ЮБИЛЕЙ. Полвека с королевой

— Приближающаяся дата недвусмысленно дает понять, что вы принадлежите к детям военного лихолетья.

— Все верно. Детство я провел в самой что ни на есть российской глубинке, в глухой деревеньке с поэтическим названием Старосолдатская, что в двухстах километрах от Омска. В 1941 году папа одним из первых попал на фронт и в сорок втором погиб. Я тогда только пошел в школу, но хорошо помню тот момент, когда в последний раз видел отца. Рано утром он взял меня на руки, чтобы проститься, а у дома уже стояла специально присланная из района “эмка”. Расставание вышло коротким, но врезалось в память на всю жизнь. В семье остались четверо детей, старшим был я. Вскорости нас постигло еще одно горе: умер мой младший брат Юра. Естественно, в военное время лишения терпели не только мы, но и вся страна, поэтому не хотелось бы заострять внимание на собственных переживаниях. С девяти лет рос без отца, воспитанием целиком занималась мама. Для того чтобы хоть как-то прокормить детей, она подряжалась в совхозе на разные работы. Мы ей, конечно, помогали. Уже в четвертом классе я вполне по- взрослому косил сено, рубил дрова, в общем, делал все по хозяйству.

— Как познакомились с легкой атлетикой?

— Спортом начал заниматься в восьмом классе. В районе был одним из сильнейших среди лыжников и легкоатлетов, причем широкого профиля. На областных спартакиадах нередко заявлялся сразу в несколько видов. Однажды сгоряча меня даже отправили на барьерный бег. О том, как правильно преодолевать препятствие, естественно, не имел никакого понятия, поэтому после забега сразу был дисквалифицирован. За давностью лет можно признаться, что частенько председатель нашего районного спорткомитета надевал на меня майки с номерами других участников. Такая вот “подстава” получалась. Зато после окончания школы не испытывал никаких колебаний по поводу дальнейшего выбора жизненного пути и в 1952 году поступил в Омский институт физической культуры. Сразу скажу: я не стал сколь-нибудь известным спортсменом и не добился высоких результатов. Во время учебы выступал за институтскую легкоатлетическую команду, отдавая предпочтение спринту — моей любимой дисциплине. Лучшими секундами на стометровке остались 11,2, а в барьерном беге на круг — 57,0. Как видите, по нынешним меркам весьма посредственные показатели. Хотя тогда подобный расклад выглядел вполне приличным, но все равно не дотягивал до секунд безоговорочного рекордсмена института Вадима Бальцевича (10,7), ныне профессора, крупного российского ученого в области спорта.

Учился неплохо, диплом получил лишь с одной четверкой, остальные пятерки. Помню, преподаватели активно предлагали ее пересдать, однако я отказался, заявив, что знаю предмет на “пять”, и оценку “хорошо” получил несправедливо. В итоге в списке на распределение был вторым. Принял решение поехать в Иркутский техникум физкультуры преподавателем легкой атлетики. С этого момента началась тренерская деятельность.

— Процесс нравился?

— До 1970 года бессменно отработал там сначала преподавателем, а потом завучем. У меня тренировалась большая группа способных ребят. Но, к сожалению, техникум при всем желании не мог предоставить условий, необходимых при подготовки спортсменов высокой квалификации. К счастью, у меня был хороший контакт со знаменитой легкоатлетической школой Виктора Ильича Алексеева, и большинство самых одаренных учеников я передавал в Ленинград. Так случилось с Марией Москаленко, которая в 1967 году выиграла Спартакиаду народов СССР в метании копья. Я особо не переживал по этому поводу, наоборот, было лестно, ведь к Алексееву стекались таланты со всего Союза. Достаточно упомянуть олимпийскую чемпионку в толкании ядра иркутянку Надежду Чижову, которая под руководством Виктора Ильича добилась выдающихся успехов. С полным правом могу гордиться результатами, что, несмотря на отсутствие условий для тренировок, показывали подопечные. В Иркутске мы работали в зале размером 12 на 6 метров. Площади не хватало, поэтому частенько выбирались на длинную аллею, ведущую на Иерусалимское кладбище, расположенное на большой возвышенности. Идеальное место для наработки беговых и прыжковых упражнений. Сейчас такую методику вряд ли кто поймет, но мы там бегали с низкого старта из вырубленных во льду выемок, имитировавших стартовые колодки. Выстрелы пистолета нередко привлекали патрульные наряды милиции, но вскоре они перестали обращать внимание на “этого сумасшедшего”. Окончательно остановил свой тренерский выбор на многоборье, когда в Иркутск с Камчатки приехал Блиняев. Поначалу его привлекал баскетбол, но я настойчиво рекомендовал Саше заняться легкой атлетикой, причем сразу десятиборьем. Фактура у него была очень подходящая. В шестнадцать лет он обладал ростом под метр девяносто и имел отличное телосложение. На вступительных экзаменах парень показал на стометровке 12,7, перешагиванием преодолел в высоту 1,65, в длину запрыгнул на 6,05 и толкнул шестикилограммовое ядро на 12,90.

