ПАТРИАРХ. Владимир Сивцов: помогаю верить

Ученица Сивцова Людмила Никипорчик представляет третий этап эстафеты поколений: ее воспитанница Наталья Хоронеко, чемпионка Европы-2003 среди молодежи в толкании ядра. Медальные традиции развиваются и крепнут!

Сам Владимир Иванович в минувшем году вошел в зенит своей профессиональной карьеры: на чемпионате мира в Париже его подопечные Ирина Ятченко и Андрей Михневич стали победителями, а Василий Каптюх завоевал бронзовую медаль. Потому провозглашение Сивцова лучшим тренером страны 2003 года выглядело закономерным.

ИЗ ДОСЬЕ “ПБ”

Владимир Иванович СИВЦОВ. Родился 25.02.37 в Смоленске. Окончил минский ИФК (1961). В течение 30 лет работал старшим тренером Белсовета “Трудовые резервы”, тренером ЦС “ТР”.

Заслуженный тренер Беларуси (1981).

Подготовил чемпионов мира-2003 Ирину Ятченко (диск) и Андрея Михневича (ядро), медалиста ОИ-96 и ЧМ-95, -2003 Василия Каптюха (диск), чемпиона Европы-99 среди молодежи Александра Малашевича, победителей турнира “Дружба” Любовь Козырь (диск) и Михаила Доморосова (ядро).

Зря или не зря?

— Я перед нашим разговором все думал, зацепить ли мне опять этот вопрос, который на встрече с президентом поднял. Зря я тогда…

— Вы просили у президента квартиру или говорили о метаниях?

— Говорил не о себе лично — о своем деле, а получилось, что выпятился. Так кое-кому показалось. Я и метания — мы ж неразделимы. Я говорю не только о метании диска и толкании ядра, имею в виду и копье, и молот. Речь на приеме у Александра Григорьевича шла о том, что эти виды заслужили других условий. Если они будут немножко лучше, чем у остальных легкоатлетов, то это нисколько не противоречит направленности политики в спорте. Когда на весь мир звучит наш гимн и поднимается наш флаг, это не имеет цены. Те виды, которые дают результат, надо и поддерживать лучше.

Мечта

— У нас с Геннадием Ивановичем Милевским когда-то была мечта. Он тренировал копье, я — диск и ядро. Надеялись создать центр по метаниям.

В нашем легкоатлетическом центре “Трудовые резервы” из 30-35 спортсменов уже было 50 процентов метателей. Думали, поскольку результаты у метателей выше, это получится само собой. Но тогда в Союзе существовала такая система, что для полноценной команды нужны были и бегуны, и прыгуны, иначе общий результат будет плохой. По итогам зимних и летних соревнований республике выводилось место.

— Действительно, нельзя сводить легкую атлетику только к метаниям.

— Когда мы говорили о метательском центре, я имел в виду не только метателей, но и тех, кто завоевывал или имеет предпосылки завоевать медали на уровне Европы и выше. Там могут быть многоборцы, бегуны, ходоки, то есть речь шла о группе “А”. Поскольку в ней 90 процентов метателей, то логично, чтобы это был центр по метаниям. ИААФ признала наш высокий уровень в этих видах легкой атлетики и дала разрешение открыть соответствующий международный центр на базе Стаек.

— Как давно было это решение?

— По-моему, года два назад. В 2002-м об этом шли усиленные разговоры. Я тогда Евгению Михайловичу сказал: мы вам поставим в этом центре кресло, и вы будете консультировать, направлять и вдохновлять нас.

Знаю, что тренеру Бубки Виталию Петрову в Формио под Римом сделали международный, “иаафовский”, центр шестовиков.

— Вот откуда растут ноги сенсационной победы Джованни Джибилиско на чемпионате мира.

