ПАТРИАРХИ. Школа Левизова

В предыдущих публикациях читатели “ПБ” познакомились с основателем белорусской школы метания молота Евгением Шукевичем (“ПБ” N 9 30.01.03) и создателем национальной школы прыжков в воду Георгием Мацуком (“ПБ” N 19 21.02.03). Сегодня наш гость — Леонид ЛЕВИЗОВ, один из тех, кто закладывал фундамент отечественной спортивной гимнастики.

ИЗ ДОСЬЕ “ПБ”

Леонид ЛЕВИЗОВ. Родился 26.02.28 в Сталинграде. Окончил физкультурный техникум в Ростове-на-Дону (1948), БГОИФК (1952). Преподавал в БГОИФК около 30 лет (1952-1982). В 1974-77 — декан факультета массовых видов спорта. В 1970-73 — директор СДЮСШ “Кольца славы”. В 1982-86 — директор Республиканского методического кабинета при Госкомспорте БССР. Организатор физкультурных праздников. Судья всесоюзной категории (1962). Отличник физкультуры БССР (1954). Награжден Почетным олимпийским знаком (1980). Преподаватель чемпионов Олимпийских игр, мира, Европы, СССР.

Учителя

— Родился я в Сталинграде, но уже через год родители переехали в Ростов. В 1936 году пошел в школу, в которой учились старшие братья. Мне очень повезло с первой учительницей. Пелагея Серапионовна и до революции работала там же, только тогда это была женская гимназия. По моим тогдашним представлениям ей было далеко за пятьдесят. В памяти осталось, что Пелагея Серапионовна ни разу не повысила голоса, никому злого слова не сказала. И всегда такая стояла тишина, что комар пролетит — услышишь. Весь класс учился на “отлично” все четыре года. И в пятом, и в шестом, до самой войны мы оставались отличниками по всем предметам. Редчайший случай! При том, что район, в котором находилась школа, считался неблагополучным, на нашем классе это не отразилось.

Отец мой, член партии с 1920 года, инвалид гражданской войны, выпускник Ленинградского коммунистического университета, возглавлял в обкоме отдел пропаганды. В 1937 году попал под репрессии. Его исключили из партии, выгнали с работы. Представьте, взрослый человек, инвалид, без ноги, без профессии, трое детей. Пошел на завод чернорабочим. Через год-два отца реабилитировали. Такое бывало очень редко! Выяснилось, что донос написал один из наших соседей, который потом исчез. Отец преподавал в университете историю партии, позже его вернули на пропагандистскую работу в райком.

Грянула война. Старшего брата Володю призвали в апреле 1942 года. Их часть отправили под Харьков. С каждой станции он посылал нам открытки, последняя пришла из Лозовой. Там несколько армий попали в “котел”. Мы писали в Верховный Совет и в другие инстанции, но так и не нашли никаких сведений о нем.

Поехали в Ставрополье, а немцы поджимали и поджимали. Мы перебрались в Северную Осетию, в Эльхотово, позже — в Краснодарский край и буквально за день до прихода фашистов — в Сухуми. Муж маминой сестры был директором судоремонтного завода, который эвакуировали в Сухуми. В январе 1944 года я, средний брат Эдик и мама пошли туда работать. Ремонтировали каботажные суда и переоборудовали их в тральщики. Спустим на воду судно, а через неделю на буксире его волокут, команда вся или почти вся погибла.

Эдик стал слесарем, я же попал в токарный цех. Учителем моим был Леша Мухин, блокадник-ленинградец. Высочайшего класса токарь! Срок обучения профессии был укорочен до двух недель. Я стоял, смотрел, как и что Леша делает. Он удивился: “Почему ничего не спрашиваешь?” — “Так тут все понятно”. Мухин дал контрольное задание — отрезать болванку. Отрезал.

Выделили станочек маленький, “Рекорд”, 20-х годов производства. Это ремонтный завод, приходилось иногда за день делать десяток различных деталей. Работали по 12 часов. Когда рабочих забирали в армию — по несколько суток. Кормежка — баланда. Очень тяжело было.

