Без повода. Георгий Кондратьев: а зачем убивать в себе игрока?

Работа не ладилась. Сыпались накладки с транспортом и съемочной техникой — назревал классический аврал. Настроение портили футболисты. Они не горели желанием сниматься, а, согласившись, говорили отчего-то прогорклым языком комсомольских собраний: “постараемся”, “приложим все силы”, “выполнили большой объем работы”, “порадуем верных болельщиков”. Кондратьев, тогда еще не входивший в число железных командных авторитетов, ту передачу спас. Он запросто сел перед камерой на стопку поролоновых матов, смахнул со лба послетренировочную испарину и еще свисавшие в ту пору толочинские вихры. И вдруг заговорил как никто прежде: обстоятельно, просто и предельно откровенно. Он глядел мне прямо в глаза и ни разу не отвлекся на суетившуюся вокруг съемочную группу. Та, впрочем, вскоре тоже натурально заслушалась с раскрытыми ртами. Для меня это был день большого урока: Жора помог поймать тональность разговора с собеседником, оказавшуюся вполне универсальной и беспроигрышной на вот уж три десятка телевизионных и газетных лет…
Затевать очередной разговор с Георгием Петровичем сразу по горячим следам датских подвигов его “молодежки” не стал. Во-первых, интервью не вписалось бы в формат проекта “Без повода”. Во-вторых, захотелось опровергнуть его же прогноз, озвученный на последней пресс-конференции: “Еще недели две-три, и обо мне забудут, оставят в покое…”

— Давай соригинальничаю и спрошу для начала совсем не про Данию. На апрельской отчетно-выборной конференции БФФ ты вдруг взял самоотвод, отказавшись баллотироваться в исполком. Что бы это значило?
— Знаешь, мне это как-то неожиданно предложили. Сначала необдуманно сказал “да”. А потом стал все переосмысливать и понял, что все это не мое. Ну нечего мне в этом исполкоме делать! Бывал на его заседаниях. Там работа — не для меня. Ею должны больше функционеры заниматься. Возможно, и тренеры, чтобы их разбавить, нужны. Но только не я, это точно.

— Шел на конференцию с намерением так поступить? Или просто воспользовался ситуацией, когда потребовалось проредить списки?
— За два дня до конференции поблагодарил Невыгласа и Дмитраницу за доверие и предупредил, что свою кандидатуру сниму. Только бумагу писать не стал. Встать и сказать было проще.

— Та опустошенность, о которой ты говорил сразу после Дании, уже прошла?
— По крайней мере стал нормально высыпаться. А то ведь первое время, как после игры с чехами не заснул всю ночь, так и пошло. Вроде и хочется спать, а ложишься — и мысли разные в голову лезут, прокручиваешь заново ситуации, которые на турнире были. Что-то вроде самоедства. В прострации находился.

— Сильно впечатлило твое признание, что чаще всего вспоминается не победа над чехами, а проигрыш испанцам в полуфинале. Жалеешь об упущенном?
— Да. Не могу успокоиться до сих пор. Недавно делал доклады на тренерских курсах: для категорий “Pro” и “В”. И всякий раз, когда вижу в записи тот гол в наши ворота, переживаю его заново, становится тяжело и больно. Мне вот говорят: мол, и так повезло, что третье место заняли. Только почему-то уверовал, что мы должны были испанцев обыграть. Вот сидело это у меня в голове. И обыграли бы, если бы все намеченное четко исполнили. К этому в принципе все и шло. Пока в том моменте не ошиблись позиционно. Ну не надо было там Денису Полякову зону оставлять, в центр уходить. Эх…

— Знаешь, я ведь тоже всех уверял, что победить испанцев вполне реально. Потому что помнил, как здорово вы сыграли в марте против них в спарринге. Посмотрел составы: в основном те же люди — и у нас, и у них…
— Да, они нас побаивались. И начали нервно. И в концовке видел, как их тренер волноваться начал. Вот сидит эта заноза. И, наверное, долго еще проторчит…

— Так, выходит, ты теперь в лекторы переквалифицировался? Интересно, о чем на курсах коллегам рассказывал?
— Начинал с подготовки к чемпионату. Анализировал состав, проблемы. Отдельно останавливался на каждом матче. Какие задачи ставили, как хотели сыграть. Потом Дмитрий Эдуардович Касенок демонстрировал нарезки моментов. Показывали: что получилось, что нет. Представляли тренировочные упражнения, которые принесли пользу. Понравилось, как “бэшники” заинтересовались одним из них — с внутренним открыванием за спины. Мы целенаправленно над этим работали. И не зря — два гола так в Дании забили.

