Юбилей. Юрий Пунтус: я еще не создал команду своей мечты

— Когда-то Эдуард Малофеев называл себя “не очень молодым человеком”. Вы в свои пятьдесят тоже уже “не очень”?
— Я не чувствую груза прожитых лет. По-прежнему считаю себя молодым. Без всяких оговорок.

— У одного писателя есть такая фраза: время летит — и чем дальше, тем быстрее…
— Вот это точно. Время очень быстро летит. Отчетливо помню, что в детстве пятидесятилетние люди казались мне дедушками и бабушками. Но сегодня я не ощущаю себя даже пожилым человеком.

— Кажется, раньше вы считали себя везунчиком — и не стеснялись в этом признаться. Как теперь — фартит?
— Никогда не вытаскивал счастливого билета — ни в лотерее, ни где бы то ни было. Но я ведомый по жизни. Это, наверное, и имел в виду, говоря про везение. Богом ведомый, например. В трудных жизненных ситуациях часто получалось принимать верные решения. Продиктованные не практичностью, не здравым расчетом, а каким-то шестым чувством.

— Пример такого решения?
— Приведу простой, житейский. Чтобы не углубляться в тему. 80-е годы, перестройка. Я поиграл в Казахстане, поднакопил кое-каких денег, приехал в Минск. Мать говорит: тут земельный участок предлагают — может, купим? Мне и тридцати не было. Какой участок? В голове совсем другие мысли. Жил у тещи и не жаловался. Своей квартиры не имел, о дачах даже не думал. Но тогда что-то будто толкнуло — почему бы и нет? Купили мы ту землю. А до кучи я и автомобиль подержанный приобрел. Гулять так гулять. Истратил практически все, что имел. В то время это было не модно. Помните слоган: храните деньги в сберегательной кассе. Все хранили. Пока в один прекрасный день они не превратились в мусор. Я прикидывал: рубль рухнул настолько, что, если бы не купил участок и машину, покупать пришлось бы пару пачек мороженого.

— Где теперь та земля, машина?
— На земле дача стоит. Это место, где я больше всего люблю бывать. А “Жигули” те, пятой модели, давно продал. Намучился с ними. Машина была битой — пришлось ее восстанавливать. И, мягко говоря, не новой — постоянно ломалась. Помню все эти бесконечные ремонты, мучительные поиски запчастей, которых было не достать.

— Пунтус, починяющий старую “пятерку”, и теперешний, пятидесятилетний, — это как “Слава КПСС”, два разных человека?
— Разве что внешне — повзрослел, стал толще… А мировоззрение не изменилось. Может, прозвучит нескромно, но я горд воспитанием, которое дали мне родители. И сейчас не побоюсь сказать, что я добрый человек. Те, кто меня давно знает, не посчитает мои слова хвастовством.
Наверное, характер сформировало и то, что мне очень много пришлось доказывать окружающим. Особенно когда начал делать себя тренером — фактически с нуля, потому что великим футболистом не стал. Я и сейчас доказываю — каждый день. Боюсь “дать пену” — и эта боязнь у меня с детства. Сколько помню себя, всегда страшно не любил проигрывать. Нигде и ни в чем. Даже играя в подкидного дурака. И до сих пор поражения переживаю очень трудно. Жду не дождусь следующего тура, чтобы победить и исправиться. Мне непонятны футболисты, которые через час после проигранного матча улыбаются. Или когда говорят: мол, о плохом нужно поскорее забывать. Все вроде правильно: современные тенденции и так далее. Но я все-таки прошу таких игроков не попадаться мне на глаза.

— Во сколько лет вы стали тренером?
— В 27. Играть перестал из-за травмы — разрыва крестообразных связок. Можно было лечиться, но с шансами на возвращение — пятьдесят на пятьдесят. При неудачной операции существовал риск инвалидности. Это теперь связки сшивают натуральными волокнами. Тогда работали лавсаном. Был бы большим футболистом, игра стоила бы свеч. А в минском “Спутнике” жертвовать здоровьем не хотелось. Подошел к Курневу и говорю: “На меня больше можете не рассчитывать”.

