороший тренер, швед Гунар Ляйбург. Во-первых, он оказался неплохим психологом. Когда пришел, то собрал команду и рассказал нам о своих воззрениях на хоккей. Были они предельно ясны: “Моя работа — вас тренировать, и как я буду это делать, обсуждаться не должно. Можете называть меня козлом, но так, чтобы я этого не слышал. Наша задача — стать лучшими, и мы сделаем для этого все”.

Мы вначале сомневались в его квалификации, прослышали, что в прошлом он был вратарем, но потом убедились: его слова соответствуют делу. Да и мне нравится, когда тренер — представитель европейской школы. Значит, мы не будем бестолково вбрасывать шайбу в зону и ломиться вслед за ней, чтобы затоптать защитников и голкипера.

У того же “Ингальштадта” коуч — типичный представитель канадской школы. И его питомцы, среди которых, кстати, тоже немало канадцев, играют до ужаса прямолинейно. Они ж не знают, что такое скрещивание или атака второй волной. А у нас чехи, у которых в плане тактики мозги очень похоже на наши устроены. Мы там такие карусели у канадских ворот закручивали, что те не знали, куда бежать и чего делать.

— Каким-то тренерским премудростям ты в Германии научился?

— Безусловно, ведь в Германии работают представители всех ведущих тренерских школ. У тех же канадцев тоже можно кое-что подсмотреть. У них что хоккеисты, что тренеры одинаково настырные, а это качество для нашего менталитета совсем не бесполезное.

Я уже не говорю про скандинавов и чехов. Вот ты у меня спросил так, как будто я завтра собираюсь коньки на гвоздь повесить, а ведь в нашей стране тренерам и поучиться толком не у кого. Вот если бы им семинар какой-нибудь организовать — мне кажется, от этого была бы большая польза и для них, и для белорусского хоккея. Может, кто-то и думает, что советская школа по-прежнему лучшая в мире, но я вынужден их огорчить: передовая мысль уже давно ушла вперед.

На самом деле интересно наблюдать, как тренируются те же чехи. Их тренеры хоккеистов не насилуют. Там не бывает такого, как у нас, когда игрок до потери сознания чего-то делает, а над ним стоит человек с секундомером и дополнительным блином от штанги. Тренер подбирает такие упражнения, чтобы подопечные подходили к матчу в оптимальной готовности — опять же, не так, как в России, когда хоккеист выходит на лед чуть ли не прямиком из атлетического зала.

Вот я бы немцам рекомендовал учиться больше у чехов и скандинавов, но, похоже, они неравнодушны к канадцам. Те у них проводят курсы повышения квалификации. Но что мне нравится в немецком хоккее — это как держат себя тренеры в коллективе. Они точно такие же люди, как и игроки, мы стоим на одной ступеньке, но только каждый из нас делает свою работу. Мы и общаемся на “ты”, как товарищи. А русским тренерам это непривычно. Вот сейчас кто-нибудь из них прочитает и скажет: “Что это за дела такие? Меня на “ты” обзывать и чтобы я никого из этих уродов даже козлами назвать не смог?” Наши коучи потом возвращаются домой и рассказывают в интервью о том, что у немцев бардак и никто там тренироваться по-настоящему не хочет.

А они просто неконкурентоспособны — элементарной культуре общения не обучены. Тут про любого из бывших соотечественников куча историй ходит, я бы рассказал, да не хочу фамилий называть.

— Ты, выходит, стал если не западным человеком, то “чехом” уж точно…

— Да ну, чехи тебя продадут за пять копеек, как и поляки. Хотя я не знаю, может, это только мне такие скользкие типы попадались, а остальные нормальные люди. А вообще я думаю, что национальность на самом деле не имеет никакого значения — если у человека есть мозги и желание работать, то он может адаптироваться в любой стране. Единственное, жалко, что у моих соотечественников возможностей для этого меньше, чем у жителей других европейских стран.

Возьми тот же детский хоккей. Да, мы были изолированы от мира железным занавесом, но зато спортом могли заниматься практически все — и хотя той же экипировке мы радовались, как манне небесной, за нее не надо было платить, как сейчас. Теперь же учиться хоккею могут дети только обеспеченных родителей, которые в состоянии купить своим сыновьям недешевую амуницию. А сколько у нас обеспеченных? Считанный процент, значит, очень много потенциальных звезд проходит мимо хоккея.

