НеПРОФИЛЬный актив. Иван Айплатов: футболисты — сущие пижоны

Айплатов не такой. Он сам был реальным, мотался за район и мог засадить в табло любому, кто посягнул бы на честь провожаемой им девушки. Перед лихими 90-ми были немного мутные 80-е, и именно с них, с прекрасного города с загадочным названием Йошкар-Ола, где родился наш герой, я и хотел бы начать этот рассказ…

— Ваня, читал в прессе, что твое поволжское детство было довольно насыщенным интересными событиями типа драк района на район…
— Это называлось мотаться за район. Ни один город Поволжья не жил иной жизнью, и если мальчишка не был в теме, то ему приходилось туго. Либо ты должен был уехать из района (были и такие случаи), либо платить деньги в “общак” — он существовал и в подростковой среде, и тогда тебя никто не трогал.
Но я проблем подобного плана не имел. Потому что был очень активен, занимался спортом. Понятно, что во время Брюса Ли никуда было не деться от увлечения восточными единоборствами, и от драк не увиливал. Тогда все этим жили, и было трудно представить, что вся секция идет биться с другим районом, а ты нет. Правда, при всем при том я был еще и довольно нетрадиционным человеком.

— Конечно, в лучшем смысле этого понятия…
— Ха! В той среде нетрадиционность не имела значения, к которому привыкли сейчас. Тогда слово “пидор” существовало и жило своей полноценной уличной жизнью, и никто бы не понял, что это такое — нетрадиционная ориентация.
А занимался я брейк-дансом и одновременно учился в художественной школе. Брейк-данс — абсолютно новое увлечение середины 80-х, и гопники не знали, как относиться к людям, которые им занимались.
С одной стороны, это мажоры — ребята стильно одевались, а с другой — демонстрировали приличную физическую подготовку, делали геликоптеры, батталы и уйму всяких других сложных приемов. Все было близко к спорту, а он считался делом правильным. Так что нас не трогали, а ближе к 90-м, кроме уважухи, никто уже ничего не испытывал.

— Какие правила существовали в драках?
— Да никакие. Просто в определенное время в заранее обозначенном месте сходилось человек по 300 с каждой стороны и начиналось… Были и убийства, кто-то брал кирпичи в карман, гаечные ключи, фомки, гайки размером с кулак. Надевались фуфаечки с надрезами, куда вставлялись монтажные ключи. Половина поволжской молодежи примерно так все годы и проходила — в специальных фуфаечках.

— Какие травмы ты заимел в тех славных сражениях?
— Всякие. Пробитая голова, вон, посмотри, шрам остался на лбу… Но это было нормально, потому что опасность могла подстеречь в любую минуту. Скажем, провожаешь девушку с другого района — с ней тебя не трогали, но обратно следовало пробираться исключительно тайными тропами.
У меня до сих пор осталась привычка передвигаться от предмета к предмету. В чужом районе это очень важно — подмечать, что где лежит. К примеру, в 10 метрах позади от меня кирпич, а в 40 впереди — забор, из которого при необходимости можно выломать доску и превратить ее в боевое оружие. Ты идешь и просто сканируешь окружающее пространство.

— А у девушки нельзя было остаться ночевать, тем самым решив вопрос вечернего возвращения кардинально…
— Во-первых, это был еще не тот возраст. Хотя, когда предлагали, было понятно, что не надо отказываться, иначе в тебе могут заподозрить труса. В то время все вещи были очевидными.