— В Стайках нам 20 мест дайте, чтобы они круглый год у нас были, вот как гимнасты там живут. У нас был один зал — в нем теперь штангисты, другой — принадлежит боксу. Мы благодаря инициативе Мечислава Овсяника, ну и моей, из почты сделали себе силовой зал, который тоже сейчас расхожий. У нас, легкоатлетов, ничего нет постоянного, своего. У гимнастов — целый комплекс, а мы каждый раз думаем, где нас поселят. Ребята у нас двухметровые, им нужны специальные кровати. Все это мешает, раздражает. Были бы эти 20 мест, они бы все равно служили легкой атлетике. Ну не наберется 20 метателей, вакансии заполнят бегуны и прыгуны.

В футбольном манеже надо повесить сетки и использовать прыжковую яму. Нам нужно немного времени утром и немного вечером. Мы с футболистами друг другу не мешали бы. Тогда нам не пришлось бы зимой искать пристанище на югах, а тренировались бы дома, в Стайках. Здесь и персонал нормальный, люди свое дело знают, и директор Киян — на своем месте.

— А как с питанием?

— Когда мало народа, более или менее. Но летом идут благотворительные акции для больных детей — дело нужное. Однако такой объем работы непосилен для бригады поваров, и качество пищи, естественно, снижается.

Традиции

— Метания всегда у нас были на уровне. В последние советские годы у сборной СССР с Испанской федерацией легкой атлетики действовал контракт. Мы туда на сборы ездили, проводили семинары, совместные тренировки, учебу… Когда Союз распался, они оказались перед выбором: с кем продолжать контакты — с Украиной, Россией или с Беларусью? На тот момент в сборной СССР по метаниям белорусы составляли больше 60 процентов. И они выбрали нас. После этого мы еще лет пять ездили на Пиренейский полуостров.

— Традиции стали складываться с легкой руки Евгения Михайловича Шукевича.

— Да, с тех времен. Начинали молотобойцы Михаил Кривоносов, Василий Руденков, Алексей Балтовский, Ромуальд Клим… В толкании ядра и метании диска где-то с 70-х мы постоянно были представлены в сборной СССР на приличном уровне.

— Тогда ведь и копье у нас было…

— Конечно. И Гребнев, и Морголь, и сестры Шиколенко, и Коленчукова. Богатые традиции. Я вот прикидывал. Сейчас в Беларуси тренеров по метаниям, которые в том числе и с резервом работают, чуть больше 20, по бегу, видимо, в десятки раз больше. Там такие результаты, у нас — такие.

— Почему получилась такая диспропорция?

— Думаю, люди идут по пути наименьшего сопротивления. Метатели знают конкретно уровень юношеских метаний, молодежных и ищут ребят, которые могут попасть хотя бы в шестерку на чемпионатах Европы и мира. А в бегах, как представляется, они больше заботятся о выполнении разрядов в группах. Почему, скажем, в беге на 60 метров участников в 20 раз больше, чем в метаниях? Качество совсем другое. Они бегут, выполняя разряды — второй, первый, но это же ничего не дает и с этим никуда не попадают.

Школа

— Школа — это, в первую очередь, традиции. Допустим, Михаил Петрович Кривоносов посылал молот на 67 метров, удивлял весь мир, это был выдающийся результат. Помню, в 1957 году проходил фестиваль на стадионе “Динамо”: выпустили в небо сотни голубей, и фейерверк, и мировой рекорд. А в 70-х Виктор Шаюнов, который по габаритам существенно уступал Кривоносову, метает за 70. В 80-90-х за 80 метров стали метать обычные парни, например Сережа Алай. И если у кого-то что-то не получается, ему говорят: вот Шаюнов достиг 73 метров, а тебе 75 предел? Дальше в дело вступают фантазия тренера, упорство спортсмена, и они продвигаются к вершинам. Молодые ребята идут по уже проторенной дорожке, и для психологии это имеет огромное значение.

Школа — это и тренеры-преподаватели. Есть, правда, некоторый разнобой, но в целом почти каждый из специалистов-метателей подготовил призера как минимум Европы: кто на юношеском уровне, кто на юниорском, кто на взрослом. Наверное, и потому, что это доступно, что это уже было раньше.

