Юбилей. Владимир Япринцев: красавец-мужчина

“Мексиканский тушкан?” — “Ну что вы? Это скорее шанхайский барс. Смотрите, как переливается мех на солнце!” Он прохаживается по мягкому ковру походкой шанхайского барса и, беспрерывно отвечая на телефонные звонки, ни на секунду не выпускает нить нашего разговора.
Владимиру ЯПРИНЦЕВУ — неоднократному чемпиону мира по самбо, председателю национальной федерации и вице-председателю Международной федерации самбо — в воскресенье исполнится 50 лет, и я ему очень сочувствую. Празднование, само собой, началось задолго до официального юбилея, и друзья, приезжающие к нему в гости со всего мира, помимо разных приятных моментов, оставляют после себя еще и головную боль.
Натуральную — которая заставляет помнить о вчерашних посиделках и переживать о том, что за все эти годы Владимир Геннадьевич так и не научился пить, как корифеи этого популярного вида спорта.
“Ну есть же люди, которые приходят на работу как огурцы, вне зависимости от того, в каком вчера находились состоянии, — удивляется Япринцев. — Я по сравнению с ними совсем немного пригублю, а голова болит так, будто черт знает чем вчера занимался. Нет, не принимает организм алкоголь…” — мне кажется, он и сокрушается по этому поводу немного деланно, как опытный актер, который дожидается реакции благодарной публики на свой очередной удачный пассаж.
Я не склонен к сантиментам. Годы, проведенные в “Прессболе” и вообще в журналистике, научили воспринимать персонажей большого спорта независимо от величины их успехов, но сейчас готов захлопать в ладоши и засыпать юбиляра цветами, уподобившись грациозным дамам из моего любимого вида спорта. Последние настолько разные — по возрасту, темпераменту, привычкам и жизненным приоритетам, что, кажется, нет силы, способной привести их к одному знаменателю, указав на предмет, который всем покажется одинакового цвета.
Для Владимира Геннадьевича девушки и дамы, обычно в высшей степени критично относящиеся к представителям противоположного пола, делают исключение: мол, Япринцев — настоящий мужик. Красавец.
Не буду утруждать себя подробным пересказом того, что в первую очередь ценят в нас женщины, думаю, вы и сами догадываетесь. А если нет, то просто почитайте это интервью.
Не очень-то юбилейное и с непременным предисловием Япринцева о том, что в таких материалах, по его разумению, надо рассказывать какие-то веселые истории из жизни замечательных людей, а его почему-то вдруг потянуло на задумчивую лирику.
На мой взгляд, виноваты в этом исключительно “Овертайм” и его шумные друзья, очередная партия которых грозится навестить правую руку Юрия Чижа уже через час, а это значит, что пора наконец включать диктофон…

— Первый вопрос сакраментальный: каков главный итог твоих первых 50 лет жизни?
— Наверное, то, что не потерял себя. Это главное на самом деле. Потому что деньги, квартиры, машины, яхты тоже важны, но не они являются мерилом реализованности в жизни, на мой взгляд. Принципы, по которым тебя воспитывали и от которых не отказался, все же важнее.

— А откуда вообще берутся принципы, кто их закладывает в юного человека?
— У меня, кроме, разумеется, родных, — это улица. Там все было предельно просто и понятно. Слабых не бить, например…
Ашхабад был типичным советским городом, весьма интернациональным по составу. Культуры и языки перемешались настолько, что я, к слову, довольно долго принимал мусульманское и армянское приветствия “салам” и “вонцэс” за русские.
Конечно, не все было так сладко, как в советских книжках. Например, мы туркменов выделяли, но опять- таки только тех, кто приезжал из аула, а свои, городские, по сути, национальности не имели, как и любой из нас, — на это никто просто не смотрел, обращали внимание на качества характера и какие-то мальчишечьи доблести, которые в том возрасте имели особенную цену.

— У твоей мамы, знаю, довольно интересная история жизни…
— Типичная для военных лет. Поезд, в котором она ехала с сестрой, разбомбили фашисты, а их спас русский рядовой по имени Петр. Так и осталась она в Ейском детдоме как Неизвестная Валентина Петровна. А этого солдата, которого, разумеется, никогда потом не видел, до сих пор почитаю как своего деда.
Я даже не знаю, какой национальности была мама. Подозреваю, откуда-то с Кавказа, потому что его музыка меня волнует и темперамент иногда просыпается, свойственный уроженцам тех мест. Она потом закончила в Краснодаре ФЗУ и поехала, как было распространено в те времена, на комсомольскую стройку в Ашхабад. Там и встретила моего отца. Развелись они, когда мне было неполных девять лет.