— Тогда каким же удивительным образом парень-боец переквалифицировался в дизайнера одежды?
— Само брейкерское движение шло вразрез всей этой гопоте. Нас привлекала другая музыка, отнюдь не группа “Любэ”. Интересы тоже были иные. Меня не особенно манила романтика криминального мира с его понятиями и авторитетами, выполнением поручений “старших” и перекидыванием посылок с грузиками на зону, потому как с пацанов, если их поймают, какой спрос…
К тому же дома все шили, а для брейк-данса требовалась модная одежда. Просто ничего не оставалось, как самому увлечься процессом изготовления вещей, что навсегда пробудило неподдельный интерес к одежде.
Начинали мы с толстовок из обычного нательного белья с начесом — принтовали на них лейблы “Найка” или “Адидаса” — тех марок, которые были наиболее популярны в то время. Вокруг буйным цветом расцветали кооперативы, появлялись “варенки”, и все это шумно приветствовалось народом, не избалованным, мягко говоря, советским “Легпромом”.
Логично, что после школы я поступил на факультет моделирования одежды в технологический колледж, а в Минске оказался только благодаря тому, что влюбился в тамошнюю девушку и уехал вслед за ней…

— Мне бы и продолжить разговор о сей романтической истории, но в голове почему-то — и давно, надо признаться — сидит один вопрос: почему в вашей профессии так много людей нетрадиционной сексуальной ориентации?
— Это большой миф о том, что геев много и они заправляют миром фешн-индустрии. Дело обстоит с точностью до наоборот. Кстати, и те, кто дает работу всемирно известным кутюрье с нетрадиционной ориентацией, вполне себе натуралы.
Мне кажется, миф придумало гей-сообщество для того, чтобы позиционировать своих представителей как людей необычных и наиболее продвинутых по творческой части.

— Но ведь зомбированное таким образом общество не всегда может адекватно оценить Ивана Айплатова…
— Вот поэтому всегда говорю, что я не модельер, а дизайнер. А на самом деле меня совершенно не настораживает то, что кто-то может что-то обо мне подумать. Есть люди, которые могут сказать: все нормально. В частности, жена и трое моих детей.

— На кого сейчас работает дизайнер Айплатов?
— Есть российский бренд — компания КО, которая занимается как спортивной, так и повседневной одеждой для представителей различных боевых искусств. Короче говоря, одежда для правильных мужиков. Мне эстетика ярко выраженной мужественности близка, и поэтому люди, сделавшие этот бренд, не случайно вышли на меня.
Мы делали показы на боях без правил — в казино “Новый Арбат”, куда привозили серьезных бойцов из К-1. Судя по реакции публики, коллекция всем пришлась по вкусу.

— А ты можешь сделать собственный бренд и работать на себя, а не на дядю?
— Этот вопрос животрепещущий для любого дизайнера постсоветского пространства. Но на это нужны инвестиции, одних только моих денег, понятное дело, не хватит.
Ни один бренд не возникнет на голом месте, то есть без серьезных инвестиций. Какие-то тиражи, естественно, есть, но это капля в море с точки зрения того, как надо правильно развивать этот бизнес.

— Ну неужели нет продвинутых белорусов, которые сказали бы ведущему дизайнеру страны: мол, бери деньги на благое дело, мы знаем, что они отобьются.
— Наверное, у людей должен возникнуть какой-то интерес, перед тем как сделать предложение, от которого невозможно отказаться. Но за все время было лишь несколько попыток, однако не настолько существенных по сумме, чтобы стоило в них влезать. И, кстати, все они из России.
В основном приглашают поработать на другой бренд. Это приносит деньги, но, к сожалению, не дает развиваться мне самому. Впрочем, в подобном фрилансерском режиме трудятся многие модельеры. Лагерфельд, например, работает на “Chanel”, являясь директором этого дома и параллельно ведет свой и еще несколько проектов. Но это очень сложно. Это уже высшая лига, которая покоряется совсем немногим.
Надо двигаться вперед, но если сдаваться, то за хорошие деньги — скажем, за миллион долларов. Именно такая сумма нужна, чтобы бренд мог нормально развиваться. Для этого вовсе не обязательно строить фабрики. Например, у “Diesel” их просто нет. Требуется персонал, менеджеры, склады, надо поддерживать объемы производства.

