Александр Рудских: из глубины сибирских руд

Сочетание этих качеств позволило сибирскому самородку самостоятельно нащупать жизненную стезю и выбраться из лесной глухомани на авансцену мировой легкой атлетики.
В Иркутске и Минске он воспитал десятки мастеров спорта в самых разных дисциплинах — коротком и длинном беге, на гладких и барьерных дистанциях, в метаниях и многоборье. Самые именитые его ученики — вице-чемпион Европы в стипль-чезе Анатолий Курьян и рекордсмен мира в юниорском многоборье Александр Блиняев.
А наивысшее достижение на руководящем поприще — второе место сборной Беларуси в медальном зачете чемпионата мира-95 в Гетеборге! Тогда было семь медалей, через восемь лет в Париже — снова семь. Взращенные при непосредственном участии Рудских атлеты еще семь медалей взяли в олимпийском Пекине. И его титулы — заслуженный тренер России, Беларуси и СССР — вполне адекватны его достижениям и заслугам.
Он далеко не ангел, но с ним интересно! И на всех внутренних турнирах вижу, как к Рудских тянутся люди, возвращая ему тепло, которым он когда-то с ними поделился.

Сибиряк

— Александр Григорьевич, давайте начнем с корней.
— Родился я в Сибири. В 200 километрах от Омска есть большое село — Старосолдатское, состоящее из трех деревень. Одну, ставшую ядром всего поселения, в простонародье называют Сибсолдаткой. Другая — Воронежская — находится за рекой. Туда ссылали из Воронежской области. И третья часть — Курская. Мои корни по отцу — из Сибсолдатки, по матери — из Воронежской. Прадед и прабабушка туда были сосланы. Бабушка рассказывала: когда в Сибирь на телеге везли, плакали — куда нас гонят! А как увидели, какие здесь просторы, сколько земли необжитой, обрадовались. По ее словам, когда под Воронежем косили сено, бросишь на прокос иголку — найдешь. А в Старосолдатском сена было столько, что только ленивый мог голодать. Ни в 33-м году, ни позже голода у нас не было. Все держали коров, как минимум по две, и овец, которых на зиму забивали. И картошки много было.

— Cоветская власть позволяла такое?
— До Хрущева позволяли. Позже обложили налогами, ввели принудительные меры. Колхоз, потом совхоз, совнархоз — чего только не было! Заставляли сначала заготавливать сено совхозу. Когда я учился в четвертом классе, дед мне сделал косу и сказал: “Ты должен накосить на одну овцу”. Я ходил вдоль кустов, по неудобицам и подкашивал. С питанием у нас тогда было нормально. Другое дело — вещи… Материально — как везде, а может, и хуже. В 50 километрах от нашей деревни — небольшой городок Тюкалинск, туда ездили за товарами и на ярмарки…
В сорок первом я должен был идти в первый класс. Из четырех детей — трех братьев и сестры — я был старшим. Младшего — Юру — отец не видел. 26 июня около шести утра за ним пришла машина. Отец взял меня на руки, донес до “эмки”, попрощался и уехал… А в сорок втором году он уже погиб. У бабушки было два сына — отец и дядя Никифор, летчик. По датам между похоронными 15 дней разницы, но их почему-то в одночасье вручили. Помню, как бабушка, потерявшая двоих сыновей, и мама шли из военкомата и, едва не падая от горя, голосили… У нас собрался полный дом народу. Мы, дети, в угол забились… Ну, знаете, какая это неприятная ситуация…
И дальше жили без отца. Во время войны были сложности с питанием. Много, конечно, забирали, главное — не было хлеба. Муку выдавали в обмен на мех.
Дед мой был охотник, но уже в годах, и не мог так по снегу лазить, как я. А у меня лет с восьми была очень умная собака Лайка. Горностаев и колонков по следу находила. Они ночью охотятся, а на день прячутся в норы. Если под пнем норка, они в ней спят. Иду на лыжах, слышу — начинает лаять. Подхожу, она уже пень кругом обчистила. А там несколько отверстий, мы их отнорками называли. Горностай в одну высунется — она лает, он — в другую. А у меня такая лопатка, как тесто мешать. Я ее в нору просовывал и прижимал его к стенке. Задавлю — в мешок, и пошли дальше. Мы с Лайкой с утра до обеда штук пять добывали, а дед их потом разделывал: шкурки натягивал на пяльцы и сдавал в охотничьи хозяйства, а взамен получал муку. Что-то еще в тесто добавляли и так перебивались. Летом спасала картошка. Ее можно было садить, сколько угодно. У нас такой огородище был! На зиму делали лаз такой квадратный, туда складывали, соломой забивали. Картошка не прорастала и хорошо сохранялась от сенокоса почти до нового урожая. То, что на еду, — в домашнее подполье. А уж как начинались огурцы, все было нормально.
Село большое, райцентр, несколько тысяч жителей. Сейчас-то уже меньше. Последний раз был на родине лет шесть назад, у брата. Он все время там живет. Работал электросварщиком в МТС, а после 55 лет стал лесником. Охотник сумасшедший! Сейчас уже на пенсии. Другой брат закончил в Иркутске охотоведческий факультет, единственный в Союзе. Я когда там работал, помогал ему учиться.