Как-то в ночной смене под утро вышел на воздух. Смотрю, на берегу лежит торпеда, пацаны на ней верхом, стучат, играют. Фашистская подлодка пыталась торпедировать завод. Суда ведь стояли прямо на берегу. Я бегом к мастеру: грохнет — завода не будет! Он вызвал саперов. Накануне, видимо, эта же подлодка торпедировала мост, через пару дней — нефтеналивное судно. После этого наши “морские охотники” стали искать и в конце концов подорвали эту подлодку глубинными бомбами.

На всю жизнь

— В 1944-м мы вернулись в Ростов, летом я еще работал на заводе “Глававтотрактородеталь”, а в сентябре пошел в школу, надо было семилетку окончить. Заглянул к нам директор спортшколы Владимир Иванович Облогин и пригласил заниматься гимнастикой. Так я заболел этим видом спорта на всю жизнь.

В 1945-м меня приняли в физкультурный техникум. Специализацию у нас вела Людмила Кузьминична Конушкина, довоенный мастер спорта, очень хороший специалист, давшая понимание гимнастики и педмастерства. В 1947 году в Ростове проходили крупные соревнования — первенство южной зоны России (Ростов, Краснодар, Сталинград, Ставрополь). Это был гимнастический регион, только в Ростове выросли чемпионы России Володя Новиков и Жора Барабанов. Мне удалось выиграть среди перворазрядников. В награду получил серебряный кубок, который потом подарил минской гимнастической школе “Кольца славы”.

В 1948 году окончил техникум и поехал поступать в институт в Москву. Мне сказали, что прием уже закончен, но представитель белорусского института набирает людей, которые не прошли по конкурсу. Утром 28 августа прибыл в Минск.

“В рабочем порядке”

— Директор института физкультуры Сергей Порфирьевич Сарычев, прочтя мое заявление, пригласил в кабинет. Подошел и, глядя, на мой значок спортсмена-перворазрядника, произнес: “Вижу, вы спортсмен подготовленный. Поздравляю, вы зачислены на первый курс!” — “А вступительные экзамены?” — “Это мы в рабочем порядке решим”.

Институт был заинтересован в студентах, имевших спортивную квалификацию.

Было у кого учиться! Борьбу преподавал Михаил Иванович Мирский, известнейший тренер, бокс — чемпион СССР Владимир Львович Коган и третий призер Союза Петр Иванович Сомов…

После окончания института только год был ассистентом, а на следующий Александр Алексеевич Губанов, заведующий кафедрой, перевел меня, салагу, на должность старшего преподавателя. Случай беспрецедентный!

Новая должность обязывала, и я занялся разработкой программы курса гимнастики — тогда государственных программ еще не было. Только учебники 1933 и 1937 годов. Это все устарело. Даже по тем временам гимнастика продвинулась вперед настолько, что предлагаемый в учебниках материал не соответствовал реалиям.

— Это примерно 1953 год?

— Да, 53-й. Мы жили в бараках, в так называемом Бенилюксе, что находился на стадионе в парке Челюскинцев. В наших сенях было три двери: слева — моя, прямо — Цейтина Михала Ильича, ныне заслуженного тренера СССР по акробатике, справа — заслуженного тренера БССР Бермана Эммануила Романовича, моего земляка, ростовчанина. Он — выпускник московского инфизкульта, у него было что почерпнуть преподавателям любого ранга.

Однажды часа в два ночи я вышел покурить, гляжу, у Бермана свет горит. Оказалось, и он занимался разработкой программы курса гимнастики. Мы сличили наши проекты и убедились в совпадении взглядов на предмет. Я отдал ему свои записи. Он все объединил, подготовил вторую часть, согласовал со мной. Утвердили на кафедре, этой программой и пользовались.

Владимир Гурный

— Когда закончил выступать, стал работать на полставки тренером. В 1955-м набрал очередную группу. Был в ней Володя Гурный, парень восприимчивый. И как гимнаст быстро рос, всех обогнал. И вдруг на первом этаже института объявление: “Поздравляем Гурного и Дерябину с завоеванием титулов чемпионов мира по парашютному спорту в ночных групповых прыжках на точность приземления!”

