ПРОШУ СЛОВА. Анна Щерба: белоруска или француженка?

— Я просто хочу внести ясность в те моменты, о которых не смогла рассказать Наталья Валентиновна. Позицию главного тренера понимаю на сто процентов — Шоломицкая не желает ворошить грязное белье, тем более что в это дело оказались втянуты многие ответственные люди. А мне терять нечего — нашлись деятели, сделавшие максимум для того, чтобы обрубить почти все нити, связывающие меня с родиной…

Впрочем, наверное, читатели и так все поняли: на декабрьский чемпионат Европы не поехала из-за найденного у меня допинга, который никогда не принимала. Вы спросите, как же тогда подобное могло случиться? Для меня это тоже загадка. Однако обо всем по порядку…

1 декабря я участвовала в тренировке национальной сборной в Минске. В конце занятия появилась врач нашей команды Елена Домашевич и сказала, чтобы я со своей сестрой Машей сдала допинг-пробу. Для проверки в местной лаборатории. Это слегка удивило. Ведь меня всегда проверяли агенты международной федерации (за последнее время таких случаев было 3 — в июне, октябре и в декабре — по приезде во Францию с нашего сбора), и никогда еще этим не занимались в Минске, так как белорусская лаборатория маломощна и не имеет аккредитации. Но мало ли, вдруг здесь что-то поменялось. Поверь, когда до соревнований остается неделя, ни о чем постороннем стараешься не думать. Потому с такой же легкостью я отмела подозрения младшей сестры, которая спросила: “Анька, а почему анализы берут только у нас двоих?”

7 декабря была последняя тренировка. Шоломицкая с лицом белее мела отозвала меня в сторону и сказала: “Аня, у тебя проблемы…” Такие же неприятности ожидали и Машу, но тогда речь шла только обо мне. “В анализах нашли следы анаболического стероида. Домашевич сейчас принесет бумаги… Я хочу знать всю правду. Понимаешь, твое участие в чемпионате Европы под угрозой”.

Я в шоке! Да, первая реакция оказалась именно такой. Эдиандростерон какой-то. Откуда он там появился??? Сообщила Наталье Валентиновне, что ручаюсь за свою чистоту. Попросила повезти меня на чемпионат под личную ответственность. Если там возьмут пробу и она вдруг будет положительной, то слова не скажу. Уйду на два года, но зато по-честному, а не из-за какой-то, простите, хрени, которую пытаются всучить. То есть я согласилась на международный скандал. Наверное, люди, действительно питавшиеся запрещенными препаратами, так себя не ведут. По глазам Шоломицкой видела: она мне верит, тем более кому, как не тренеру национальной сборной, знать, что члены ее команды никогда подобными вещами не занимались.

Подошла Домашевич и сказала, что концентрация вещества неизвестна. Мол, не успели определить. Это за 7 дней-то?! Затем, по прошествии времени, она отнесла замминистра докладную, где было указано, что у меня “лошадиная доза”.

После тренировки едем к главврачу нашего диспансера Лосицкому, и он говорит, что срок выведения этого препарата составляет 14 суток. 7 декабря я сдала повторный анализ, не подтвердивший наличия в моем организме анаболических стероидов. Кстати, его результаты стали известны уже на следующий день. Как иногда наша лаборатория все-таки может сработать оперативно. То за 7 дней концентрацию определить не способны, то за сутки на-гора выдают все раскладки!

— Кто вообще инициировал забор этой пробы?

— Я задала Лосицкому такой же вопрос. И он сказал, что диспансер и министерство здесь ни при чем. Все было сделано по предложению Домашевич. Для Шоломицкой, похоже, эта инициатива тоже оказалась сюрпризом.

И еще Лосицкий добавил: в наших с Машей анализах определились следы одного и того же препарата. Но это нонсенс! Ведь мы с ней тренировались последний месяц в разных местах: я во Франции, она в Беларуси!

Еще раз настаиваю на том, что не принимала никаких запрещенных препаратов. Пила только те лекарства, которые назначила Домашевич для лечения моей простуды. Так все и написала в объяснительной — мне скрывать нечего.

Ну что подумает нормальный человек, сопоставив такие вещи?

— Что все это странно…

— Я одновременно разговаривала и с главным тренером, и с врачом. Шоломицкая не знала, как поступить, но была готова искать какие-то выходы. Домашевич же пребывала в категоричном настроении: на “Европу” Щерба ни при каких обстоятельствах ехать не должна! Затем мы отправились в федерацию, где ее глава Матвеенко вынес в общем-то ожидаемое решение — я остаюсь дома.

— Почему ожидаемое?

— Во-первых, Матвеенко — супруг Домашевич и, чего скрывать, из тех мужчин, которых называют подкаблучниками. Он всегда плясал под дудку жены. Во-вторых, Сергей Михайлович как-то сильно обиделся на мое интервью “Прессболу”, где я дала ему, на мой взгляд, образную характеристику (“Есть у нас один деятель, который при удачном выступлении сборной мигом забрасывает на плечи барабан и — тум-ту-дум-ту-ду-дум — прямиком в министерство шагает, чтобы получше об успехе отчитаться” — “ПБ”, N 118, 30 сентября 2004 года). А в-третьих, не секрет: из нашей команды на медаль европейского первенства могла рассчитывать только я. Это значило, что Шоломицкая, с которой Матвеенко вел непримиримую борьбу, скорее всего, осталась бы на месте главного тренера. Мне вообще в этой истории больше всего жаль Наталью Валентиновну.