— Хотелось бы услышать историю вашего приезда в Беларусь.

— Через какое-то время, когда я достаточно окреп как тренер и методист, захотелось работать самостоятельно. Всей группой приняли решение переехать в только что открывшийся в Краснодаре институт физкультуры. Кстати, в то время у меня уже занимались Борис Горбачев и Александр Блиняев. Тогда все подобные переходы были строго регламентированы и вольности не дозволялись. Непокорных запросто могли лишить всех спортивных званий. В нашем случае все было согласовано с российским Спорткомитетом. Но в канун переезда в Москве состоялся чемпионат страны, где Блиняев с большим отрывом уверенно выиграл многоборье. Уже как чемпион СССР вскоре он отправился на европейское юниорское первенство в Париж, закончившееся для Александра триумфально — первое место и новый мировой рекорд среди сверстников (7628 очков). И вот тут совершенно неожиданно я получил заманчивое предложение. Оно исходило от самого Германа Матвеевича Бокуна. Вероятно, знаменитому тренеру и спортивному функционеру мои ребята приглянулись на одном из турниров, проходивших в белорусской столице. Замечу, Минск ученикам сразу понравился: отличный климат, прекрасные условия и, что немаловажно, замечательное обеспечение тренировочного процесса. И когда я озвучил предложение Бокуна, решение о переезде в Белоруссию было принято единогласно. А Краснодар, что называется, “накрылся”. Все спортивное руководство буквально взвилось: как это так, заслуженный тренер РСФСР уезжает из республики. Действительно, это высокое звание получил в 1967 году. Причем наградили меня не за подготовку какого-то конкретного спортсмена. Помимо упомянутой Москаленко, был еще хороший спринтер Игорь Суворов, в 1965 году выигравший первенство РСФСР с результатом 10,2. Затем, год спустя, мой ученик Толя Курьян стал серебряным призером чемпионата Европы в беге на 3000 метров с препятствиями — 8.28,0. Даже сейчас такие секунды для белорусов тяжело достижимы. Плюс десятиборцы. По-настоящему ощутил признание, когда авторитетный всесоюзный журнал “Легкая атлетика” зачислил меня в десятку лучших тренеров года. Поэтому негодование чиновников от спорта по поводу отъезда в Белоруссию было вполне понятным. И тут вновь свое веское слово сказал Бокун, чей авторитет в Советском Союзе был непререкаем: “Чего вы там всполошились? Рудских ведь не в Америку уезжает, а в Минск”. Ситуация благополучно разрешилась. По приезде Блиняеву тут же предоставили квартиру. После того как Горбачев выиграл матч СССР — ГДР, ему также выделили жилплощадь. Аналогичного подарка удостоился Леонид Кайдаш, ставший бронзовым призером Спартакиады народов СССР. В Иркутске ни о чем подобном ребята не могли даже мечтать.

Тогда, кстати, матчевые встречи по многоборьям в стране были очень популярными и престижными, так как характеризовали развитие всей легкой атлетики. И я горжусь, что в памятной встрече СССР — ГДР из десяти советских атлетов четверо являлись моими подопечными (Борис Горбачев, Леонид Кайдаш, Александр Блиняев и Александр Швец). Та же четверка защищала честь Белоруссии на Спартакиаде-75 в Таллинне, и в восьмерку сильнейших наряду с тремя украинцами и двумя эстонцами попало белорусское трио. Вы только представьте: ни одного российского представителя в группе лидеров! Досталось мне тогда косых взглядов.