— Это какие?
— Скавыш — исландцам. И Бага — датчанам. Есть у нас на эту тему одно упражнение. Интересное, игровое. На каждом сборе выполняем.

— А как участники курсов на твои рассказы реагировали?
— Ну, “прошники” в основном очень внимательно слушали. Видел, что им интересно. Но там все же люди опытные. А вот категория “В” чисто внешне была активнее. У этих ребят и огня в глазах, и вопросов больше.

— Времени свободного нынче прибавилось?
— Это понятно. Сейчас главная наша задача — и моя, и федерации — найти для олимпийской команды побольше спаррингов. Просиживаем с администратором Ильей Белановским на телефоне. Связались со швейцарцами, но у них тренер остался работать с новой “молодежкой”, так что там олимпийский формат пока не актуален. На россиян выходили. Возможно, встретимся с их второй сборной, которую возглавил Юрий Красножан. Ищем выходы на азиатские страны. Может, там заинтересуются. Нам надо на осень хотя бы два матча найти. Но и в этом случае будут проблемы. Посмотрел списки Штанге и Шуканова. В них двенадцать человек, которые подходят и для моей команды. Но там пока более важные игры. И, конечно же, оттуда мы не будем людей отрывать. Хотя, если кто-то станет не нужен, тех с удовольствием возьму.

— То есть жесткого алгоритма взаимодействия этих трех команд пока нет?
— Нет, конечно.

— Будете ждать результатов осенних кампаний?
— Да. Если у “молодежки” останутся хорошие шансы на плей-офф, то, конечно, и дальше ее игроков постараюсь не трогать. То же самое касательно и национальной сборной. Если у Бернда получится пробиться в плей-офф, буду только рад.

— А если ему, дай бог, удастся пройти в финальную стадию? Это ситуацию вообще перевернет.
— Да, тогда и сложностей будет больше.

— В твоем положении впору и растеряться: с кем работать?
— У меня не такой уж большой круг кандидатов. За всеми внимательно слежу. Какая растерянность? Наоборот, уже немного отдохнул. И где-нибудь через месяц с удовольствием собрал бы команду. Мне ведь с ними просто интересно.

— При подготовке к Олимпийским играм на практике возможны две стратегии. Одна: объявить двери открытыми и устроить что-то типа конкурсного отбора. Другая: сразу очертить узкий круг кандидатов, в том числе и возрастных “внелимитчиков” — разве что не троих, а пятерых.
— Я за второй вариант. У нас вообще не так много кандидатов. На бумаге написать, конечно, можно и сорок. Наверное, снова придется. Но реально стольких нет. Дай бог насобирать полтора десятка боеспособных. Почему я за узкий круг? Так люди быстрее все усвоят. А если начнется чехарда: на один сбор одни, на другой — другие, толку не будет. Потому и играю 4-2-3-1, что у нас есть небольшие отрезки, и многое за них не усвоишь. А так раз, два, три, четыре ребят вызвал — они уже твердо знают, чего от них хочу. Начнешь распыляться — не получишь ничего.

— Смущает твоя жесткая позиция, что трое возрастных олимпийцев должны быть непременно 88-го года рождения и непременно из этой “молодежки”. Насколько она верна стратегически? Вполне допускаю мысль, что зимой ты станешь, к примеру, главным тренером национальной команды. И тогда приоритеты у тебя станут совершенно иными. Тогда Олимпиада, говоря условно, может стать важным этапом формирования новой сборной. И, спрашивается, почему не попробовать там, допустим, Родионова, Брессана, Верховцова?
— Понимаешь, есть же мужское слово. Я его дал. В Дании, когда мы вышли в плей-офф, а англичане проиграли чехам, надо было поискать дополнительную мотивацию. Потому что те игроки, которые по возрасту на Олимпиаду не подходили, могли погаснуть. Тогда и сказал: ребята, если выйдем, то тех троих буду выбирать из вас. Но это только одна сторона вопроса. Другая: я действительно не вижу игроков, которые сейчас придут в команду и настолько ее усилят, что она засверкает. Есть еще третья — психология. Как те, кто постарше, в эту молодую струю вольются? Момент-то тонкий. И, наконец, уверен, что до Олимпиады эти парни 88-го года сильно прибавят. И задача выбрать из них всего троих будет для меня сложнейшей.