— Плохо…
— Отца очень сильно не хватало. Помню, когда папы других ребят ездили на рыбалку на Каракумский канал, я очень завидовал своим друзьям и думал: “Будь отец рядом, мы с ним тоже поехали бы…” Но он отсутствовал, поэтому самоутверждаться приходилось за счет собственного характера, может, какой-то безрассудной храбрости, которую обязательно надо было показать сверстникам.
В детстве хотелось стать сильным, время-то было приблатненное. Вокруг ребят, которые попали в тюрьму, витал какой-то романтический ореол. Человек сидел, может, за банальную кражу, но во дворе рассказывали, как темной ночью он шел с девушкой, на нее напали хулиганы и ему пришлось защищать ее честь, устроив настоящее побоище…
Можно было пойти и по этой части: мы все росли в одном круге, из которого впоследствии вышли довольно серьезные люди. Хотя, честно скажу, по каким-то фундаментальным основам до меня, моего друга Казбека Рамазанова и уж тем более его старшего брата Магомеда им было далеко.
Магомед Курбанович всегда был правильным. Если нас тянуло на улицу, то он всегда хорошо учился, и окружающим было понятно, что с прямой дороги сбить его никому не удастся. Мага свое всегда отстаивал до конца.
Друзья на меня всегда влияли, но и я считался довольно сильным лидером, мог повести за собой коллектив.

— У нас это называлось “а пойдем яблоки воровать из колхозного сада”?
— Нет, зачем? На улице тогда все свободно росло: виноград, урюк. Да и вообще я воровать не мог, это же, что называется, западло. Самое подлое — воровать у своих товарищей, например, на тренировке. Если кто-то был в подобном уличен, он покрывался позором до конца жизни.

— Как ты попал в самбо?
— Опять же этот вид спорта тоже был окутан своеобразным ореолом. Считалось, прежде чем оказаться в секции, новичку следует пройти довольно жесткое по сути испытание: ему будут ломать руку или ногу, а он должен терпеть и не показывать вида. Откровенно говоря, меня этот предстоящий ритуал тревожил: а ну как не выдержу?
Потом, правда, мама встретила свою знакомую и та с гордостью поведала, что ее сын ходит на самбо. Зная этого парня, предположил, что если он эту “проверку на дорогах” прошел, то я тоже сумею.
Разумеется, никто ничего не ломал. Скажу больше: сходив в секцию всего два раза, сразу же попал на соревнования и, к своему удивлению, занял там третье место. В борьбе с ходу стало получаться. Правда, до этого уже год прозанимался гимнастикой и базу получил приличную. Во всяком случае, сальто делал легко.
Спортом хотелось заниматься еще и потому, что в детстве не отличался богатырским сложением, скорее наоборот — больше был похож на дистрофика.
То, что самбо — моя жизнь, стал ощущать где-то в 9-м классе. К тому времени был уже чемпионом Туркмении среди юношей, и как-то приятель предложил сходить на соревнования по мотогонкам. Я просто влюбился в этот вид спорта и с радостью принял приглашение прийти назавтра на тренировку.
А потом меня осенило: если стану гонщиком, то о самбо и дзюдо, которыми я тоже с успехом занимался, придется забыть. Но как это сделать, если ты уже получаешь талоны как спортсмен и эти 20 рублей совсем не лишние в семейном бюджете. И я тогда осознанно решил, что это моя будущая работа и относиться к ней надо со всей серьезностью.
Выиграл профсоюзный юниорский чемпионат СССР по самбо, затем такой же турнир по дзюдо, а на следующем чемпионате страны по дзюдо стал третьим. Сказали, что повезут на международный турнир в Бухарест, но, естественно, никуда я не поехал. Кому нужен мальчишка из какого-то там Туркменистана?
А потом закончил школу и благодаря Николаю Павловичу Макарову — тренеру, на которого мы всегда смотрели с обожанием, — уехал в Минск, вслед за Магомедом Рамазановым и еще группой наших ребят.
Серега, какой-то пресный рассказ у меня получается, да? Я вот смотрю глазами читателя на эти рассуждения и думаю: “А где философские выводы, где соль, которая поможет кому-то не допустить его ошибок, где опыт прожитых лет? — Япринцев встал из кресла и прошелся по ковру — до окна и обратно, а потом застыл в позе атлета, старающегося завести себя на очередной поединок. Он со смаком развел руки в стороны, размял затекшие плечи и с видимым удовольствием сказал: — Знаешь, я ведь себя на 50 лет не ощущаю. Самое главное в жизни — это кураж. Я когда первый раз чемпионат мира выиграл, у меня уже пропал азарт. По-прежнему любил бороться, но что-то в жизни потерялось, ушло.
А сейчас прекрасно себя чувствую. Тренируюсь, бывает, по два раза в день, до работы и после, но получаю после этого колоссальное удовольствие. Когда ощущаешь радость от жизни, то ты — мужчина, и неважно, сколько тебе лет. У меня перед глазами пример — преподаватель и научный руководитель, у которого диссертацию защищал, Олег Александрович Михневич. Ему 75 лет, а такой джигит, женщины заглядываются!
Для мужчины важно быть потенциальным женихом. Меня убивает сегодняшняя молодежь. Никто не хочет брать на себя ответственность не то что за других — за себя!
Я, например, как отец двух дочерей рассуждаю: а какие зятья мне попадутся? Сейчас же все прагматичные — на деньги смотрят. А раньше мне это и в голову не приходило, как и всякому нормальному человеку. Наоборот, думаешь, если у любимой что-то не так, ты вытащишь ее и поможешь.