— А Министерству легкой промышленности вообще интересно поддерживать способных белорусских дизайнеров?
— Им бы самим выжить, а не еще кому-то помогать… Зачем? Ни одна белорусская фабрика, ни одно частное предприятие ни разу не предлагали сотрудничество, несмотря ни на мои, ни на успехи других белорусских дизайнеров на международных конкурсах и фестивалях моды. Хотя, наверное, это было бы им полезно с точки зрения какого-то развития. Ведь в самом деле трудно сегодня сказать, что продукция наших швейных предприятий сметается с прилавков благодарным отечественным покупателем.

— Короче, белорусская мода не развивается.
— Точно такая же ситуация и в российской фешн-индустрии. Ей на всем постсоветском пространстве всего 15 лет. Был Советский Союз, мода в котором двигалась совершенно перпендикулярно мировой, существовавший тогда Госплан выдвигал совсем иной путь развития.
Поэтому нам идет 16-й год, а на Западе фешн-индустрии уже 200 лет. Так что мы только в начале пути, и можно предположить, сколько времени придется преодолевать путь до тех, кто формирует сегодня мировую моду.
Понятно, что мода не может стоять особняком от экономической и политической ситуации в стране, поэтому вряд ли стоит укорять ее в том, что она занимает сегодня именно то место, которое заслуживает.

— Видно, невысокое, потому что дебютные Недели белорусской моды не оставили яркого следа даже в сердцах соотечественников.
— Я, к сожалению, был только на второй. Зато знаю бюджет Недели моды в Москве. Понятно, что нам с небольшими деньгами трудно соорудить нечто феерическое, ведь показы делают дизайнеры с именами, а их надо приглашать ради самого шоу или последующих продаж. Но это перспектива. Главное, что у нас такой фестиваль появился и он больше всего похож на Неделю моды в международном понятии.

— А белорусы на другие Недели моды ездят командой или поодиночке?
— Команд никто не собирает. В мире вообще нет такой практики, все зависит от собственных контактов. Впрочем, я был свидетелем, как на Парижской Неделе моды оказалась группа бельгийских дизайнеров, человек пять, и в моде сразу появилась бельгийская волна. То же сделали и японцы, продвигая свою моду. В искусстве известны примеры похожего объединения художников — во вред национальной школе это точно не идет.

— А если тебе собрать команду из лучших отечественных моделей и удивить тем самым (ну, если получится, конечно) западную фешн-индустрию?
— Модели — это средство для обслуживания моды. Они вообще никаким образом не двигают бизнес. Это точно такая же единица, как и дизайнер.

— Бедные девчонки, им вечно приходится опровергать заезженный штамп, что у них недалекий интеллект…
— На самом деле хватает разных девушек, и глупо причесывать их под одну гребенку. Это то же самое, что во всеуслышание заявлять: все мужики — козлы. А какие ж мы козлы? Может, через одного, но не все же…
Кроме того, надо понимать, что типичный модельный возраст девчонки — 16 лет. И когда журналист встречается с такой представительницей шоу-индустрии, становится понятно: она вряд ли даст то интервью, на которое он рассчитывает. Возможно, поэтому и складывается стереотип о “недалеких” моделях. А она просто маленькая девочка, которая еще ничего в жизни не видела.

— Положим, спортивные журналисты иногда испытывают подобные трудности в общении с атлетами, чей возраст давно уже шагнул за 20, а то и за 30 лет…
— Все от конкретных людей зависит. Я, например, знаю политиков, которые и в 45 не могут склеить двух предложений. А иногда и журналисты откровенно тормозят.
У меня есть список вопросов, которые хочу напечатать и повесить над входом в студию. “25 вопросов, которых нельзя задавать журналистам”. Например: а как вам приходит это в голову? а где вы находите музу? Причем я разговаривал на эту тему со многими представителями отечественного шоу-бизнеса, и они признавались, что испытывают аналогичные проблемы. Мы пришли к выводу, что есть десяток вопросов, которые спрашивают у всех без исключения.
Не знаю, может, на журфаке специально изучают эту проблему, но реально подобный катаклизм убивает в интервьюирующем все живое.