— А он?
— Борисыч очень помог. Его считаю главным своим учителем. Он поддержал, взял ассистентом в “Спутник”. С этого все и началось.

— На первых порах недостатка во впечатлениях у вас не было — Якутск, Сахалин. Много важного нашли в тех местах?
— Главное — это встреча с Пудышевым. Когда я приехал в Якутск, он был там играющим тренером. Сдружились быстро. И крепко — можно сказать, побратались. Уже тогда дали друг другу слово, что куда бы судьба ни забросила, всегда будем вместе. Поначалу это удавалось не всегда, но с 1997 года работаем в связке.

— Померзли на Севере?
— Это резко континентальный климат. Температурные контрасты огромные. Говорят, Север затягивает. Мне сложно объяснить почему, но это так. Наверное, человек привыкает к тяжелым условиям.

— Пудышев рассказывал про чудный якутский “Сан-Сиро”…
— Когда Малофеев приехал к нам с “Тюменью” и увидел наш так называемый стадион, он смог сказать только одно: “И что? Это здесь мы будем играть?” Одна трибуна еще ничего — пять тысяч мест. Но другая — груда бетона. Всеми забытый долгострой. Сбоку навалено каких-то ржавых гаражей. И поле. Без травы, песчаное. Глянешь вокруг — типовая строительная площадка. Только перед матчем ей придавали сколько-нибудь благопристойный вид. Выезжал “пазик”, привозил панцирную сетку, ею как-то взрыхляли, выравнивали поле, поливали, делали разметку, ставили ворота… И становилось ясно, что это не строительный объект, а футбольный стадион.

— Футбол часто дает поводы посмеяться до слез?
— Здесь большое поле для юмора. А посмеяться кто не любит? Без этого человек, наверное, не слишком полноценен.
Самое веселое время у меня было в БАТЭ. Почему-то часто вспоминается, какими глазами футболисты “Мюнхена” глядели на тогдашний борисовский автобус — обыкновенный старенький “Икарус” красного цвета. А мы тогда договорились так. В Германии для передвижения соперник дает нам свой автобус, а в Беларуси все происходит наоборот. Когда мюнхенский разведчик приехал в Минск на наш матч со “Звездой”, он между делом и наш задымленный “Икарус” рассмотрел. Доложил куда следует — и немцы не захотели на нем кататься. Пригнали свой, порожняком — прямо из Баварии. Мы бы, конечно, предоставили соперникам хороший транспорт — взяли бы заказной. Но им откуда это знать? Испугались. А потом мы победили 4:0. И какой-то их тренер после матча чуть не лбом тыкал футболиста в наш капот — посмотрите, кому проиграли…

— Цените ту победу?
— Пожалуй, она у меня одна из самых-самых. Из того же ряда разгром поляков во Вронках, после которого “молодежка” попала на чемпионат Европы. Это случилось в мой день рождения — 8 октября.

— Среди футболистов есть самые-самые?
— Много. Если называть, то боюсь кого-то забыть, обидеть. Выделяю в игроках не только мастерство, но и преданность футболу, человеческие качества. Ценил и ценю Концевого, Ермаковича, Лисовского, Кутузова. А на первое место поставлю Сашу Федоровича.

— Яков Шапиро считал, что в белорусском футболе нет человека, который не сталкивался бы с договорными матчами или подкупом судей. Не обязательно в качестве фигуранта, но хотя бы как свидетель…
— Я согласен. Любой слукавит, если скажет: нигде и никогда о подобном не слышал. Здесь каждый должен говорить за себя. Честно могу сказать: в тренерскую бытность в договорных матчах не участвовал. Вообще. Как игрок — было. Например, в 1979 году в минском “Тракторе”. Правда, без моего ведома. Я был молодым, а молодежь в такие дела не посвящают. Но потом все узнавалось, конечно.

— В теперешней Беларуси это проблема?
— Не могу сказать, что договорных матчей нет совсем — наверное, в семье не без урода. Но, по моим ощущениям, их сегодня очень мало. И мы должны этим гордиться. У нас футбол чище, чем где-то в других местах. Разве что в отношении судейства мне бывает не все понятно. Человек свистит явно неправильно — и неясно, ошибся он или так было задумано.