— А вы об этом ничего не знали?

— Нет, он этим занимался в свободное время, не в ущерб гимнастике и учебе. Я не стал возражать, раз у парня пошло в парашютном спорте. В гимнастике, чтобы достичь подобного, нужно не только пахать денно и нощно, а вообще глаз не закрывать, и еще неизвестно, получится ли. Закончив ИФК, был направлен на работу в институт иностранных языков (сейчас — Минский государственный лингвистический университет. — “ПБ”.). Одновременно ему предложили работать в сборной Советского Союза тренером по общефизической подготовке парашютистов. Гурный пришел ко мне домой взволнованным: “Не знаю, что делать. Не пойду в иняз, это же скандал будет, все равно заставят”.

Я ему возразил: “Володя, какой комитет выше — наш или всесоюзный? Если ты поработаешь там и захочешь вернуться сюда, кто ж тебе откажет — тренеру сборной СССР, чемпиону и рекордсмену мира? А если дашь сейчас отрицательный ответ, второй раз тебе никто не предложит”. В итоге Гурный уехал в Москву, а со временем стал старшим тренером сборной команды СССР.

Приведу отрывок из книги журналиста Юрия Камышева, рассказывающей о Владимире Гурном:

“…Много лет спустя у Гурного, чемпиона мира, будут брать интервью иностранные журналисты.

— Кто был вашим учителем? — спросят они.

— Левизов.

— Левизов? Кто такой Левизов? — удивятся журналисты. — Он парашютист?

— Нет, тренер по гимнастике. Мой первый тренер. Я учился у него еще в школе. И всем, чего достиг в спорте, обязан этому человеку. Он научил меня терпению, научил мужеству, научил мыслить… У меня потом еще были учителя. Но Левизов — мой самый главный учитель”.

Однокашники

— На первый курс в 1948 году поступили 126 человек, окончили 98. Один из самых ярких — Рен Кныш. Он и тогда был замкнут, ограниченно общался с однокурсниками и другими студентами. Кныш — фанат гимнастики в самом хорошем значении этого слова. Когда он еще сам выступал в соревнованиях, решил тренироваться самостоятельно. Но знаний-то было мало. И он себя загнал, немножечко сердечко нагрузками надорвал. В плане технического мастерства Рен достиг высокого уровня. Отношение к делу у него сформировалось еще в студенческие годы, и он пронес его через всю жизнь. Поэтому у него появились и Алексеева, и Волчецкая, и Корбут, и Грибок — целая плеяда.

С Романом Ваткиным мы в одной группе учились. У нас приятельские отношения оставались до его последнего дня. Толя Ищенко по сей день работает в БГУ на кафедре физвоспитания. Он всегда был “режимщиком”, следил за своим здоровьем. Еще один одногруппник — Саша Городник — стал в Бресте заведующим кафедрой физвоспитания, Олег Смоляков — мой друг, по сей день работает в Гродненском университете. Птицын, кандидат наук, в Витебском мединституте заведует кафедрой. Всем известный Миша Кривоносов, замечательный метатель, который потом стал проректором нашего института, но, к сожалению, рано ушел из жизни. Василий Бондаренко, заслуженный тренер республики по легкой атлетике. Коля Коженец, мастер спорта, молотобоец, Толя Юлин, барьерист-олимпиец, недавно его не стало. Надо вспомнить и копьеметательницу Веру Набокову, первой из белорусов ставшую чемпионкой СССР по легкой атлетике.

По сей день работает на кафедре плавания однокашница Инесса Булах. И, конечно, Юра Мацук, прыгун в воду, о котором вы недавно писали. Рыженков Виктор, лыжник, в 1977 году я ему факультет передал. Он лишь недавно ушел на пенсию.

— Несмотря на немалые годы, многие еще трудятся. Видимо, вас качественно обучали.

— На нашем курсе основательно поработал завкафедрой гимнастики Александр Алексеевич Губанов, создатель знаменитой “Стадионной вазы” и постановщик парада физкультурников на Красной площади под девизом “Граница на замке”.

