Нечем и не на чем. Николай Кручинский: науку не высосешь из пальца

Галочка перед аттестацией

— Скажите, Николай Генрихович, неужели помощь науки спорту высших достижений — это нечто размытое? Разве мы не можем говорить о чем-то конкретном, дающем мощный толчок здесь и сейчас? Или все-таки ограничимся магнитотерапией, о которой те спортсмены, кто не страдает от травм, ничего и не знают?
— Сначала хотел бы заметить: ситуация в спорте высших достижений такова, что практически размыта классическая модель “тренер-спортсмен”. Сегодня тренер больше выступает в роли менеджера, который в случае необходимости привлекает специалистов по биомеханике, биохимии, педагогике, медицине и так далее. Испанские коллеги в журнале “Легкоатлетический вестник” (орган ИААФ) опубликовали свое видение проблемы и привели именно такую модель, назвав ее “планетарной”.
У нас же более привычна ситуация, когда директор НИИ должен ходить и просить: “Возьмите наши наработки”. Но почему тренер сам не спрашивает: а что вы мне можете предложить, как можете помочь? Почему наши тренеры, поработавшие за границей, рассказывают, что там все наоборот: тренер ищет ученого и ставит задачу. Однако беда еще и в том, что наши наставники зачастую и задачу не могут сформулировать…
Теперь приведу пример из другой плоскости. Каждый год ведро медалей привозит тайский бокс. Почему? В том числе и потому, что последние несколько лет главный тренер национальной команды не вылезает из НИИ. Он, как это и положено, представляет нам на согласование модель подготовки, а затем с нашими сотрудниками прорабатывает ее пошагово — с учетом рекомендаций, которые мы даем после того, как атлеты пройдут углубленное комплексное обследование (УКО).

— Хотите сказать, что олимпийские виды вас так не осаждают?
— Когда как. Вот главный тренер по гребле на байдарках Владимир Шантарович заявил, что команда — это завод, а завод останавливаться не должен. Оттого этот наставник и находится постоянно в творческом поиске. В аспекте команды Шантаровича и можно реализовывать названную планетарную модель, в которую входит научная группа профессора Геннадия Нарскина из Гомельского университета, а также биохимик нашего института, практически не вылезающий с учебно-тренировочных сборов. Однако все ли тренеры готовы работать в таком режиме? Надо ли это им?
Гандболисты, кстати, поставили нам задачу, предварительно проинформировав, как делается УКО в бундеслиге: при каких пульсовых режимах и параметрах лактата спортсмен проходит нагрузку. И мы полностью удовлетворили их запросы. Сейчас апробируем эту модель на одном из женских футбольных клубов. Процесс пошел, и можно говорить о разработке модели тестирования специально для игровых видов спорта.
За те четырнадцать лет, что существует НИИ, его сотрудниками проделана колоссальная работа по обследованию спортсменов высокого класса. Однако я не устаю повторять: эта работа должна быть точечной, не валовой! У нас же атлеты чаще всего приходят на УКО, когда им галочку надо поставить перед аттестацией в Министерстве спорта — то есть после отпуска. А надо бы — во время тренировочного процесса, на “загрузке”, чтобы посмотреть и оценить состояние.
Еще очень важно: чтобы УКО было проведено грамотно, комфортно для спортсмена, нужны условия. А не тот сарай, который мы сейчас имеем. Надо называть вещи своими именами. Пора — Лондон уже не за горами. И если ничего в этом плане не изменится, то опять легко будет свалить все на ученых, дескать, наука вкупе с медициной виноваты. Вариант для тренера беспроигрышный — в худшем случае коэффициент зарплаты снизят, а то и просто на аттестации пожурят. Для нас же ситуация выглядит почти тупиковой: без улучшения условий работы мы выше головы не прыгнем.
Нам ведь сейчас как говорят: ты придумай, реализуй, сам же и внедряй. А внедрять как? Как у Райкина: “У нас нечем и не на чем”…

— Я так поняла, что вы еще должны и преподнести наработки на блюдечке с голубой каемочкой.
— Совершенно верно! Однако давайте взглянем на проблему в иной плоскости: в каждом центре подготовки сидят тренеры-методисты. И по логике вещей система выстраивается таким образом: мы что-то отработали, обосновали, научно доказали и принесли на блюдечке книжечку или диск: вот вам, ребята, пользуйтесь. И дальше должна начинаться уже методическая работа, которая, конечно, тоже нуждается во времени и средствах.

— Как же на самом деле все происходит?
— Очень просто. Мы два года делаем проект, а потом год, уже без денег, его якобы внедряем. И зачастую внедрение ограничивается актом, подписанным с обеих сторон.

