ХОККЕЙ. ЮБИЛЯР. Сенсей по прозвищу Барс

ИЗ ДОСЬЕ “ПБ”

Александр ШУМИДУБ. Родился 17.03.64 в Минске. Воспитанник минской “Юности” (тренер — Ю.Туманов). Вратарь. Выступал за “Динамо” (Минск), СТС-“Автосан” (Санок, Польша), “Быдгощ” (Польша), “Полимир” (Новополоцк). В чемпионате ВЕХЛ провел 83 матча, пропустил 226 шайб, набрал 1 (0+1) очко, получил 8 минут штрафа. В Кубке ВЕХЛ — 4, -9, 0. В чемпионате Беларуси — 35, -78, 16. Бронзовый призер юношеского чемпионата Европы (1982). Чемпион Беларуси (1997), серебряный (1998) и бронзовый (1999) призер. Бронзовый призер чемпионата ВЕХЛ (1997, 1998, 1999). Лучший хоккеист Беларуси (1991). Участник Олимпиады-98 в Нагано. За национальную сборную Беларуси провел 12 матчей, пропустил 28 шайб, получил 2 минуты штрафа. Работал тренером новополоцкого “Полимира”, молодежной и национальной сборных Беларуси. В настоящее время — тренер вратарей юношеской, молодежной и национальной сборных Беларуси и минского “Динамо”.

— Говорят, 40 лет для мужчины — некий барьер, время для переоценки ценностей.

— Точно, есть такое мнение. Но лично я всегда считал и продолжаю считать, что возраст не в паспорте, а в голове: тебе столько лет, на сколько ты себя ощущаешь. У меня молодая жена, любимая работа. Чувствую себя лет на 30, никак не больше.

— Ну а как обстоят дела с переоценкой?

— Назад, естественно, оглядываюсь, но не скажу, что при этом горю желанием что-либо изменить в прошлом. По крайней мере настроениям вроде “раньше снег был белее, вода мокрее, а хоккей зрелищнее” не мучаюсь. Это несравнимые величины, раньше все было по-другому.

— То есть чувство ностальгии незнакомо в принципе?

— Ну разве что по “Динамо” конца 80-х. У нас тогда был прекрасный коллектив: Вася Панков, Эдик Занковец, Саня Андриевский, Володя Цыплаков. С ними было приятно работать, и в команде царила прекрасная атмосфера.

— Не испорченная к тому же контрактными интересами, вносящими раскол во многие современные коллективы…

— Все это чепуха. Раньше ведь тоже играли не за фантики, но и общались между собой не за деньги. Все дело в человеке — нормальные люди и негодяи были и будут всегда и везде. Это аксиома.

— Неужели ни разу за весьма богатую карьеру не стояли перед выбором?

— По большому счету, это было дважды — в начале карьеры и после ее окончания. Во втором случае передо мной стояла дилемма: ступить на тренерскую стезю или стать телекомментатором? Предложения с телевидения поступали. Ну и в начале, когда в 12 лет пришел в хоккей из футбола.

— Любопытно.

— Характер подтолкнул. Довольно серьезно занимался футболом, был центрфорвардом. Но очень скоро понял, что это не для моего менталитета. В футболе ведь как: въехал тебе защитник по ногам — ты должен встать, отряхнуться, а ответить не можешь. Пару раз, правда, срывался на драку, очень уж чувствительно цепляли. Меня, естественно, выгоняли с поля, пока не понял, что уходить нужно самому. И лучше — в хоккей, тут все как-то более по-мужски, всегда можно “помахаться” с обидчиком.

— В столь зрелом по спортивным меркам возрасте дебют на вратарской позиции был единственно возможным?

— Нет, почему же. Не скажу, что пришел в “Юность” готовым хоккеистом, но навыки любительской игры были богатые. Но в те времена бешено популярным был Третьяк, который благодаря Николаю Озерову стал чуть ли не божеством для мальчишек моего поколения. К тому же в спортшколе как раз не хватало одного вратаря 64-го года рождения. Выдали форму, выпустили на лед. В первый раз получилось забавно: надел щитки задом наперед. Все хохочут, но никто не говорит, в чем дело. Ничего, перетерпел. Впрягся в работу и пахал, как вол. Я же очень самолюбивый, всегда рвусь в лидеры. В этом особенность очень сложной вратарской психологии: в команде может быть пять голкиперов, но на лед выходит только один. И ты, сидя за бортиком, болеешь за свою команду, переживаешь за партнера, но подспудно ждешь, когда он допустит ошибку. Тогда у тебя появится шанс.

— Когда он представился вам?

— Наверное, году в 77-м, когда попал в обойму юношеской сборной СССР. Нас там человек семь было, и потихоньку мне удалось обскакать всех. Естественно, на меня сразу же обратило внимание минское “Динамо”. Одели-обули, стал самым красивым в Союзе. (Смеется.) А если серьезно, то о другой команде не помышлял.

— На молодых дарований обычно зарились московские команды.

