НеПРОФИЛЬный актив. Сергей Дорофеев: мне не оставили выбора

Звезды сошлись 19 декабря, когда ведущий, несмотря на растущее давление зала, все-таки продолжал невозмутимо задавать простые вопросы — те, которые в общем-то были на устах и у всех нас, но на которые наверху отвечать не принято. Что было потом — вы знаете, и сейчас журналист занимается инженерией душ граждан другого государства.
Наверное, как и полагается профи, он досадливо поморщится, когда я затрону “постороннюю” для него, но любимую мной тему про длинные ноги, которые заставляют нас быстрее крутиться по жизни. Но сегодня, так уж получается, вопросы задаю я. Собственно, в этом и состоит смысл профессии, который “не догоняют” деятели, убравшие его с экранов. Журналист вправе задавать любые вопросы, прислушиваясь в первую очередь к внутреннему голосу: объективен ли он и не заискивает ли перед властью, к которой (это еще по журфаковскому учебнику) надо всегда относиться критически. Мы беседуем не только о спорте, благо на улице хорошая погода и не среда — нашему столику в центре столицы никто не угрожает…

— Сергей, скажи откровенно, готовился к уходу из белорусского эфира?
— Всегда был готов к тому, что любой эфир “Выбора” может стать последним. Так что особых неожиданностей для меня не произошло… Старался соблюдать нейтралитет, давал высказаться всем, чтобы зритель мог составить мнение о предмете разговора. Конечно, иногда бывало страшно, но лучше жить с ощущением тревоги, чем изменять себе. Звучит громко, но это действительно так.

— Многие ли разделили твою позицию после этой программы? Имею в виду сотрудников ОНТ.
— Я работаю не ради того, чтобы кому-то нравиться. Но благодарен подавляющему большинству коллег, поддержавших меня в той ситуации.

— Звучит революционно. Оказывается, большинство людей, работающих на вашем канале, не совсем согласны с позицией руководства… Это нормально?
— Все в этом мире относительно. Для тебя я нормальный, а для кого-то шизоид… Мне даже не важно, что было в природе этой поддержки, тем не менее она существовала…

— Часто ли приходилось идти на компромиссы?
— Странный вопрос. Журналистика соткана из компромиссов. Сам знаешь: если наш брат говорит, что он никогда в жизни не поступался чем-то существенным ради большего, он врет. Но надо всегда помнить, что каждому отвечать за свои слова в первую очередь перед собственной совестью и аудиторией.

— Не страшно было, общаясь с руководителями высокого ранга, задавать им неудобные вопросы и знать, что за этим могут последовать определенные оргвыводы?..
— Чаще нет. Сколько еще времени можно играть и делать вид, что именно так и надо? Журналистика не должна быть бутафорской. Она ставит четкие вопросы и требует таких же ответов. Мы — голос, мы помогаем людям разговаривать с властью и спрашивать ее о самом разном. А нравится власть журналисту или нет, это уже второй, если не третий, вопрос. Скажу банальность: во всем мире такой принцип — власть выбирают люди, а потому они имеют право спрашивать с чиновников и требовать отчета за то, что происходит…

— Да уж, у нас в этом смысле пока дорога с односторонним движением.
— Во многом мы сами виноваты. Журналистика не должна расшаркиваться перед государством и петь ему дифирамбы. Все уже устали от этого… Идя путем самолюбования и обвинения всех и вся, государство себя съедает, становится себе главным врагом. Очень хорошие слова сказал теперь уже экс-посол Украины в Беларуси Роман Безсмертный в программе “Выбор+”: “Любой политик должен проходить испытание журналистом”. И вот когда он его пройдет достойно — имею в виду, понятно, уже не только политиков, — сохраняя лицо и имя, не опускаясь до хамства, вранья или оскорблений, то честь ему и хвала. Зритель сам все увидит.
Если вернуться к эфиру, в “Выборе+” был текстовый лайнер: “В ближайшие полчаса вы получите ответы на вопросы, которые порой задаете сами. Своим рассказом мои собеседники пишут себе правдивые портреты”. Они действительно это делали. Вот человек, смотрите — как на ладони. Герой сам себя пишет: словами, мимикой, жестами. Или молчанием…