Конечно, наши ребята что-то из амуниции привозят для детских школ, и я тоже стараюсь, но этот вклад, по большому счету, как капля в море.

— Возвращайся, поможешь детскому хоккею не только экипировкой, но и делом. Или думаешь, что новых ковалевых должен Пушкин растить?

— Ну да, представляешь, сейчас нас 20 человек возвращается и мы дружно переходим на работу в детско-юношеские спортивные школы?

— Если честно, то не очень.

— Я, признаться, тоже. Но ведь не факт, что каждый из игроков сборной в будущем хочет стать наставником. Мне, например, это дело интересно, и я не исключаю вариант, что встану на тренерский мостик. Но не сейчас, конечно. Хоккеист, он как солдат — до тех пор, пока может держать клюшку, с поля боя не уйдет. Тем более что и заработки наши несопоставимы с тем, сколько сегодня платят тренеру в ДЮСШ. Сам рассуди: ну разве какой-нибудь нормальный человек ответил бы на твой вопрос по-другому?

Если честно, то мне жаль детских тренеров, которые работают с утра до вечера и получают зарплату, едва позволяющую сводить концы с концами.

Стимул в работе у них один — любовь к детям и хоккею. Но на одном патриотизме хорошего результата не достигнешь. Я уже говорил о том, что наставникам наших клубных команд полезно ездить на стажировку в западные клубы. То же самое касается и тренеров детских.

Вот немцы летом выезжают в детские тренировочные лагеря в Чехию. Правда, это, конечно, денег стоит, но родители оплачивают. У них есть, школа Яромира Ягра, куда он сам может приехать и дать пару уроков. Или Гашек, например, нагрянет. Но большей частью там работают местные специалисты, у которых, не сомневаюсь, наши тренеры многому смогут научиться. И наладить такие выезды при желании, думаю, было бы не так сложно.

А самим вариться в собственном котле — то же, что пытаться изучить иностранный язык самостоятельно, вне погружения в языковую среду. Я перед отъездом в Германию ходил немецкий учить, так у меня преподаватель с русским акцентом был, а все потому, что он не знал, что такое языковая практика.

— Кто тебе из молодых больше нравится?

— Захаров ничего, Костицын способный парень. Техничные ребята и бегают быстро. Вообще, если из каждого возраста в сборную будут приходить по два-три человека, то это будет здорово. Да и школ в ледовых дворцах открыли столько, что хотя бы из-за колоссального по нынешним временам охвата детей они не смогут не дать результат. Самородки всегда будут. Но их возникнет куда больше, если наши школы получат нормальное финансирование, а дети перестанут играть обломками клюшек.

— Твой старший сын, Сашка, смею полагать, в Германии дефицита экипировки не испытывает.

— Он там вообще проблем не знает. Учится в немецкой школе и прекрасно общается со своими сверстниками. Можно, конечно, как многие, в Россию двинуть — денег там платят больше, но так ведь не в них счастье. Кто-то хочет денег, а кто-то — чтобы семья жила в нормальной стране. Ира тренером в гимнастической школе работает, проекты всякие придумывает, она такая, что без дела сидеть не может. Сашка в школе отличник, да еще на теннис и хоккей ходит. Алексей — всеобщий любимец. Все знакомые немцы удивляются, откуда такие солнечные дети берутся. И знаешь, когда я еду после тренировки домой, где меня ждут, то понимаю, что для счастья мне больше ничего не надо…

И под эту практически идеальную концовку в комнате появилась Витина жена с тортиком по случаю вчерашнего дня рождения. Ставя чашки на стол, она не выдержала и, иронично улыбнувшись, бросила мне: “Ну что, небось, Карачуна битый час про полигамию пытал?” — “Про поли что?” — Витино лицо вытянулось и приобрело озадаченное выражение.

Я что-то пробубнел с набитым ртом и сделал вид, что жутко заинтересовался кстати подвернувшимся цветным журналом…