МЫ О ВАС ДАВНЕНЬКО НЕ СЛЫХАЛИ. В умеренном климате

— В Минске я прожил всю жизнь: был здесь до войны, и после нее вернулся сюда. Квартиру эту мне лично давал Машеров. В шестидесятые он часто наведывался в гости к спортсменам. Когда в “Трудовых резервах” проходили соревнования, Петр Миронович сидел на балконе, смотрел в зал и, глядя на Ольгу Корбут, замечал: “Вот из этой выйдет классная гимнастка”. Разбирался в нашем виде спорта. Я почему-то был у него в фаворе. Скорее всего, потому, что в те годы в республике олимпийцев можно было пересчитать по пальцам, а призеров Игр и подавно. Как-то раз он меня вызвал и говорит: “Что собираешься делать дальше? Давай-ка я тебя в Высшую партийную школу определю”. — “Так я ж военный”. — “Ничего, это мои проблемы. Придешь в такое-то здание, назовешь свою фамилию. Остальное не твоя забота”. Машеров был величиной в Союзе, мог устроить чью угодно судьбу. Не успел я два года проучиться в ВПШ, как он пригласил меня снова. Хотел продвигать по линии номенклатуры, предлагал стать председателем спорткомитета в Бресте. Во-первых, в городе над Бугом имелась вакансия. А во-вторых, чтобы попасть наверх, надо было пройти по служебной лестнице все ступеньки. Однако у меня к этой работе не лежала душа. Перекладывать с места на место бумажки — не по мне, я всегда хотел связать жизнь с гимнастикой. Вдобавок тогда носил погоны старшего лейтенанта (а закончил службу подполковником) и как семейный человек не был готов перейти на зарплату в 180 рублей. Я Машерову все это объяснил, и он меня понял.

— Мало того что вы военный, так еще и матерый коммунист. Угораздило вас с такой характеристикой оказаться на Западе.

— Когда заполнял документы, ничего не утаил. Там надо честно отвечать, иначе они сами докопаются до истины и начнут задавать вопросы.

— Первые годы слежки за собой не замечали?

— Абсолютно никакой. Все это наши пропагандистские страшилки. В США, к примеру, уйма нелегалов, и никто их не преследует. Скажем, нарушит такой иностранец правила дорожного движения. Страж порядка его остановит, дознается, что тот живет на птичьих правах, но в руки правосудия не передаст. Есть другая полиция, пусть она и арестовывает.

— Николай Павлович, в книге “Олимпийская страна Беларусь” говорится, что серебро Рима вы завоевали, несмотря на травму руки. Хотелось бы из первых уст услышать эту историю.

— Несчастье случилось по дороге на соревнования — уже в восемь утра у нас начиналась обязательная программа. Я сел в машину первый и взялся за стойку. Теснился, чтобы другие поместились, поскольку на заднее сидение залезло человек шесть. Водитель закрывал дверь — и шарахнул ею по моим пальцам. На всех фалангах кожа была рассечена до кости. Приехали — что делать? Заменять гимнастов за час до выхода запрещалось правилами. Доктор находился рядом, но чем он мог помочь?! Руки же забинтовывать нельзя: они мой инструмент, ими надо работать. Мне залепили раны лейкопластырем. После прохождения каждого вида их морозили. Выходил на помост, делал все снаряды — и ни на одном из них не упал. Был к тому же забойщиком, выступал первым. И хорошую сумму набрал, где-то 113 с лишним баллов, занял общее тринадцатое место. Исполняешь упражнение на коне, сжимаешь кисть, а все повязки расползаются, кровь идет. Это сейчас рассказывается без эмоций, а тогда было жутковато.

— Благодарность объявили — за мужество, за волю?

— Нет. Это считалось в порядке вещей.

— Но товарищи по команде хоть что-нибудь сказали: мол, молодец, не подвел?

— Что да, то да. Все, конечно, переживали.

— Как же вышло, что вы, человек со стойкостью Павки Корчагина, уехали в Штаты?