— Часто складывалось впечатление, что ответы приходилось вытаскивать из чиновников едва ли не клещами.
— В таком случае я пытался включить в себе азарт: раскрою этого человека или нет. Не надо воспринимать меня как какого-то революционера с шашкой на боевом коне — я всего лишь делал свою работу. На самом деле все программы убедили в том, что образованных и умных людей у нас много, с гражданской позицией, небезразличных к тому, что происходит в стране. Людей, которым важна причинно-следственная связь. Этой связи в государственных институтах сейчас как-то не наблюдается. А я всячески хочу общаться с приходившими ко мне на эфир людьми и дальше…

— Всех ли тебе удавалось приглашать на программу?
— Конечно, нет. У кого-то не было времени, у кого-то — желания. И они каждый раз находили все новые и новые отговорки.

— А существовал ли список тех, кого ни при каких условиях нельзя было увидеть в “Выборе”?
— Чего кривить душой, я и сам прекрасно понимал, что на государственный канал не могу позвать всех, кого хочу. Но кое-кого все же “пробить” удавалось, чему был очень рад. И еще больше радовался, что зрители, а в их числе и чиновники разного ранга, после программы видели: гости “Выбора” — это адекватные умные люди. Если они имеют мнение, несколько отличное от “генеральной линии”, то это не значит, что они вредители.

— Как сам думаешь, откуда в нас этот страх?
— Я не историк, не философ и рассуждать на эту тему не возьмусь. Но мне кажется, что это просто признак времени со всеми присущими ему атрибутами.

— Тебе стало легче, когда ушел с канала?
— Да. Сам удивляюсь, как выдержал обстановку, складывавшуюся в последние месяцы. После закрытия “Выбора” продолжил работать продюсером в утреннем эфире, но даже в рамках своих полномочий мог делать далеко не все. Это было странно, потому что привык брать кусок работы и отвечать за него от начала до конца.
Как-то раз сделал замечание подчиненной — ведущей эфира, все строго в рамках полномочий, и получил ответ: “А ты в курсе, что президенту нравится, как я работаю?”. Все, думаю, приплыли. С кем и о чем говорю…
Да, психологически было сложно. Бог всем судья. Каналу отдал семь лет, многому научился. В этом смысле ОНТ спасибо. Хотя спасибо и за увольнение. Впереди у меня новые возможности, новые знания.

— Давай поговорим о спорте.
— Были у нас программы о спорте — о футболе, хоккее, гандболе. Но, конечно, хотелось больше. Например, неоднократно пытался пригласить в “Выбор+” Штанге, обращался в федерацию — и каждый раз находили причину, почему немец не может прийти.
Была Олимпиада, звонил в министерство, НОК и везде мне говорили: “Подождите, пока нет мнения, как мы выступили”.
То есть как, говорю, нет? Погодите, есть же результаты — Игры закончились. Голы, очки, секунды, метры, медали ничего не значат? Неужели нет мнения у самих олимпийцев? Хотя бы впечатления! Почему об этом нельзя рассказать?
Единое мнение появилось через пару недель после окончания Олимпиады… Но это уже, понятно, воспринималось, как утром по весне прошлогодний снег. Игры стали забываться, зрителей волновала другая насущная тема. Поэтому олимпийское ток-шоу так и не появилось в эфире.
Но когда посвященные спорту программы все-таки выходили, полного удовлетворения от них не получал. Может, мы в чем-то недорабатывали, я как ведущий не дотягивал. Может, спортсмены и тренеры как-то скованно вели себя в студии… С другой стороны, природа молчания многих наших людей понятна.
Спорту, конечно, хотелось бы уделять больше внимания, но нужно учитывать специфику общенационального канала. Спорт там надо подавать немного по-другому, нежели на каналах узкосегментированных, которые работают на свою аудиторию, для болельщиков. У нас же, чтобы удержать зрителя, важен элемент представления. Мы ориентировались на людей (коих большинство), не разбирающихся в спорте столь тонко.
По моему мнению, не совсем удалась программа о гандболе. Возможно, кто-то уже отвык быть под прицелом камер, а кто-то еще не привык и чувствовал себя скованно. Но, побывав на игре Беларусь — Швейцария во Дворце спорта, ни секунды не жалел, что такая передача у нас вышла. Не скажу, что в последнее время часто приходилось присутствовать на соревнованиях. Тем не менее атмосфера, которую ощутил, превзошла все ожидания. В тот день на трибунах увидел и детей, и девушек — причем их было много, и это очень порадовало.
Федерация гандбола в плане популяризации продвинулась дальше остальных. Там люди реально понимают и осознают, что из вида спорта надо делать удобоваримый для максимального числа потребителей продукт. А без медийных усилий здесь никак не обойтись.
Спорт по-настоящему овладевает нами, когда любовь к нему и тому зрелищу, которое он несет, распространяется не только на привычную аудиторию болельщиков.
Но здесь есть важный момент. Спорт не должен быть навязан. А когда трибуны утопают в одинаковых красно-зеленых флагах с дирижерами в проходах, это выглядит неестественно. Патриотизм должен идти изнутри, а не сверху.
Хочешь принести флаг — принеси, поднимай его, гордись своей командой, страной. Именно флагов такой природы должно быть много. И, конечно, желание естественное и личное. А стадный патриотизм — он только отторгает. “Вот вам, студенты, флаги, и вперед. Не придете, не поставим зачет”. Ну что это?..
Разговаривая со спортсменами, вижу, что родиной они прежде всего называют свою землю, гордятся своим клубом. И все реже говорят, что родина — это их государство.