— Школа предполагает и передачу опыта на курсах, семинарах и так далее.

— При Союзе у нас каждый год собирались методические конференции, советы по виду спорта, сообща обсуждали направленность работы, каждый получал ориентиры и доказывал свой план на следующий год и четырехлетие для своего ученика. У нас сейчас наставники, работающие с резервом, смотрят, интересуются, как тренируются наши лидеры, они же лидеры европейских и мировых метаний.

— Но, к сожалению, система учебы канула в Лету.

— Какие-то задумки есть у НИИ спорта. Ко мне обращались: вы не против? Я, конечно, “за”. Только соберите тех специалистов, которым будет интересно со мной. Заодно мы хоть узнаем, что же у нас имеется в метаниях.

Карьера

— Был спортсменом. Зачислял меня в группу Евгений Михайлович, когда я был еще школьником, где-то в девятом классе или в конце восьмого. Меньше чем через год выиграл на республиканских соревнованиях толкание ядра и прыжки в высоту.

— С какими результатами?

— Ядро толкнул на 13,50, в высоту прыгнул что-то на метр 72. Меня послали на Всесоюзную спартакиаду школьников выступать в пятиборье, был там третьим. В десятом классе, естественно, немного сбавил, но на занятия к Шукевичу ходил все время. Нашим главным местом тренировок была котельная в институте физкультуры, среди гаревой пыли. Черные оттуда выходили. Группа сильная была: Руденков, Кривоносов, Балтовский, Клим, Трофимович с шестом прыгал…

— То есть Шукевич был многостаночником?

— Да. Сам он занимался боксом. У него глубокое понимание спорта, тренерская интуиция очень развита. Считаю, что тренера отличает именно специфическая интуиция. Бывает, говорю кому-то из молодых коллег: “По-моему, неперспективно заниматься с этим парнем…” В ответ: “Да что вы, он способный”. В течение 30 лет я был старшим тренером, закручивал соревнования, команды по всем видам, как-то набил глаз…

В 1956 году, после школы, поступил на физмат БГУ. Вообще-то по военкомату я в ВИРТУ (высшее инженерное радиотехническое училище) собрался. Тем более у меня отец полковником был. Но Евгений Михайлович отговорил. Я тоже не очень хотел быть военным и поступил в университет.

— Спортсмены в 90 процентах случаев идут в родной, физкультурный.

— Тогда было принято: если учишься отлично — прямая дорога в университет. В одно время со мной поступали Горяев Володя, будущий серебряный призер римской Олимпиады, Гурвич Евгения, барьеристка, и еще ряд спортсменов. Почему Михневич учится сейчас на юридическом? Считает, что ему по плечу нечто другое…

В общем, физмат. Любил математику, физику. Немножко я не стал успевать. Очень сложно было совмещать учебу со спортом. Вот сейчас Андрей учится, у него практически проблем нет, сдает — помогают.

В свое время я хотел стать геологом, но в год, когда поступал, это отделение закрыли. Проучившись год на физфаке, перешел на географический. А в итоге все равно оказался в физкультурном. Может, поэтому иногда снится, что я в 10-м классе третий год сижу…

Весной 1958 года Евгений Михайлович переехал в Витебск. Вскоре у меня умер отец… Но в спорте я остался, всегда хотел метать копье и толкать ядро. Однако гостренер Николай Ефимович Биргер сказал: “Толкнешь, как в Бельгии толкают, на 16 метров. Что это тебе даст? А в десятиборье можешь набрать за 8 тысяч, и в сборную республики мы будем тебя включать только как десятиборца”. Членам сборной он каждый год давал бланки с таким текстом: “Вы включены в основной состав… Ваша задача…” и так далее.

— Нехитро, но мудро.