— Накануне отъезда работал тренером в школе-интернате. Последними моими воспитанницами были сестры Юркины. Трудился в паре с Иваньковой — она тоже моя ученица. Видел, что Наташа очень хороший, толковый специалист, убедился в том, что есть на кого оставить дело. Иванькова вместе с Ольгой Гоцмановой успешно справилась с задачей: девочки попали на Олимпийские игры-96 и выступили там достойно. Я же уехал в 91-м. В свое время готовил Нелли Ким, стал заслуженным, поэтому был на хорошем счету. В те годы лучших тренеров в Союзе посылали за границу по обмену опытом, а по сути, давали им возможность заработать. По месяцу, по два довелось трудиться во многих странах: в Бельгии, Бразилии, Индонезии. Накануне развала СССР меня обещали командировать то ли в Норвегию, то ли еще куда-то. Но каждый раз кто-то переходил дорогу, перехватывал вызов — все ведь делалось через Москву. Тогда решил, что не стоит ждать “милости от природы”. В Америке у меня были друзья, они подыскали школу, та выслала приглашение. Стоял перед выбором: поехать в Калифорнию или в Миннесоту. Предпочел последний вариант, подумал: лучше поселиться там, где климат похож на белорусский — в Калифорнии жарко. Вскоре понял, что не ошибся. Очень хороший штат — тихий, спокойный, преимущественно фермерский. Ехал, конечно, не на все время, а на три года, пока не закончится контракт. Дальше — больше: я им понравился, они мне тоже. Продлили договор, получил green card. А имея вид на жительство, в США можно работать в любом клубе.

— Семью тоже перевезли за океан?

— Перевез, но не сразу: препоны чинила наша сторона. Чиновники Госкомспорта обязывали выплачивать что-то около пятидесяти процентов заработка и долго не выпускали родных.

— Вы им кукиш из-за бугра показали?

— Просто не отвечал, и все. Да и делиться особо было нечем: в роскоши не купался, тем более на первых порах. Спустя девять месяцев семья все-таки воссоединилась, но сделать это удалось в обход спортивного ведомства, через Министерство иностранных дел. Конечно, со стороны функционеров вымогательство было полнейшей глупостью. Как только приехала жена, я сразу рванул в Минск, потому что соскучился.

— По чему соскучились?

— По Беларуси! По друзьям. Опять же тянуло посмотреть, что в гимнастике делается. Возможно, я и вернулся бы сюда окончательно, если бы сказали: “Давай, Николай!” Но тогда никому это было не нужно, да и сейчас тоже.

— Адаптация на новом месте прошла легко?

— Языкового барьера передо мной никогда не стояло: английский учил в школе, потом в институте. В совершенстве его, конечно, не знал, однако объясниться мог, тем более по своей специальности — в гимнастике терминология почти международная. Да и практика у меня была. С трудностями почти не сталкивался: и финансовые, и жилищные вопросы там сразу решают. Вот если кто пускается в свободное плавание, тогда тяжело.

— Приходилось себя переделывать, натягивать улыбку на лицо?

— И в этом нет ничего плохого. Сам становишься доброжелательным, жизнерадостным человеком. К тебе люди хорошо относятся, и ты к ним тоже. А здесь народ какой-то хмурый, постоянно чем-то недоволен.

Я вот захожу в зал на улице Игнатовича, где тренируется сборная. Сразу бросается в глаза разница между тем, как работают наши и американцы. Там у девчонок глаза горят, все лезут на снаряды. А здесь их вроде как подталкивают, насильно заставляют. Гимнастки сплошь угрюмые, подавленные, упражнения исполняют, как роботы. Теперь, чтобы набрать на соревнованиях определенную сумму, надо уметь выполнять много сложных элементов. Сложности не хватает, но даже не в этом суть. Нет огонька! Ну и, само собой, падения — это наш бич. Если в Штатах на тренировке, не падая, делают по пять-семь упражнений подряд, то здесь через одно слетают со снарядов. Естественно, приезжая на турнир, получают по 7-8 баллов.

