СОКРОВЕННОЕ. Игра продолжается

Но в один из нынешних осенних дней он окликнул меня после матча в коридоре физкультурной академии. Рядом с Сашей застенчиво мялась симпатичная девчушка. В ней легко угадывалась Наташа, о которой знал благодаря исключительно бронзе чемпионата Европы, взятой в составе белорусских художниц-групповичек четыре года назад. “Вот, дочка… Хочет стать журналисткой…” — зардевшись то ли от смущения, то ли от гордости, выдавил из себя Мосей. Договорились, что стоит попробовать и она позвонит.

Выход на связь ждать себя не заставил. “А можно я напишу об отце?” — смело прозвучало в трубке. Через пару дней в электронном почтовом ящике “лежал” текст с предварявшей его припиской:

“Сергей! Я воспользовалась в качестве цитат фрагментами из газетных статей за 80-е годы. Можете исправлять так, как считаете нужным… Единственная просьба: не делайте материал жестче. Папе и так нелегко. Спасибо. Наташа”.

В этом тексте пришлось поправить разве что самую малость. Право на такие слова были лишь у нее.

Сергей НОВИКОВ

Долго не решалась об этом написать. Оно и понятно: рассказывать ведь нужно не о ком-то, а о своем отце. Правду о нем не скажет, пожалуй, никто — она ой как жестока. С другой стороны, больно еще и потому, что помимо отцовской жизни придется покопаться и в своих детских воспоминаниях. Ночто делать? Возможно, именно так помогу кому-то понять: есть люди, которые ценят вас и гордятся знакомством с вами, пока… пока вы на коне. В нашей стране почему-то любят вспоминать о человеке лишь постфактум, когда ему уже ничем не помогут пышные чествования и турниры-мемориалы. Ну почему у нас все не так?!

Во всех цивилизованных странах спортсмен-профессионал материально обеспечивает себя на всю оставшуюся жизнь. После завершения карьеры его носят на руках, помогают найти работу, на его примере воспитывают молодежь. А у нас даже олимпийские чемпионы — люди, угробившие свое здоровье на благо родины, — не имеют зачастую ничего, кроме нищенской тренерской зарплаты.

Когда вы открываете газеты и смотрите на фотографии знаменитых спортсменов, не завидуйте и не мечтайте оказаться на месте улыбающихся чемпионов. Поверьте, и в их жизни все будет не так гладко, как кажется…

Привози…

Шестилетнему мальчику родители давали 14 копеек — на печенье. На эти деньги они с приятелем покупали папиросы“Север” — до той поры, пока дед не застукал их в туалете. Однако с тех пор Саша Мосейкин и курево неразлучны. Ходят байки, что перед игрой отец приговаривал сигарету в две затяжки.

Еще его заставляли читать. Книгу “Алешка” он начал в первом классе, а в седьмом, так и не закончив, спалил в печи…

“Мосейкин был открыт для гандбола благодаря тренерскому таланту и интуиции инструктора-методиста могилевской областной ДЮСШ заслуженного тренера республики Льва Рабиновича. Саша занимался баскетболом в Кричеве. Двухметровый парень приглянулся тренерам юношеской сборной области и был приглашен на сборы баскетболистов в Могилев. Там, однако, он не задержался и был отчислен — из-за слабой подготовки и неудовлетворительных физических данных…

— Пришел он ко мне рассчитываться перед отъездом домой, —рассказывает Лев Михайлович. — Трудно сказать почему, но интуитивно почувствовал, что из этого парня может выйти толк в гандболе. Уговорил расстроенного Сашу заняться ручным мячом и вскоре вызвал его на сборы, прекрасно понимая, что он как никто другой нуждается в опеке квалифицированного специалиста. Я позвонил Спартаку Мироновичу.

— Привози,— таким был ответ старшего тренера сборной школьников республики, готовившего резерв вместе с Виктором Косинским…”

Отец переехал тренироваться в Минск. Вскоре за ним перебрались и родители. Но в один прекрасный день папе… надоел ручной мяч. Он решил завязать с напрасной тратой времени на это бестолковое дело. Тренировкам предпочел рыбалку. Наверное, мне суждено было родиться дочерью рыбака, если бы меня не спас от этого Юрий Шевцов. Уж не знаю, что тот говорил, но отец вернулся в гандбол. Кто ж знал, что много лет спустя я услышу:

— А, может, стал бы я рыбаком — сейчас жил бы лучше?

Не рыбак, а пахарь

“Его неброская, лишенная изящества и эффекта манера игры в защите куда реже вызывает восторг и овации трибун, нежели головокружительные атакующие комбинации партнеров. Однако Сашу это обстоятельство не смущает, и, по его же признанию, свое игровое амплуа он не променял бы ни на какое другое. Большой гандбольный пахарь, он честно делает свое дело на одной из ключевых позиций центрального защитника, цементируя оборону минского клуба”.