— А спорт в вашем детстве был?
— Председатель районного комитета по физкультуре Иван Иванович Крюков и в школе работал. Организовывал соревнования и возил нас на открытой машине в Омск: зимой — лыжи, летом — кроссы.

— Расстояния большие — не коченели?
— Зимой надевали длинные тулупы из овчины, они теплые очень. Сто километров проезжали до Бекишево, большой деревни, в столовой грелись, обедали — и еще сто километров. Соревновались — и обратно. Было заманчиво — из глухой деревни попасть в город. А я еще стремился в Омске парочку хороших голубей купить…
Иван Иванович заставлял меня “подставы” делать. Допустим, на “области” нужно бежать 110 метров, а у нас в деревне — ни одного барьера. Финишировал первым, а меня сняли: я ногу неправильно проносил через барьеры — с краю. Он давай ругать! “А чо ж вы меня не научили?” Потом ведет в кусты акации, следующую майку одевает: “Иди в длину прыгай!” Хе-хе!

— У вас, видно, получалось…
— Не скажу, чтобы очень, но среди наших был лучшим. И по лыжам — тоже. Сестра моя и будущая супруга Тамара Федоровна здорово на них бегали. Даже “область” выигрывали. Мы с Тамарой с четвертого класса вместе учились. Она сидела передо мной. Выступала и в плавании. Никто нас не учил, просто речка была рядом.

— Речка-то большая?
— Была большая, запруды делали километров через пятьдесят. Каждое крупное село ставило запруду, и вода накапливалась. Лишняя сбрасывалась, и речка была полноводная. Теперь она раза в три уже и по глубине не сравнить с тем, что было. Ситуация ухудшалась постепенно, но особенно — в годы перестройки. И деревни стали пустеть. Наша еще более или менее: в райцентре кое-какая промышленность водилась.

Выбор пути

Когда заканчивал десятый класс Солдатской средней школы, мать неожиданно получила письмо от начальника адмиралтейского училища в Ленинграде. Он оказался хорошим другом отца. А отец до войны служил во флоте… Пришел в наш военкомат аттестат на меня. Совет семейный — дед и мать — даже ничего не рассматривал: в военном училище будешь на полном гособеспечении — учись и никаких забот! И в один момент меня засобирали.