— При теперешней загруженности у тебя не появляется желания заполучить под свое начало еще и клуб?
— Иногда такие мысли проскакивают. Но потом все трезво взвешиваю и понимаю, что до конца нужно доводить что-то одно. Думаю, если бы взял клубную команду до чемпионата Европы, у меня мало что получилось бы. Тренер сборной должен быть нейтральным.

— Так речь не о загрузке даже?
— С ней не было бы проблем. Можно справляться. Тем более у меня хорошие помощники, и тему просмотров они профессионально закрыли бы. Но считаю, что тренер сборной должен быть освобожденным и нейтральным. Потому что, если работаешь в клубе, тебе кажется, что твои игроки лучшие в мире. Со мной по крайней мере так было даже в Сморгони. Когда тренируешь людей каждый день, знаешь, как до них достучаться, в чем их достоинства, то при всех равных условиях всегда выберешь своего. А такое сборной может быть во вред.

— А если абстрагироваться от этого, по клубной работе скучаешь?
— Конечно. В клубе тренеру-практику лучше. Каждый день что-то познаешь. Больше поле для импровизации и маневра. Можно наигрывать одну схему, затем другую. Можно рискнуть. Можно даже пару-тройку матчей проиграть, а потом все наверстать. А в сборной нет никакого права на риск. Цена ошибки огромна.

— В приложении к тебе актуально говорить о нехватке тренерского опыта? Или обидишься?
— Почему? Избитая фраза: учиться никогда не поздно. Вот и я стараюсь. Ясно, что у любого тренера есть недостатки. О своих знаю. Уже говорил об этом на пресс-конференции. Стараюсь меняться. Хотя в моем возрасте, возможно, уже и поздно. Но, например, надо компромиссы с журналистами находить, раз человек публичный. Лояльнее быть, корректнее, терпимее. А если в плане творческом, то много анализирую. Каждый серьезный матч смотрю, задаваясь вопросом: почему играют именно так? Вот недолюбливаю я Муринью. Но очень многому у него научился — просто по телевизору. В обороне важное перенял. Почему в прошлогоднем полуфинале Лиги чемпионов “Интер” обыграл “Барселону”? Вот все вокруг учат: защищаться надо высоко, высоко. А он построил команду перед штрафной и закрыл все зоны. А ведь я так же против испанцев сыграл. У Муринью, если честно, и подсмотрел. Когда высоко, тогда есть большие расстояния за спинами защищающихся. И любая ошибка — выход один на один. А когда низко, так рядом еще вратарь, партнеры, они страхуют эпизоды и подбирают мяч. Так мы лишили испанцев их козыря. У них не проходили проникающие передачи на центрального нападающего. И они растерялись. Стали пасовать назад. Мяч вроде и держат, а остроты — нет. Считаю, что тренер сборной должен прежде всего очень много работать головой, обдумывать действия других. А потом применять это на практике. Ни на каких кассетах, ни в каких книгах этого не найти. Надо самому доходить до сути.

— На турнире в Дании ты оказался самым старшим среди главных тренеров…
— Только недавно об этом узнал. Старший — это по возрасту. А по опыту, наверное, нет. Ведь я играл до тридцати восьми, а многие из коллег рано закончили. А я еще пять лет был помощником. И только в сорок три года принял команду в Витебске. В душе я тренер молодой. Есть в запасе, наверное, лет десять-пятнадцать. Дай бог, чтобы здоровья хватило поработать.

— А можно говорить о твоем устоявшемся тренерском кредо?
— Громко как-то…

— Это я к чему? Так получалось, что всем командам, где ты был главным, приходилось играть вторым номером, “от соперника”…
— Да, это правда. И это у меня пока получается лучше. Ясно, что хотел бы играть, как “Барса” или сборная Испании. Но я реалист. Мы так не можем. Разве что с соперниками послабее. Но у нас в отборочной группе ровный состав был. Те же албанцы и азербайджанцы — команды тоже хорошие. Против Албании дважды сыграли первым номером. А вот против Азербайджана дома хотели, а не получилось. Помню, сам был в такой ситуации в 85-м, в сборной СССР, когда норвежцам ничего не надо было и все им удавалось. Боялся этого, если честно. Ребята сильно волновались. Вот последний шаг — и плей-офф. Кажется, ну что трудного — обыграть дома аутсайдера группы? А пришлось тяжело. Только от волнения.