Перед ответственными матчами именно с отцом советовался Спартак Миронович. Случалось, они вместе просматривали на кассетах записи игр соперников, выбирая вариант белорусской защиты.

“Надежный и добрый в жизни, в игре может подвести из-за излишней горячности: то с судьями повздорит, то правила неоправданно нарушит. А команда страдает, оставаясь на площадке в меньшинстве. Мосейкин корит себя за это, но умерить пыл ему по-прежнему удается не всегда…”

Сборы, соревнования, снова сборы… С семьей он проводил от силы два месяца в год. В команде его чуть ли не сразу зачислили в ветераны. Даже прозвище дали соответствующее — Дед. Видимо, потому, что много ворчал. Та команда и ее игра на протяжении десятилетия были гордостью Белоруссии. Спортсменов узнавали на улицах, просили автографы, как у кинозвезд. В их жизни были и слезы, и смех, и деньги, и, конечно же, как у всех спортсменов, травмы. Но папа продолжал играть. Последние два года карьеры он выходил на площадку, практически не тренируясь — под блокадой, с исколотой шприцем спиной.

“Это человек такой силы воли, такого мужества, что слово“подвиг” подходит здесь лучше других. Лица специалистов меняются, когда они разглядывают рентгеновские снимки Сашиного позвоночника. С таким диагнозом, как у нашего ведущего защитника, обычно люди месяцами не вылазят из больничных палат. А Сашаперетянется потуже бинтами и пашет, терпя боль…”

Папины глаза

Закончив выступать за СКА, в 1990 году он уехал доигрывать в Западную группу войск. Однако объединилась Германия. Советские войска оттуда стали выводить, и гандбольный защитник Мосейкин оказался в первых рядах. Потом были Минск, удачно начатый бизнес. И казалось, что жизнь без гандбола— безоблачное счастье.

Но в 91-м к нам в дом постучаласьбеда. Умерла моя младшая сестричка. Мне было всего 7 лет, но в памяти навсегда отложились огромные голубые глаза отца, полные недоумения и боли. Мне кажется, эта грусть останется в них навсегда. С тем несчастьем рухнуло все: мечты, надежды. А позже— и семья. У него пропало желание жить.

…Все вокруг менялось с бешеной быстротой. Папа остался наедине со своей болью и болячками, почувствовал себя никому не нужным. Он потерял статус знаменитости. А жизнь так и не научила его зарабатывать уважение и покровительство “нужных” людей.

Кумир превратился в личность за чертой бедности. Возможно, в этом была и его вина. Но умножению его невзгод, конечно же, “помогли” наши хваленые “талерантнасць” и “памяркоўнасць”. Где еще умудряются так одинаково послушно возносить человека на вершину Олимпа, а потом безжалостно отворачиваться, когда тому так необходима помощь?

Национальный герой, научившийся профессионально заниматься своим делом — играть в гандбол, за пределами зала оказался неприспособленным к банальной борьбе за выживание и к трудному поединку с самим собой. Спорт оставил ему много ярких впечатлений, но больше — ничего…

Он поднялся!

…Конечно, можно было начать жизнь с нуля. Но традиционный славянский способ решения проблем в попытке утопить их в стакане, иллюзия возможности отгородиться от несчастий количеством выпитого сделали свое дело. Это продолжалось до июля 2003-го…

Он возвращался домой, когда получил из-за угла нежданный удар в висок. Не стану рассказывать, как тяжело оказалось уложить в больницу практически невменяемого человека. Не буду живописать отношение к подобным пациентам нашего медперсонала. Это чудо, что удалось обойтись без операции! Выскажу лишь слова благодарности людям, которые нам помогли. В первую очередь — Константину Шароварову и дяде Саше Жиркевичу. Именно с его подачи папа вернулся в спорт — уже в качестве тренера.

Все, что ни делается, к лучшему. Возможно, не случись того бандитского удара — все продолжалось бы как прежде, когда в ответ на слезы, мольбы, даже угрозы следовали сплошные пустые обещания. Но, к счастью, моя мечта сбылась: отец переборол свою слабость, он — снова в гандболе, в тренерском штабе минского СКАФа!

Мне нравится бывать на тренировках скафовцев и наблюдать, как по-былому лихо папа управляется в защите. Порой молодняк не может забросить “через него” ни одного мяча — гвардию так просто не пробьешь! А дома по вечерам я почему-то любуюсь его посиневшими от ударов руками.

— Наташ, а я бы с удовольствием сыграл и сейчас…

Я вижу, как в разгар тренировки или в ходе матча вновь так знакомо заостряются его скулы, как по ним начинают бегать желваки, как загораются глаза и он полностью отключается от всего, что происходит вокруг. Кроме игры!

Он прожил без гандбола 13 лет. А его снова узнают и — видела сама — провожают восхищенными взглядами. И я горжусь, что я тоже Мосейкина. Горжусь не просто фамилией и былыми папиными заслугами. Горжусь, что, однажды упав, он поднялся и зажил вновь. Что его игра — продолжается.

Наталья МОСЕЙКИНА