— Не страшно было?
— Страшно. Особенно когда курсанты стали “просвещать” насчет тамошних порядков. Тогда у меня окончательно охота отпала. И я стал интересоваться, как оттуда выбраться. “Старики” объяснили: если на тебя “глаз положили”, тебе все отметки поставят. А вот не пройдешь медкомиссию… Здоровье вроде нормальное, но меня научили: на ангину дави, мол, постоянно болеешь. Так и отпустили.
Сразу поехал в Омск. Там уже два года работал институт физкультуры. Успел в третий поток. В 1952-м поступил, в 1956-м закончил. По распределению шел вторым. Сразу выбрал иркутский техникум физкультуры со специализацией “легкая атлетика”.
Запомнилось, как декан заставлял пересдать ему экзамен по истории физической культуры, чтобы я получил диплом с отличием. Отказался! “Я знал не на пять, а на шесть, а вы всем поставили четыре: боялись, что много повышенных стипендий будет. А теперь неважно, какая оценка”.
Тамара Федоровна училась в мединституте там же, в Омске. Мы все время дружили, а на четвертом курсе поженились. В марте исполнилось 55 лет, как вместе… А в 56-м вдвоем поехали в Иркутск.

— Омск — Западная Сибирь, а Иркутск — уже Восточная.
— От Москвы до Омска летишь три часа, потом от Омска до Иркутска — столько же. Но меня никакие километры не пугали, потому что в распределении было написано: предоставляется квартира. Директор техникума разочаровал: “Это ошибка”. Мы сняли полуподвальную частную квартиру. Зарплату мне положили 90 рэ. Такие были оклады. А Тамара училась еще.

Восточно-сибирская правда

У техникума не было никаких спортсооружений. Для спортивных игр на стадионе зал арендовали, лыжную базу — у профсоюзов, а для легкой атлетики я зафрахтовал единственный зальчик размером 12 с половиной метров на шесть.
Когда начинал, на специализации “легкая атлетика” занимались семеро, через четыре года — уже сто человек. А по лыжам — сорок, по конькам — двадцать. Переплюнули всех! Взяли еще трех преподавателей. Володя Соловьев приехал из Ленинграда, он и сейчас в Иркутске работает. И двое местных — мои ученики.
Самое популярное соревнование — эстафету на приз “Восточно-Сибирской правды” — техникум до этого в жизни не выигрывал. Через четыре года мы выставили команду и заняли первое место. Я еще и сам участвовал. Директор отреагировал: “Одевать легкоатлетов, как конькобежцев — в шерстяные рейтузы, свитера и шапочки!” Нам показалось, райская жизнь началась! Всю зиму тренировались на улице, а прибегая в зал, выполняли массу прыжковых упражнений. И “делали” штангу.

— Сами определяли методику тренировок?
— Конечно. Я тогда уже был и царь, и бог, и воинский начальник — главным тренером области избрали. Сменил Володю Фаворского, он работал в университете, у него тренировалась Зоя Шилова, чемпионка России в беге на средние и длинные дистанции.
На первых всесоюзных соревнованиях техникумов физкультуры выступили не очень удачно: из-за отсутствия опыта я неправильно составил команду. А на вторых уступили лишь ленинградцам из “Трудовых резервов”. Им не зазорно было проиграть: они находились на полном гособеспечении.
В техникуме была традиция — проводить турниры по баскетболу среди специализаций. Мне нравилось, когда легкоатлеты побеждали игровиков, но для этого мы много работали. В апреле тренировались на берегу Иркута, на поляне. Там размерили круги и стоял домик, служивший зимой лыжной базой. Условий особых не было…

Курьян

Как-то вызвал меня директор техникума:
— Александр, жена у тебя учится, как вы живете на 90 рублей?
— Крутимся как-то. Орехи езжу бью, а теща продает.
— Иди на завод Куйбышева, там большая детская спортивная школа. Я договорился, будешь подрабатывать.
Набрал группу восьмиклассников. Со временем из нее вышли мастера спорта — спринтер Саша Пожидаев, десятиборец Клавдий Заграйский. И Толя Курьян — мой самый знаменитый ученик. Маленький такой, однако всех побеждал. В 16 пробежал 800 метров за 2.03,1 — то был рекорд России для сверстников. Я записал в дневнике: “Талантлив”. Он прыгал на 175 сантиметров в высоту, 6,57 — в длину, выигрывал 110 метров с барьерами. Поэтому, когда мы стали заниматься стипль-чезом, у Толи не было проблем с преодолением препятствий. Шесть лет делали базовую работу. В 23 он выполнил норму мастера спорта: за 3.42,2 пробежал 1500 метров. А в 24 одолел норматив мастера спорта международного класса на 3000 метров с препятствиями. В 1966 году стал серебряным призером чемпионата СССР, затем взял серебро на “Европе”, пробежав за 8.28.