— Давай в старые времена и вернемся. Минск, 1978 год…
— После Ашхабада Минск — это просто гигантский город, где все другое и все не так. Жил у тренера в квартире и просто поражался ее размерам — после нашей однокомнатной. Я мечтал о том, что когда-нибудь такая будет и у меня.
В институт поступил с трудом, а если честно, то помогли. Экзамен по химии провалил, получил заслуженную двойку. Я после того позора, когда из аудитории вышел, испытал один из сильнейших стрессов в жизни. Будто кто-то взял меня за палец ноги, хорошенько так тряхнул и выбил все лишнее и наносное. Меня же из дома в Беларусь провожали, как героя на фронт. Никто не сомневался, что поступлю в ИФК, буду тренироваться и стану потом чемпионом. А мне теперь предстояло тихой сапой, как крысе с потонувшего корабля, вернуться. Нет, думаю, поеду на БАМ — тогда все туда ехали. Если бы был Афганистан, то без сомнений отправился бы. Больше всего хотелось броситься в омут, туда, где тяжело и где пришлось бы доказывать, на что годишься.
Я сам был виноват, приехал как пижон. Думал, меня зачислят за выдающиеся спортивные успехи. Правда, так оно потом и получилось, двойку исправили на тройку…

— Житейское в общем-то дело…
— Это для меня таким уроком оказалось, что в следующем году стал повышенную стипендию получать как примерный студент. Я нормально так подсобрался, потому что в нашей группе очень серьезные люди учились, было на кого равняться в спортивных успехах: Крейдич, Арутюнян — призер и чемпион Европы среди юношей, штангисты — еле в дверь заходили, такие здоровые были…
Но ведь парадокс: учился я хорошо, а результаты пошли вниз. Мы в Ашхабаде, как вскоре выяснилось, по сравнению с Минском отдыхали, а не работали. Здесь такая пахота началась…
Год был никакой, проигрывал всюду: везде пятый — на городе, республике, Союзе… Но в конце 79-го уже стал вторым на чемпионате БССР среди взрослых, потом летом на штангу сел, надо было физические кондиции поднять.
Я вообще всегда думающим борцом был и как тренер всегда хотел бы иметь такого ученика, как сам.
Всегда думал во время поединка, постоянно анализировал и учился, тем более было у кого. Миша Баранов, Антон Новик, Вася Кривоногов — я те времена с большой теплотой вспоминаю.

