БЫВШИЕ. Лазарь Шапиро: родился я не Ивановым...

И даже здесь еврей он не правильный — слишком уж широкоплечий и принципиально расходящийся с общепринятыми представлениями об их спортивных талантах, замыкающихся главным образом в 64 клетках шахматной доски. Наш Шапиро — заслуженный тренер СССР по вольной борьбе, ученики которого выигрывали чемпионаты мира, Европы и Советского Союза.

— Лазарь Моисеевич, почему же все-таки не шахматы?

— Ну что поделать, не пошли они у меня, и все тут… Невнимательный я какой-то, иной раз и партию не мог без ошибки записать. Наверное, мозги не на то были настроены, а?

— А на что же они были настроены?

— Да черт его знает… Мы с друзьями по всем секциям ходили. В начале пятидесятых только так и было — везде за компанию. В борьбу случайно попал, в 17 лет. Приятель уже занимался и как-то предложил побороться. Я-то знал, что сильнее, и потому легко согласился. А он взял и победил. Тогда я решил записаться в секцию, и через две недели мы провели повторный поединок.

— Отыгрались?

— По-другому получиться не могло. Я же такой заядлый был. Никого не боялся! С первого своего турнира — чемпионата города — меня чуть было не сняли. Представь картину: идет схватка, вокруг ковра сидит куча ребят и наперебой подсказывает одному из борцов, какие надо делать приемы. Наконец тот не выдерживает, поворачивается к ним и говорит: “Ну что вы все время п…те под руку? Вы же знаете, что я ни х… не знаю!” Судья разобрался, что я не тренера своего послал, а приятелей, долго смеялся, а потом заявил: “Когда этот малый научится бороться, то загрызет любого”.

В сборной Белоруссии оказался уже через полгода. Не столько благодаря одаренности, а скорее потому, что вес 52 килограмма всегда считался дефицитным.

В 58-м году зачислили кандидатом в сборную Союза: после того, как я яростно зарубился на первенстве страны с легендарным Али Алиевым — неоднократным чемпионом мира.

Но в национальную команду меня так и не взяли — я же еврей. Значит, невыездной. Ну так, в Монголию какую-нибудь прорывался, не далее. Да и то брали под чью-то личную ответственность. Думали, наверное, что я к родственникам в США сбегу. Как на беду, таковые у моего папы имелись. За это, сам понимаешь, в те времена почетных грамот не вручали. Отец сильно переживал по этому поводу, хотя связей с заокеанской родней мы не поддерживали. По-настоящему выездным я стал только в 72-м, уже будучи тренером сборной СССР.

— А когда вы начали тренировать?

— Почти сразу, после того как заработал кровоизлияние в шейный отдел спинного мозга. Диагноз этот знали и тренеры, и врачи, но все равно меня попросили, если так можно сказать, побороться “в последний раз” на чемпионате СССР. Он чуть последним для меня не оказался — в схватке хорошенько долбанулся головой о ковер, а затем моим бездыханным телом занимались уже только врачи…

Чуть с ума не сошел от боли. Сперва, не разобравшись, на вытяжку положили — это примерно то же самое, что соль на рану насыпать. Затем шею в корсет заковали. Лежу и думаю: “Ну почему я к шахматам неспособный? Сидел бы сейчас на каком-нибудь турнире, турецкий гамбит разыгрывал, а между ходами кефир пил. Красота…”

После выздоровления отправился прямиком в зал. К ребятам, которых начал тренировать в то время, когда сам боролся. Мой лучший ученик — Вася Сюльжин — в том наборе и находился…

Его долго в секцию не брали, считали, видимо, неперспективным. Да и куда, в 17 лет-то? А мне он приглянулся. Физические данные у Васи неплохие оказались — лыжами много занимался. Потому спина была крепкая и дыхалка на уровне. Приемы на лету схватывал.

Вообще-то он с другом пришел, но того я быстро выгнал, хотя у парня хорошие задатки имелись. Меня потом Вася уколол, мол, почему вы товарища моего в институт не устроили и все сделали, чтобы бросил. А я ему ответил откровенно: “Пил он, Вася, и ты вместе с ним. Если бы я вашу дружбу не разбил, то потерял бы обоих. А так решил хотя бы одного оставить”. Приятель его, кстати, на самом деле затем спился. А Вася мировое первенство выиграл.