— Вы бываете в Беларуси каждый год. Уловили момент, когда мы растеряли традиции в женской гимнастике?

— Мне кажется, упадок начался после того, как не стало моего тренера Романа Семеновича Ваткина. Это был очень хороший организатор, он мог настроить команду на рабочий лад, всех помирить. А сейчас что сказать? Спортсменки, тренеры неплохие, но все делают по старинке. Нынче так уже нельзя. В сборной нет человека, который всех заводил бы. Чтобы был прогресс, девочки должны между собой постоянно конкурировать. А так, работай не работай, все равно одни и те же люди поедут на “Европу” или “мир”.

— Верно ли, что, если в Америке повысишь на детей голос, неприятностей не оберешься — можно даже предстать перед судом?

— Как правило, до этого дело не доходит. Когда тренер приходит на работу, ему объясняют, что в той или иной школе главное. Ну, если ума не хватает, тогда возникают проблемы. Наши многие на этом обжигаются, потому что привыкли здесь к другому обращению. В таком случае долго на месте не задерживаются, с ними быстро расстаются.

Вспоминаю об этом каждый раз, когда вижу, как некоторые белорусские наставники обращаются со своими подопечными. Ведь просто калечат души! Ребенок вскарабкается на бревно, упадет — его обзовут. Спрашивается: за что? Неужели гимнастка не старалась?! Это ты ее не научил и на ней же срываешь злость. Роман Семенович Ваткин прежде всего уважал в спортсмене личность, а уж потом оценивал гимнастические задатки. Его человечность для меня была образцом отношений между наставником и учеником.

— Из юных янки вам никто не запал в душу?

— Там другая система, при которой нет личных воспитанников. Каждый работает с каждым. Чтобы кто-то оставил в душе след, такого не было. Да и сам знал, что все они не наши. Здесь передо мной стояла конкретная задача, над решением которой я бился. У клубной системы США цели другие — чтобы посетители были счастливы. Главное — fun, удовольствие, результат не требуется.

Иное дело — белоруски. С Олей и Юлей Юркиными мы постоянно созваниваемся. Каждый год они приезжают к моему сыну в школу и составляют для девочек вольные упражнения. Я в курсе их семейных забот: обе замужем, одна ждет ребенка. Поддерживаем связь с Нелли Ким. Недавно она как президент техкома ФИЖ советовалась со мной на предмет изменения правил.

— Ваш сын тоже гимнаст?

— Звезд с неба Павел не хватал, стал мастером спорта, чемпионом Вооруженных Сил, выступал на международных соревнованиях. А невестка Елена Лихачева входила в сборную Советского Союза.

— За счет чего, на ваш взгляд, сегодня американцы стали лидерами мирового помоста?

— Простой пример. Возьмем Беларусь, десятимиллионную страну. Гимнастических школ в ней негусто: в столице три или четыре, и по областям по одной, не больше. Если в школе есть по 100-150 человек, уже хорошо. А теперь сравним с Миннесотой — это далеко не гимнастический штат США. На три миллиона населения приходится 55 школ, и в каждой занимаются в среднем по 800 человек (есть полторы тысячи, есть четыреста). Школы, понятно, частные, но выборка намного больше. Самородки появляются сами, их остается лишь чуть-чуть подправить: из любого бери и делай чемпиона. То есть у нас завал не потому, что сборная плохо работает. Детей неоткуда брать, нет абсолютно никакой конкуренции — ни среди спортсменок, ни среди тренеров. Тех, кто сейчас находится у власти в Белорусской ассоциации гимнастики — от председателя федерации до рядовых членов исполкома, — все устраивает. Здесь они самые-самые. Чувствуется: образовался какой-то клан, и туда никого не хотят пускать. Иванькову вначале взяли в сборную, но создали такую обстановку, что несколько месяцев назад она была вынуждена уйти. А ведь Наталья в прошлом хорошая спортсменка, много полезного сделала для страны как тренер, готовила девочек на бревне. Разве это порядок?!