— Акт положили в папочку и все.
— А это сегодня в полной мере отвечает требованиям Госкомитета по науке и технологиям, выделяющего финансирование на наши проекты. Единственный раз, когда я вообще видел, как пытались и в какой-то мере реализовали систему внедрения научных разработок в практику, — это белорусско-российская программа ликвидации последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС. В ней целенаправленно предусмотрены отдельные деньги на внедрения научных разработок, одобренных специальной группой экспертов, состоящей из представителей двух стран.

“Числом поболее, ценою подешевле”

— В каком, собственно, направлении работает НИИ?
— Если обобщить, то назовем его так: разработка способов и методов влияния на тренировочный процесс. Здесь и его оптимизация, и различные воздействия — вибрационные, магнитные, оценка состояния по результатам обследования, оказание индивидуальной психологической помощи, индивидуальная работа с тренерами и тренерами-врачами.

— Какие команды в полной мере используют эти вещи?
— Чтобы сто процентов спортсменов использовали, ни одной такой команды нет… По правде говоря, этого и быть не должно, потому что атлеты топ-уровня — это “штучный продукт”. Кроме того, осуществили мы один очень хороший проект вместе с институтом биоорганической химии Национальной академии наук — на тему генетики. И наши наработки позволяют говорить, что скоро в спорте сможем перейти от системы набора к системе отбора.

— Наконец-то!
— Москва тоже не сразу строилась… Надо понимать, что институт работает по принципу: есть тема — есть работа, нет темы — нет работы. И, к сожалению, сегодня мы на две третьих от всего времени занимаемся тем, что сами придумываем себе поле деятельности.
Такие тренеры, как Шантарович, облегчают нам жизнь. Он пришел и поставил задачу: количество спринтерских дистанций в программе Олимпиады в Лондоне увеличилось, надо сэкономить полсекунды. Как это можно сделать? Мы подумали и предложили ему конкретный путь.

— Когда стартуете в этом направлении? Ведь время не терпит…
— По закону мы можем открыть этот проект только с 2011 года.

— Что будете делать весь 2010-й?
— Если министр не поддержит наши предложения, значит, все заглохнет. Впрочем, конечно, поскребем по сусекам наших знаний и опыта и постараемся что-то сделать. Но науку нельзя высасывать из пальца.

— А в чем должна заключаться поддержка со стороны министра?
— Должен деньги выделить, по большому счету. И, наконец, почувствовать, что ученым надо создавать условия. А то у нас обычно требуют, как по Грибоедову: числом поболее, ценою подешевле. Но наука денежноемка!

— Как работают наши соседи?
— Россияне завидуют нам, что спортсмены национальных команд в обязательном порядке проходят в институте УКО. У украинцев, например, законодательно закреплено, что два процента от финансирования, выделяемого на конкретный вид спорта, отдаются на научные исследования и обеспечение комплексных научных групп.
А у меня требуют: дай нам КНГ! И забывают, что юридически ее создание никак не обосновано.

— Кто должен заниматься юридической базой?
— Вот я второй год и пытаюсь это сделать. Но пока все происходит следующим образом. Приходит из директората национальных команд письмо: просим отпустить на сбор с такой-то командой с сохранением зарплаты по основному месту работы для участия в сборе за счет Министерства спорта и туризма.

— И чем плох такой вариант?
— С одной стороны, хорош. С другой — человек, уезжающий на сбор, не выполняет своих функций научного сотрудника в институте.

— Не работает по проекту.
— Правильно.

— Выход?
— Я его еще осенью 2008 года предложил и положил на бумагу. Необходимо создавать единый научно-практический центр. Ибо сегодня наши условия не позволяют даже провести адекватное УКО ни баскетболистам, потому что в НИИ есть только один велосипед, ни гребцам, которым нужен специализированный тренажер, ни обеспечить полноценное сопровождение внедрения. Да, на определенном этапе институт добился прогресса. Но сегодня его уже нет. Потому что модель НИИ, как вещи в себе, устарела.
У корейцев, например, научно-исследовательский центр спортивной науки расположен на стадионе! Они его создавали под Олимпийские игры 1988 года. Я познакомился с их моделью, будучи весной прошлого года в Китае на конференции, и немного адаптировал ее к нашим условиям. Кстати, корейцы обсуждали на той конференции, как Азии обыграть Европу и Америку по количеству медалей в Лондоне-2012. Так вот, чтобы обеспечить завоевание азиатскими странами 30 процентов золотых олимпийских медалей, Южной Корее необходимо увеличить финансирование на 0,2 процента от национального бюджета. В этом случае финансирование элитного спорта увеличится на 0,05 процента. А когда мы спросили корейцев, сколько они выделяют на подготовку спортсмена топ-уровня, в том числе и на научное сопровождение, то услышали: “От 1,5 до 6 миллионов долларов за олимпийский цикл”!..
Но когда я три раза приходил в Минспорта со своим проектом научно-практического центра, мне лишь сказали: отдадим на рассмотрение, а так пиши постановление Совмина, согласовывай и пробивай. Видимо, предполагается, что спасение утопающих — дело рук самих утопающих.