— В те же времена и была решена участь самбо, так и не ставшего членом олимпийской семьи. Москва-80 делегировала туда художественную гимнастику…
— Я об этом тогда не думал. Тем более что самбо по своей популярности опережало дзюдо. Самбо и по весовой категории подходило мне больше. Там — до 68, а в дзюдо до 71, где боролись ребята, гонявшие вес с 75 килограммов. Я тоже гонял, но с 71. Борцы понимают, какая здесь разница…

— Когда ты наконец в 25 лет стал чемпионом мира, то, как признался, уже потерял прежнюю мотивацию.
— К тому времени я был трехкратным чемпионом Европы и серебряным призером “мира”. А вообще скажу так: женитьба важнее любой медали. Женился я как раз очень удачно и до сих пор благодарю судьбу за этот подарок. Моя Света — чудесный и светлый человек, это не обязательные для юбилея слова. Это чистая правда.
Мужчина, как мне кажется, просто обязан быть полигамным — по отношению к жизни. Он за все должен хвататься, всего хотеть. Если добиваться, так королев, лучших женщин. И мне это удалось…

— По нынешним временам к королевам лучше подходить с золотым запасом. Ты когда вообще впервые задумался о том, что хорошо бы обеспечить семью фундаментально — так, чтобы она ни в чем не нуждалась?
— А я почему-то еще с детства знал, что всегда буду чувствовать себя нормально в материальном плане. Может, просто везло на хороших людей. Хотя, чего скрывать, первые серьезные деньги пошли, когда начал с Юрой работать.

— Как ты с ним познакомился?
— В футбол вместе играли. Было видно, что борец, но, честно говоря, он мне не очень нравился. Миша Баранов говорил: мол, смотри, какой толковый парень, вам бы вместе работать. Но я не рвался, к тому времени уже какой-то предельно простой бизнес с Германией появился, туда чего-то возил, оттуда чего-то забирал, с Москвой связи налаживались… Но потом нас друзья посадили напротив, и Юра сказал, какие темы, по его мнению, наиболее перспективны. Большинство из них мне не понравились, но надо же такому случиться — именно они и сработали.
Это вообще уникальное Юрино качество: он обладает чутьем на перспективные проекты. Понятно, что это подкреплено совершенно конкретными знаниями и опытом практической работы.

— И какой был первый опыт?
— Ковры, лампочки, спички, вино — чего только не было… Со спиртным труднее всего приходилось. На фуры, его перевозившие, чаще всего “наезжали” в лихие, как теперь говорится, 90-е.
Как-то приехал с тремя машинами в Москву, сидим на улице Рябининской с водителями, кушаем… Подходят четверо крепко сбитых ребят: “Здорово, чьи фуры?” — “Мои”, — показываю им документы. “Хорошо, а кто филки платить будет?” А я слова такого не знаю и вообще не понимаю 50 процентов из того, что они на своей фене говорят. Хотя общая картина ясна: требуют по три тысячи долларов с каждого транспортного средства.
А это полный, что называется, приплыв, потому что мы сами сумму вдвое меньшую зарабатываем. Никакого другого выхода нет, кроме как предложить самому здоровому из них: “Если мужчина, выйдем и поговорим один на один”. Ну, слово за слово, обратили они внимание на мои поломанные уши. “Ты что, борец?” — “Самбист”. — “А такого-то знаешь?” — “Да, конечно, он из клуба “Самбо-70”. — “Да ладно, сам-то ты кто?” — “Ну я вообще-то, на всякий случай, чемпион мира”.
На вечер забивается стрелка. Приходит человек, с которым я не один год тренировался в сборной Союза, и, понятно, от конфликта не остается и следа.

— То есть борьба в то время помогала установлению контактов?
— Она всегда помогала. Корпоративность до сих пор сумасшедшая. Как только видишь человека с поломанными ушами, можешь смело к нему обращаться. Возможно, он тебе и не поможет, но будет разговаривать достаточно открыто.