— Биргер вообще был очень эрудированным человеком, четким. Если хочешь сделать дело с молодежью, нужно немного диктовать, заставлять и ставить в какие-то рамки…

Но моя спортивная карьера с другим наставником не сложилась. И в 25 лет начал работать в “Трудовых резервах”: практически сразу стал старшим тренером Белсовета. Команду на город — давай, команду на республику — давай… Тогда спартакиады “Трудовых резервов” масштабные были. Их по очереди брали на себя столицы союзных республик. Парады открытия (нас красиво одевали), ответственные мандатные комиссии, шествия по городу, соревнования… Это было здорово. Как-то втянулся в это дело. Повезло мне, что руководителем “Трудовых резервов” был Ким Дмитриевич Варавко, а начальником учебно- спортивного отдела Белсовета Борис Захарович Зыков. Такую школу рядом с ними прошел! У Зыкова все было четко разложено по видам спорта, по направлениям. Он заставлял нас анализировать свои действия.

— Считанным людям удавалось совмещать кабинетную работу с практической. Бокуну, например.

— Считал и считаю тренерский труд главным в моей жизни, несмотря на то, что занимал административные должности старшего тренера Белсовета и ЦС “Трудовые резервы” по Беларуси. И все для того, чтобы создавать условия себе, а заодно и тому коллективу, который постепенно вокруг меня образовывался.

Мои ученики буквально за два-три года в сборную города пробивались, становились призерами республики. И я заболел этим делом — оно стало основным. Работа старшего тренера тоже непростая — как за карточным столом сидишь. Тогда очень четко было: покажите результат — мы вам сделаем то-то. Вот как этот манеж построили? Нам сказали: будет у вас 20 человек в сборной СССР — начнем проектировать. Попадете в тройку ЦС, начнете выигрывать у России, у Москвы — начнем отпускать деньги.

— В этом есть рациональное зерно.

— Конечно. Докажи — получишь. Начали возводить манеж сначала там, потом здесь, он сгорел, снова надо было отстраивать. Практически всю жизнь надо было зарабатывать то, что сейчас здесь есть.

В 1971 году у меня впервые появились призеры и победители юношеских первенств СССР — копьеметатели Валерий Свиридов, Людмила Гацуро, Дмитрий Хотько в толкании ядра стал дважды вторым среди юниоров. Тогда выиграть республику, стать призером первенства СССР было достижением. Кстати, тренерам давали медальки, жетоны. У меня до сих пор они не растерялись. Стремиться за рубеж не получалось: “Европы” юниорской не было, “Дружба”, турнир соцстран, только появилась. Первой Люба Козырь, дискоболка, “Дружбу” выиграла. Она от Алексея Горюнова из Гомеля (он же вместе с Валерием Писаренко — первый тренер Ятченко) пришла. Ее успех повторил толкатель Миша Доморосов. Потом Сергей Каснаускас стал призером чемпионата Европы.

Клуб

— Вот я являлся инициатором создания клубной системы. Выйти за рубеж на соревнования было очень сложно. На клубный чемпионат Европы попадали только ленинградские и московские команды. В Кубке СССР сборная Минска обыгрывала ленинградский “Буревестник”, однако сводный коллектив клубом не назовешь. Мне ответили: кто вам мешает — делайте клуб! Но какой толк, что я один сделаю клуб. Мне же нужно, чтобы это системой стало, чтобы клубы соревновались, отбирали лучших… Клубы хороши тем, что спонсоры появляются, рекламируют через них свою продукцию, товары и так далее. Ну, мы этот клуб все-таки сделали — “Трудовые резервы” (Минск), как раз Союз распался, и мы под эгидой Беларуси пять лет участвовали в клубных чемпионатах Европы. Выиграли группу “С”, группу “В”, в группе “А” были пятыми и дважды шестыми.

— А прекратили участвовать из-за отсутствия финансирования?

— Из-за этого, а также из-за возражения руководства БФЛА по непонятным для меня причинам.

Спортивные долгожители

— Два из трех ваших выдающихся воспитанников — атлеты возрастные. Впечатление, что для Ирины время движется вспять.