— И что Лондон-2012?
— Ничего. Мы уже “профукали” это время.

Булочки уже съели

— Сколько научных проектов ваш институт ведет в этом году?
— Пока десять, а так как наш НИИ — единственный в отрасли, то должен разрабатывать и темы массового спорта и туризма. Поэтому спорту высших достижений посвящены только четыре проекта.
Один из них нацелен на отслеживание содержания ретикулоцитов (предшественников эритроцитов). Эта тема актуальна в свете требуемой ВАДА паспортизации спортсменов. Разработав методические основы, мы сможем прогнозировать резерв органов кроветворения, а также косвенно судить, идет форсирование результата или нет. Исследования ведутся в основном на лыжниках, конькобежцах, гребцах и легкоатлетах.
Есть проект, ориентированный на борцов. Образно говоря, наши разработки подскажут тренеру, что происходит в голове его подопечного во время поединка.
Очень важна тема эндогенной интоксикации, которой занимаюсь с момента окончания вуза. Признаки интоксикации появляются у спортсменов при нагрузках, близких к предельным: страдают печень, почки, легкие, кожа. Есть методы, позволяющие разгрузить эти органы естественной детоксикации, например, энтеросорбция. Но прежде надо посмотреть, что в организме спортсмена на различных этапах подготовки происходит. Для этого проект и задумали. Работу ведем с национальной командой по академической гребле. Находим хороший контакт и с тренерским составом, и врачами.

— И какой четвертый проект?
— “Разработка оценки эффективных и безопасных схем медико-биологических средств поддержки спортсменов”.

— Мне представляется, что подобные схемы не ноу-хау. Они наверняка имеются в России. Так почему их нельзя просто купить?
— Мировой опыт все равно нужно адаптировать к реальным условиям. Ведь существует индивидуальная чувствительность к определенному препарату, зарегистрирован он в стране или нет и так далее. К примеру, наша отечественная фармацевтическая промышленность выпускает новые лекарственные средства, которые тоже могут быть адаптированы в спорте.

— Не убедили.
— Я и не ставил это своей задачей. А возьмите проблемы питания. У нас есть 1200 атлетов национальных команд, которые худо-бедно обеспечиваются восстановителями. Но как быть с прослойкой спортсменов с 14 до 20 лет? У них же еще нет именных стипендий Мин- спорта и Президентского клуба. А результат-то они уже должны выдавать! Что делать с ними? Говорю: в Беларуси имеются уникальные возможности. Наши маслосырозаводы выпускают молочную сыворотку — это же “живой” белок. Чуть-чуть жира добавь — и получается эмульсия, а из этого уже можно сделать удобоваримый продукт. Две упаковки (400 миллилитров) такого продукта в день 14-летнему мальчишке или девчонке — и юный спортсмен полностью покроет суточную потребность по белку. Однако, уверен, столкнемся с проблемой выпуска. Маслосырозавод скажет: “А зачем мне это надо? Сделайте госзаказ!” И так далее…
Вот во что мы опять и упираемся — в систему внедрения! В то, что это не одного НИИ проблема, когда я и царь, и жнец, и на дуде игрец. И виновата потом тоже наука… Хотя в этой ситуации можно рассматривать названный потенциальный молочный продукт не как специализированный, а как просто продукт для продажи через обычную торговую сеть. Но это я уже увлекся…

— К слову, я вспомнила, что к Пекину ваш НИИ придумал какой-то напиток.
— Да, он препятствует обезвоживанию. И теннисисты в базовом периоде подготовки сейчас им прекрасно пользуются.

— Где же его можно увидеть?
— Есть компания “Миконикс Технолоджис”, которая может его выпускать.

— Кто-то, кроме теннисистов, заказывает напиток?
— Не владею информацией.

— А что булочки, которые рекламировали тогда же, перед Пекином? Так попробовать хочется…
— Булочки… Это была разумная идея и в принципе реализованная. Ведь как получилось: НИИ разработал рецептуру, показал ее эффективность, нашел, кто будет и готов этот продукт выпускать — ГП “Белтехнохлеб”. Выпустили экспериментальную партию, съели, написали о внедрении, сказали: “Все хорошо”. Вот схема, которая на сегодняшний день существует.

— Что в булочках особенного?
— Согласно рецептуре, они позволяют оптимизировать энергозатраты организма спортсмена по минорным компонентам и витаминам.

