СЕМЕЙНЫЕ ТРАДИЦИИ. Дочь за отца

Сашка — чуткие уши — любит, когда папа, делая ей традиционный вечерний массаж, рассказывает о своей жизни — теперь уже их общей. Спортивная жизнь ведь везде одинакова: что в плавании, что в легкой атлетике надо пахать до черных кругов перед глазами. Если, конечно, хочешь стать первым.

Сашку теперь все называют вундеркиндом, с чем Викторовна, возможно, и соглашается: глупо спорить с очевидным, но все-таки внутри она лукаво улыбается — знали бы журналисты об отце…

Странно получается — у нас пишут только о чемпионах или призерах. Мол, тот был с детства талантлив, а этот не очень, но благодаря упорному труду достиг вершин. Тех же, кто воплощал в себе и труд, и талант, но по воле злого рока никуда не пробился, не вспоминают вообще — говорят, нет информационного повода. А зря. О Сашкином папе вполне можно было писать книгу. Во всяком случае, первая глава получилась бы отменной. И я бы озаглавил ее так:

Полесское чудо

Согласен, название не очень и отдает клише советской эпохи — вне сомнения, там будет рассказ о мальчике, которого деревенский учитель физкультуры сумел разглядеть среди других пострелов и вовремя передать в надежные спорткомитетовские (чьи ж еще?) руки. Ан нет…

Каким образом в 70-х годах в глухую деревушку Ганцевичского района со странным названием Будча попала книжка с почти запрещенным в ту пору названием “Атлетизм”, не знает никто, но свое дело она сделала — мальчишки, среди которых был и Витя, в рацион своих обычных забав наравне с футболом включили и занятия с тяжестями.

Свою фигуру Герасименя, как и все, точил самозабвенно, и кто знает, может, из-за завидной фактуры и отправили его в 9-м классе на областные соревнования по легкой атлетике, а может, просто никого другого не было — сейчас уже правды не узнаешь. И против нашего с вами ожидания не улетел он вот так запросто, первый раз в жизни всерьез прыгая в длину, скажем, за 7 метров. Не имея ни малейшего представления о том, как надо подбирать разбег, все три попытки Витя заступил и отправился в родную деревню не в самом грустном расположении духа.

Наверное, тогдашний Витя несказанно бы изумился, скажи кто-нибудь ему в тот момент, что через какие-то два года он станет членом сборной страны и, мало того, не будет знать себе равных среди сверстников в мире.

Спасибо следует сказать тренеру из Республиканской школы олимпийского резерва. Полесский паренек чем-то приглянулся, и наставник порекомендовал его своему приятелю — Анатолию Зерко, занимавшемуся подготовкой прыгунов тройным. А дальше все было просто — в десятом классе Герасименя учился уже в Минске, поражая своего тренера (да и не только его) фантастическим прогрессом. Он легко стал достопримечательностью школы — тренеры из других видов с охотой кивали в сторону Виктора, стыдя своих нерадивых учеников: “Вон, видали, как у парня валит, и не потому, что здоровый. Просто работает не так, как вы, лодыри, — и результат налицо”. Виктор и в самом деле на стадионе пахал до седьмого пота — по-другому деревенский парень не мог. Тем более что и стимул был — он быстро овладел техникой, а ноги, оказавшиеся настоящими домкратами, заставляли их обладателя лететь по дорожке все дальше и дальше…

Наглец

В этом они с Сашкой похожи. Без хорошей спортивной наглости не бывает больших спортсменов. В 78-м и 79-м Виктор был непобедим: дважды выиграл первенство страны среди юниоров, победил в матче СССР — ГДР и СССР — США и ехал на чемпионат Европы в Польшу с полной уверенностью, что звание лучшего прыгуна Старого Света никуда от него не денется. Единственной непокоренной вершиной был мировой рекорд среди сверстников, принадлежавший его земляку Геннадию Валюкевичу. Геннадий напрыгал 16.60, у Виктора было на 14 сантиметров меньше.

Чемпионат Виктор проиграл, уступив лишь 2 сантиметра победителю — москвичу Александру Бескровных. И рекорд тоже не побил.

Обиженный на весь свет, он забрался в самый дальний угол стадиона в Быдгоще и, смахивая набегавшие на глаза слезы, долго сидел, уставившись в одну точку. Если бы наш рассказ был со счастливым концом, то я бы обязательно заметил, что в тот день в Викторе родился будущий чемпион.

Называть себя неудачником, прозанимавшись (слово-то какое) легкой атлетикой лишь три года и выиграв при этом всего-навсего серебряную медаль чемпионата Европы, мог только выдающийся наглец.