— В Союзе на тех, кто в 22-23 года “международника” не выполнил, переставали обращать внимание. В Беларуси проще. Соперники не подпирают особо, особенно дискоболок. Если б выигрывали у них, если бы им нужно отбираться через сито четырех-пяти соревнований, чтобы попасть на международную арену, как это было в Союзе… Вдвоем (Зверева и Ятченко) можно готовиться, не отбираясь. Это очень важный фактор — сохраняется нервная энергия. Кроме того, они все фанаты, без этого до 37-40 лет в спорте не продержишься.

А у мужчин в мире метание диска — самый возрастной вид: 6-8 метателей показали свои лучшие результаты — около 70 метров — в возрасте под сорок. Я использовал эту историческую статистику, чтобы доказать необходимость базовых лет. Каптюх, в частности, в 2002 году вообще не выступал, только разминался и другими видами занимался. Продолжительность их карьеры в основном зависит от меня, их тренера. Во-первых, никогда не форсирую подготовку, не “ломаю”: то, что делается с неохотой, вряд ли много пользы приносит. Во-вторых, говорю им: у вас еще все впереди, только бы мне не уйти на пенсию раньше, чем вы со спортом расстанетесь!

— Как строятся ваши отношения со спортсменами?

— У них надо спросить. Наверное, я им как старший товарищ, я пережил уже все эти воспитательные моменты. Вася как-то сказал в интервью еще после Олимпиады, что он со мной как с отцом. А с отцом ведут себя по-разному.

— И Михневич отметил, что ему с вами очень легко.

— Самое главное в тренерской работе, чтобы были взаимные симпатии. Когда они есть, происходит обмен ощущениями, мнениями, в результате легче появиться истине. Тогда получается творчество. Мы друг у друга учимся. От их информации зависит мое понимание происходящих с ними процессов и мои возможности им помочь.

— Многолетние тренировки создают у спортсменов психологическую усталость?

— В принципе из года в год, за малыми изменениями, одно и то же. Они к этому привыкли, как к утренней гимнастике. Без этого у них другая жизнь и самочувствие другое. У нас на тренировках перенапряжение редко бывает. А технические моменты, конечно, меняются, совершенствуются.

Постоянно за эти ниточки дергаешь. Самое главное — интуитивно найти ту, которая ближе всего к истине в данный момент.

Василий

— Вот мы с Василием с 1984 года работаем, уже 20 лет. Он очень предрасположен к травмам. Не было, наверное, и месяца, чтобы хоть неделю не пропустил. Каждый сезон чуть не по полгода терял из-за травм, операций, заболеваний. Простуды к нему цепляются. Если все это вычесть, то у него стаж лет десять всего. Плюс очень много неудач в соревнованиях. Он не выработался, у него остается готовность соревноваться. Правда, уверенность нужно все время поддерживать.

В 1990 году на чемпионате Европы Василий был четвертым, а Ирина — пятой. Причем Вася сделал победный бросок, уже судья флажок поставил, и меня начали поздравлять, вдруг он шагнул вперед — и заступ!

Но после этого его начали бояться, а мне стало интересно выйти на мировой уровень. Я даже немного зарвался. В 1992-м Ятченко и Каптюх выступали на чемпионате СНГ без особой подготовки, и оба заняли четвертые места. Мне тогда сказали: готовься к Олимпиаде, проблем не будет. Первые двое в каждом виде отбирались по спортивному принципу, третий — по решению тренерского совета. Тогда Ятченко, правда, не совсем красиво вместо Зверевой взяли, и Ирина там себя не оправдала. А Каптюха — нет.

Чемпионат Европы 1994 года Василий пропускал. Дубровщик тогда выиграл, а на Васю “наехали”, мол, все, надо заканчивать. А я говорил, что у нас базовый год, что у нас цель — чемпионат мира и Олимпийские игры. Если уж веришь, так нужно верить подольше — человеку, тренеру, спортсмену.