— Это я по “Советскому спорту” помню: первый — Кудинский, второй — Курьян.
— Мне тогда дали звание заслуженного тренера России. Позвонил Пугачевский Александр Александрович, начальник управления легкой атлетики Российского спорткомитета:
— Саша, тебе присвоили звание.
— Так я же документы не подавал!
— Вот подавай теперь…
Заботились — хорошие были начальники. Позже я примерно так же поступал, как тогда ко мне отнеслись. Когда был начальником управления легкой атлетики, первый замминистра Иван Петрович Гутько наставлял: “Не тяни: отличились люди — нужно их вовремя наградить”.
…Курьян в 1967-м выиграл Кубок Европы, одержал победы в 14 международных стартах. С его помощью я получил квартиру, но вовсе не тогда, когда он стал “международником”. Когда Толя установил юношеский рекорд России, нашей дочери Ольге исполнился год. Мои ученики купили ей деревянные часы. Они увидели, что мы обитаем в полуподвальном помещении. Курьяну было дико: он-то жил в шикарной квартире в доме для партийных боссов. Пораженный, Толя рассказал об увиденном отцу. Тот был начальником отдела строительства Иркутского обкома партии, ездил на служебной “Волге”. Родители Курьяна интересовались занятиями сына: приходили на стадион, со мной познакомились. Толя выигрывал в Иркутске любые соревнования.
Уже на следующий день после того, как ребята у нас побывали, Толик мне говорит:
— Вы должны завтра в час дня быть на приеме у председателя горисполкома Патрова.
— Так он меня не примет. У меня 1388-я очередь на квартиру. Я в шесть утра вставал, зимой мерз, чтобы к нему на прием попасть. Патров мне говорил: “Не будем надевать розовые очки. У нас есть люди, которые больше вас нуждаются. Вы все-таки работаете. И жена уже институт закончила, работать начала”.
— Вам не нужно сомневаться. Подойдете к секретарю и скажете, что вам назначил время Патров.
Захожу. Я уже был в этом кабинете. Там такой длинный стол. Патров небольшой, его еле видно из-за него. Иду к нему, а он спрашивает:
— Вы откуда знаете Иван Иваныча?
— Так у меня его сын занимается, вот рекорд России среди юношей на 800 метров установил. Он интересуется, ходит на все соревнования.
— Выйдешь из кабинета, пойдешь направо, там “Депутатская комната”. Тебе скажут, когда и где получишь квартиру.
Захожу, мне говорят: “Геологи строят дом, в счет 10 процентов горисполкома вы получите квартиру”. И точно: получили двухкомнатную.

— Счастливое стечение обстоятельств!
— Да! Да-да-да! Он мне очень здорово помог. Очень здорово! Мы были на десятом небе от счастья.