— Был такой момент. В 80-м, когда сборная Союза готовилась к известной Олимпиаде в Лейк-Плэсиде, меня как подающего надежды привлекли в состав. Тогда и было сказано, что без выступления за какую-нибудь столичную команду о месте во “взрослой” сборной можно даже и не мечтать. Но меня все устраивало и в Минске.

— Получается, в тренировочном лагере познакомились с Третьяком?

— Конечно, удалось сойтись ближе. Когда лучше узнаешь человека, понимаешь, что он такой же, как все. Скромнягой Владислав, конечно, не был, за словом в карман не лез, с чувством юмора — полный ажур. Хотя в нашем деле без этого никуда — сразу сгоришь, если будешь “загоняться”. Думаю, нападающему или защитнику гораздо проще пережить свой промах, а у нас за спиной ленточка. И когда ты пускаешь “пенку” при переполненных трибунах — это очень тяжело. Филимонов, наверное, всю жизнь не сможет простить себе концовку матча Россия — Украина.

— Тем более — Сало.

— Ну, это вообще трагедия. Я знаю, что пришлось пережить этому парню. Игорь Матушкин, который играет в Швеции, рассказывал, что после Солт-Лейк-Сити досталось даже детям Томми. Их разве что не били, но называли чуть ли не потомками предателя. Представляете, каково это? Сало даже заявлял, что покинет сборную и уедет из страны, если травля будет продолжаться. Вроде успокоились. Когда в прошлом году мы играли на молодежном чемпионате мира в Канаде, я специально ловил по ТВ матчи “Эдмонтона” — Томми вновь один из лучших, он смог это перебороть. Иначе у нас нельзя.

— У вас не было таких трагических эпизодов?

— Бог миловал. Вообще не представляю, как грамотному вратарю можно забросить от синей линии. Разве что случайно.

— Но сейчас-то забрасывают повсеместно, чуть ли не в каждом туре. В том числе и в российской суперлиге. Может, раньше хоккей действительно был более мастеровитым?

— Дело в другом — раньше подготовка была более грамотной и продуманной. Скажем, летом собирали молодых голкиперов из всех команд высшей лиги — порядка двадцати человек. Проводили с ними семинары, занятия, разрабатывали индивидуальные программы подготовки. Делалось это для интересов сборной, но все понимали, что из двух десятков в ее состав попадут только двое. Для остальных же это была отличная школа, способствовавшая повышению уровня чемпионата страны.

— Неужто вплоть до польского вояжа начала 90-х ни разу не возникало желания сменить клуб?

— Почти не было. Звали в киевский “Сокол”, где заканчивал карьеру Гаврилов и без напарника оставался Шундров. Потом в Ригу, там тоже доигрывали Василенок и Быстров, оставался один Виталик Самойлов, а Ирбе еще не было — он на три года моложе. Но, во-первых, там появлялись проблемы с армией, а во-вторых, единственным городом, куда я согласился бы переехать, был Ленинград. Кто там был хотя бы раз, поймет, почему. А вот в СКА я чуть не перешел. На восстановительном сборе в Ялте Владимир Петров, работавший тогда с армейцами, предложил попробовать себя в Питере. В Минске про это прознали, началась “обработка”, стали предлагать лучшие условия, чтобы я никуда не срывался. Наверное, тогда у меня был третий эпизод в карьере, когда понадобилось выбирать. Долго мучился размышлениями, хотя уже был куплен билет на ленинградский поезд. В вечер отъезда отец сел в машину и спросил, куда везти. А я молчу, не знаю что ответить. И он так же молча повез меня не на вокзал, а в Раубичи, где “Динамо” было на сборах. Недавно на скромном семейном ужине в честь моего 40-летия отец как раз вспомнил эту историю. Это был один из немногих моментов, когда родители что-то решили за меня. Они считали, что я самостоятелен в своем выборе, и просто помогали в зависимости от него. Наверное, это был последний шанс попасть в обойму хотя бы олимпийской сборной — все-таки СКА всегда считалось чем-то вроде фарм-клуба ЦСКА. Но я ни о чем не жалею.

— О развале советского хоккея — тоже?

— Тоска скорее о развале “Динамо”, на смену которому пришло “Тивали”. Больно было смотреть, что творится с командой и что творит Макаед. В интервью “Прессболу”, которое брал у меня Володя Бережков, я так и заявил в адрес нового хозяина команды, мол, имеешь клуб, изволь иметь нормальные деньги, чтобы платить игрокам. Иначе это глупость сродни владению шикарным лимузином, в котором ты сам себе открываешь двери. Не можешь нанять кого-то — катайся на “Запорожце”. В газете так все и было напечатано, у меня даже где-то остался этот номер.

— Тогда и пошел раскол?

— Раскол пошел, когда началась эта катавасия с переименованием. Я сразу и честно заявил, что ни в каких “тивалях” играть не буду. Тогда уже уперся Макаед: в Минск приезжали из немецкого “Кельна” с готовым контрактом, в котором было прописано все до мелочей вплоть до стоимости гроба, в котором меня доставят на родину, если я, не дай бог, умру в Германии. Это серьезно, без всякой иронии. Однако новый клубный глава хотел, видимо, за счет меня и Цыплакова решить все свои финансовые проблемы. Когда он назвал сумму, немцы ужаснулись: “Да за такие деньги мы двоих канадцев купим!” Пришлось ждать перерегистрации клуба и тогда уже со спокойной совестью уезжать в Польшу, где работал Меленчук.