— Руки чешутся в таких случаях?
— Нет. Хотя в школе много дрался. Фактура была подходящая — рост 178 сантиметров, плечи, мышцы…

— Подкачивались железом?
— Не так чтоб очень. Но штангу дома держал. Да и просто умел кулаками махать. В детстве не прошел мимо секций бокса, борьбы. Долго там не продержался, но навык получил. И, бывало, за день успевал несколько раз с кем-то сцепиться. При этом как-то умел не попадаться — ни в кабинет директора, ни в милицию.

— Говорят: какая свадьба без драки. По пьяной лавочке случалось рукоприкладство?
— Мне в таких историях хорошо удается роль разводящего. Миротворца. Всегда хватает слов, чтобы прекратить рукопашную.

— Лучший для вас способ снять стресс?
— После особенно тяжелых матчей полезно бывает пройтись. Километр-другой. И чтобы в одиночку. Иногда использую и народный метод. 150-200 граммов в компании друзей хорошо успокаивают.

— Что чувствуете, оглядываясь на коллег? Там теперь все больше молодежь…
— Я с такой политикой не согласен. Почему-то считается: раз тренер молодой, то это новая формация, свежие идеи. А опытный — он не может быть современным? Тренер — профессия без возраста. Справляешься, даешь результат — какая разница, когда ты родился? Сегодня едва завершившие карьеру футболисты сразу метят в главные. Считаю, это бесперспективно. Нельзя перепрыгивать через ступени. Я, пока не стал работать самостоятельно, прошел все ипостаси. Был администратором, начальником команды, ассистентом главного тренера. А если кто кивает на Витю Гончаренко, то он не исключение из правил. Он учился восемь лет — пять в дубле БАТЭ, еще три Игорю Криушенко помогал. Об этом не вспоминают. И выходит, что Курнев у нас не тренер, Байдачный не тренер… Чего греха таить, я сегодня слышу, что и Пунтус — вчерашний день. Не нравится мне это.

— Философ Шопенгауэр считал, что сочувствовать человек умеет, а вот радоваться чужим успехам ему не дано. Вам удается? Например, громкие победы БАТЭ приносят удовольствие?
— Я умею радоваться за других. Быть к этому неспособным — значит, завидовать. А успехи БАТЭ мне не завидны. Я ими горжусь. В Борисове работают мои последователи, ученики. Здорово, когда они добиваются успеха. Другое дело, что и мне этого хочется. Победить Гончаренко, Криушенко — к этому стремлюсь. Из желания испытать те же эмоции, что испытывали они. Услышать, как Витя, гимн Лиги чемпионов. В МТЗ-РИПО я ставил такие задачи. Не получилось. Может, в Бресте повезет больше.

— Однажды на заседании исполкома вы довольно жестко схлестнулись с Капским. Рисковали тогда старой дружбой?
— Нет, конечно. Повздорили остро, но вскоре помирились. У нас хорошие отношения. Анатолий Анатольевич быстро заводится, но и остывает тоже быстро. Отходчивый. И я тоже не люблю ругаться. На меня это плохо действует. Всегда стараюсь побыстрее уладить конфликт. И никогда не был злопамятным.

— Вроде бы конфликтов у вас тепер больше, чем раньше. Из последнего — размолвка с Ковалевичем из-за истории с Рудиком…
— Какая там размолвка… Вроде бы где-то в интервью Ковалевич сказал, что Пунтус поступил не по-мужски. Это не так. Не по-мужски я не поступаю. Они хотели скрыть то, что сделал Рудик. А я сказал правду. Вот и все. Поскольку считаю, что так нельзя себя вести. И если бы мой футболист позволил себе такое — его бы уже завтра не было в команде. Вообще раньше в такой ситуации я бы, наверное, смолчал. Но с годами молчать становится труднее.

— А по живому резать? Тренеру это иногда необходимо…
— Расставаться с людьми всегда тяжело. Но я из тех тренеров, которые подобные решения сами принимают — и сами же доносят до игроков. А не так, чтобы через начальника команды или еще кого-то. Мол, иди скажи Петрову, пускай сдаст форму и получит расчет в клубе. Я вызываю футболиста к себе, разговариваю с ним. Расходиться нужно по-доброму.