— Первым чемпионом планеты среди белорусских борцов стал Олег Караваев, чей дом, как я успел заметить, стоит практически напротив вашего…

— Со старшим братом Олега Игорем я боролся в одном весе и считался его основным соперником. Игорь любил на меня младшему жаловаться, говорил, что однажды я ему чуть ухо не откусил. Специально. Олег только посмеивался, мол, не похож Шапиро на поедателя чужих ушей. В самом деле, чего только в схватке не случается… Нужны мне чьи-то уши! Я хоть и азартный был, но меру знал.

Хотя самому Игорю стоило голову оторвать за то, что сводил он своего младшего брата с пути истинного, когда Алик от этого дела лечился. Пить ему было нельзя. Мы с Аликом в баню ходили, так я на обратном пути до его дома потреблял исключительно газировку, хотя пива хотелось со страшной силой. Ради Алика терпел. А брат его назавтра хвалился: “Мы вчера с батей взяли, зашли к младшему и там так здорово вдарили…” На следующий день Алика уже понесло… Он очень хороший человек был, но слишком добрый, не умел отказывать…

Знаешь, каким мощным тренером он мог бы стать? Я смотрел, как он вел тренировки, и у меня душа радовалась. Хотя и учились мы с ним в институте, чего скрывать, ни шатко ни валко — как все спортсмены, но в борьбе Алик был профессор. У него все имелось — хватка, чутье, показ. Борешься с ним на спор — я по вольной, Караваев по классической, — обовью его ногами так, что никуда уже не деться, а он все равно перекручивается и уходит. Великий борец — ничего не попишешь.

Все знают: Сашу Медведя я не люблю, но у него тоже генетика была такая, что в любом виде спорта стал бы чемпионом. Он отвечал мне взаимностью, однако если я проводил тренировки сборной, то выполнял все задания от и до. Очень профессиональный спортсмен.

— Вообще-то навскидку сдается, что хороших борцов классического стиля у нас всегда было больше, чем вольников…

— Так это закономерно — в Беларуси вольная борьба вышла из классической. По существу, все вольники явились неудавшимися классиками. Мы и учились-то этому стилю друг у друга.

— Тем не менее тогда борцов из России в массовом порядке к нам не завозили…

— Я не против этой практики — свежая кровь нужна всегда. Но одно дело — добыть человека на голову сильнее местных, и совсем другое, когда привозят средних спортсменов, которые у себя дома не могут поступить в институт. Приезжает такой переросток из какой-нибудь Махачкалы, у него дома двое детей, а он все еще борется по юношам и перекрывает дорогу талантливому белорусскому пареньку. Ну и у кого из тренеров потом останется желание работать на перспективу? Хотя, казалось бы, у людей сейчас должны быть мощные стимулы трудиться — попадание в национальную команду Беларуси практически гарантирует участие в крупнейших международных турнирах.

В той же сборной Союза был очень жесткий уровень конкуренции. Сейчас, уверен, Вася Сюльжин хоть раз, но чемпионом Олимпиады стал бы. В союзные времена попадание в состав сборной практически гарантировало медаль на любом топ-турнире. Тогда никто из тренеров не задумывался, где бы найти хорошего борца — в каждой категории имелись три-четыре примерно равных по силам атлета.

Если бы Васю не послали в 1972-м на чемпионат Европы, который он благополучно выиграл, то туда наверняка отправился бы один наш знаменитый борец. Ну я с ним поговорил, расписал все нежелательные последствия его возможного поражения (что приобретало особенную актуальность перед отбором в олимпийский Мюнхен), и тот нашел мои доводы разумными. В сборной СССР я обладал репутацией человека, которому можно доверять.

— Как это у вас все просто на словах получается…

— Жизнь, Сережа, — штука сложная… Чтобы чего-то добиться, всегда надо иметь аргументы и искать компромиссы. Дипломатом быть, где-то настоять, а где-то и уступить. А когда Вася два раза подряд выиграл “Европу”, то встал вопрос о его отправке на чемпионат мира. У человека были достижения на всесоюзной арене, накопленный международный опыт — с этим никто спорить не отважился. Ну а дальше все решалось в прикидках. Основного своего соперника — Новожилова — Сюльжин обыграл, и путь на ставший для него победным чемпионат мира 1973 года оказался открыт.

— Но на Олимпиаде ни один из ваших учеников так и не выступил…

— В 1972-м на первенстве страны в Минске в весе 74 килограмма Зильберман выиграл золотую медаль и рассматривался как один из главных претендентов на Мюнхен. И на прикидке он обыграл главного конкурента Гусова, однако того где-то перед этим обидели и дали поездку на Игры в качестве сатисфакции. Хотя после отбора он подошел ко мне и сказал, что зарежет.