Суворов

Игорь Суворов приехал из Братска. Понравился мне на приемных экзаменах. Я их всегда сам принимал. Он хотел пойти на баскетбол, но я отговорил. Игорь был небольшой, но чем-то отличался от всех. Поначалу результата не было. Когда приехал, не мог даже 60 килограммов толкнуть. Однако он быстро прогрессировал.
У меня было такое упражнение: я рассчитывал каждому вес — примерно 90 процентов массы тела, его надо было в темпе толкать в небольшую разножку. В 18 лет 100 килограммов он шесть раз толкал. Больше я не позволял — можно травмироваться. Некоторым и шести не давал. Смотрел: если ритмики нет, значит, опасно.
Суворов в 16 лет стометровку бежал за 12 секунд, в 17 — 11,4, в 18 — 10,8, а на 200 метров юниорский рекорд России установил — 22,5. В 19 в Ужгороде выполнил “мастера” — 10,4 и 21,5, а в 23 выиграл в Челябинске чемпионат России 1965 года, пробежав за 10,2. После этого Леонид Бартенев пригласил его в сборную СССР, а потом выгнал: Игорь не хотел по его планам тренироваться. Он у меня больше чем четыре раза по двести не бегал. А его заставляли по восемь-десять раз этот отрезок молотить.

— Так же угробили гомельского самородка Владислава Сапею. У него был раскованный, мощный спринт…
— И Суворов бежал так же. Мне говорили: у него руки неправильно работают. Спрашиваю: “Игорь, тебе руки не мешают?” — “Не мешают. Незачем мне их прижимать”. Он ими, словно крыльями, размахивал, буквально летел над дорожкой. Вот и Курьян такой же был. Оттого, что мы много прыгали, у них были очень сильные стопы.

Авербухи

Валерка Авербух был нам почти как сын. Начинал у меня спринтером: в 18 лет пробежал 10,9 и 22,3, в 19 — прыгнул в высоту 2,03. В 24 набрал в десятиборье 7500 и с этим результатом стал чемпионом Европы по Союзу железнодорожников. Дальше как спортсмен он не пошел, зато стал заслуженным тренером России. Рекордсменка мира в пятиборье Ирина Белова — его ученица.
Сталина Исаева — пятиборка, мастер спорта, выиграла чемпионат профсоюзов. Они с Валерой у меня вместе тренировались и во Фрунзе на сборе сдружились.
Сын Сталинки и Валеры, Саша Авербух впоследствии переехал в Израиль, стал чемпионом Европы и серебряным призером чемпионата мира в прыжках с шестом. Я ему предложил организовать сборы у нас в Минске. Он много раз здесь готовился к летнему сезону…
Игорь Бражник, тоже десятиборец, хотя и меньше меня ростом. Сейчас — заслуженный тренер России: у него отличные толкатели ядра, двое выступали на Играх в Пекине. Один, по-моему, даже в финале.
Володя Беломестных — из Братска. В очках, худой, хилый. Что-то меня в нем подкупило, когда он 800 метров бежал: за 2.07,1 отработал. А через годы тренировок за 13.55 пробежал “пятерочку”. Он в Иркутске стал председателем общества “Локомотив” и лишь тогда перестал тренироваться.

Цыренов

Когда обучение в техникуме заканчивалось, спортсмены в 17-18 лет оставались на полпути. Приходилось отдавать в Ленинград не только Виктору Ильичу Алексееву, но и другим. И не всегда — удачно. Так случилось с Володей Цыреновым, который по своим возможностям… не знаю, что бы мог сделать.
На экзамене маленький бурятеночек 800 метров пробежал за 2.10,2. Я его не взял. А он, настырный, спрашивает: “Что делать, чтобы вы меня приняли?” — “Пробежишь в следующий раз за 2.04- 2.05, я тебя возьму”.
Через год Володя пробежал за 2.02. Однако нагрузки привели к тому, что у него начали шипы на пятке расти. Значит, тренироваться на жестком покрытии не годится. Я прописал ему очень большую работу — бегать по рыхлому снегу. Тогда он не чувствовал пятки. И произошла метаморфоза, заставившая меня задуматься о переносе силовой выносливости в бег. По внешнему кругу у нас лежала опилочная дорожка, на ней мы делали прыжковые упражнения… Поехали в Красноярск на зональное первенство Сибири. Он пробежал “пятерку” за 14.20, а “десятку” за 28.15!