— Будь вы в Беларуси спортивным боссом, что предприняли бы в первую очередь?

— Изменил бы положение дел в детском спорте. Без этого не будет спорта высших достижений. Скажем, в футболе можно приглашать игроков. А в гимнастике спортсменов не купишь — надо находить своих, растить, поднимать с нуля. Далее произвел бы ревизию в детских спортивных школах: деньги-то платят. А вот за что — непонятно. Какие там наборы, как трудятся тренеры, как относятся к своей работе?! Что касается гимнастической экипировки, здесь особых затрат не требуется. Главное — помещение и снаряды. Все это, хоть и устаревшее, в наших школах есть. Для того чтобы отыскать таланты, никаких вложений не надо. Когда спортсмены начнут повышать свое мастерство, найдутся и более современные снаряды, и красивая форма. Зал на Игнатовича оборудован по последнему слову. У девочек купальники — загляденье. Нет только людей, которые могли бы всем этим распорядиться.

— Вы сказали, брось вам клич…

— …естественно, вернулся бы.

— Променяли бы свою сытую капиталистическую жизнь на нашу неустроенную?

— Не такая уж она сытая — обычная, нормальная. Как известно, всех денег не заработаешь. Дело в другом. Не всем нравился мой ершистый характер. Я ведь любил правду-матку в глаза резать: ставил на место коллег, если они появлялись в зале в нетрезвом виде, боролся за оценки, чтобы все было по-честному. Подозреваю, что сейчас наверняка нашлись бы такие, кто непременно заглянул бы в мой паспорт. Мне ведь уже 68. Хотя Юрий Титов, недавно ставший главой Российской федерации спортивной гимнастики, старше меня на год. На него махнули рукой, списали со счетов. Тем не менее нашелся хороший человек, оценил его прошлые заслуги, возможности как бывшего президента ФИЖ. Теперь у Юрия Евлампиевича молодые энергичные заместители, и, думаю, все у них наладится.

Тем и хороша Америка, что там никто не смотрит на твой возраст. Главное — профессиональные качества. Со здоровьем у меня вроде, тьфу-тьфу, все в порядке. На работоспособность не жалуюсь.

— Как вам удается оставаться бодрым и подтянутым?

— Привык всегда быть в форме. Я долго занимался гимнастикой, в 36 лет еще выступал на помосте. Образ жизни, хороший тренер, который берег и давал советы, — все это способствовало спортивному долголетию. Травм у меня не перечесть: раньше были совершенно другие снаряды, маты. Упадешь — не на соломку. У меня все переломано, перевывихнуто. Благо с возрастом ни суставы, ни поясница, наша ахиллесова пята, не беспокоят. Так, если погрузишь чего-то.

— Наш народный любимец Ваня Иванков, которому недавно исполнилось тридцать, заявил, что в его годы пора перестать смешить людей.

— Это он в сердцах сказал. Если с головой подходить к подготовке, еще можно выступать. Он легкий, небольшой. Это я со своими 178 сантиметрами считался самым длинным гимнастом. Однако, безусловно, сейчас труднее выдерживать такие нагрузки. Организм не успевает восстанавливаться. Чтобы добиться высокого результата, надо много трудиться.

— Наведываясь в Минск, вы задумываетесь о том, как хоть частично окупить поездку?

— Эти вопросы меня не волнуют. Впрочем, стараюсь немного сэкономить на визитах к дантисту. Не секрет, что стоматологические услуги здесь дешевле раз в пять. Правда, если в США купил медицинскую страховку, ежемесячно платишь триста-четыреста долларов — и никакой головной боли.

— Какие гостинцы везете отсюда?