— Кого из наших спортсменов ты назвал бы самыми патриотичными?
— К сожалению, в среде моего общения не так много людей из мира большого спорта. Но те, с кем контактирую, обладают разумным сочетанием национальных и космополитичных признаков. Они ездят по миру, бывают в разных странах и потому не зашорены во взглядах.
Приведу пример: в Стокгольме в аэропорту можно увидеть портреты людей, прославивших Швецию на весь мир: Альфред Нобель, Астрид Линдгрен, участники группы АВВА и так далее.
А потом приземляешься в Минске, идешь по трубе и думаешь, чьи портреты можно было бы повесить у нас. Людей-то достойных много, особенно если вспомнить историю. А что касается современников, то те, кто достоин украшать собой эти стены, зачастую так используются пропагандой, что в сознании обычного человека они не всегда вызывают симпатию. Поэтому я за искреннее отношение ко всему.
Когда произошел этот жуткий взрыв на “Октябрьской”, первую неделю часто бывал в центре Минска и был поражен тому количеству людей — прекрасных, умных, глубоких, которые шли и несли к подземному переходу цветы. Не потому, что их кто-то заставлял это делать, а потому, что этого требовало их сердце. И люди плакали на ступеньках отнюдь не из-за того, что их стимулировали патриотическими лозунгами.
В общем, у меня есть две Беларуси — до и после. Как же много у нас хороших людей, убедился, когда ездил по стране с командировками. К сожалению, сейчас все больше и тех, кто рассуждает примитивно: “Галоўнае прыехаць у Мiнск i паспрабаваць стаць начальнiкам…”
“Быць начальнiкам” — кое для кого вершина, блаженство. И не важно, “якiм начальнiкам”. Вспоминаю статью Куллинковича, в которой он определяет лицо страны как “самодовольное… в вязаных шапочках”. Статья опубликована зимой. Выйдите на улицу — как же легко и сейчас увидеть эти “шапочки”.
А мне хочется, чтобы Беларусь ассоциировалась все же с талантливыми, интеллигентными людьми, которые умеют добиваться признания, в том числе и на мировом уровне. Впрочем, что значит “интеллигент”? Это человек, выбравший путь порядочности. Можно ли здесь и сейчас с такими принципами пробиться? Ответ приходит сам собой.

— Мне кажется, эти самодовольные не виноваты — система сделала их такими. В другой ситуации они были бы хорошими грузчиками в магазине или постовыми милиционерами, занимались бы действительно чем-то полезным…
— Да, но эти самодовольные поняли: самое время ловить удачу. Тем более что сама идет в руки. Не к нам с тобой, а именно к ним, потому что одни во власти становятся счастливыми, а другие несчастными, несвободными. Один американский экономист метко заметил, что свобода может быть осязаема только в рамках общественной системы. То есть система все-таки должна быть. Чтобы свободу можно было ощутить. Другое дело, что система системе рознь. Если она зиждется на нравственных ценностях, когда твое “я” имеет вес и защищается законом, тогда резонно говорить об ощущении свободы в ее рамках.