— Упиваясь взаимовыручкой борцов, не можем не обратить внимание на футболистов и многострадальный клуб под названием “Динамо” (Минск), который никак не вернет себе статус флагмана отечественного футбола.
— Надо признать, “Трайпл” успешен почти во всех видах бизнеса, которыми он когда-либо занимался и занимается сейчас, но “Динамо”, пожалуй, не тот проект, который оправдал наши ожидания.
Могу в 1020-й раз сказать, что во всем виноваты футболисты, не воспользовавшиеся предоставленными им шансами. Но уверен: результат придет только тогда, когда ты уважаешь людей, с которыми работаешь.
Я обожаю своих борцов, просто отдыхаю с ними душой. На минувших выходных приехал на сбор и даже уезжать не хотелось. Но я отнюдь не уверен, что точно так же провел бы время на футбольной базе. Нет у нас понимания, не знаю даже, на чем может зацепиться эта дружба. Уж точно не на гламуре, длинных волосах и не на наколках. Если у нас парень с тату на ковер выйдет, его долбать об этот ковер будут с особым ожесточением, потому что не борцовское это, не мужское.
Есть разность интеллектов, подхода к жизни — и в этом отношении мы с Юрой солидарны. Один раз чуть не продали “Динамо”. И когда обсуждали детали сделки, подспудно признались друг другу, что нам уже трудно будет обходиться без этого вида спорта — привыкли…

— А кто выступал в роли покупателя?
— Один из акционеров “Уралкалия”, имевшего в свою очередь очень большой интерес к “Беларуськалию”. Но так как главная сделка сорвалась, то и “Динамо” нового владельца не обрело.

— В народе почему-то упорно бытует мнение, что Чиж и сам рад бы избавиться от актива, да только кто ж ему позволит…
— Это не соответствует действительности. Мы в самом деле с футбольным клубом срослись. Это как дитя, пусть не совсем удачное и здоровое, но наше…

— Через команду уже прошел не один десяток тренеров…
— Знаешь, все, кто там работал, мне были интересны. Жаль, что разговаривать со мной они начинают лишь тогда, когда у них появляются проблемы. Я не знал ни одного человека, который не хотел бы чего-то добиться с “Динамо”. Другое дело, не все могли.
Были те, кто уверял, что уже после первого круга мы будем отдыхать и готовиться к старту в Лиге чемпионов. Хватало и других, у кого вечно был виноват кто угодно, только не они.
Очень приятное воспоминание осталось о Муслине — приятный человек и великолепный профессионал. Юра Шуканов — лидер по натуре, который многое сделал для команды, не без доли везения… Но опять-таки он думал, что поймал птицу удачи за хвост, однако та капризная дама и любит кропотливый труд изо дня в день, что не у всех и не всегда получается…
Кого-то брали, надеясь, что будут такими же хорошими тренерами, какими были игроками, но это, увы, случается нечасто. И мы потом оказываемся виноватыми, потому что молодые специалисты должны пройти определенный курс, прежде чем встать у руля такого именитого клуба.
Получается, пока так и не нашли своего главного тренера…

— Зато кандидатура его потенциального помощника всплывает довольно регулярно. Магомед Рамазанов — давненько он в нашем интервью не появлялся.
— Эта тема, кстати, всегда актуальна. Магомед — личность, бесспорно, харизматическая. Он очень категоричен: если ты вышел на ковер, поле или ринг, то должен или умереть, или победить. Поэтому все его ученики бьются до конца.
Если взять последнюю игру с Жодино, то не могу сказать, что ребята не сражались. Они стелились в подкатах, играли в кость, не жалели себя, но мысли не было. Не стреляйте в тапера, он играет, как умеет. И в этой дуэли победил тренер Гуренко.

— Интересный он человек.
— Неравнодушный и переживающий. Эмоциональный тренер мне более симпатичен, нежели тот, который может просидеть матч с одним и тем же выражением лица. Сережа просто не выдержал психологического давления. Его же никто не убирал, он сам написал заявление об уходе из “Динамо”. И Юра ему говорил, чтобы не торопился, тормознул, а он, видишь, не смог перебороть свои эмоции…

— Может, вам все же стоит начать с привлечения в клуб генерального менеджера, который и построил бы всю работу, в том числе решил бы и вопрос тренера. Но, как ни крути, лучше Капского кандидатуры нет.
— Согласен. Он рассказывает о своих футболистах так, как я рассказываю о борцах — взахлеб и с таким же восхищением. Он футболистов любит, а мы их не понимаем… Впрочем, я как-то поехал с ребятами на Кипр и наблюдал, как они работают, и реально их зауважал. Понял, что это нелегкий труд.
Но давай больше не будем о футболе — хотя бы потому, что о нем и так пишут сегодня в каждой газете едва ли не больше, чем об остальных видах спорта, вместе взятых.