Впрочем, то, что характер у этого совершенно провинциального с виду парня присутствует, стало известно годом ранее, когда на необходимом для первого выезда за границу собеседовании уроженец приграничной Брестчины лишний раз подтвердил, что тлетворное влияние Запада распространяется в великой стране не только со стороны хмурой Финляндии.

На безобидный вопрос специального человека о руководящей роли КПСС в жизни советского человека, конкретный гражданин по фамилии Герасименя удивился тому, что выборы в различные Советы в СССР проходят на безальтернативной основе, не то что на буржуазном Западе.

Конечно, через две недели, получив подробные инструкции от друзей, доказавших прямую зависимость выезда от положительной характеристики, Витя больше не задавал глупых вопросов, но все же осадок, как говорится, остался…

Ах, если бы интересующиеся органы узнали, что спортивный костюм сборной страны с гербом на груди и гордыми буквами на спине Виктор поменял на “адидасовский”, да еще не где-нибудь, а в Америке, после матча СССР — США… В его жизни появилось бы очень много неприятностей.

Впрочем, Виктор опроверг расхожую фразу о том, что “тот, кто носит “Адидас”, завтра родину продаст” — он стал почетным гражданином Минска. Ведь в то время в фирменном “Адидасе” можно было смело заходить чуть ли не в приемную первого секретаря, а уж в самое популярное злачное место, ресторан “Журавинку”, — совсем запросто. “Товарищи, товарищи, в спортивных костюмах нельзя!” — “Так я же в “Адидасе”. — “Ой, простите…”

Тихий омут

Сашка ненавидит воду с мутными и замаскированными под умиротворенную гладь омутами. После того как она, третьеклассница, переходя речку возле бабушкиной деревни (разумеется, вприпрыжку), вдруг потеряла опору под ногами, Сашка на всю жизнь запомнила неприятное ощущение вовсе не космической невесомости. Тело не слушается тебя, и, выталкиваясь наружу согласно врожденному инстинкту, ты лишь автоматически фиксируешь калейдоскопические картинки: небо — вода, небо — вода, опять вода…

Хотя Саша переходила реку не одна, спас ее именно папа, как был, в одежде бултыхнувшийся в воду. Ему и в голову не могло прийти тогда, что его ревевшая от испуга младшая дочка станет потом добровольно проводить в воде по несколько часов, стремясь плавать быстрее и лучше других.

Он и сам-то поначалу был против плавания — сразу в памяти услужливо возникали пловцы, с которыми вместе учился в интернате. Несчастные, вечно невыспавшиеся люди, встававшие на первой зорьке и сразу же отправлявшиеся в бассейн преодолевать свои бесконечные монотонные километры. Виктору было жаль их, и такой судьбы для своей дочери он не желал. Хотя кто ж ее, эту судьбу, выбирает?

Сашка всегда любила танцевать, она и сейчас с удовольствием потанцует — хоть в компании на дискотеке, хоть в одиночестве под радио. И в детском ансамбле “Мультик”, с которым даже на “Славянский базар” съездила, она вовсе не терялась, изображая доброго гнома в “Белоснежке”. А может, даже в том, еще совсем маленьком возрасте ей уже самой хотелось быть главной героиней всех спектаклей, в которых еще предстояло участвовать? Потому, наверное, и предпочла танцам плавание, где у каждого своя дорожка…

Белоснежка

Сашка недавно призналась мне, что в последнее время стала более жесткой по отношению к себе и окружающим. Почему? “А в спорте по-другому нельзя, — немного подумав, ответила она. И тут бы мне Сашу добродушно укорить в присущей всем чемпионам меркантильности, мол, ради медалей вы на все горазды. Как тут же она добавила: — А вообще я плавать стану лишь до тех пор, пока будет нравиться”.

А интерес в спорте может быть исключительно в победах — это вам любой скажет, вот только не всем хватает сил их дождаться.

Саня ведь вундеркиндом никогда не была — не поражала своей одаренностью наотмашь, как отец. И в детской плавательной секции ничем не выделялась из общей массы. Виктор сам признается, что к той же легкой атлетике старшая дочь Катерина была куда более способная. И вообще, в соревнованиях, которые непрестанно придумывал для окрестной детворы Герасименя-старший, Сане никогда не доставался первый приз. Может, правда, потому, что она всегда была моложе остальных.

Но даже той скоростью, которой теперь гордятся все, в детстве Саша не впечатляла. В семейных забегах на расстояние (догадайтесь с трех раз, кто был в них судьей) Катя была быстрее, младшая же брала упорством: склонив голову и прикусив нижнюю губу, она шла всю дистанцию в равномерном темпе, обыгрывая-таки своей упрямой тактикой то и дело передыхавшую сестру.

“Упорная она — этого от Сашки не отнять”, — говорит Виктор, вставляя в видеомагнитофон кассету с берлинской “Европы”. А когда на экране появляется улыбающаяся Сашкина физиономия на старте одного из финальных заплывов, добавляет: “И наглая”.