— 28.15 намного быстрее, чем два раза по 14.20…
— Я обезумел! Он выиграл обе дистанции без проблем, особенно десять тысяч. После того как Цыренов закончил техникум, передал его Пожидаеву. Его год тренировали, поставили на марафон, он с листа пробежал за 2.15. Потом что-то украл, и его исключили из вуза. Ко мне он не вернулся, видимо, было стыдно. Так и не знаю, как сложилась его судьба.

Блиняев

Одновременно у меня тренировались до 70 человек. Разминку я им писал, затем они уже знали, какие делать прыжковые упражнения. Начинал со спринтерами, переходил к другим. И так вот крутился. Жена и дочка придут, а я все работаю и работаю. Конечно, мне нравилось. После Авербуха переключился на десятиборье. Надоело отдавать учеников. Особенно когда появился Блиняев.
Тамара Федоровна работала в техникуме врачом, абитуриенты у нее медкомиссию проходили. Как-то, говорит, парень с Камчатки приехал: во-первых, красавец, во-вторых, высокий, в-третьих, здоровье — такого ни у кого не видала! Пробежал 100 метров за 12,8 — не впечатлил. Но ядро шесть килограммов толкнул на 12,90. Я ему: прыгни в длину и в высоту, а 800 метров не побежишь. Он прыгнул на 6,05 и в высоту перешагиванием 1,65.

— С листа?
— Да, ему было 16, и легкой атлетикой он не занимался. Послал его в приемную комиссию: “Скажи, что я направил, и перепиши заявление с баскетбола на легкую атлетику. Стипендия у тебя будет и общежитие”.
Через год мы были на сборе в Сочи. Там — первенство Союза среди ДСШ. В Спорткомитете за резерв отвечал Лямцев. Прошу его:
— У меня есть парень, допустите.
— Сколько он набирает?
— На Спартакиаде России в Орле набрал 6500 и занял второе место.
— Ха, да у нас тут парни за 7000 имеют. Не допущу.
Начал искать обходные пути, как к Лямцеву подобраться. Нашел. Допустили. Саша выиграл и установил юношеский рекорд СССР — 6923. Это было новое десятиборье. 1000 метров тогда у юношей ввели. Следующим летом в нормальном десятиборье Блиняев победил на соревнованиях социалистических стран “Дружба” и тоже с рекордом Союза — 7286. Плюс выполнил норму мастера спорта. А в 19 выиграл юниорский чемпионат Европы и установил рекорд мира — 7628. Тогда я попал в десятку лучших тренеров Союза по резерву. И тот же Лямцев сделал меня старшим тренером резерва по десятиборью.
В 1971-м Авилов и Литвиненко победили на Спартакиаде народов СССР, а Шурик был третьим — 7775. Через два года он выиграл в Минске матч СССР — США у мирового рекордсмена, а затем матч СССР — ФРГ с суммой 8100. Но на Олимпиаду в Мюнхен его не взяли. Спрашиваю: почему не берете? Отвечают: сейчас не будем его “портить”, он в 1976 году Олимпийские игры выиграет. В открытую мне сказали…
Однажды Боря Горбачев засек, как врач готовит одних десятиборцев и других. Принес ампулу. Я прочел название и пошел к доктору Тому Сави. Кстати, потом он стал спикером эстонского парламента. Том объяснил: если Блиняеву сделать специальную подготовку, в первый раз он прибавит очков 500-700. Но если раньше времени “замусорить”, потом толку не будет. Однако на деле так не получилось, его одна дама подвела…

— Спортсменка?
— Нет, музыкантша.