— “Комсомолка” избрала тебя секс-символом года по результатам голосования читателей. Как тебе этот титул?
— К любому символизму отношусь спокойно и с большой долей иронии. Хотя, конечно, не могу сказать, что мне это безразлично и неинтересно. Приятно. Но все же это не то, ради чего надо работать каждый день.

— Окинув взглядом белорусских спортсменок, кому можешь присудить аналогичный титул?
— Ты меня сейчас спрашиваешь как мужчину или как журналиста? Тебя интересует, как на девушке сидит юбочка или как она играет? Речь же не только о формах… Сексуальность проявляется в поступках, в словах, в чем-то еще…
Ты не меня об этом спрашивай, я не большой специалист… Вот скажи: что, Анна Курникова была великой теннисисткой? Она даже средней не была.

— Я так не думаю. Помнится, в десятку мирового рейтинга входила.
— Значит, я жертва всеобщего заблуждения. Но даже если бы она брала ракетку с другой стороны, то все равно считалась бы секс-символом женского тенниса. Красивая девушка, мир больших денег, большого спорта… Немаловажно — такого популярного, как теннис. Подозреваю, что в каких-то других видах есть еще более привлекательные девушки, чем Аня. Просто им не повезло, они не играют именно в теннис, который популярен практически во всех странах с развитой экономикой, а система турниров дает возможность группе лучших игроков зарабатывать приличные призовые.
То же касается и футбола. Заметь, Бекхэм — не борец или стрелок. Он футболист, половину имиджа которого, кстати, создает его супруга Виктория. И здесь легко перекинуть мостик на Косенкову — бывшую коллегу, которую, разумеется, знаю куда лучше, нежели Викторию. Настя — очень хороший человек. Она не способна на предательство. Не лицемерит. Сколько мы ни общались, ни разу не заметил двойного дна. Рад, что Саше Глебу досталась именно такая жена — красивая, умная и обаятельная, во многом делающая таким же и Сашу.

— Вообще-то вопрос был не о Косенковой, а о белорусских спортсменках. Какая из них самая красивая?..
— Не мучай меня.

— Странный ты человек, Серега. Я тебе сразу уйму назвал бы, по своей версии, конечно…
— Красивая — это как? Боюсь кого-то обидеть, потому что знаю и видел далеко не всех наших спортсменок — не могу судить. Симпатизирую Черкашиной. Не скажу, что мы общаемся, но от тех нескольких встреч, которые были с Любой в эфире, сложилось приятное впечатление. Если ты хочешь узнать, кто из девушек, на мой взгляд, развивается гармонично как личность не из мира спорта, то это Оля Хижинкова. Слежу за ее публикациями, общественной активностью, отношением к людям, и, мне думается, этот человек красив и в душе. В этом же ряду назову Тамару Лисицкую. Хочется, чтобы здесь у нее было больше возможностей реализовать многочисленные таланты. Только вот, кстати, не могу понять: почему Тома сейчас молчит, где ее позиция, где фирменные меткие слова хотя бы между строк?

— Жениться тебе не пора?
— Может, все-таки переведем тему? Устал. Жениться надо тогда, когда твердо уверен, что твой спутник будет соратником — разделит твои мысли и шаги, радость и бессонные ночи… Если надо уехать, то отправится с мужем, не думая, каким будет адрес этой командировки. Но если такого человека рядом нет, значит, до сих пор его не встретил. Знаешь, от чего устал? От наигранности, неискренности.

— По ночным клубам ты, скорее всего, не ходишь…
— Нет, мои предпочтения — театр или филармония. Или поговорю с людьми, которые прочитали интересную книгу. У меня будет что у них спросить. Это не снобизм, просто поиск круга людей, общение с которыми доставляет удовольствие.