— Вы доказали свою правоту многократно: и на “мире” в Гетеборге-95, и в Атланте-96, и в Париже-2003 Каптюх поднимался на пьедесталы. А в Сиднее метнул даже лучше, чем в Атланте, но остался четвертым.

— В Атланте у Васи с маленьким заступом было под 68 метров. А в Сиднее он показал свой лучший результат — 67,56. Каптюх обязательно еще на 70 метнет! Уникальный атлет! Не знаю другого человека, которому так помогали бы крупные соревнования. Полные трибуны, “волна” по стадиону, шум, гам, тарарам. А он: “Я ничего не слышал и не видел, вот судья, круг и я — все”. Под 40 градусов жара, а он в двух костюмах — мне, говорит, не жарко. Вся эта сверхситуация создает ему положительные эмоции. Он и по технике лучше выступает, и результаты выше показывает.

Но в процессе работы он очень нуждается в поддержке. Нужно чтобы кто-то еще, кроме меня, забирал у него отрицательную энергию. Конечно, свою роль играют массажисты, но вот с психологом у нас пока не получается. НИИ спорта третий год делает нам психологическое тестирование. По его итогам у Васи и там проблема, и здесь проблема. А в круг становится — и это пример для всех! Приходится психологом быть мне. После неудачной тренировки иногда нужна получасовая беседа, чтобы успокоить и убедить. Помогаю верить.

Ирина

— С Ятченко мы соблюдали ту же направленность — “мир” и Олимпиада. “Европу” тоже пропускали, кроме 1998 года, когда она была восьмой в финале. Но ведь абсолютно не готовилась. Руководство неудачно о ней высказалось, а вы об этом написали.

Ирина выступает на чемпионатах мира с 1991 года. Ей не везло, не получалось — были разные нюансы. В 1997-м достигли высокой степени готовности — метала на 68 метров.

— Она выиграла тогда квалификацию — 65,50.

— И была уверена, что будет в призерах. Даже попросила выдать ей заранее филовскую форму, чтобы было в чем стоять на пьедестале. И потом в финале только пятая. В Севилье тоже не получилось. Главное, что и я там ошибся. Ирина стала девятой, Зверева — десятой. Если бы попала в финал, уверен, улучшила бы результат. На Олимпиаде в Сиднее добилась-таки медали. В Париже вообще показала высокий результат — 67,32 и парализовала своих конкуренток. Но у нее лучший — на метр больше. И на тренировках нередко метает дальше.

— Ирина стала увереннее в себе после того, как взяла олимпийскую медаль, медаль чемпионки мира?

— Я как-то пытался провести аналогию между уверенностью в жизни и уверенностью в кругу — они несовместимы. У Ирины нормальные условия, муж заботливый, сын, и все у нее в жизни хорошо. Она осталась такой же скромной, как была. И еще не до конца свыклась с тем, что она — чемпионка мира.

— Что же позволило ей сделать шаг наверх?

— Мы перенесли акценты силовой работы с рук на ноги. Это позволило делать движения немножко правильнее. Как следствие — появился более устойчивый результат.

Еще один важный момент. Все участницы финальных соревнований моложе ее на три-пять лет. Когда она уже выступала, они только начинали и никакого авторитета у нее не имеют. Для человека, который не совсем устойчив по отношению к великим спортсменам, может, и это играет роль. Прошло время, Ирина стала старше, мудрее и более уверенно справляется со стрессовыми ситуациями.

Андрей

— Вам удалось обыграть американцев в толкании ядра. А у них же школа испокон веков — Роуз, О’Брайен, Мэтсон, Фейербах…

— Пока это еще можно назвать случайностью. Чтоб стало традицией, нужно подтвердить наш приоритет. У американцев система очень сильная в плане создания условий, витаминизации, питания. Мы в этом значительно отстаем.

— За счет чего тогда побеждаем?

— Нашелся человек такой, Андрей Михневич, выдающийся спортсмен, его тут главная заслуга. И победил этих американцев, которые внешне смотрятся значительно хуже. А ведь Андрею даже звания заслуженного мастера спорта Беларуси до сих пор не присвоили. И Ване Тихону. Разве ребята не заслужили?