— Красивая, наверное?
— Ну, красивая…

Приключения

Поскольку я уже был заслуженный тренер России и мне надоело отдавать учеников, решил сменить место жительства.
…В 1970 году открылся Краснодарский институт физкультуры. А у меня группа десятиборцев сложилась плюс Наташа Кудряшова 100 метров за 11,8 бежала и второй была на “Дружбе” после знаменитой немки Ренате Майсснер-Штехер. В российском Спорткомитете сказали: забирай учеников и поезжай в Краснодар. Но в Москве я встретил Виктора Алабина с Владимиром Фаворским. Они в один голос: какой Краснодар?! Езжай к нам, в Минск! Алабин тогда заведовал кафедрой легкой атлетики в ИФК.
Мы в Иркутске все за “Локомотив” выступали, а в Минске проходило первенство ЦС этого общества. Жили в лучшей гостинице — “Юбилейной”. Нам страшно здесь понравилось! Были в восторге…
В Москве с ребятами советуюсь:
— Что делать? Вам на экзамен в Краснодар, а тут в Минск зовут.
— В Минск!
— А вдруг не получится? Летите в Краснодар, начинайте сдавать экзамены, а я поеду в Минск разузнаю.
И мы с Алабиным и Фаворским сели на поезд. Приехали утром и пошли к Бокуну. Они меня представили, он стал расспрашивать, что да как. А белорусы тогда в десятиборцах нуждались. Бокун пообещал квартиры мне и Блиняеву. Однако его взяло сомнение: как я привезу ребят?

— Чтобы не было скандала?
— Скандал и получился, но Бокун хитрее оказался.

— Еще бы! Он столько таких операций провернул!
— Но и меня взяло сомнение: я-то их привезу, а примут ли у ребят документы? В Минске тоже экзамены начались…
Бокун пошел к Сазановичу, и они решили. В связи с поздним окончанием первенства Союза среди юниоров экзамены начались 1 августа. А поскольку они — члены сборной СССР, примем у них документы. Не волнуйся, заверили, они поступят, только привези.

“Иркутский десант”

Алабин повез меня в аэропорт. Мест на Краснодар не было. Но он договорился: меня взяли на ТУ-134 без билета и без места. В тот же день я пришел в краснодарский ИФК. Ребят нашел на стадионе, они как раз сдавали специализацию. Подзываю Сашу Швеца: “В Минске все на мази, но как-то надо забрать документы”. Он пошел в приемную комиссию: “Я на двойку сдал, мне нужны документы, чтобы подать в другой вуз”. За ним Горбачев — так! Кайдаш пошел — так! Приходит Блиняев, а ректор — ему уже доложили — стал Сашу расспрашивать:
— Почему документы забираете?
— Да жарко здесь очень!
— Ай, отдала тем, отдавай и этому!
И действительно — такая жара стояла! А мы же из Сибири…
Швеца и Кудряшову отправили на самолете, с ними — шесты и копья. У нас уже целый комплект своего инвентаря был. Блиняев, Горбачев, средневик Коля Тараканов и я поехали на поезде. Бокун, глянув в окно, окрестил нас “иркутским десантом”. И проникся к нам какой-то теплотой. Звонит в “Динамо”: “Есть свободный автобус? Ребят надо в Стайки отвезти”. Туда не дозвонился:
— Ладно, скажешь, что от меня. Пусть их всех на сбор возьмут.
— Не могу, Герман Матвеевич! Семья в Иркутске, они же ничего не знают!
— Не волнуйся, мы их оформим, но ты все-таки с ними подъедь, посмотри.
В Стайках с начальником сбора Кушнаревым договориться не удалось. Звоню Бокуну. Он велел, чтобы перезвонил Кушнарев. Вскоре тот вышел быстрым шагом: “Пошли размещаться!”