— Мда, красивую девушку с книжками и походами в филармонию попробуй найди. Хочется, поди, чтобы она и сексуальной была…
— Сексапильность не выражается только внешними признаками, это еще и…

— Серега, мне кажется, у тебя в голове слишком много правильных штампов. Сексапильная красотка, как правило, не обладает интеллектом Курчатова и уж точно не шарит по филармониям — что ей там, прости господи, дуре, делать? Клубы, рестораны, казино — вот это тема!
— Ты не прав, это все стереотипы. Вижу много красивых девушек и в театрах, и в филармонии, и в музыкальной гостиной Татьяны Старченко. Но ведь только одной внешней красоты мало. Заставляешь говорить меня книжными фразами. В этом случае желание проводить с девушкой время имеет природу скорее только физиологическую. Хорошо, когда девушка не играет никакой роли, когда ей от тебя ничего не надо и ей нужен не Сергей Дорофеев, а просто Сергей.
Внешняя приятность и физические желания имеют границу, обладая свойством в какой-то момент затухать или вообще заканчиваться. И вот потом на первый план выходят совсем другие ценности, о которых я уже говорил.
Кстати, если продолжить рассуждения о сексуальных объектах в спорте, хочу выделить человека, которого не сразу вспомнил, видимо, из-за ее природной застенчивости. Юлия Нестеренко!
Сколько бы ни наблюдал — на торжественных приемах или в обыденной обстановке, — Белая Молния всегда скромна, не делает себе рекламу. Для меня это символ профессионализма. Она посвятила жизнь спорту и честно признает наличие у себя не только сильных, но и слабых сторон.
Юлия — символ белорусского спорта? Безусловно. А ее муж скажет, что для него она еще и секс-символ. Давно нет громких побед. Нет, и что? Медаль, принесенная Нестеренко на стометровке, и без того самая яркая страница в истории белорусского спорта.
Когда случилась победа в Афинах, о символизме можно было говорить на весь мир. Сейчас ситуация складывается по-другому, но от этого Юлия не перестала быть величиной белорусского спорта. И когда она приезжает в детские дома, то ловит восторженные взгляды тех, для кого она кумир. Такой человек значит для страны больше, нежели тот, кто является псевдодеятелем, который популярен лишь тем, что… популярен. Однако ведь завтра о деятеле забудут, а Юлию запомнят навсегда. И в этом случае назвал бы Нестеренко секс-символом Беларуси. Причем компонент “секс” здесь следует трактовать как набор личностных качеств, которые делают человека привлекательным. А длинные ноги, пухлые губы и бархатная кожа — это, конечно, здорово. Но это все, скажу прямо, имеет свой срок… Инстинкт? Да. А еще? Ведь и длинные ноги когда-то надоедают. Поэтому на все разговоры о сексапильности иду неохотно.

— Сейчас ты работаешь в другой стране. У тебя не было выбора остаться на родине?
— Выбора меня лишили в прямом и переносном смысле. Однако я никакой не страдалец, как кто-то из доброжелателей пытался меня представить. Если бы захотел сделать себе рекламу на закрытии программы, а такие предложения звучали, сделал бы ее еще в декабре-январе на волне, по горячим следам. Но это не моя формула. Продолжал работать. Оказался не нужен и за кадром, что ж, значит, не нужен. Отъезд был единственной возможностью надеяться, что смогу сохранить себя и обеспечить родных.
Я журналист, гражданин, и мне надо работать, в конце концов получать зарплату. Сидеть без дела — значит деградировать. А какие были варианты? На государственных телеканалах меня не ждали. Да я, собственно, и не пошел бы туда. Работать же в резко альтернативных медиаструктурах после ОНТ, согласись, было бы неправильно. Такие девиации мне несвойственны.

— Когда планируешь вернуться в Минск?
— Время покажет. Все, что происходит в Беларуси, мне небезразлично. Так было, есть и будет. И вообще, исчезать из белорусской журналистики не собираюсь. Мне кажется, в нынешней ситуации смогу больше сделать для белорусов, работая за рубежом. И белорусские зрители это уже скоро увидят.
Привести подробности, рассказать о своей новой работе пока не могу. У этого молчания есть причины. Придет время, и все станет известно. Смотрю сейчас на Беларусь издалека. Большое видится на расстоянии — большое будущее умных, ответственных, честных людей.