ПЛАВАНИЕ. СКАНДАЛ. Александра Герасименя: обожглась

Ветер гоняет по пустынному в воскресный день проспекту бумажные шарики, и Сашка ежится от набегающего ветерка. Скоро пойдет дождь, и капли будут залетать под грибок нашего кафе, стараясь почему-то непременно сесть на диктофон, который невозмутимо крутит ленту, выполняя свою привычную работу. Он всего лишь машина и не видит, как резко иногда вдруг набегает на ее лицо тень и Сашкины губы начинают дрожать. Ей все еще больно, и я боюсь, что эта рана будет саднить всю ее дальнейшую жизнь. Мне даже кажется, что дождинки, конечно же, занесенные на ее щеки с улицы, имеют не такое уж и природное происхождение, но стараюсь делать вид, будто рассматриваю забавного карапуза, который вдруг решил порезвиться под августовским дождем.

Я знаю, Саня не любит, когда видят ее слезы. Она привыкла быть сильной — по-другому в большом спорте нельзя. Хотя он весь вряд ли стоит одной слезинки Сашки, которой, не скрою, всегда симпатизировал более других. Да и у коллег она тоже всегда была любимицей — открытостью и красотой выражая новую белорусскую мечту, что неожиданно выросла в заурядном минском бассейне у никому доселе не известных отечественных тренеров, которые, как выяснилось, тоже кое-что умеют. Эх, Сашка, Сашка…

— Хочу извиниться перед журналистами, что я, все равно как партизанка, в подполье ушла. Неловко получилось — они всегда ко мне очень хорошо относились, поддерживали, а я… Но, честное слово, я в эти дни вообще никого видеть не хотела — даже родители на цыпочках по квартире ходили и заглядывали ко мне в комнату, стараясь делать это как можно деликатнее.

А мне хотелось сбежать куда-нибудь на необитаемый остров, где нет ни радио, ни газет, ни телевидения. Только море и желтый песок…

— Когда ты узнала о положительной реакции твоей допинг-пробы?

— В начале июня на сборе в украинском местечке Курахово, где мы готовились к чемпионату мира. Сообщили об этом, разбудив рано утром. Если честно, то сразу ничего не поняла — у меня всегда был крепкий сон, и если его прервать в самом интересном месте, то мне, как правило, это не нравится.

Какие чувства были? Шок. И еще мысль о том, что сегодня мне можно не спешить на тренировку, да и вообще никуда не надо торопиться…

Вернулась в Минск, а потом вместе с папой съездили в московскую лабораторию. “Московские” анализы оказались чистыми, но это стало не большим утешением. Все-таки положительную пробу брали у меня в Минске в конце марта…

— Ты можешь как-то оспорить результат теста?

— С очевидным не поспоришь. Если этот, как его, норано…

— Норандростерон.

— Если он оказался в организме, значит, каким-то образом туда попал.

— Это многих интересует…

— Меня — тоже. И я знаю, что мои тренеры сейчас прилагают все силы, чтобы распутать эту историю. Но мне сейчас не хочется строить какие-то догадки, чтобы не навредить им своей откровенностью. Я им доверяю, как самой себе. Эй, надеюсь, ты не думаешь, что я употребляла все эти анаболики?

— Ну как тебе сказать, Саня, я-то, может, и не думаю, но другие вполне могут это сделать. У вас такой скоростно-силовой вид спорта, что без дополнительного горючего трудно выйти на сверхскорости.

— Хорошо, тогда делаю официальное заявление: я ни-ког-да не принимала никаких запрещенных препаратов. Во всяком случае, осознанно. Плавать на собственном здоровье куда тяжелее, но зато безопаснее. Хотя теперь получается, что не очень…

— Твое дело рассматривалось FINA во время чемпионата мира в Барселоне, стало быть, кусочек соревнований ты захватила…

— Я осталась не в восторге от этого зрелища. И не потому, что в нем не участвовала. Мне кажется, что испанцы по своему южному менталитету не самые талантливые организаторы. Да и зрителей было не так много, как этого заслуживал ранг соревнований.

