Новое лицо. Павел Воронков: когда мы были дураками

— Мне симпатичен белорусский волейбол. Он хотя и не избавлен от некоторых проблем, но все же идет правильным путем. Клубы в большинстве своем сохранили государственный статус — в отличие от украинских. Там главное слово за хозяином: он как хочет, так и воротит. Как говорится, есть мнение мое и неправильное. В таких условиях тяжело планировать тренировочный процесс. А Могилев подкупил меня основательностью. Пообщался с руководством клуба с полным ощущением того, что вернулся во времена старого доброго советского волейбола. Здесь тренера умеют слушать и его мнение считают определяющим при решении поставленных задач.

— Волейбол по Воронкову — это как?
— За карьеру у меня было с десяток тренеров, отдельных можно назвать выдающимися, и у каждого перенял что-то свое. Уже с шестнадцати лет выступал в высшей лиге чемпионата СССР за киевский “Локомотив”. Тогда же Вячеслав Платонов предложил переехать в Ленинград. Спустя десять лет он повторил предложение, но, к сожалению, не смог меня тогда уговорить.

— Чего так?
— Да дурной был, молодой… Согласись на переход в “Автомобилист”, и наверняка без проблем играл бы еще несколько лет в сборной под руководством Вячеслава Алексеевича. Но, на беду, слишком сильно любил родной Киев. Хотя Платонов сам не раз повторял мне: “Паша, я тебя понимаю. Я тоже из Питера никуда бы не уехал, какие бы золотые горы ни обещали”.

— Оппонентом Платонова всю жизнь являлся наставник московского ЦСКА Юрий Чесноков…
— Его, кстати, считаю лучшим специалистом по части ведения тренировочного процесса. Но он совершенно не умел руководить игрой. Платонов же, наоборот, готов был загнать народ на тренировках, но в процессе матча мог перехитрить любого — заменами, перестановками, сменами игрового ритма, да чем угодно, демонстрируя просто невероятную изобретательность.
Чесноков же не бегал во время игры с горящими глазами, а сидел, как мумия. Мол, я свою работу сделал — команда подготовлена отлично, ей остается только выиграть. Но вот что-то застопорится в отлаженном армейском механизме — и он уже ничего не может изменить…

— Взяв лучшее от мэтров, вам тоже можно сидеть на скамейке, как статуя…
— Все же тот волейбол, более размеренный и спокойный, разительно отличается от современного. Сейчас все делается быстрее и реакция у тренера тоже должна быть на порядок выше. Это, кстати, ответ на вопрос, почему сегодня трудно работать специалистам старого поколения.

— Вы довольны приобретениями клуба в новом сезоне?
— В полной мере — связующим Владо Стояновым. Болгарин — опытный парень, поиграл в национальной сборной. Ребята почувствовали в новичке вожака и тянутся за ним.

— А можно лидера воспитать искусственно, или он сам должен выделиться из коллектива?
— Когда на решение задачи отведены сжатые сроки, то его надо вводить искусственно. Платонов именно так и делал. Кстати, на чемпионат Европы среди юниоров он назначил капитаном меня. И за два дня до вылета снял — увидел с сигаретой.

— Обидно было?
— Нет, на чемпионат я все-таки поехал. Мы в то время все турниры выигрывали, в которых участвовали. Проигрыш одной партии становился трагедией. Платонов нам за это устраивал… Он вообще очень интересным человеком был.
Например, терпеть не мог небритых. А так как мы смертельно уставали на тренировках, то некоторые брились на ночь. В частности, я. Но за ночь щетина все равно отрастала прилично. “Так, Воронков, почему заросший? — “Да я на ночь брился!” Рукой проведет: “Ладно, сам вижу, не слепой…”
Как-то Савин не побрился. Платонов ему говорит: “На зарядку не допускаешься, у тебя десять минут, чтобы исправить положение”. Через десять минут Савин предстает в прежнем виде и отстраняется уже от тренировки. Перед вечерней ситуация повторяется, и мы кожей чувствуем, что между лучшим игроком мира и Платоновым возникает конфликт. Чем все закончится?
А следующий день должен быть выходным для команды. Во время ужина Платонов достает исписанный сверху донизу лист бумаги и говорит: “Саша, вот это тебе тренировочные задания на завтра, только выполни их, пожалуйста, побритым”. На следующий день свежевыбритый Саша прилежно отрабатывает три тренировки в точности по плану, который ему вручил главный тренер.
Я уже говорил, что с Вячеславом Алексеевичем на тренировках было тяжело. Он давал нагрузки на глаз. Смотрит: если сдыхаем, то пора заканчивать, если еще немного живые — надо добавить. Загонял нас перед соревнованиями так, что на любой турнир ехали как на праздник, зная о том, что после перенесенных нагрузок нам никто не страшен. Подавай любого. Мы просто отдыхали в этих матчах…
Платонов мог рассказать множество баек, как в свое время они пили водку и едва ли не из-за стола шли на игру, и тут же категорически предупреждал, что в своей команде он ничего подобного не потерпит и применит к нарушителям самые жесткие меры.