Бокун

А в России пошел “кипиш”. Герман Матвеевич пригласил меня:
— Тебе надо съездить в Москву к зампреду Спорткомитета России Мелентьеву и поговорить. Но прежде подай документы на кафедру легкой атлетики в ИФК. Годик поработаешь старшим преподавателем. А Мелентьеву скажешь, что не в Штаты уехал. А в пределах СССР подал на конкурс в ИФК — это не возбраняется законом. Но пожар раздувать не надо.
В Москве Мелентьев сразу начал на меня “наезжать”:
— Почему в Минск, а не в Краснодар?
— Минск нравится больше, и я подал на конкурс. Меня известили, что прошел. А ребята — это же мои ученики, я их с восьмого класса вел.
И на этом заглохло. Никто с меня званий не снимал.
Первый вклад мы сделали в 1975-м. В Таллинне отдельно от всей легкой атлетики проходили соревнования Спартакиады народов CCCР по многоборью. Cтаршим тренером сборной по десятиборью был эстонец Фред Куду, у них очень сильная была школа. Помню, стоим на параде, объявляют: сборная России, сборная Белоруссии… Все заулыбались: Россия-1, Россия-2, потому что все белорусы — россияне. Командный зачет был сверхжесткий: очки давали всего восемь человек. Получилось: три белоруса, три украинца — Авилов, Литвиненко и Бессараб и два эстонца — Суурвяли и Толмачев. Украина выиграла, мы — вторые, эстонцы — третьи, а россияне ни одного очка не завоевали. У меня тогда бронзовым призером стал Лешка Кайдаш. А на матче СССР — США — ФРГ в Таллинне из десяти наших четверо — мои ученики!
Герман Матвеевич за все болел. Все, что продвигало Беларусь хотя бы на маленькую ступеньку вверх, его радовало и вдохновляло. Он выполнил все обещания: дал Блиняеву трехкомнатную квартиру, а мне посчастливилось получить четырехкомнатную.
Бокун говорит: “У нас Шилин, председатель “Урожая”, давно стоит на расширение. У него трехкомнатная “сталинка” возле вокзала”. Я туда зашел, думаю: мать святая, да я в такой квартире в жизни не жил. Но Шилиным четырехкомнатная в районе Комаровского рынка не понравилась — в торце, одна комната отдельная, три — смежные. Бокун заключил: “Значит, тебе — судьба”.

На новые рельсы

После года работы на кафедре Герман Матвеевич перевел меня в Республиканскую комплексную ШВСМ. Мещерский Борис Леонидович тогда пробил организацию чисто легкоатлетической школы. А мы как-то хорошо сошлись на сборах — он, Володя Булатов и я. К слову, мы с Булатовым земляки. Я тренировался у его отца, одного из лучших специалистов в Омске…
Мещерский предложил стать директором школы легкой атлетики. Но мне еще охота было тренировать, тем более мы в бригаду с Володей Семенником объединились. А совмещать директорство и тренерство можно было лишь с разрешения Спорткомитета СССР. Его зампред Анатолий Иванович Колесов дал разрешение в порядке исключения на 80 часов. Так я стал первым директором РШВСМ по легкой атлетике.
Но уже через год, в 1984-м, меня перевели начальником управления легкой атлетики вместо Михалени. Я на одном совещании сказал, что негоже Беларуси на Спартакиадах занимать пятое-шестое места. Сазанович, который возглавлял белорусский Спорткомитет, меня позвал:
— Ты имеешь представление, о чем говоришь? Знаешь, что такое Спартакиада народов?! Задействованы ЦК и правительство, разрабатываем специальную программу, издаем постановления. Мы продекларируем, а вы не займете третьего места…
— Ну, России и Украине мы должны проиграть, а у Москвы и Ленинграда обязаны выиграть.
И я выложил некоторые аргументы. Через неделю Иван Петрович Гутько сообщил: “Переводим тебя начальником управления”. — “А Михаленя?” — “Он в курсе дела. У него есть нормальная должность”.
Так моя тренерская работа перетекла в организационную. В 86-м была девятая, последняя, Спартакиада в Ташкенте, и мы заняли третье место! На первых Юношеских играх в Киеве — третье место, на вторых в Горьком — второе. В обоих случаях Россию обыграли. И потом в Ленинграде на Молодежных играх тоже третьими стали, хотя прежде Беларусь выше шестого не поднималась. За эти достижения меня наградили двумя Грамотами Верховного Совета.
Окончание следует.