— Похоже, это ему не удалось…

— Юра сам по себе хороший парень. Просто тогда он так наелся этого соперничества с Зильберманом, что в Мюнхен приехал полностью выхолощенным, проиграл две схватки и вылетел из турнира. А мне пообещали, что Витя поедет на следующий чемпионат Европы, где он впоследствии стал серебряным призером.

Васе еще труднее было пробиться. У него в весе 82 килограмма боролись сразу два чемпиона мира — Шахмурадов и Тедиашвили, а вдобавок еще и молодой ленинградец Новожилов — чемпион будущий, который уже тогда моему питомцу ни в чем не уступал.

— Еще один ваш ученик — Александр Маркович — являлся победителем и многократным призером чемпионатов страны. Но на международной арене, кроме титула чемпиона мира среди юниоров, большего не добился…

— Саша очень хороший борец был: и жесткий, и техничный, и сильный, но чуть-чуть ему не хватало, чтобы стать первым. Знаешь, есть такой расхожий штамп в журналистике — горящие глаза? Если горят прожекторами, то всем это нравится. И болельщикам, и руководству. Сане такой кураж не давался. А вот Вася мог сыграть, если требовалось, не хуже Смоктуновского. Прикидку с Новожиловым он почему выиграл? Хотел очень. Сюльжин подсек его, тот за ковер улетел, а Вася все равно, как будто ничего не замечая, за ним… Такой прыжок сделал, с такой яростью на ленинградца кинулся, что ни у кого уже сомнений не оставалось: парень боец до последней капли и везти на “мир” нужно именно его.

— За рубежом советских борцов любили?

— Нет, конечно. Любой из так называемых младших братьев — чехов, болгар, поляков, венгров — с большей охотой отдали бы схватку какому-нибудь западному немцу, чем нам. Это в газетах писали, что советский воин принес всем счастье и свободу, а для наших друзей по Варшавскому договору мы являлись оккупантами, тем более у всех были свежи в памяти события 1968 года в Чехословакии. Правда, тогда нас не только не любили, как сейчас, а еще и боялись. Пшикали, пукали, но исподтишка.

Отличные времена были: по телевизору весь зарубежный мир восторженно рукоплещет успехам советских атлетов, а на самом деле на соревнованиях этот доброжелательный зритель неизменно болел против нас.

— В справочнике по вольной борьбе, выпущенном в начале восьмидесятых, нет упоминания о Викторе Зильбермане, сразу же после своего серебряного чемпионата Европы 1973 года решившего эмигрировать на землю обетованную…

— Я из-за этого долго не получал звание заслуженного тренера СССР. При представлении ведь могло всплыть, что, помимо Сюльжина, я и Зильбермана израильтянам подготовил. Это та еще клизма была…

К слову, Витя числился не сантехником и не садовником, а офицером МВД. Один бог знает чего мне стоило уволить его из органов и отправить обратно в Молдавию, откуда он был родом. А там уж и взятки были гладки — я и не подозревал, какие у Вити планы в голове имелись, верно?

Но он очень здорово помог нашей команде на чемпионате мира 1974 года. Сложилась такая ситуация, что Ашуралиев завоевывал золото только при условии победы над Зильберманом. Тот в таком случае становился третьим. Хотя мог оказаться и вторым. Для этого ему требовалось чисто выиграть у болгарина. Что делать? Надо кого-то посылать на переговоры. Кого?

— Вас, конечно…

— В сборной тоже так решили. Сходи, говорят, к израильтянам, потолкуй с Витей, это же твой ученик, неужели он своего тренера не послушает? Ну, спасибо, говорю, за доверие, а наши переводчики (ими всегда ездили комитетчики) потом доложат куда следует, что Шапиро ходил к евреям наводить мосты на случай эмиграции. Хорошо собрали консилиум: тренеры, парторг, переводчик. И последний лично дал добро на вылазку в стан угнетателя арабских народов.

Зильберман все сразу понял и — как отрезал: “Лазарь Моисеевич, мне обидно, что пришли именно вы — мой тренер. Но все равно разговора у нас не будет и схватку я никому отдавать не собираюсь”. Я ему ответил: “Витя, не горячись, побеседуем спокойно. Если у тебя есть хотя бы 10 процентов шансов победить на этом “мире”, то можешь послать меня к черту”. Сидели мы долго, и все-таки я его убедил, что выиграть чисто две схватки у сильных соперников не реально…

После этого Витя стал у нашей делегации героем — все сказали, что на этом турнире в сборной СССР было не 8 борцов, как обычно, а 9. Израильтяне на меня зверями смотрели. Как наши на Витю в самом начале турнира. Болели против него, он же вроде как предатель считался… Мудаки.