— Зачем же он тогда вам это рассказывал?
— Просто у Вячеслава Алексеевича натура была очень компанейская. После тренировки брали удочки и шли вместе рыбачить, резаться в бильярд или копаться в машине. Опять-таки здесь можно было решить какие-то бытовые вопросы.
Но у Платонова имелась одна большая проблема — с таможней. У сборной страны всегда был “зеленый коридор”, а вот главного тренера непременно тормозили и проводили тщательный досмотр. Мы это знали и старались при случае главного выручать, брали на себя какие-то его вещи.

— Откуда такая немилость у людей в погонах?
— Об этом надо было спросить у Чеснокова. Он из тех людей, которые в жизни идут по головам. Когда Юрия Борисовича сняли со сборной, он посчитал это несправедливым, а расплачиваться пришлось Платонову.
Это были разные люди. Чесноков мог пошутить над кем-то, но на свой счет шуток не воспринимал в принципе в отличие от того же Платонова. Последний мог и мячом в голову получить на футболе, и подножку. Он все это терпел и сразу старался ответить обидчику тем же.
У Чеснокова на тренировках и в быту существовала железная дисциплина. В то время, наверное, по-другому было нельзя. У него в ЦСКА стартовая шестерка играла за сборную страны, и как можно было этих людей, многократных чемпионов, обуздать?
В первенстве страны против армейского клуба выходили играть с особым желанием. Если кому-то удавалось отобрать очки, это считалось признаком высшей доблести, едва ли не главным критерием успешности выступления клуба в сезоне.
Если Чесноков говорил, что надо сделать именно так, то игроки просто тупо выполняли команды. С Платоновым же можно было поспорить и даже убедить его в неправоте. И он соглашался, хотя любил повторять: “Ну давайте сейчас сделаем так, как я говорю, а потом уже по-вашему”.

— Платонов кажется мне куда более симпатичным тренером, нежели его визави…
— Он был ближе к ребятам, и, естественно, его любили больше. А Чесноков — это армия, сапоги, приказы и все остальное, что сполна характеризовало ЦСКА. Туда никто не рвался, но когда тебя призывали в армию, отвертеться было просто невозможно. “Хочешь у нас играть?” — “Нет”. — “А на южном берегу Северного Ледовитого океана послужить не хочешь?” — “Нет”. У нас не было выхода… Клуб всех причесывал под одну гребенку. Вспомни, сколько ярких мастеров, попав в ЦСКА, теряли свой блеск и оживали лишь тогда, когда через два года возвращались в родную команду.

— Говорят, в армейском клубе и дедовщина была неслабая…
— Это касалось только баскетбольной и гандбольных команд. Там действительно было страшно, молодым надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы куда-то прорваться. А наш вид спорта более интеллигентный, что ли, и люди там подбирались соответствующие…

— Помнится, Анатолий Тарасов как-то назвал его пляжным.
— Тарасов — большой специалист в разных видах спорта… Я был свидетелем того, как он поднимал футбольный ЦСКА. Как-то с ребятами стояли за забором армейского стадиона на Песчаной и с нескрываемым интересом наблюдали за тренировкой.
Анатолий Владимирович сидел на трибуне с мегафоном, смотрел за тем, как команда выполняет задания, и давал комментарии: “Копейкин, я недоволен тем, как вы выполнили упражнение, — накажите себя!” Тот, недоуменный, подходит к трибуне и начинает перекрикиваться с Тарасовым. “Как это — наказать?” — “Сделайте столько отжиманий, сколько посчитаете нужным”. Тот отжимается где-то раз пять или десять, встает и уходит. В спину ему голос из мегафона: “Копейкин, когда себя хотел наказать Харламов, он делал пятьдесят отжиманий”. Копейкин поворачивается: “Так я же не Харламов” — “Да ты им никогда и не будешь!”.

— Платонов любил говорить, что команду лучше недотренировать, чем перетренировать.
— Только вот на практике почему-то получалось по-другому. Но тогда такое время было — медицина очень рьяно взялась за спорт, и с нами постоянно ездили комплексные научные бригады. Они подкидывали Платонову какие-то идеи, и он на нас экспериментировал. Ну как можно говорить о недотренированности, когда, казалась бы, безобидная зарядка состояла из 45 минут беспрерывного бега. А ведь после нее еще были две тяжелые тренировки в зале…

— Я вот думаю: на Западе люди тоже по три раза в день тренируются?
— Там самосознание выше. Им сказали в конце сезона, что к такому-то числу должны быть на первой тренировке, и они уже за месяц готовятся. А у нас народ соберется разобранным и начнет все с нуля.
Разве что только те, кто покрутился в зарубежных клубах, приедут более или менее подготовленными. От местных же ожидать самопожертвования не стоит.