— Уже скоро полгода, как они победили. Наградные документы, вероятно, лежат в чьем-то начальственном столе.

— Павел Лыжин у нас есть, 20,70 толкнул на Универсиаде. И Юрий Белов 21 метр имеет. У Дмитрия Гончарука 20 с небольшим. У нас почти каждый год 3-4 человека за 20 толкают. Тоже школа. Если они эти результаты покажут на Олимпиаде, а Михневич — 22 метра, будут три белоруса в финале. Ну, двое точно должны быть. Хорошо, что эти два парня — Лыжин и Белов — круговым способом толкают, друг у друга учатся. Они примерно одного типа — крепкие, низкорослые, Лыжин чуть повыше, Белов — помощнее и побыстрее. У каждого свое движение, у Гончарука — третье. Этот больше пробегает, этот немножко прыгает, этот делает такие кивочки акробатические. Вот из трех направлений кругового движения создается что-то общее, более совершенное. Как и мы с Михневичем используем элементы фейербаховского захвата и хлеста туловища О’Брайена. Тиммерман, которому до сих пор принадлежит рекорд мира — 23,12, был примерно таким же, как Андрей: высокий, быстрый, мягкий. У Андрея есть, на мой взгляд, особенности и ошибки в технике. Но у Тиммермана такая же ошибка. Значит, можно эту ошибку не считать основной. Главное в технике — рационально использовать индивидуальные особенности человека: координацию, быстроту, рост, пластичность. В этом и состоит искусство тренера.

— На пресс-конференции после финала Нельсон напомнил, что Андрей был дисквалифицирован и надо, мол, за ним посмотреть. А вскоре один из американцев — Тот — попался на THG.

— Жалко, что Нельсон не попался. В секторе он такой бойкий, куртку бросил — заводил, видимо, сам себя. Ему, наверное, обидно полметра Андрею проигрывать. Кроме американцев, на медали Афин будут претендовать украинец Белоног и испанец Мартинес. Олимпиада покажет: там можно все выиграть и все проиграть.

О том, что волнует

— Когда кафедра института физкультуры располагалась у Ботанического сада, Михаил Петрович Кривоносов выступил инициатором создания прекрасного поля для метаний. Он сам строил, и мы все были строителями. Каждый тренер этим занимается: строит круги для метаний, подравнивает поляны. Так вот, на месте кривоносовского поля сейчас автостоянка.

— Это на территории СОКа “Олимпийский”.

— Кроме Стаек, в республике нет ни одного хорошего поля для метания диска и копья. В прошлом году после многолетнего перерыва метали на столичном “Динамо”. И то круг там для дискоболов неважный сделали. Условия для метаний считаются очень простыми, поэтому никто на них не обращает внимания. Надо ж, чтобы приземление ровненькое, чтобы зелень была, а то диск разбивается, шершавый становится, ребята руки срывают, вынуждены пальцы завязывать. За тренировку нужно сделать хотя бы 50 бросков, а мы делаем 25.

— А в новом ЦОПе на Калиновского?

— Есть уже проект, что там, где сейчас стоит ржавая будка для метателей молота, возведут павильон с теплыми раздевалками, с залом штанги, с душевыми. Эту территорию полностью огородят, осветят — тогда это будет стадион для метаний, на котором сможем проводить соревнования метателей (в Стайках же их никто не видит) и тренироваться в любое время года..

— Когда это будет?

— Президент дал задание сделать как можно быстрее, чтобы мы могли готовиться к предстоящей через полгода Олимпиаде.

— Президент проникся вашей озабоченностью, а строители?

— Они там расковыряли, гряду сделали посередине. Обычно ж зимой метали молот и диск в хорошую погоду. На поле бегового стадиона тоже не успели сектор подготовить. Сейчас нам некуда выйти пометать, а на носу Олимпийские игры… Все-таки нужен метательский центр!