— Глядя на финалы в твоих коронных дисциплинах, ты ничего не чувствовала внутри?

— Честно? Ничего. Я наблюдала за ними как зритель и даже не пыталась представить себя стоящей на стартовой тумбе. Как я могла проплыть в Барселоне? Думаю, в финалы пробилась бы, а там бы посмотрели.

— Это скромный ответ. Общеизвестно, что на соревнованиях ты, как правило, резко улучшаешь свои личные рекорды, которые и до этого были достаточно внушительны.

— Никогда не понимала спортсменов, которые после драки начинают махать кулаками. Вот, мол, если бы я… Если бы плыла, то постаралась бы выложиться до конца, а так… Чего огород городить, когда ничего нет?

— Во время чемпионата ты чувствовала поддержку товарищей по команде?

— Кажется, все договорились не затрагивать эту тему в разговорах со мной. Мы общались точно так же, как и раньше, будто бы ничего не случилось. Хотя Светка Хохлова, в силу горячности характера сказала, что не успокоится, пока не найдем того, кто это сделал.

— Светка-то понятно, она твоя подруга, а не боишься, что в высоких кабинетах отношение к тебе после этого скандала заметно охладеет? Это ведь как бывает — вчера тебе приветливо улыбались, жали руку и называли надеждой, а сегодня…

— Если честно, то не знаю. Хотя мы уже не раз говорили, что нужно быть готовой ко всему. Близкие боятся, что я могу разочароваться в некоторых людях, и как могут стараются меня к этому подготовить. Мол, жизнь такая сложная штука, в которой могут быть и подъемы, и спады… А у меня как-то получается, что я всегда прогрессировала — все время вверх, вверх. И вот теперь обожглась…

Но ничего — переживем. Хотя неловкость, наверное, все же буду чувствовать. Я все-таки не железная и мне далеко не все равно, что обо мне будут думать окружающие.

Но, знаешь, доброжелательных людей у нас все равно больше. Приятно, когда к тебе в городе подходят совершенно незнакомые люди и говорят какие-то слова поддержки. Домой звонят, откуда только номер телефона берут…

Я вообще не думала, что моя судьба небезразлична такому количеству людей. Простите, мои болельщики, что ваша Саша оказалась такой. Она-то думала, что уже взрослая, настоящий профессионал, а вышло…

— Чем дальше будешь заниматься?

— Родители хотят увезти меня на море или в деревню — чтобы отошла от всех этих переживаний. Приеду — серьезно возьмусь за учебу, я ведь теперь студентка Академии физвоспитания. Ждать буду, наши ведь апелляцию будут подавать, чтобы снизить срок дисквалификации хотя бы до двух лет. Два тоже немало — но это все же не четыре. Мне будет всего лишь 19.

— Но плавать-то не бросишь?

— Не дождутся! Я и раньше хорошо плавала, а теперь буду еще лучше. Назло врагам. И для всех тех, кто в меня верит. Вы еще не знаете Сашу Герасименю…

Вы и впрямь ее не очень хорошо знаете, ибо, закончив нашу беседу, Саня отправляется по блестящей от дождя мостовой в “Раковский фальварак”. Она купит там самый вкусный торт и, объясняя свой выбор, скажет, что у ее подружки сейчас очень сложный период в жизни и надо поддержать ее так незаметно, чтобы она сама об этом ни в жизнь не догадалась.

И я даже не спрашиваю, почему дисквалифицированной Сане это нужно больше всех. Просто она верная и никогда никого не предает. И поэтому вокруг нее всегда будет много друзей. Даже в тяжелую минуту. Лолита наконец-то улыбается мне и, по-детски беспечно подпрыгивая на ступеньках, исчезает в переходе…

P.S. В ближайшее время Ассоциация спортивной прессы намерена провести в ресторане “У фонтана” пресс-конференцию, на которую будут приглашены все заинтересованные в “деле Герасимени” стороны.