— Когда случилось перевоплощение тренера в функционера?

— Управленческая деятельность свалилась на меня довольно неожиданно. В 1983 году произошла реорганизация комплексной РШВСМ, где я работал, и была создана специализированная легкоатлетическая школа, которую предложили возглавить. Но расставаться с тренерской работой не хотелось. Правда, директору разрешалось отводить на занятия два часа рабочего времени. Однако этого было недостаточно. После обращения в Госкомспорт СССР мне в виде исключения добавили еще два часа. В таком ключе прошел целый год. Однажды на одном из совещаний я высказал мнение, что белорусская легкая атлетика на Спартакиадах народов СССР занимает несоответствующее ее возможностям место. Максимум, кому мы имеем право уступать, это России и Украине, и ни в коем случае не должны пропускать вперед Москву и Ленинград. Видимо, такой подход запал в душу тогдашнему руководителю белорусского Спорткомитета Валентину Сазановичу. Однажды он вызвал меня к себе в кабинет и спросил: “Ты серьезно насчет нашего возможного третьего места?” Я ответил утвердительно. И уже с 1 января 1984 года оказался во главе Управления легкой атлетики Госкомспорта БССР. После чего из-за нехватки времени вынужден был оставить работу тренера.

Само понятие “федерация” возникло гораздо позже, уже после развала Советского Союза. В 1992 году перед Олимпиадой в Барселоне остро стал вопрос, в каком формате выступать уже несуществующему государству. С самого начала доминировало мнение об объединенной команде. Причем его активно поддерживали глава Международного олимпийского комитета Хуан Антонио Самаранч и президент ИААФ Примо Небиоло. Кстати, союзное руководство легкой атлетики еще успело отослать директивы бывшим республикам о целесообразности скорейшего создания национальных федераций. Что и было сделано в Беларуси, а потом ратифицировано на конгрессе ИААФ в Канаде. Но Украина оказалась ярой противницей выступления объединенной командой, и в 1991 году Небиоло пригласил в Будапешт руководителей легкой атлетики России, Украины и Беларуси, справедливо полагая, что именно эти новые государства имеют самые богатые традиции на постсоветском пространстве. В Венгрию прибыли Игорь Тер-Ованесян, Валерий Борзов и я. В ходе переговоров прямо в президентском номере был найден консенсус: Борзов сдался, и судьба объединенной команды была решена.

— Насколько сложно было попасть в сборную СССР белорусам?

— Взаимоотношения центра и периферии в легкой атлетике СССР никогда не отличались теплотой. Достаточно вспомнить неприятный инцидент на закате советской истории, когда накануне Олимпиады в Барселоне наша Эллина Зверева была самым настоящим образом подставлена. Незадолго до этого она выиграла последний чемпионат СССР и в ее пробах в московской лаборатории якобы нашли запрещенное вещество. И началась непонятная эпопея: вопрос о дисквалификации спортсменки вроде никто не ставит, однако в выездной состав Зверева не попадает — туда включают российских метательниц. Эля была стопроцентно чиста, и в спортивной борьбе выбить ее из сборной было невозможно. Тогда в ход пустили другие средства. Или взять нашу олимпийскую чемпионку Татьяну Ледовскую. В 1988 году она уверенно первенствовала на чемпионате СССР в барьерном беге на круг — 55,10. Вдруг тогдашнее союзное руководство заявляет: такие секунды никуда не годятся. И чемпионку страны даже не приглашают на предолимпийский сбор во Владивосток. Я обратился к Тер-Ованесяну, и он посоветовал мне самому изыскать средства для отправки Татьяны. С белорусским руководством все детали были утрясены мгновенно, и Ледовская со своим тренером Анатолием Бадуевым уехала к месту дислокации сборной СССР. После нескольких контрольных стартов по поводу готовности белоруски к Олимпиаде в Сеуле ни у кого сомнений не возникло. Итог известен: в финале 400 метров с барьерами Таня лишь мгновение проиграла победительнице, а в составе эстафеты 4 по 400 метров стала чемпионкой и обладательницей мирового рекорда, не побитого до сих пор.