— Могу парировать в свою очередь тем, что большинство представителей шоу-биза даже на нестандартный вопрос умудряются ответить стандартно — безлико и неопределенно, дабы не продекларировать вслух собственное мнение по какому-нибудь насущному вопросу, тревожащему общество, например. К спортсменам, к сожалению, это тоже относится.
— Не знаю, мне со спортсменами всегда легко общаться, а иной раз попадется такой, с которым и час поговоришь, и два, настолько интересным собеседником он себя зарекомендует. Пример? Да легко — Владимир Задиран, наставник нашего прославленного боксера Александра Устинова.
Мы говорили об изотерике, о каких-то философских вещах… Просто не могли наговориться, хотя на улице уже была глубокая ночь. Задиран, уверен, может не только разрушить самый железобетонный стереотип о спортсмене как о человеке, способном только к физическим упражнениям, но и дать фору любому политологу или, скажем, священнику.
Вообще спортсмены — это люди, добивающиеся физического совершенства, и именно потому они должны развиваться и духовно. В большинстве своим именно таких эрудированных личностей я встречал.
Еще пример — Сергей Рутенко, с которым познакомился на одном из благотворительных показов. Перед этим читал несколько его интервью и понимал, что Сергею пришлось пережить немало. Не имею в виду его решение выступать под флагом чужой страны, а затем возвращение домой. Просто его дорога всегда была наполнена предельной мотивацией. Человек ставил перед собой исключительно высокие цели и, по-видимому, умел отделять главное от второстепенного, раз смог столько раз выиграть Лигу чемпионов.
Рутенко — это образ, наверное, самого позитивного спортсмена, которого я встречал. Опять-таки читал одно его интервью, где Сергея спросили: дескать, не постеснялся ли бы он выйти на подиум в нижнем мужском белье? И он сказал, что после участия в показе Айплатова трусы уже не кажутся ему какой-то экстремальной одеждой.
Он раскрепощен в лучшем смысле этого слова. Я вижу в нем экспрессию, нетипичную в общем-то уроженцам здешних мест, традиционно предпочитающим не выделяться среди себе подобных. Сергей уже сейчас думает о будущем и пытается найти какие-то темы, которые помогут ему реализоваться в послеспортивной жизни — это не у каждого спортсмена встречается.
Вообще заметил, что люди, чего-то достигшие в жизни — в политике, шоу-бизнесе или спорте, — правильные. Именно потому, что затратили на покорение своих вершин много труда. А этот процесс не оставляет времени на наносное. Фальшивого и блестящего гораздо больше у молодых, еще толком ничего не сделавших, а уже считающих себя звездами.

— Ну, вот мы и на футболистов с тобой перешли… В курсе, что многие, даже коллеги по нелегкому спортивному труду, считают их пижонами?
— Так это же здорово! Футболисты — это действительно пижоны от спорта. На таких и должен держаться мир моды. Именно пижоны — жертвы моды — и двигают вперед нашу индустрию.
После столкновения с футболистской братией я лишний раз убедился в этом. На игроков нацелено слишком много теле- и фотокамер, и потому ребята, которые постоянно находятся под их прицелом, хотят выглядеть соответственно ожиданиям публики.
Хотя хоккеисты по качеству пижонства им никак не уступают. Они одного поля ягоды. Последний раз снарядил в свадебное путешествие несколько хоккейных пар, и я знаю, о чем говорю. Андрей Степанов, например, весьма творчески отнесся к разработке стиля его костюма и уж точно не относился к тому безучастному классу наблюдателей, которых приводит на примерку будущая жена. У него костюмчик с подвыпендережем получился.
Мне нравится в людях пижонство, и отношусь к ним отнюдь не критически. Они просто хотят выделяться из толпы — разве с этим можно спорить?
Со спортсменами работать приятно. Другое дело, что особенности их трудовой деятельности не всегда позволяют носить мою одежду, заточенную все же больше под среднестатистического человека. Футболистам или хоккеистам бывают малы брюки: их накачанные ноги туда просто не влазят. А когда гандболист пробует натянуть на необъятные плечи пиджак, я уже сам начинаю молиться о том, чтобы он ему не подошел.
Но с ними работать прикольно, и я возьму в показ любого атлета, который найдет свободное время в своем графике. Спортсмены украсят любое представление моделей одежды — зал всегда оживляется, когда их видит.