— Хлеб, селедку в упаковке, хотя, честно говоря, там всего этого хватает. Русские магазины на каждом шагу, в них и бородинский, и нарочанский — все один к одному. Книг навалом. Наряду с классикой продается современная литература. Плюс там много наших эмигрантов первой, второй волны. Они уехали давно и увезли с собой огромные библиотеки. В одной из них я, можно сказать, состою на абонементе. Сейчас в самолете последнюю книгу “Архипелага ГУЛАГ” Солженицына дочитал. Тяжелая вещь, я ее со второго раза осилил, однажды начинал — отложил в сторону.

— По телевизору родную речь слышите?

— В Сент-Поле идут три российских канала — транслируют и ОНТ, и НТВ, и РТР.

— БТ, часом, не удается посмотреть?

— Нет. Однако “мову” не забываю: “Як на гэным на масту гэны с гэным бiўся, гэны гэнага пiхнуў — гэны павалiўся”. Я ведь заканчивал 19-ю белорусскую школу, которая за филармонией. Там и фотографии мои остались в музее. Как-то раз заходил туда в качестве “ганаровага госця”, выступал…

— Какие перемены замечаете в родном городе?

— Здесь действительно идет большое строительство. Правда, не нравится, что начали сужать главные магистрали. Раньше, бывало, едешь по проспекту Скорины в направлении Уручья — и чувствуется какой-то простор. А сейчас здания давят со всех сторон. В Америке не стремятся напичкать центр высоченными домами, наоборот, норовят застроить все в ширину. Возводят двух-, трехэтажные особняки. Если “апартменты”, то тоже в домах не более трех этажей. В доме по 8-12 квартир, причем по площади они нашим не ровня. Скажем, трехкомнатная — это одна их bedroom, спальня. А есть еще dining-room, где обедают, потом living-room, где живут.

— Недвижимость охранной сигнализацией не оборудуете?

— Дом мы не закрываем. Здесь и на машину нужно противоугонное устройство — у меня дочка что-то вешает на руль, а там меры предосторожности ни к чему. Случается, где-то кто-то что-то украл, залез, выстрелил — не без этого. Люди везде попадаются разные. Но в Америке чувствуешь себя защищенным от всякого криминала. Чтобы опасаться за сохранность своего имущества, такого нет. То есть жизнь там умиротворенная.

— У вас есть программа пребывания, которой вы стараетесь следовать?

— Кроме встреч с друзьями, других обязательных мероприятий не планирую. Недавно виделся со своим старинным приятелем. Это умнейший человек, член-корреспондент Академии наук, директор института.

— Так вот как у нас происходит утечка мозгов.

— Агитацией я не занимался, к тому же у друга здесь хорошая работа, он ею увлечен, востребован. С Леонидом Иосифовичем Лившицем, известным специалистом по акробатике, на днях вспоминали, как изобрели с ним на брусьях Диомидов элемент.

— Что-то вроде радио Попова — Маркони? Кому-то удалось раньше получить патент?

— Вышло как: мы разучили в Минске этот элемент — из стойки на руках махом вперед с поворотом на 360 градусов в стойку — и уехали с Ваткиным на какие-то соревнования. В это время Александра Жихаревича, тоже начавшего его делать, пригласили на сбор в Москву в ЦСКА. Он показал, как исполнять эту диковинку. А там тренировался Диомидов, сильный бруссист, который очень быстро его схватил и презентовал на каком-то международном турнире. Потом Лившиц долго выяснял с ними отношения. И главный тренер Валентин Муратов ему сказал: “Для Советского Союза главное, что элемент наш, а чей конкретно — неважно. Его увидели и поняли: мы шагаем в авангарде”.

Вряд ли в Сент-Поле у нашего собеседника найдутся слушатели, способные понять соль этих рассказов. Климат схожий — менталитет разный. На днях Милигуло засобирался на гимнастический чемпионат Беларуси в Брест. Западное свободомыслие поможет ему справиться с косыми взглядами, которые наверняка появятся после этой публикации. В ответ Николай Павлович обещал улыбаться — и будет в этой улыбке не только дежурная американская вежливость, но и белорусская доброжелательность.