— Тренер, который произвел на тебя сильное впечатление?
— Болеслав Михайлович Рыбалко, наставник Александра Медведя, заслуженный тренер СССР, профессор — он вообще гигант. Не думаю, что он знал все нюансы прохода в ноги, но с таким уважением разговаривал с тобой, вселяя веру в то, что ты — личность, что подобная поддержка просто окрыляла. Он влюбил меня в науку. И я — ашхабадский пацан, для которого все ученые были какими-то непонятными ботаниками, захотел стать одним из них. Под его влиянием закончил аспирантуру и защитил докторскую диссертацию на тему “Национальное самосознание как интегральный признак нации”.

— И как у нас с самосознанием?
— Я описывал на примере России, но белорусы там тоже присутствуют. Наше самосознание гораздо меньше выражается, чем у украинцев или тех же россиян. Эта толерантность все же базируется на неких европейских ценностях, к которым мы гораздо более близки, чем наши соседи. Для нас границы нации имеют уже более размытые очертания, мы подобным образом интегрируемся с теми, кто живет западнее нас. Вот простой пример. Если подойти к русскому и попросить его подвинуться, то, скорее всего, услышишь: “А с какой-то стати?”. Белорус же отреагирует совершенно спокойно. И не полезет в драку, если ему кто-то случайно наступит в клубе на ногу. Именно поэтому здесь очень комфортно жить.
Однако для спортсмена белорусская толерантность штука не самая хорошая. Сколько раз замечал, что нашего борца для начала хорошо бы долбануть. Пока он не станет проигрывать 0-8, упираться не будет. Агрессии не хватает.

— Спортсмен вообще фигура весьма занимательная для изучения. Мы легко назовем человека героем нации лишь за то, что он больше всех поднял килограммов или быстрее пробежал какую-то дистанцию. И мы, журналисты, признавая, что подход этот несколько однобок, тем не менее сделаем все, чтобы и духовные характеристики героя были, что называется, на уровне. Но ведь реальных героев потом оказывается гораздо меньше, чем липовых, озабоченных поисками собственной гармонии в окружающем их мире.
— Наверное, не стоит требовать от спортсменов слишком многого. Давай не будем забывать, что прежде всего они эгоисты, зацикленные на результате. Показать который должны любой ценой, потому что это и есть смысл их жизненных устремлений.
Я вспоминаю себя: мы не были отягощены большинством бытовых вопросов. Надо было только тренироваться, все остальное за тебя делали другие. Иногда себя ловлю на мысли, что не всегда помогал жене, когда ей было трудно. Просто этого не замечал, потому что на носу были очередные соревнования и к ним надо было готовиться так, чтобы привезти домой медали. Это распространенная болезнь, но вынужденная. Нам просто необходимо сужать мир и смотреть на него под определенным углом. Иначе расплескаешь энергию, и она уйдет в песок.
Настоящих героев немного. Для меня им всегда был Магомед Рамазанов — человек с настолько крепкими нравственными устоями, что подлость, я знаю, он никогда не сделает. Очень нравятся Саша Карелин, Даулет Турлыханов. Юра Чиж — это тоже человек с железобетонными принципами, являющийся для меня большим авторитетом. Он многим людям помогает. Юра не любит лишней рекламы, но это практически каждый день происходит… Взялся за федерацию борьбы, и ребята, которые там работали, получили словно свежего воздуха глоток. Все закрутилось, завертелось, и кто скажет, что мы сейчас не вправе рассчитывать на медали в Лондоне?

— Никто. Как и вряд ли подвергнет сомнению постулат о том, что мужчина должен всю жизнь оставаться сильным. Это я веду к публикации твоего рецепта, как таковым стать.
— Жизнь — это не спорт. Довольно глупо соревноваться с кем-то так же, как это было раньше на борцовском ковре. Сегодня я хочу быть сильным для себя. Человек никогда не знает своих способностей и того, как может повести себя в непредвиденной ситуации. Знаю много очень физически сильных людей, которых ломала жизнь. Дух все равно сильнее мышц, а вера творит чудеса. А вообще кто сильнее: человек, сумевший простить дурака или чей-то глупый эмоциональный поступок, или тот, кто без лишних сантиментов зарядит обидчику по физиономии? Может, надо просто улыбнуться в ответ?