— Но вообще-то возникает закономерный вопрос: а вы почему Израилем не прельстились?

— А что я там забыл? Витя тоже на земле обетованной надолго не задержался. Дернул при первой же возможности в Канаду, закончил там университет, попутно выступая за сборную страны. Потом работал одним из ее тренеров. Когда я в США был, Витя завез меня к себе в Канаду на недельку. У нас отличные отношения остались.

Он всегда говорил: “Лазарь Моисеич, не надо садиться на стул меня секундировать”. У него другой характер был, чем у Сюльжина или Марковича. Те спокойные, а Витю постоянно требовалось накручивать. Поэтому я отходил в сторону и орал, как бешеный, матами через каждое слово, давая такие убийственные характеристики своему ученику, что даже борцы краснели. На Зильбермана такая манера руководства действовала отменно. Он начинал злиться на меня, потом на соперника, кардинально менял стиль борьбы и в результате выигрывал.

Но это единичный случай. Остальные таких вещей не понимали. Валера Соболевский мог начать прямо на ковре пререкаться: “Да что вы себе позволяете? Не желаю я слушать ваши оскорбления!” Тоже был перспективный парень, но подняться выше призера Союза не сумел — имелись у него проблемы с психологией. Все-таки, как ни крути, чемпионский характер — штука, скорее, врожденная…

— Чем вы объясните то, что вольная борьба долгие годы остается видом спорта, в котором доминируют представители кавказских народов?

— Все очень просто. Во-первых, другие виды спорта там особенно не культивируются, а во-вторых, у них хороший спортсмен все равно как член правительства. Чемпиону давали квартиру, машину и обеспечивали славой до конца жизни.

Они спускались с этих гор, по существу дикие люди, ничем особенно не забивавшие свои головы, кроме борьбы. А для спорта очень полезно, когда у человека есть цель, от достижения которой ничего не отвлекает: ни ночные бдения над учебниками, ни работа во вторую смену на каком-нибудь хлебозаводе.

Эти ребята такие кроссы засаживали, что мы диву давались. Я, например, с Алиевым бегать не мог. Не выдерживал его нагрузок.

— Вообще-то в большом спорте есть такой верный помощник спортсмена, как анаболические стероиды… Какое хождение они тогда имели в вольной борьбе?

— Махачкалинцы как-то накормили одного пацана, и тот выиграл Союз одной рукой. Первый и единственный раз в жизни. Пробовали они и еще, но успеха эти эксперименты не давали. Трудно угадать время и реакцию организма. Борьба — это вид спорта, где все решает не только голая сила…

— …но и судейство.

— А куда без этого? Надо расположить к себе арбитра, тем более что к советским борцам, как уже говорил, никто особенных симпатий не испытывал. Но я умел разговаривать с людьми. В Минске всегда был очень хлебосольным. И пили, и возили, и угощали, и фотоаппараты “Зенит”, которые считались очень мощным презентом, дарили.

“Зенит” на западные деньги стоил тогда 100 долларов. Их удобно было возить за рубеж. Куда безопаснее, чем валюту. Взяли тебя с долларами на родной таможне — считай, все. Иванова пожурили бы, а Шапиро пришел бы п…ц. Поэтому больше всего я любил бартер: деньги там, “Зениты” здесь. Тут ты уж точно ничем не рискуешь.

Сейчас, может, это и странно читать, но тогда на противоречиях двух миров пытались заработать все, начиная с главного тренера и заканчивая теми самыми вездесущими переводчиками. И таможенники тоже об этом знали и по неписаному закону, стимулировавшему успешное выступление советской команды на каком-нибудь чемпионате, содержимым сумок основного состава сборной, а это восемь борцов и два тренера, не интересовались.

Один раз в Америку полетели. Все затарились гитарами. Кроме меня. Конечно, стратегически это было не верно: продавались инструменты в Штатах с большим успехом, но уж больно не хотелось участвовать в комедии. Это же не сборная была, а какой-то струнный музыкальный коллектив. Американцы, увидев эту делегацию, от восторга чуть не обалдели. Вы, говорят, всегда твердили, что советский спортсмен — развитая во всех отношениях личность, а мы не верили… И просят: “Сыграйте нам что-нибудь…” Наши отнекиваются, мол, плохая примета перед соревнованиями, после — сколько угодно.