— За выступлениями кого из белорусских звезд следишь с особенным вниманием?

— После знакомства с Сашей Глебом — человеком открытым и общительным, стал относиться к его карьере с пристрастием. Переживаю за полученную травму и желаю ему залечить ее, и как можно успешнее. Но не быстрее, чем назначено врачами. Это тоже важно, потому что после 30 любой человек, не только спортсмен, начинает относиться к себе более внимательно. Впрочем, надеюсь, впереди у Саши еще немало приятных моментов, связанных и с клубом, и со сборной.
Саше Герасимене, героине не только августа, но, наверное, и всего года, — мой искренний респект. Горжусь тем, что два года назад в рамках благотворительного проекта “Мечты сбываются” мы с Герасименей и еще десятком звезд белорусского спорта участвовали в международном минском марафоне.
У нас были такие прикольные желтые маечки, которые могли купить все желающие и тем самым помочь больным детям.
Я тогда пробежал дистанцию 10 кэмэ и понял, что нахожусь не в такой уж и плохой физической форме. Впрочем, больше всего удивил средний сын. Ему тогда было 9 лет, но он преодолел рядом со мной весь путь. Мало того, вернувшись домой, пошел еще играть в футбол во дворе, после чего я окончательно осознал, что рядом со мной живет настоящий мужик.

— “Прессбол” часто читаешь?
— Не назову себя его регулярным читателем, но периодически просматриваю и даже могу внести конструктивную критику.

— Вноси.
— Так как я знаком со многими представителями боевых видов искусств, то часто бываю на боях и наблюдаю там изрядный зрительский ажиотаж, а между тем в ведущей спортивной газете страны об этом не появляется ни строчки. Понимаю, что вы освещаете, как правило, олимпийские виды спорта, но, наверное, стоит признать, что со времен первых Олимпиад приоритеты несколько изменились и, скажем, стрельба или фехтование собирают гораздо меньше зрителей, чем профессиональный бокс, кикбоксинг или К-1. Интерес рекламодателей к ним тоже огромен, посему мне кажется, что ваше сотрудничество с боевыми видами могло бы стать для газеты делом прибыльным и с экономической точки зрения.

— А ты читал, что в этом месяце должна состояться презентация олимпийской формы белорусской сборной образца Лондона-2012?
— Нет, но с удовольствием бы туда сходил. Все время существует интерес вокруг этой темы, меня самого неоднократно спрашивали, почему я не принимаю в этом участия.

— Авторство олимпийской формы 2008 года для белорусов принадлежало китайцам.
— Кстати, это не худший вариант с точки зрения экономики, потому что там легче, дешевле и быстрее все производить. У них за 30 секунд можно найти любую фурнитуру, я уже не говорю о тканях, которых там огромное количество. В Беларуси такого и близко нет, мы почти все привозим из-за рубежа.
Все передовые спортивные бренды отшиваются в Китае и нормально себя при этом чувствуют. Хотя у нас есть неплохая промышленная база, но все дело упирается в сырье — можно только догадываться, сколько времени займет выбор и доставка всех необходимых тканей и фурнитуры. Думаю, очень много. Но по идее дизайн может быть белорусским и лекала можно отправить в Поднебесную и там уже с ними работать.