— Рынок спортивного питания переполнен теми же энергетическими батончиками, произведенными известными фирмами. Зачем надо было самим изобретать какие-то булочки? Исключительно, чтобы открыть проект и получить под него финансирование?
— Не могу вам сказать, потому что у истоков идеи не стоял. Думаю, авторы проекта исходили из того, что шестиразовое питание на учебно-тренировочных сборах обеспечивает далеко не все потребности спортсмена. Например, биатлонисты должны выходить как минимум на 5000 килокалорий в день, и только примерно до 4000 можно набрать за счет первого, второго и третьего блюд. А остальные килокалории за счет чего? Поэтому здесь и говорим об элементах специализированного спортивного питания — это напитки, те же батончики, а могут быть и хлебобулочные изделия.
Другое дело, та же всемирно известная компания “Нестле” имеет специальный отдел по разработке специализированного спортивного питания и регулярно обновляет ассортимент. Но у нас покупать его может позволить себе только элита… А когда я прошлой осенью читал на эту тему лекцию в Раубичах на семинаре, приуроченном празднованию 50-летия Белорусской федерации биатлона, то тренеры из регионов подходили ко мне и говорили: “Ну да, все понимаем, но у нас, кроме растворимого “Витуса”, и нет ничего”. Хорошо хоть этот “Витус” есть, он витаминизированный…
Не хочу на такой пессимистической ноте продолжать. Но о чем можно говорить, если наш НИИ разработал биологически активную добавку “Фитонол” (аналог растительного стероида), и до сих пор мы не можем его зарегистрировать в Минздраве! Пошли уже по третьему кругу… А японцы в прошлом году патент на подобный продукт выдали, именно для использования в спорте. Теряем отечественный приоритет.

Шесть на четверых

— Можем ли говорить о том, что наш НИИ в значительной степени помог олимпийцам-зимникам?
— Мы вправе говорить, что во время традиционного УКО обследовали практически всех. Хотя, повторюсь, к сожалению, опять сталкивались с ситуацией, что к нам команды большей частью приходят, чтобы галочку поставить перед аттестацией.
Если пройтись по видам спорта конкретно, то хоккеистов у нас просто не было. Вместе с тем я довольно четко себе представляю критерии КХЛ, их требования к состоянию здоровья. Поэтому, думаю, хоккеисты прошли там соответствующее обследование.
В большей степени, чем с другими, мы в этом зимнем сезоне работали с лыжной командой. В ней, понятно, были проблемы прежде всего по Сергею Долидовичу с его пресловутым гемоглобином. Поэтому, чтобы не наступать на одни и те же грабли, мы провели дополнительные обследования, неоднократно беседовали с тренерами, закрепили за командой биохимика с не вызывающей сомнения квалификацией, который, начиная с августа, практически безвылазно с ними работает. Благодаря этому в течение зимы не случилось ни одного прокола: никого от старта не отстраняли.
Удалось нам для Долидовича получить и гематологический паспорт, чего никогда в нашей стране еще не было. Теперь уровень его гемоглобина может быть на 5 единиц выше допустимого предела. Паспорт действителен до апреля. Требования Международной федерации лыжного спорта для его получения были довольно жесткими, специфическими. Пришлось обследование спортсмена проводить несколько шире, чем обычно. К слову, некоторые критерии международной федерации мы выполнить вообще не могли, так как должны были предоставить информацию об анализах крови с раннего детства. Здесь пришлось серьезно поломать голову: ну нет у нас такой системы контроля! К тому же многие спортсмены у нас из сельской местности, из провинции, и понятно, что данные могут теряться. На этом я и сыграл. Написал обоснование, аккуратно подвел к теме Чернобыля и так далее. И ФИС вошла в наше положение.
Конечно, в гораздо меньшей степени мы работали с двоеборцами, прыгунами с трамплина, шорт-треком и фристайлистами. Достаточно серьезно пришлось работать с конькобежцами, прежде всего с Анжеликой Котюгой, потому что у нее имеются некоторые проблемы чисто медицинского плана…
У нас очень хороший контакт с доктором команды по биатлону. Поэтому в том, что касается прохождения УКО, исполнения рекомендаций — здесь почти как в армии. Организованно прибыли, в течение двух дней прошли обследование, получили результаты. Когда по некоторым биатлонистам возникли кое-какие чисто медицинские моменты, то практически тотчас их утрясли. По нашей рекомендации была назначена соответствующая адекватная терапия, которую и провели в контексте взаимодействия с центром спортивной медицины.
Плюс ко всему, был кусок работы, направленный на получение для ряда спортсменов-олимпийцев терапевтических разрешений на прием запрещенных препаратов в соответствии с требованиями ВАДА.

— И сколько получено таких разрешений для спортсменов, отправившихся в Ванкувер?
— Всего шесть — в трех видах спорта (лыжных гонках, коньках и биатлоне) на четырех человек. Запрещенные вещества необходимы этим спортсменам для постоянного лечения “старых” болячек.