— Кто в вашей жизни оставил наиболее заметный след?

— С особым пиететом вспоминаю Виктора Ильича Алексеева, которого ныне знает весь мир. Настоящий профессионал, новатор, воспитавший целую плеяду выдающихся легкоатлетов — олимпийских чемпионов Галину Зыбину, Тамару Тышкевич, Надежду Чижову и многих других. Сказать, что это был одержимый человек, значит, ничего не сказать. Виктор Ильич мог работать с утра до ночи, применяя, как он говорил, исключительно сократовские методы. Ничего удивительного, ведь его эрудиция не знала границ. Вместе с тем Алексеев никогда не навязывал своего мнения собеседнику. Он очень любил слушать и отвечал лишь тогда, когда кто-то интересовался его взглядом на вещи. Однажды мы с Евгением Сапроновым, тренером чемпионки московской Олимпиады Нади Ткаченко, спросили у Виктора Ильича: “Когда спринтеры смогут выбежать из 10 секунд?” Алексеев поначалу поинтересовался нашим видением проблемы. Варианты “когда положат принципиально новые беговые дорожки”, “когда на более качественный уровень выйдет силовая подготовка”, его абсолютно не устроили. Великий тренер выдвинул свой простой и в то же время гениальный вариант: это произойдет, когда бегуны научаться работать руками быстрее, чем ногами, и в стартовом разгоне смогут попадать в резонанс. Мы тогда просто обалдели. Но теоретическими выкладками его тренерская деятельность не ограничивалась. Когда он взял к себе Рудольфа Зигерта, двухметрового парня весом в сто килограммов, никто не верил, что из толкателя ядра можно сделать приличного десятиборца. Все, что атлет был в состоянии выжать из себя на 110 метров с барьерами, это 15,5. Всего за год Алексеев привел его к 14,2. Специалисты не могли понять, как такое возможно. Виктор Ильич раскрыл секрет: не следует думать о секундах, необходимо сосредоточиться на технике преодоления барьеров. А для этого надо бегать в гору. В этом есть суть его таланта: ломка устоявшихся навыков и наработка новых не с помощью словесного объяснения, а специально созданных условий. И правда: для того чтобы тело могло проходить далеко за барьер (самая главная составляющая мастерства барьериста), горка подходила как нельзя лучше. Виктор Ильич рассказывал, что на него сильно обижались сотрудники кафедры физиологии института имени Лесгафта, мол, редкий гость в их епархии. На что он парировал: “Может, у вас появились новые методы быстрой ломки неправильных двигательных навыков?” И они ему начинали “втирать” про какой-то годичный цикл. “Так почему же вы удивляетесь, что я не бываю на кафедре?” — резюмировал Алексеев.

Также с огромным восхищением отношусь к тандему Нади Ткаченко и ее тренера Евгения Сапронова, с которым был в хороших приятельских отношениях. Надежда по своей комплекции являлась многоборкой силового плана. Достаточно сказать, что ядро она посылала за 17 метров. И когда в программу ввели бег на два круга, для нее это стало настоящей трагедией, поставившей под сомнение дальнейшую спортивную карьеру. Сапронов обратился за помощью к тренерам по выносливости: ребятки, что нужно сделать, чтобы пробежать 800 метров за 2.10,0? По его подсчетам, только этот результат мог принести Ткаченко золото московской Олимпиады. Спецы обрисовали такую направленность подготовки, что Женя понял: после нее ядро не полетит и прыжки в высоту накроются. Тогда вместе со мной он разработал новую систему подъема силовой выносливости и изменения техники бега. Кстати, то же самое потом произошло в беге на коньках: минимальная фаза отталкивания подразумевает достижение необходимой скорости исключительно через темп. Мы назвали такую технику “свинячий галоп”. Неблагозвучно, зато верно. Нужно было видеть, с каким фанатизмом Надя с Женей целый год претворяли идею в жизнь. Вскоре Ткаченко показала результат 2.10,2, а в сумме набрала 4990 очков, установив новый мировой рекорд. Сапронов даже решил освободить ее от отборочных соревнований к Олимпиаде-80. А там творилось нечто невообразимое: сразу три призера чемпионата страны преодолели рубеж в 5000 очков. Невероятно, но факт. Надежда оказалась как бы вне рамок сборной. Тогда Женя написал расписку, что он гарантирует на Играх результат порядка 5200 и олимпийское золото. Судя по готовности Ткаченко на тот момент, Евгений не многим рисковал. В Москве Надежда взяла 5270 очков и выиграла. Замечу, 800 метров она пробежала за 2.05,7!