— Обида была настолько сильной, что даже после возвращения вы не остались в Минске?

— Конечно, это было уже делом принципа, которыми я не поступаюсь. Тем более что в “Полимире” тогда работал все тот же Владимир Меленчук. Он уехал на родину годом раньше. Я же еще сезон отыграл в Быдгоще, где чувствовал себя в общем-то весьма недурно. Получается, мы с Владимиром Николаевичем повязаны одной ниточкой уже больше десяти лет.

— Не кажется ли вам, что игровую карьеру можно было и продолжить?

— Если даже мне так и казалось, возражал позвоночник. У меня и раньше были проблемы с диском — результат бурных тренировок в сборной Союза. На что уж я трудолюбивый, но там приходилось делать просто немыслимые вещи: таскать штангу в полтора центнера, бегать многокилометровые кроссы по голень в песке, кувыркаться на асфальте. Это сейчас доказано, что такие методики убийственны для организма, а тогда это был полигон, мы же — подопытные.

— Сейчас, надо полагать, к своим подопечным относитесь более мягко?

— Естественно, до такого сумасшествия не дохожу, но и “курортом” не балую. За мной же давно закрепилась кличка Барс. Если человек нормальный, то я отдам ему всю душу, постараюсь помочь и поддержать. Но стоит ему хоть раз предать — теряю всякое доверие и выпускаю когти. Логика тут простая: предавший однажды, предаст и дважды. Примерно так веду себя и в работе.

— Причем трудитесь на самом проблемном направлении.

— Это точно. Но ничего — возимся, что-то пытаемся делать и получается вроде бы неплохо. По крайней мере ни на одном крупном соревновании к голкиперам, с которыми я уже пять лет работаю, не возникает особых претензий. Со взрослыми, конечно, проще: тех же Мезина и Шабанова нужно готовить в основном психологически, техника у них давно поставлена. И никто не поймет душу вратаря лучше, чем другой вратарь. Молодым же приходится объяснять все с азов. Жаль, что никто этого не делал в середине девяностых. На одном из чемпионатов у меня спросил главный менеджер шведской сборной, сколько в Беларуси голкиперов 82-го года рождения. От честного ответа он изменился в лице: “Как это ни одного, как же вы играете?!” А вот так и играем, рыдая над потерянными поколениями. Фролов не вынес бремени славы. Пошелюк, Аристов — то же самое. Тяну их на чемпионаты мира, трясусь, как над малыми детьми, — что-то получается. Но чуть ослабь контроль — все, встали. Приходят потом ко мне, падают на плечо, плачутся: “Николаич, мы все поняли, будем работать…” А только начнется отпуск — все обещания забыты, наработки летят к чертям.

— Значит, Беларусь не скоро выберется из вратарской ямы?

— Отчего же, у нас достаточно талантливых парней. Взять того же Гриценко: техника отличная, в Ярославле отыграл отменно. Правда, головы нет — не может он пока справиться с той самой ленточкой за спиной, жжет она его. То же и с Роговским — вроде все есть, но иногда просто трусит. Надеюсь, что хороший кипер вырастет из Мильчакова, вот у него как раз с психологической устойчивостью все нормально да и работоспособность пока — слава богу. Иногда иду на хитрость: на тренировках даю задание и делаю вид, что ухожу. Сам же поднимаюсь на второй этаж — и в радиоузел малой арены Дворца спорта, оттуда площадка видна. Вижу: пыхтит, но работает. Потому что у него есть желание и цель, которые когда-то были у меня. Иначе никак.

— Прививаете подопечным свою манеру игры?

— Как раз наоборот, стараюсь подходить к каждому индивидуально. Меня в свое время пытались лепить “под Третьяка”. Но это же невозможно, у него рост 190, а у меня 170. Если бы я копировал его стойку, все “девятки” были бы проходным двором.

— Не было ли желания открыть свою вратарскую школу или занять пост главного тренера? Опыт позволяет.

— В первом случае нужны серьезные деньги и подбор кандидатов, которого пока нет. В Минске только две СДЮШОР. В России, кстати, те же проблемы: посмотрите, сколько импорта в “рамках” суперлиги — это же кошмар! А вратарская школа Третьяка, увы, открыта в Торонто. Что же до поста главного тренера, то он меня не прельщает, хотя варианты были. Приходилось замещать Меленчука в “Полимире” или вот недавно Захарова на этапе “Евровызова” в Польше. Вроде получается, но удовлетворения даже от успехов почти никакого, напротив — одна опустошенность. С вратарями — другое дело. Как бы тяжело ни было, после работы я, как в школьном сочинении, усталый, но довольный возвращаюсь домой. Тут я — сенсей, и мне есть что передать ученикам.