— Торжество бренда BOSCO Sport, шагающего не только по России, но уже и по всей планете, как-то бередит твое дизайнерское самолюбие?
— Ну, во-первых, эта идея с вензелями распространена в России еще и в бренде “Форвард”, где мне довелось поработать несколько месяцев, сотрудничая с замечательным дизайнером Кариной Казарян. “Форвард” экипирует национальные команды России в стиле, очень похожем на босковский.
Что же касается самого BOSCO, то это детище итальянских дизайнеров имеет впечатляющий пиар и великолепный резонанс в мире, а вся коллекция спортивной формы — стильной и красивой — играет на имидж России. Безусловно, заманчиво было бы сделать такой же бренд и в Беларуси. Для этого надо просто собрать команду хороших отечественных дизайнеров, и, уверен, нам не было бы стыдно за свою работу.
Нужен только двигатель, каковым в России является Михаил Прохоров. По сути, е-мобиль делается в значительной мере белорусскими руками.

— А что, тебе никогда не предлагали подобного сотрудничества?
— Нет. Но я не очень-то вхож в эту тусовку. Думаю, со стороны, даже обладая каким-то именем, попасть туда невозможно. На самом деле я с удовольствием поучаствовал бы и в конкурсе или тендере за право одевать наших спортивных звезд. Это же дело национального престижа и, судя по успешной деятельности BOSCO, выходит далеко за рамки чисто спортивного проекта.

— Но в этом случае встал бы вопрос о стилистике и национальном символе, вокруг которого должна была бы закрутиться коллекция. Богатые российские вензеля нам не подходят хотя бы из-за сомнительной, по мнению наших идеологов, цветовой гаммы.
— Мне кажется, Беларуси нужен новый флаг. Тот, который есть, остался из советского прошлого и существует, если можно так сказать, по инерции, а бело-красно-белый служит скорее собирательным образом наследия Великого княжества Литовского.
Сдается, что в истории можно найти много символов, связанных с Беларусью. Просто никто не занимался этим специально. И мы оказались единственной республикой бывшего СССР, которая оставила его почти без переделок.
Я ничего не имею против сочетания красного и зеленого, но цветовые и композиционные варианты могут быть и куда более интересными, и я уверен, что практически любой цвет имел довольно веское отношение к Беларуси. Просто никто тендера не объявлял…

— Ваня, ты так можешь и до черных списков договориться…
— Я не имею ничего против Лукашенко. Недавно ездил по России на машине и могу посоветовать всем, кого здесь что-то не устраивает, повторить мое путешествие. Отъехать от Москвы километров на 400. Уверен, все движение против здесь закончилось бы сразу.

— Тут вот в чем штука — равняться ведь хочется не на пьяного и неумытого соседа, а на более цивильного, располагающегося в западном направлении. Ты бы еще в Монголию съездил…
— Если уж говорить об ориентирах, то после поездки в Китай я понял, что в ближайшее время нам этого уровня не достичь. И полякам, кстати, тоже. Но, как гражданин России, я был в шоке от того, что увидел — постоянно не покидало чувство обиды и стыда.

— Что нового в Йошкар-Оле?
— Построили маленький Кремль наподобие московского.

— Зачем?
— Видимо, в каких-то стратегически зализывающих целях.

— Народ по-прежнему мотается за районы?
— Обстановка была взята под контроль определенными структурами и перешла из рук криминальных авторитетов в руки других авторитетов, но это же произошло на всем постсоветском пространстве…

— Сам-то чего еще хочешь добиться в жизни? Рвануть в ту же Италию и нормально вписаться в какой-нибудь раскрученный бренд местных кутюрье?
— Нет, это не для меня. На самом деле у нас только все начинается, и постсоветского пространства будет даже многовато для сферы приложения моих усилий. Здесь немереное количество непаханой целины в области индустрии моды. Зачем ехать туда, где все отлажено, и пытаться покорить то, что давно уже покорено?

— Резонно. Так а что со спортивным брендом и чиновниками решим? Если что, твой телефон им оставлять?
— Думаю, он у них давно уже есть…