— А может, все зависит от возраста, в котором спортсмен начинает слышать тренера?
— Все зависит от спортсмена. Бывает, и в тридцать лет все пролетает мимо, и, наоборот, человек уже в восемнадцать ведет себя грамотно и профессионально.

— Как в этом плане выглядит сегодняшний “Металлург — БеЛа”, потерявший в межсезонье несколько ведущих игроков?
— Доволен, что у команды сформировался костяк. Есть Дима Жегздрин, Максим Гайшун, который изначально является патриотом клуба, просто не мыслящим себя без него. Ветеран Чесновицкий, дающий такую фору молодым в работе, что сразу видно, кто и как готовился к сбору. Ну и Стоянов, конечно.
Раньше ребята, случалось, были недовольны передачами пасующего и при случае могли свалить на него неудачные атаки. А теперь они так не считают. Болгарин многих заставит искать причины неудач именно в себе.
Выдающиеся игроки становились таковыми именно потому, что всегда работали, ни на что не жалуясь. Кондра такой. Сашка Савин ни на что не обращал внимания, впрягался и тянул любой воз. Ну, питерские ребята, положим, могли посачковать за спиной у Платонова, они же все-таки были своими, а к ним, как ни крути, отношение особое.

— Павел Воронков был пахарем на тренировках?
— Иначе попасть в сборную страны из провинциального клуба было бы невозможно. До последнего претендовал на участие в Олимпиаде-80, а в итоге оказался тринадцатым лишним. По-настоящему меня поперло только на следующий год, когда “Европу” выиграл и Кубок мира.
А потом надо было в Питер переезжать — такое условие Платонов поставил, но я не поехал. В самом-то деле мы “Автомобилист” частенько бивали, как и многих других, в том числе и ЦСКА. Вообще, чемпионат Союза с ностальгией вспоминаю…

— Какой клуб тогда считался самым обеспеченным?
— Луганск, там люди по 800 рублей зарабатывали, но потом, когда завели судебное дело, все закрылось. Темной лошадкой был алма-атинский “Дорожник”, какие-то сумасшедшие деньги платили ребятам, команду лично Кунаев курировал. Естественно, Камчатка тоже давала всем прикурить со своими северными надбавками, за 1000 набегало, при том что сборники зарабатывали около 400.
Контрактов в общепринятом смысле не было, потому игроков тогда удерживали другими методами. Было такое понятие — условная дисквалификация. Ее давали внутри команды по любому поводу, если игрок повторял нарушение, ему условную могли заменить официальной. Разумеется, как только возникал вариант сотрудничества с другой командой, его моральный облик сразу же менялся в отрицательную сторону, и парня оставляли “перевоспитываться” в родном клубе.
Конечно, юридически все можно было оспорить, но кто в СССР тогда об этом думал? Переходы игроков из клуба в клуб зачастую превращались в настоящие эпопеи с задействованием сильных мира сего. Юра Панченко в свое время ушел в ЦСКА с грандиозным скандалом только через приказ министра обороны, хотя Киев уже прислал все бумаги в федерацию волейбола с просьбой дисквалифицировать игрока.
Время было тяжелое, но интересное. Клубы могли спокойно обыгрывать сборные. Наш “Локомотив” с Кубой и Италией играл с переменным успехом, а югославы тогда вообще смешные были…

— Даже поверить трудно, что когда-то такое могло происходить… Как теперь вернуть утраченные позиции?
— Когда рядом имеется брат с нефтедолларами, то что-то стоящее сделать в украинском чемпионате сложно… Не знаю, как у вас, а у нас тема оттока перспективных волейболистов в Россию стоит очень остро. Молодежь уезжает туда с ведома родителей. Те получают деньги, а их дети обзаводятся российскими паспортами.

— А как же украинский патриотизм?
— У нас в стране слишком много демократии. Обращаемся к депутату, который возглавляет комиссию по правам человека в Верховной раде, и он говорит, что с игроком, решившим сменить гражданство, ничего нельзя сделать. “У нас свобода, каждый сам может выбрать страну, в которой хочет жить”. Хотя всем понятно, что это вопрос не свободы, а количества предлагаемых денег. На мой взгляд, это все-таки разные вещи…
Но, как ни парадоксально, и украинский, и белорусский волейбол надо поднимать с помощью российского. Нужен общий чемпионат, ибо только в нем можно достичь пристойного международного уровня. Сегодня место “Металлурга-БеЛа” или, скажем, харьковского “Локомотива” — лишь в шестерке лучших команд второго российского дивизиона, не выше.
Это реальность. Если хотим что-то изменить, нам вместе предстоит проделать большую работу. Могу разложить все по полочкам, но боюсь, что для этого понадобится еще одно интервью…