— Ты давно дрался?
— Слава богу, да. Сейчас спорные вопросы стараюсь решать с помощью аргументов. И ведь получается… Эмоции всегда полезнее держать при себе и не дать первому чувству мщения овладеть тобой. Заговоришь с человеком и видишь, что в нем, как в зеркале, исчезает агрессия, он успокаивается, начинает улыбаться…
Но все равно, знаешь, я не сделал такого поступка, за который потом попаду в рай. А вот моему другу Казбеку Рамазанову это удалось.

— ?
— Он в Ашхабаде ребенка из огня вытащил. Все побежали, а он остался, хотя было натурально страшно. Вот-вот крыша рухнет, все в огне, дышать невозможно, ничего не видно. А где-то в комнате ребенок. Казбек три раза туда заходил. В последний, говорит, уже вообще ничего не соображал, как в тумане, рукой под столом провел и зачерпнул пацана, который от огня спрятался. Вытащил его, и потом целый час на улице в сознание приходил. Вот это поступок, да?

— Не многие бы смогли…
— А человек никогда не знает, как поступит, когда в глаза ему реально смерть будет смотреть. Ну, наверное, страшно, даже очень… И вот когда человек этот страх за себя сумеет преодолеть, чтобы спасти чью-то жизнь, он действительно герой.
Япринцев встал из кресла, подошел к окну и глянул вниз, где по тротуару сновали пешеходы, каждый из которых мог бы стать потенциальным героем, случись ему попасть в какие-то непредвиденные, исключительные обстоятельства. Он вздохнул и продолжил.
— А вообще иногда хочется написать о жизни книгу. Знаешь, это у многих просыпается — изложить увиденное и понятое на бумаге. Ведь в жизни приходится постоянно что-то пересматривать, какие-то вещи, вчера кажущиеся незыблемыми, сегодня подвергать сомнению.
Хорошо, что никогда не страдал накопительством. Так же, кстати, как и Юра. Он же не ради денег так пашет. Ему важен процесс реализации себя и тех людей, которые с ним работают в компании.

— Вообще-то многие сегодня тебе позавидовали бы — не столько материальному достатку, сколько той отменной физической форме, в которой находишься в 50 лет. Даже снова чемпионом мира по самбо являешься, пусть даже и среди ветеранов.
— Поверь, это не самое сложное в жизни — держать себя в хорошей форме. Если ты с детства привык к физическим нагрузкам, то организм просто их требует. Это же естественная потребность, как хлеб и вода.
Нет, Сергей, в жизни важнее всего поступки человека. В каких-то вещах можно признаваться только на исповеди. Иной раз у себя спрашиваешь, а как бы поступил, оставшись на “Титанике”. Может, стал бы расталкивать всех, чтобы побыстрее оказаться в шлюпке, вообразив, что твоя жизнь важнее жизни других людей, которые слабее тебя — женщин, стариков, детей…
Помнишь, в одноименном художественном фильме был момент, когда помощник капитана застрелился, смыв позор кровью. Его можно понять, но для меня самоубийство — это совсем уж какой-то крайний поступок. Когда я жил в Туркмении, то арестовали папу моего однокашника — министра юстиции. И тот, понимая, что в случае суда семья потеряет все, застрелился, но тем самым спас от нищеты своих близких. А дети его потом, кстати, стали хорошими специалистами и многого добились в жизни. Это я к тому, что распорядиться своей жизнью проще всего, но надо всегда помнить о тех, кого ты оставляешь.

— Почему-то в этой стране любой разговор рано или поздно принимает какой-то депрессивный оборот… Вот и мы уже до самоубийств договорились…
— Знаешь, ведь по жизни я оптимист. Дело не только в том, что на улицах Минска чисто, а в том, что белорусы — люди с такой же чистой душой. Умеют прощать и не обращать внимания на второстепенное. Европейцы…

Он снова стоял у окна, как актер Тихонов из фильма “Европейская история”. Именно так, потому что Бендер в этом интерьере не смотрелся бы. Впрочем, меняются только времена, а мы остаемся прежними. Если, конечно, действительно не меняем принципов, заложенных еще во времена почти забытого детства…