— И что же, сыграли?

— Да они бы с удовольствием, но вот беда — слишком широкие сердца у наших ребят оказались, раздарили они инструменты по доброте душевной. Все до единого…

Впрочем, что такое гитары перед утюгами? Мне до сих пор неизвестно имя шутника, на полном серьезе доказывавшего, что в Западной Европе советский утюг — это хит, перед которым меркнут водка, икра и “Зенит” вместе взятые. Я чуть со смеху не помер, когда мой товарищ по номеру распаковал чемодан и стал советоваться почем их лучше продавать, чтобы не продешевить…

Но я немного отошел от темы судейства. Так вот, с болгарами договариваться было куда труднее, чем с какими-нибудь американцами или иранцами. Тем дашь банку икры — и ты для них уже почти как лучший друг. Один западный арбитр в первый день наших плохо судил, там мы с ним вечером так икорки с водочкой накушались, что я пребывал в полнейшей уверенности в благополучном исходе дела. Наутро мне ничего, а тот лыка не вяжет, бормочет только: “Шапиро — гуд”. В судейской коллегии на него посмотрели да и сняли к чертовой матери, к нашему большому сожалению, с соревнований…

Внутри Союза тоже имелись свои группировки. Белорусы всегда дружили с украинцами, ленинградцами, кавказцы тоже вместе держались, хотя с теми же осетинами у меня были отличные отношения. С махачкалинцем Стасиком Гаджиевым мы братьями считались, и у него на родине меня принимали как своего. Но это все шло в плюс белорусскому спорту. Согласись, что представители разных наций, хотя во многом и не похожи друг на друга, любят одно и то же — когда их уважают. И не обманывают за спиной.

— Однако дипломатическую и тренерскую работу на борцовском ковре вы закончили в начале девяностых, уйдя в бизнес. Пока были силы, захотелось попробовать себя на новом поприще?

— Не хочу я ворошить все эти истории… Давай ответим, что захотелось. Возглавил коммерческую фирму, и все шло хорошо до тех пор, пока не набрал в штат своих друзей. Ну не такой я по натуре человек, чтобы, зарабатывая тысячу, сидеть и спокойно смотреть, как приятели перебиваются на ста рублях. А бизнес подобных отношений не терпит, и поэтому все помаленьку пришло в упадок.

Хотя сейчас мне грех жаловаться на жизнь. Я снова директор, работаю у своего товарища, человека весьма небедного, и, откровенно говоря, не сильно напрягаюсь. Иногда разруливаю кое-какие вопросы…

— Так жить не скучновато?

— Когда скучно, друзей собираю. Но вообще-то у меня и дача есть, на которой всегда тьма работы. Семья… Сын, дочка. Наташа, кстати, пошла по моим стопам: сейчас она — старший тренер сборной Израиля по художественной гимнастике.

— Звучит…

— Мне не очень нравится, что дочь выбрала именно Израиль. Конечно, это страна, в которой не умрешь с голоду, но и богатым тоже не станешь. Характер у нее заядлый, как и у меня. Так что за Наташу не беспокоюсь, хотя и не устаю повторять: Израиль не то место, где стоит жить.

— А где стоит-то?

— Америка. Это страна больших возможностей, там любой может себя реализовать. Было бы только желание, а оно у меня всегда было…

Вот честно скажу: если бы получилось вернуться в молодость, то спортом точно не стал заниматься. Я не знаю еще ни одного человека, которому он дал бы здоровье. Нет, тренировать, конечно, можно, но только без фанатизма, раньше у меня, чего уж скрывать, присутствовавшего в изрядной степени. Из дома уходил в 8 утра, а приходил в 10 вечера. В зале торчал, в перерывах между тренировками по кабинетам бегал, решал вопросы своих учеников. Все хотел из них побольше чемпионов мира сделать…

— Сейчас за белорусской сборной по вольной борьбе следите?

— Так у нас хороших тренеров практически уже не осталось. Почти все вышли. А зачем они нужны, если борцов всегда можно подвезти из России? Я с Сашей Медведем на эту тему спорил неоднократно. Надо собственную школу поднимать, а не способствовать насыщению белорусских вузов борцами из ближнего зарубежья. Сашина беда в том, что он везде и его слишком много. Какими-то вещами должны заниматься люди, которые понимают больше его.

— А разве можно разбираться в вольной борьбе лучше, чем трехкратный олимпийский чемпион и гордость нашей страны?