— В твоей “молодежке” абсолютно сильнейшие и индивидуально одаренные игроки — полузащитники. Не стоит ли подумать и о другом стиле? Тем более что Олимпиада — совсем не такой турнир, как датский. Там европейцев разведут по разным группам. Будет вам сплошная экзотика. Можно и веселее сыграть.
— И я на это надеюсь. Потому и хочу встретиться при подготовке с командами разных континентов. И их посмотреть, и в тактике что-то подправить. Мы ведь в Дании почему так закрыто играли? У меня же выпали четверо крайних полузащитников. Наш козырь — контратака, а фланги обрезаны были. А сейчас, конечно, попытаемся даже в этой схеме играть более агрессивно, нацеленно на атаку. В товарищеских играх — так точно. Там терять нечего. Ты прав. Там нужно будет и не от обороны играть. Хотя многое жеребьевка подскажет.

— При работе с командой часто ставишь себя на место игроков, вспоминаешь молодость?
— Могу сказать, что игрок во мне до сих пор жив. Вот говорят: тренеру надо убить в себе игрока. Не знаю. Не получается. Смотрю, как ребята делают упражнение, и представляю, как сделал бы его сам. Хочется работу остановить, подсказать, чего хочу.

— Меня вопрос волнует больше в плане поведенческом, бытовом. Ты был игроком склада бунтарского. Дисциплины жестко не держал, за словом в карман не лез, режим соблюдал не свято…
— Наверное, это отражается на общении с ребятами. Разгула демократии у нас нет. Но стараюсь не напрягать их лишний раз нравоучениями. Вспоминаю эти бесконечные собрания в “Динамо”, теорию на сборах. В больших количествах это игроков угнетает, прибивает даже. Поэтому, если что-то говорю, советую, то конкретно. И с теорией так же. Стараюсь быть им не тренером, а старшим товарищем.

— И позволяешь быть похожими на футболиста Кондратьева?
— Знаешь, а мне такие игроки нравятся. Не люблю паинек, которые в рот смотрят и слушают, а потом на поле ножку убирают. Пусть будет бунтарь. Пусть даже меня не слушает, кипит, злится, но на поле станет биться до конца. Мне такой игрок ближе.

— С кем в этой сборной работать всего интереснее?
— Да со многими. Перечислять начну — кого-то забуду, не назову и обижу. Мне важнее сказать, как благодарен тем ребятам, которые, зная, что наверняка не сыграют, были счастливы с нами поехать и пахать. Все вели себя в высшей мере порядочно. Ни одного недовольного писка. Я ведь и подбирал именно таких. Может, кто-то был по игре сильнее Юры Остроуха или Юры Рыжко. Но зато я знал, что от этих парней точно не пойдет никакого негатива. Это важно.

— Ясно, что перед игрой против тех же испанцев себе ты был волен признаться в чем угодно. Но как ты проводил установку? Неужели прямо говорил своим парням, что они не так талантливы и сильны, как соперник, и потому играть должны, выгадывая?
— Да, вот так и говорил. Ребята, играем с мини-чемпионами мира. Они выше вас классом. Чем можно их взять? Организацией, самоотдачей и борьбой. Давайте все эти лучшие качества и проявим. Сыграем так, как в испанском спарринге. Та ничья — пример, когда вы все четко исполнили, не боялись бежать в контратаку, цеплялись за каждый мяч. А сегодня сыграем чуть лучше — можем в финал попасть. А другого ничего и не говорил. Зачем правды стесняться? Врать и себе, и им?

— Чей тренерский почерк, методику, манеры, стиль ты в большей степени берешь за образец для подражания?
— Юры Курненина. Поведение в коллективе, тренировочный процесс — это больше от него. Что-то есть и от Виктора Прокопенко, и от Малофеева. Но когда игроком был, на тренировочный процесс меньше внимания обращал. А с Курнениным мы и в “Динамо” вместе поработали. Долго был я у Юры помощником. И многому научился.

— Что два года назад вы недоделали, недожали, чтобы еще с той “молодежкой” дать результат?
— Главная ошибка — допустили проходной двор в гостинице. Шатались там кому не лень: агенты, родственники, друзья. А еще, cчитаю, некоторых людей мы не должны были в команду брать. Из числа запасных. Там была червоточина. Несколько неприятных моментов не хочется и вспоминать. И ребята на меня не обидятся. Они это прекрасно знают. Теперь постарался те ошибки учесть. И поправить. И не было ничего похожего.