“Замените дальтоников!”

— В 1954 году в Москве состоялся парад физкультурников. Задолго до этого Губанов стал разрабатывать его сценарий, а в марте началась практическая работа коллектива, который он сам определил. Он был моим учителем в сфере организации спортивных праздников. Тогда мне и Георгию Рабилю выпало отобрать более 900 фактурных, координированных ребят. Отбирали с запасом на случай травм, болезней, профнепригодности. Только в Гомеле я просмотрел за пять дней не меньше 10 тысяч человек. А привез оттуда в Минск чуть больше 30. В это число попали два будущих замминистра спорта — Путьков и Заичков, а также Юрий Никитин, впоследствии начальник международного отдела Минспорта.

В Москву повезли около тысячи человек — гимнастов и хозяйственный взвод, который переносил саму металлоконструкцию “Стадионной вазы”. Ее изготовили на мотовелозаводе из тонкостенных трубок. Но она громадная — высотой пять метров и более восьми метров в диаметре. Нужны были люди, человек 50, знающие, куда и как ее внести.

На параде я шел впереди делегации в белом костюме — так решил Губанов. Это был отдельный маршевый номер. И после, когда мы вернулись в Минск, прошли этим же составом по Центральной площади нашей столицы.

— А к параду 1 января 1979 года, который состоялся в 30-градусный мороз, вы имели отношение?

— А как же! Володя Гурный дал мне летные унты и спас от замерзания. Мы тогда делали “Кремль”. Ребята за железо держались, хоть и в перчатках, а холод пронизывал. У одного нос побелел. Водку сразу принесли, стали растирать и тут же ему налили сто граммов. Отошел, а то уже глаза закатывал. Другой упал с “Кремля”, правда, с небольшой высоты. Холод повлиял. На морозе все функции тормозятся. Это был самый сложный парад.

В середине 70-х впервые на стадионе “Динамо” появился художественный фон. Я первый, кто делал эту штуку. Тренировались в Колодищах. Отобрали людей, определили задачи, я раздал всем рисунки. Они разрезали каждую полосу сверху вниз, как сиденья идут, и вручили сержантам.

Работаем — ничего не получается. Собираю командиров подразделений. В чем дело, почему? Наконец додумался! “Проверьте людей на дальтонизм!” Из трех тысяч человек процентов 20 были дальтониками. Как только их выявили и заменили, все стало на свои места.

“Кольца славы”

— В 1970 году приехал в Минск тренер из Воронежа Евгений Гальперин и предложил мне стать первым директором специализированной гимнастической школы “Кольца славы”. Тяжелыми были первые годы. Оборудования не хватало, а то, что было, — устаревшее. Что-то переделывали своими руками, что-то приходилось просить. Разработали программу, привлекли школьных учителей, чтобы они у себя осуществляли хотя бы начальную подготовку.

Через три года я ушел из “Колец славы” из-за того, что Гальперин уехал в Израиль. Причем вызов пришел на мой домашний адрес, а я — член партии. Я с этим вызовом к председателю ЦС “Красное знамя” Аркадию Прокоповичу. Кстати, он мой выпускник, как и другие известные функционеры — Иван Гутько, Павел Пиляк.

Женя этим подложил школе такую большую свинью! Тем не менее становление школы произошло. Он, как старший тренер, свою роль в этом тоже сыграл — очень толковый специалист, воспитавший призера Олимпийских игр в Мюнхене Сашу Малеева. Тогда у нас работали также Гусаков, Голяндрин, Алексеев. Они все воронежцы, из знаменитой школы Штукмана. Потом пошли свои кадры. Сейчас старшим тренером — Володя Волков, сам воспитанник “Колец славы”. И теперь много выпускников там работают тренерами. Фундамент, заложенный в первые годы, сохранен. Неспроста школа воспитала двух чемпионов мира — Павла Сута и Ивана Иванкова. Сейчас ее директор — мой ученик еще 50-х — Виктор Евсеев. Главный тренер сборной Беларуси Виктор Дойлидов тоже воспитанник школы.