— Никогда не уставал повторять, в том числе и Медведю, что насколько он велик как борец по сравнению со мной, настолько же я велик рядом с ним как тренер. Собственно, и из борьбы ушел только потому, что мы не сошлись характерами. И делу это на пользу однозначно не пошло.

Ведь что такое хороший тренер? Прежде всего психолог. Ты должен думать не о себе, не о том, как сп…ть побольше талонов со сборов, а об ученике. Как он, чем живет, почему плохо тренируется? Он тебе как сын должен быть.

Я, помню, с Бокуном в драку полез, когда Герман сказал о Васе что-то нелицеприятное. Обо мне, кричу, можешь как угодно отзываться, но своих учеников обижать не позволю! Герман вначале опешил, как и все его приближенные, а потом рассмеялся и говорит: “Вот такие тренеры мне нужны, Лазарь, чтобы за своих в огонь и в воду! Тогда и спортсмены из кожи вон будут лезть на соревнованиях, чтобы наставника не подвести!”

Герман Матвеевич мудрый человек был. Ко мне как-то на тренировку проверяющий один явился. В очень неудачное, надо отдать ему должное, время. Я злой, до состязаний всего ничего, а тут этот: “Покажите, пожалуйста, план-конспект, по которому вы ведете тренировку…” Как будто он в этом что-то понимает… Ну, слово за слово… Короче, я ему: “Пошел на…”, поджопник выписал и за дверь…

Тот, конечно, Бокуну наябедничал. Я пришел к нему в кабинет, поведал эту историю со своей точки зрения. Герман: “Ну и правильно сделал. Расскажи-ка лучше, как команда готовится? Какие проблемы?” Он сам был отличный тренер и все понимал.

Вот у нас есть министр спорта по фамилии Сиваков. Я не знаю, наверное, он очень хороший человек и замечательный руководитель. Но генералы умеют командовать только армиями, дивизионами и так далее. Спорт — это не их дело. Не может пироги печь сапожник, а сапоги тачать пирожник, как бы нам ни хотелось в это верить. Нет, со временем, конечно, можно в любом вопросе разобраться, однако в чем тогда смысл назначения?

Еще с советских времен спорт считался в ЦК партии чем-то вроде наказания. Оплошал на каком-то важном участке народно-хозяйственного фронта, тебя перебрасывали на спорт высоких достижений. Подразумевалось, что здесь-то уж точно любой справится…

Но ведь далеко не надо ходить, чтобы понять — наибольших успехов мы добиваемся тогда, когда процессом руководят профессионалы. Сколько лет прошло после Бокуна? Четверть века, а все равно никого рядом с ним поставить нельзя. Я не понимаю, почему нельзя поручить спортивную отрасль людям, которые достигли значительных высот в спорте и проявили себя умелыми руководителями?

— Вы удовлетворены прожитой жизнью?

— Да не очень-то… Конечно, не реализовался в полной мере. Впрочем, в чем-то очень доволен собой. Если бы не был таким, какой есть, то все вышло бы гораздо хуже. Нельзя позволять топтать себя. Дашь слабинку хоть чуть-чуть, и пиши пропало. Мне нравится, когда с человеком считаются. Когда его, возможно, и не любят, но уважают именно за то, что по жизни он боец. А у меня и выхода другого не было с такой-то фамилией…

— Все равно какой-то вы слишком идеальный получаетесь…

— Да тысячи ошибок у меня по жизни случались! Сейчас думаешь: знай все в двадцатилетнем возрасте, это же каких высот мог достичь! Но так все рассуждают, и почему мы становимся умными, лишь после того как выходим на пенсию?

До сих пор гнетет Вася Сюльжин. У меня всегда была проблема подвести его в хорошей форме к соревнованиям — он, как назло, в самый последний момент что-нибудь повреждал. И только потом я допер, что Вася регулярно перетренировывался! Когда за две недели до начала турнира я переводил его на легкие тренировки, типа баскетбола, то все было нормально. Представляешь, сколько турниров до этого мы проиграли исключительно из-за меня?

Я, кстати, не понимаю тренеров, которые в поражениях более всего винят спортсменов. Ерунда все это — тренер виноват. Или плохо подготовил, или хреново руководил. А если они тебя просто не слушались и на х… посылали, то тогда тебе лучше закончить заниматься ерундой. Ты — не тренер и, пока не поздно, ищи другое место для приложения своих усилий. Может быть, кто-то и по-другому считает, но спорт — штука серьезная. Это тебе Лазарь Шапиро говорит, а он, поверь, кое-что в жизни понимает…