— У тебя есть некие эксклюзивные тренерские “фишки”, которые работают на успех?
— Наверное, это у многих тренеров есть. Полное доверие к ребятам. Это главное, на что опираюсь. Особенно в сборной. Мы ведь собираемся редко. И что — напрягать, душить? Нет, я наоборот. Ведь сколько было у нас нестыковок! Травмы эти. Форму не довезли в Германию. Старался все эти чужие недоработки в шутки превращать. Мол, чем хуже, тем лучше. Не надо на них зацикливаться — на этих моментах околофутбольных. Ныть не надо, скулить. Тогда и будет все нормально. Так и строю сборную. На хороших взаимоотношениях. Хотя сложные моменты, конфликты случались. Удавалось сглаживать. И ребята молодцы. В позу не становились.

— Ты упоминал про конфликт, инициированный из педагогических соображений после проигрыша датчанам. Не раскроешь секрет, что там было?
— Разбередили душу ошибки, после которых мы пропустили голы. Отсмотрел эти моменты на видео, вышел в холл, а ребята там играют в карты. Мог и молча пройти. Но не получилось. Остановился и в очень резкой форме им все высказал. Завелся так, что колотило. Они обиделись. Минут на десять. Потом к ним еще раз зашел, после того как Игорь Ковалевич там побывал. Сказал уже спокойно: подождите, в чем я не прав? Кто такие ошибки глупые на таких турнирах делает? Матч же давался. И вот на тебе: раз — недобежали четверо, раз — недоработали пятеро сразу. Смотрю, головы опустили — начало доходить. Зачем на правду обижаться? Подумайте. И ушел. Вот и весь конфликт.

— Что из датского опыта ты выбраковал бы, дальше не взял?
— Так сразу на ум ничего не приходит. Тот конфликт нужен был. Может, допустил ошибки в частностях, в заменах? Например, в игре с Испанией выпускал Диму Рекиша на место нападающего. А в последний момент решение изменил. Увидел, как Паша Нехайчик устал на фланге, и решил двинуть его вперед. А вот оставь на прежней позиции, может, гол слева и не пришел бы, Пашка ту зону закрыл бы? Знаю же, что первое решение всегда правильное. А вот изменил…

— Странно, что ты тогда вообще заменил Воронкова, а не Нехайчика. Остались на овертайм без форвардов…
— Воронков тоже набегался, еле ходил. Вот чувствую, что там стоило что-то по-другому сделать. Хотя кто знает: может, тогда нам еще раньше забили бы. Но не получилось результата — корю себя, что не все выжал из той ситуации.

— А в плане глобальном…
— …ничего не менял бы. Тренировочный процесс был правильным. Ребята двигались хорошо. И в Германии на сборе все грамотно сделали.

— Я вот давеча с интернет-помощью освежил в памяти твою биографию. Знаешь, что вдруг поразило? Ты ведь прочно остался в восприятии всех как игрок минского “Динамо”. Хотя из двадцати лет карьеры и трети срока в Минске не сыграл. И отчисляли тебя — вот ведь совпадение — как раз в 88-м году, когда эта твоя “молодежка” только начала появляться на свет. И как теперь думать? Пустила та история твою судьбу наперекосяк?
— Столько времени прошло. Стараюсь ее не вспоминать. Там только неприятные моменты были.

— А вот интересно взглянуть на них с твоих сегодняшних тренерских позиций.
— Тогда у команды отсутствовал результат. И ясно, что Эдуарду Васильевичу надо было что-то предпринять. Так что не могу винить его в моем и Вити Янушевского отчислении. Только зря он с нами так жестко поступил. Там же было и обвинение в сдачи игры. Кого? Меня и Яника?! Ты же знаешь, что это глупость. Проще было подойти и сказать: ребята, вы мне больше не нужны, идите с миром, ищите команды. А тогда ведь даже завели речь о дисквалификации.

— Ну, тот самый педагогический прием: инициированный конфликт в коллективе…
— А что здесь от педагогики? У меня была маленькая дочка. Оставалось несколько голов до Клуба Федотова. Нет, я так не поступил бы никогда. Именно тогда дал себе слово: если стану тренером, ни за что не буду винить игроков в нечестности. И никогда ни с одним из них не обойдусь бесчеловечно.

— Держишь слово?
— Держу.

— Может, за то теперь и воздается?
— Наверное.

— Давай на этом и поставим точку.
— Давай.