Декан-революционер

— В 1953 году я принял первый курс. Гимнастика тогда по программе шла все четыре года. Курс хороший, но где-то кто-то пошалил. Никогда особенно не корил за это. Вот прогулы — да. Если прогулял и не знал то, что изучали, тогда я был строг. На этом курсе учились Олег Караваев, Маша Иткина. Олег буквально просил: научите еще чему-нибудь. Координированный был безумно, пластичный, прыгучий, подвижный, сильный, уникум какой-то. Что-нибудь ему покажешь или даже расскажешь, как сделать сложные вещи, — все схватывал мгновенно. Маше было труднее.

— Олимпийское золото Караваева закономерно?

— Абсолютно! Этот выпуск 20 лет не встречался. В 1977-м создали оргкомитет, разослали анкету с вопросами. Один из них: кого из своих учителей ты хотел бы видеть в первую очередь? Когда Данька Шульц зачитал: 50 процентов голосов выпали на нашего любимого преподавателя Левизова, я так растерялся!

А ведь в плане дисциплины я их держал в черном теле.

Кстати, тогда я работал деканом факультета массовых видов спорта, а моим заместителем — Игорь Панфилов. Приняли факультет — в документах бордель, трущобы! Никакой информации о посещениях. Первым делом стали налаживать информационные щиты посещаемости и успеваемости — по курсам и по специализации. Кураторы стали бегать смотреть на щиты. Информация сменялась каждую неделю. Потом я сделал картотеку на весь факультет: персональные карточки на каждого из 500 студентов. Там отражались посещаемость, успеваемость, правонарушения.

— Но это же гигантская работа!

— Мы с Панфиловым хотели “сделать” факультет. Получилось! 17 красных дипломов за год, а прежде было восемь.

Ритуальная гимнастика

— Приходилось мне быть главным судьей самых крупных соревнований в нашей республике — Спартакиады белорусской, международных турниров на призы газеты “Moskow News”. В 1973 году на всемирной Универсиаде в Москве работал заместителем главного судьи гимнастического турнира. И потом на всех Спартакиадах народов СССР, чемпионатах Союза и Олимпийских играх в Москве я все время был заместителем главного судьи. Позднее, когда появились директораты, — заместителем директора по ритуалам.

Случился у меня казус на московской Олимпиаде. На пьедестале стоит венгр, а флаг поднимается румынский. Я заметил — и к Юрию Титову, президенту ФИЖ. Он спрашивает: “А кто там намудрил?” Отвечаю: “Твой друг!” Он его к себе вызвал и отправил из Москвы в 24 часа. А тогда мы опустили флаги, исправили ошибку, подняли по новой и еще раз сыграли гимн. Так было неприятно! А меня Титов не наказал, потому что я отвечал за несколько служб — и осветителей, и радиоаппаратной, и переводчиков, и всех, кто участвует в ритуалах.

— Кто из спортсменов произвел на вас наибольшее впечатление?

— В те годы после соревнований ребята собирались, закупали закуску и отмечали. Все за стол, а Виктор Иванович Чукарин брал свой чемоданчик — и в зал. Сам видел после соревнований! Человек-легенда!

Тогда спорт предъявлял к атлетам не такие высокие требования, как сейчас. Выпить и закусить — это было святое дело. Идиотами считали тех, кто отказывался. Это начало сходить на нет в начале 60-х, когда мы стали японцам проигрывать. Вот тогда взялись гайки закручивать, вплоть до физических наказаний. В раздевалке, когда оставались тренер и ученик. Временно отчисляли из сборной, на сборы не брали. И Миша Воронин прошел через это.

— Абсолютный чемпион мира 1966 года? Он же такой “режимщик” был!

— Да ну!

— Педагогика, организация массовых праздников, судейство — все разные виды деятельности.

— Но они мне не чужды. Приведу строки своего стихотворения:

Не любил безответственных с детства,

и вранья не любил никогда,

ненавидел мужское кокетство,

защищал откровенье всегда.

Не любил, чтоб меня поучали,

не любил назидательный тон.

Но за то, что меня обучали, —

благодарность и низкий поклон.