Я потом у Саши спросил, откуда эта странность — почему она во всех интервью твердит, что на чемпионате Беларуси волнуется больше, чем “на мире” или “Европе”. “У нас от меня все ждут победы и хороших секунд, а там ты никому не нужен и можно легко затеряться серой мышкой”. Очень удобная философия для спортсмена высокого класса — до минимума сводит потерю нервных клеток. Но в Берлине она все-таки волновалась: в финале на “сотне” кролем махала в камеру правой ладошкой не так беспечно, как всегда, и нервно прикусывала нижнюю губу. Затем, правда, вошла в норму. У нее это называется “расплавалась”. Постепенная она какая-то, и папа только подтверждает, что расписание европейского чемпионата было дочке весьма на руку — финалы на любимых (то есть самые коротких) дистанциях разыгрывались в последний день.

Жаль, что международная федерация пока не додумалась укоротить спринт до 25 метров. Сашку это известие, не сомневаюсь, обрадовало бы, все-таки плавание — чертовски тяжелый и монотонный вид спорта.

Бывают дни, когда Сане не хочется ни с кем разговаривать — она приходит после тренировки домой и бессильно валится на кровать. Папа делает ей массаж, не надоедая дочке расспросами “что да как” — он ведь сам спортсмен и все прекрасно понимает. Разве что только шутит и, изредка бросая взгляды на выстроившуюся в детской комнате галерею Сашкиных призов, внутренне благодарит судьбу за то, что дочка все-таки выбрала плавание, где и травмироваться (тьфу-тьфу-тьфу) можно лишь при соприкосновении с водой, а она, как ни крути, вовсе не из тартана и асфальта сделана…

Розы и шипы

Кубков этих в их общей семейной коллекции могло быть куда больше — в свои девятнадцать Виктор ничуть не сомневался в том, что мир еще узнает фамилию Герасимени. На Олимпиаду в Москву он не успевал — ни по времени, ни по результату, но не отчаивался — погоду в тройном прыжке юниоры не делают, надо немного потерпеть и заматереть. В Лос-Анджелесе-84 Виктору должно было исполниться уже двадцать четыре — идеальный срок для атаки на пьедестал (кстати, в 88-м именно столько было его приятелю Игорю Лапшину, взявшему в Сеуле серебро), но…

Не люблю я это слово “но”. Всегда оно предполагает какой-то неожиданный поворот судьбы и, как правило, в неинтересную сторону. Травмы, как расплата за стремительный взлет, обрушились на вчерашнего баловня судьбы со всех сторон — едва залечив одну, он тут же получал вторую, оправившись от второй, зарабатывал третью.

Он прыгал за 17, когда сломал голеностоп на правой, толчковой ноге. В спортивном обществе, цвета которого он в ту пору защищал, работали не дилетанты — они логично рассудили, что будущее 25-летнего прыгуна приобретает все более неясные очертания, и вычеркнули его из всех нужных списков, в том числе и из самого главного — на квартиру.

В тещиной 3-комнатной жили 10 человек, а в их 14-метровой комнате — четверо. Он, жена Оксана, Катя и родившаяся в последний день 1985 года Сашка. Младшая дочка потом, как и всякий нормальный ребенок, назовет свое детство счастливым и веселым, но родителям ее порой бывало совсем не до смеха. Виктор учился на заочном в институте физкультуры — считал, что диплом ему все-таки необходим, хотя тренером работать не собирался: саднила в душе обида за то, как с ним поступили те, кто раньше одобрительно похлопывал по плечу и интересовался планами на сезон.

Зарабатывать деньги он пошел на кирпичный завод, затем устроился почти по специальности — учителем физкультуры в школе. Впрочем, и ежу понятно, что разбогатеть на этих работах было нельзя. Виктор не любит рассказывать дочке о тех временах — чего говорить-то, когда всей стране было трудно, а если и вспоминает, то, как обычно, только смешные моменты.

“Жизнь, она на самом деле есть то, что мы о ней думаем, — замечает Виктор, в очередной раз перематывая назад Санину кассету (“Сто раз бы ее смотрел”). — Если все время ныть и жаловаться на судьбу, то ничего не получится”. Звучит это почти как цитата из умной книги, но я ему верю. Уж больно седа не по возрасту его шевелюра. Виктор говорит, что это наследственное, но я сомневаюсь. Особенно после рассказа о китайско-русской эпопее Герасимени-старшего.