А вообще, грех жаловаться, много хороших людей повстречал в своей жизни. Тот же Мечислав Овсяник, гениальный тренер по метаниям. Сколько часов мы с ним переговорили на разные легкоатлетические темы, просто не счесть. Наши дачи были рядом. Бывало, идет он вечером мимо моего дома и обязательно заглянет на огонек. Уже час ночи, два, а мы все никак не наговоримся. Мечислав Николаевич также был новатором по части организации тренировочного процесса. Этого у него не отнять. Из общения с такими людьми вынес для себя основную заповедь: тренер, какой бы высокой квалификации он ни был, обязан самосовершенствоваться и профессионально расти. Как только человек остановился в своем развитии, он способен лишь на демагогию.

— Какая ваша самая большая удача в жизни и соответственно неудача?

— Удачей считаю высокий уровень белорусской легкой атлетики, которого удалось достигнуть благодаря труду огромного количества прекрасных специалистов. На посту председателя национальной федерации мне посчастливилось сплотить, сконцентрировать их усилия и направить в нужное русло. В этом и заключается задача любого руководителя. Счастлив, потому что знаю свое дело досконально. И мне очень сложно повесить лапшу на уши, когда приходит тренер и заявляет, мол, нет условий для подготовки и положение может спасти только сбор в Адлере. Да в нашем Парке челюскинцев можно спокойно провести полноценную подготовку, надо только голову включить. Или в Иркутске в сорокаградусный мороз условия были более благоприятны? Что касается неудачи… Как ни горько это признать, я слишком много времени отдавал вопросам легкой атлетики, поэтому редко видел своих детей и уделял им непозволительно мало внимания.

— Мы часто и жестко критиковали вас за авторитаризм и неприятие чужого мнения. Совмещая должности председателя БФЛА и главного тренера сборной, вы чувствовали душевный дискомфорт?

— Такое совмещение было крайне необходимо для предельной концентрации усилий во время становления суверенной легкой атлетики на так называемом переходном этапе. Это не только мое мнение — так считали работающие рядом люди. Только путем авторитарного управления можно было удержать в руках ситуацию. Я ни в коей мере не ухожу от ответственности за свои действия, поскольку считаю их оправданными. Нельзя было в период девяностых годов развести в федерации демократию. При том положении дел в мировой и белорусской легкой атлетике мы были к ней не готовы. Вспомните 1999 год, когда с чемпионата мира мы не привезли ни одной медали. В этом была моя вина и ошибка, ибо после феерического мирового первенства в Гетеборге слишком лояльно повел себя с тренерами наших лидеров, дал им полную свободу действий и не требовал отчета. За что в Севилье получил полный кошмар: на восемнадцатом километре спортивной ходьбы сходит Виктор Гинько, судьи снимают Ольгу Кардапольцеву, мимо финальной восьмерки пролетают метательницы Эллина Зверева и Ирина Ятченко. Тот урок усвоил на всю жизнь и взял ситуацию под жесткий персональный контроль. Правильно это или нет — не знаю, но иного выхода не видел. Сейчас принципиально иной расклад: за десять лет функциональный механизм БФЛА полностью отлажен, она пользуется в мире большим авторитетом, и в совмещении постов необходимость отпала. Посему с легким сердцем в этом году оставил председательское кресло, а после Афин сниму с себя полномочия главного тренера. Если честно, я нечеловечески устал. Тем не менее очень хочется выполнить обещания и привезти из Греции пять олимпийских медалей. В ином случае вся моя деятельность окажется перечеркнутой и сказанные слова предстанут не более чем пустым звуком. Давно привык доказывать свою состоятельность делами.