— У тебя были большие шансы на награду чемпионата Европы?

— Да не маленькие, это уж точно. Во Франции под нагрузкой я улучшила свое личное достижение на 100 метров комплексом — 1.01,39. Не сомневалась в том, что на чемпионате буду сражаться в том числе и за золотую медаль… (В трубке слышны всхлипывания.)

— Ты плачешь?

— Да нет, тебе показалось… Сейчас соберусь…

— Хорошо, чем планируешь заниматься в дальнейшем?

— Сменой гражданства.

— Как?

— Что тебя удивляет? Меня из-за этой непонятной пробы не послали на чемпионат, лишив тем самым президентской стипендии. Затем федерация, видимо, в наказание за ту же пробу на год отстранила от участия в этапах Кубка мира. Кстати, об этом меня даже не удосужились уведомить — узнала через десятые руки. Вдобавок чемпионат Франции, где я обязана выступать за свой клуб, пройдет в одни сроки с первенством Беларуси, который, как сказали в той же федерации, станет единственным отборочным этапом на чемпионат планеты в Канаде. Значит, “мир” тоже пролетает.

И заодно меня еще вываляли в дерьме. Демонстративно и показательно. Вот, мол, что бывает у нас с теми, кто имеет свои взгляды и мнения. Но я все равно буду говорить то, что вижу и думаю!

— Интересно, а какие у тебя мысли по поводу решения твоей подруги Лены Попченко сменить страну проживания?

— Я с ней разговаривала, однако не хочу делать каких-то комментариев. Сама Лена, похоже, сейчас не склонна раздавать интервью направо и налево. Конечно, за нее можно только порадоваться, что нашла свою вторую половину. Это событие уже само по себе замечательное. И жизнь Лены будет проходить во Франции — стране, которую никак нельзя назвать некомфортной, но…

Знаешь, я, конечно, хорошая пловчиха и многого могу добиться в индивидуальных номерах, однако мне всегда казалось, что наши самые большие победы будут в эстафете. Вот отдохнет Лена после Олимпиады, подтянется Сашка Герасименя — и мы покажем всем, где раки зимуют.

Но теперь Лены нет, и про эстафету, в которой способны что-то завоевать, думать не приходится. Кстати, у француженок очень хорошая кролевая эстафета подбирается с приходом Попченко.

— Ты, выходит, тоже надеешься ее усилить…

— Почему бы нет? Не скажу, что привыкла выигрывать. И мне очень хочется испытать это чувство — постоять на первой ступеньки пьедестала. Знаешь, как желала перед Олимпиадой? Мне в самом страшном сне не могло присниться, что я там не попаду в финал. Я же пахала как проклятая. Света не видела из-за этого бассейна! После Афин хотела все бросить, но не сумела, решила: в лепешку расшибусь, а докажу, что чего-то стою. Доказала…

Полагаешь, так легко пойти на смену гражданства? Это же вся жизнь пополам… Да я, может, ночами не сплю, лежу с открытыми глазами и думаю. Только весы качаются. На одной чаше — Франция, где у меня любимый человек, клуб, который платит зарплату…

— А на другой?

— Родина. Это, я тебе скажу, немало… Хотя, может, зря мучаюсь. Как раз повод появился, чтобы соскочить, да так, что дома еще все согласятся: “Молодец, правильно сделала”. Да и тут тоже… Французы вообще таких вещей не понимают — когда у человека есть шанс улучшить свою жизнь, он должен его немедля реализовывать.

А я не знаю… Хожу, как дура, и думаю, даже во время тренировки. В одну сторону за Францию плыву, в другую — за Беларусь…

Вот ты бы на моем месте как поступил?

Не знаю, Аня, как поступил бы на твоем месте я, ибо вряд ли когда-нибудь на нем буду. Хотя бы из-за элементарного неумения плавать. Впрочем, мне всегда нравились люди, у которых собственное мнение. Почему-то сейчас оно не у всех. Многие предпочитают колебаться вместе с линией, заставляющей эквилибристов порой принимать самые причудливые и смешные позы. Однако такова участь всех, кто не имеет идентифицируемого “я”.

И черт его знает, что лучше. Я еще сам, Аня, в этом мире толком не разобрался. Да и в твоей странной допинговой истории — тоже…

Не имею права давать советы, но хочу, чтобы ты знала: я по-прежнему верю в команду мечты — ту, которой еще никогда не было в истории отечественного плавания. Не уверен, что она появится когда-нибудь потом. Все-таки это чудо, что у нас вдруг одновременно появились четыре спринтерши мирового класса. И какими же надо быть бездарями, чтобы профукать эту команду, едва только она перестала давать отчетные медали…

Твоя страна, Аня, — это не только беззаветные в своем стремлении оглушить начальственные перепонки барабанщики, но и обычные люди, те, кого ты видела в Беларуси каждый день. Их гораздо больше, они действительно болеют за вас, вы им нужны, как светлые фрагменты, которые помогают скрашивать серую непонятную жизнь…