Это сейчас в Китай добираться легко: сел в самолет, р-раз — и на месте. А в конце восьмидесятых, когда Виктор, одолжив у друзей денег, решил заняться бизнесом, можно было ездить только на поезде. Вначале — до Москвы, оттуда таким же образом до Хабаровска, потом на теплоходе до Китая. И обратно. На круиз мало похоже — уж больно утомительна многодневная дорога, да и не расслабишься ни на минуту. Туда едешь — бережешь деньги, обратно — товар, охотников на который находилось достаточно. Однажды Виктору и его компаньонам довелось целые сутки просидеть на той стороне государственной границы, куда не могли ступить характерного вида бывшие соотечественники, по жизни очень интересующиеся всеми, кто зарабатывает на жизнь “челноком”. Так они и стояли целый день друг напротив друга — белорусы и целая, судя по внешности, сборная команда СССР. Тогда, прижатые к стене, изловчились-таки и перехитрили неожиданного противника — без драки и прочих неприятных последствий, но в следующий раз уже ездили другим путем. Бизнес, хотя и мелкий, требовал изворотливости ума, и сметливый с детства Виктор в нем преуспевал. Потом даже смог открыть на “Динамо” свое дело — конечно, не бог весть что, но прокормить семью можно было.

Давай за нас

Интересно, а Саня смогла бы вот так же запросто, как когда-то батя, с невинным видом зайти в престижный ресторан в спортивном костюме? Наверное, все-таки да. Не всерьез, а на спор — запросто. Шутки ради — она их любит, папина дочка все-таки. Юмор и еще доброту называет определяющими качествами человека, которого когда-нибудь захочет увидеть рядом с собой. Портрет принца почти дословно срисован с папы. Но только почти — Саня уже не ребенок, и она очень хорошо может прятать свои чувства. Всему свое время. Работать, учиться и влюбляться тоже…

Она порадовала родителей, когда вначале по программе, как прилежная ученица, а затем и по желанию увлеклась классикой — Лермонтов, Толстой, Достоевский… “Герой нашего времени”, “Война и мир”… Ей понравилось “Преступление и наказание” вместе со всеми длинными монологами непростых, прямо скажем, героев. За подобную любовь к основоположникам в наше компьютеризированное время полагается орден или как минимум медаль.

Пока она у нее только одна — “за взятие Берлина”. Шесть самых ценных кубков на полке над столом и флажок из “Макдональдса” в одном из них (как она его добыла в свои-то шестнадцать?). Она любит ненавязчивый американский общепит за простоту и чистоту и наверняка (если бы располагала свободным временем) приняла бы участие в демонстрации против наступления университетов на общепит. Или сыграла бы в футбольном турнире на призы другого потенциального врага каждого здорового социалистического государства — “Кока-Колы”. Если бы была мальчиком, конечно.

Кстати, последним себя она очень даже хорошо представляет. В детстве командовала бы ватагой таких же, как и сама, сорванцов. А потом, само собой разумеется, в их же компании пошла бы записываться на футбол. Футбол она обожает. Особенно красивый. Когда любимый “Реал” играет или сборная Бразилии. За Роналдо и К° они с папой на чемпионате мира и болели. Виктор тоже не любит команды, которые всю жизнь играют на первой передаче. В плавании так нельзя — отчислят за бесперспективность, а в футболе сгодится, все-таки народная игра. Это я не на “Белшину” намекаю, просто отмечаю, что в плавании век короче.

Впрочем, у Сашки он (постучим три раза по дереву) еще очень длинный. Все только начинается. И даже заслуженный отпуск, во время которого она пообещала себе лежать на теплом песке, загорая и наслаждаясь набегающим прибоем, станет в ее начинающейся карьере большого спортсмена самым первым. Она будет кушать исключительно фрукты и только тогда, когда захочет, радуясь одновременно тому, что теперь ей вовсе не нужно высчитывать в них содержание белков и калорий.

Через несколько дней, по прогнозу отца, у Сашки глаза разгорятся и она сама заговорит о еще недавно ненавистном плавании. Потом они вместе с отцом по заведенной еще в детстве привычке начнут бегать утром по свежему после прохладной ночи песку. Не всерьез, конечно, а так, для поддержания формы.

И редкие в те часы отдыхающие с удовольствием будут смотреть на эту пару — подтянутого мужчину примерно сорока лет, похоже, занимавшегося в молодости спортом, и стройную девушку лет шестнадцати, явно занимающуюся им сейчас. Они будут бежать молча, потому что людям, которые хорошо знают друг друга, не нужны лишние слова.

И Саша будет думать о том, как, вернувшись в Минск, она пойдет на тренировку, где снова начнет мерить расстояние между бортиками бесчисленное количество раз. Уставать и злиться на себя, “неталантливую и ленивую”, чтобы потом, отдав в каком-нибудь знаменитом западном бассейне все силы борьбе, коснуться незнакомого бортика первой. И, набросив на плечи родной белорусский флаг, взойти на верхнюю ступеньку пьедестала. И улыбнуться. За себя, за отца и за всех нас…