— С Василюком по-доброму получилось?
— Не знаю, что у него на душе. Но я ему все честно объяснил. Мы пожали друг другу руки, расстались без скандала. Наверное, Роман все же немного обиделся. Однако если он правильно проанализирует ситуацию, то камень за пазухой носить не должен.

— Местом вашего рождения всегда указывается деревня Тивали. Где это вообще?
— Объясню. Я родился в Минске. В роддоме на Володарского, напротив тюрьмы. А родители жили в Тивали. Да, было такое село, но его уже нет. Теперь это Минск. Район улицы Притыцкого. Там, где Ледовый дворец. Я считаю себя коренным минчанином. Тем более в 1968 году наша семья переехала в город. На улицу Сердича, 4. Это была самая окраина. В той квартире и сегодня живут мои мать с сестрой.

— Дочки ваши в Америке?
— Старшая там. Учится, в прошлом году вышла замуж. Честно говоря, мне хочется, чтобы однажды она вернулась в Беларусь. А младшая и сейчас в Минске. В сентябре и ее выдали замуж.

— Вы ездили в США?
— Один раз. Был у дочки в гостях. Дней двенадцать. Мне понравилось. Наверное, потому что недолго — я быстро начинаю скучать по дому. А так, Денвер и горные лыжи, Майами и океан, в конце в Нью-Йорк заскочил. К институтским друзьям, с которыми вместе в технологическом учились.

— Кто вы по той специальности?
— Инженер-механик лесной и деревообрабатывающей промышленности. Техническое образование — сопромат, термех, высшая математика. Экзамены, военная кафедра.

— На дневном учились?
— Да, как-то совмещал учебу с футболом. В принципе было несложно. Декан входил в мое положение. Он сам в молодости играл. Правда, пару раз я все-таки был на грани отчисления — за пропуски. Но все-таки не выгнали, диплом получил. И даже какое-то время работал на заводе имени Ленина. Технологом.

— Когда вы впервые взяли в руки большие деньги?
— В советское время такого не было. Хотя зарабатывать я начал в 17 лет. Какую-то копейку приносил футбол, плюс стипендия 50 рублей. При возможности еще где-то подрабатывал — кусты, например, стриг в “Зеленстрое”, скамейки красил. Это было необходимостью — я рано женился. И в общем с пустыми карманами никогда не ходил. Но более или менее обеспеченным стал только в БАТЭ. И то не сразу, а когда мы вышли в высшую лигу.

— Хоть раз пугались до смерти?
— Как-то летел с женой и шестилетней дочкой на Сахалин. И самолет вдруг пошел вниз. Резко, как провалился куда. Это продолжалось секунду, но испугаться успели все — вой поднялся такой, что уши закладывало. Пилоты быстро выровняли курс, но по поведению стюардесс было видно, что ситуация нештатная. В итоге пришлось делать экстренную посадку, пересаживаться на другой рейс. Но вообще я летать не боюсь.

— Вам хватает опыта, чтобы с ходу раскусить человека — плохой он или хороший?
— С ходу — нет. Не думаю, что это вообще возможно. Здесь первое впечатление часто обманчиво. Но второе, спустя некоторое время, уже почти всегда безошибочно. По крайней мере у меня.

— Есть выражение: спешить жить. Вы спешите?
— Раньше спешил. Молодой был, импульсивный. Да и позже тоже. Например, когда в сборную позвали. Там просто нужно было закрыть амбразуру. А я загорелся, бросился. Теперь понимаю: поторопился. Вообще спешка потрепала меня. Сегодня мне ближе размеренная жизнь. Чтобы все по полочкам. И без далеко идущих планов. Тише едешь — дальше будешь.

— Многое еще нужно успеть?
— Я еще не создал команду своей мечты. И по большим победам соскучился. Не стану скрывать, мне хочется повторить то, что сделал БАТЭ. И как мечта — если совсем откровенно — снова поработать со сборной. Во второй раз войти в эту реку. Только уже другим человеком.