ЛИЧНОСТЬ. Ирина Винер: выйти замуж за Делона

Как Валерий Лобановский даже при своей немногословности мгновенно становился центром любой футбольной тренерской компании, так и Ирина Винер заполняет собственным авторитетом любое пространство в кулуарах мировой художественной гимнастики. Даже ее многочисленные оппоненты не могут не отдать должное организаторским качествам Ирины Александровны, пробившей реформу в традиционно консервативном виде спорта. И хотя потом злые языки говорили, что новые правила будто бы специально созданы под Алину Кабаеву и других прим российской сборной, но… Что остается делать тем, кто упустил инициативу? Кто придумывает правила, тот и побеждает в игре — истина не новая, а Винер лишь подтверждает ее правоту.

Что мне известно о знаменитом российском тренере? То, что она, по признанию Алины Кабаевой, ее вторая мама. И что именно Винер забрала будущую звезду мировой гимнастики из Ташкента к себе в Москву, которую сама когда-то покоряла подобно героине из популярного кинофильма о городе, не верящем слезам. Хотя я отнюдь не уверен в том, что Винер когда-нибудь жила в столичных общежитиях. Ее муж, по собственным словам Ирины Санны, очень серьезный человек. И, само собой, не бедный.

На месте ее биографа я уделил бы повышенное внимание тому периоду жизни, когда она познакомилась с Алишером Бурхановичем. Нынешний президент Федерации фехтования России и тогда уже заправлял большими делами, за что и присел на некоторое время. Кажется, лет на шесть. А она ждала…

Мне жуть как любопытно узнать перипетии той истории, связанной, разумеется, с борьбой прогрессивных кооператоров с прогнившей социалистической системой, где всем раздавалось поровну, вне зависимости от сложности устройства мозгов и других жизненно важных органов. Но спрашивать об этом как-то неловко, я ведь журналист не какой-нибудь желтой газеты, а “Прессбола”, которому это всегда было чуждо.

Впрочем, это в прошлом. Сейчас у Винер все хорошо, и предстоящая Олимпиада должна принести очередной праздник на ее улицу. Даже если в этом кто-то сомневается, то уверенно-цветущий вид фельдмаршала российской гвардии говорит об обратном. Я невольно кошусь краем глаза на ее спину — мне кажется, где-то сзади у Ирины Санны непременно примостились два пажа. В парадных, тщательно выглаженных сюртучках, белоснежных перчатках, забавно вышагивая с торжественным выражением лиц, они должны нести по городу фалды ее изумительного плаща. Но гномов сегодня нет, наверное, по случаю Праздника труда их отпустили к девчонкам. Не сомневаюсь, Ирина Санна дала им надлежащие инструкции. Да такие, что даже видавшие виды ребята зарделись и, переглянувшись, стыдливо отвели глаза в сторону.

Верю, знаю по рассказам очевидцев, что Винер может прижечь глаголом любого и запретных тем для разговоров у нее нет. Вот только говорить она почему-то предпочитает об одном и том же, подминая репортеров своим железобетонным “я”. Установкой рассматривать журналиста исключительно как механического проводника своих взглядов на художественную гимнастику. А теплоты нет. И глагола с междометием, который завтра будут обсуждать в метро и троллейбусах, — тоже.

Ну, например: “А ты читал, что тренерша Кабаевой сказала про мужиков?” — “Винер, что ли?” — “Ну… Я тебе скажу, что она та еще…” — “А что ты хочешь? Зато честно. Нормальная конкретная баба, которая прямо говорит, чего хочет на самом деле. Я таких уважаю”.

На случай исторической фразы у меня припасен отряд механических зайцев с барабанами, работающими от самых долгоиграющих в мире батареек “Энерджайзер”. Ребят я беру на работу в редких случаях, когда общаться приходится с глыбой (Эх, когда она была-то в последний раз?). Но с самого утра у меня бодрое настроение — это наш день, лопоухие. Сегодня не застоитесь в тщетной засаде где-нибудь под диваном. Рванете, пугая оглушительным боем посторонних зевак, едва только ваших нежных ушей коснется фраза, которую впоследствии затаскают в интервью другие, менее ловкие журналисты: “А правда, Ирина Санна, что вы как-то сказали, будто бы…”

Но вначале нам надо где-то прилуниться. От Дворца спорта до “Юбилейки”, где разместилась российская делегация, приехавшая на Гран-при, идти всего ничего. Можно было присесть возле “Москвы”. Но там перестройка. Как назло. Не моститься же нам на гранитном парапете у Свислочи.

Однако именно его почему-то выбирает моя собеседница. Пока я расстилаю газету (сидеть на сквозняке, на холодном камне с моей-то чувствительной спиной???), Ирина Санна решает воздать комплимент окружающему пейзажу: “А батька у вас навел порядок. Чистота, как на Западе”. — “При чем здесь батька? У нас, собственно, всегда было чисто” — “Ты слишком молод. Раньше у вас грязь была непролазная. Хуже, чем в Москве…”.

Хуже, чем в Москве? Да за такие слова… Я уж было выбрал надлежащей формы ухмылку с ироничным взглядом, да вовремя спохватился. Ишь, пионер, спорить вздумал. Молчи, дурашка, пока дело не сделал. Знай поддакивай.

“Ирина Санна, а может, чего нам на ветрюге сидеть? Мне то что, я боюсь, как бы вас не продуло. Скажете потом, что на Киев работаю”. Доводы убеждают Винер, она встает и утыкается взглядом в газету: “Хм, “Солидарность”: “Слишком красивая для ОНТ”. А лицо-то девочки знакомое”. — “Так и есть, Ирина Санна, это Анечка Глазкова, которая раньше за Беларусь в групповом выступала. Тут ведь, понимаете, какая аллегория получилась — девочка почти прошла на ведущую этого канала. Он у нас на кнопке ОРТ вещает, а потом ее отшили. Мол, слишком красивая, зрители на нее будут пялиться, а не новости слушать”.

Винер смотрит на меня с жалостью, будто бы решая про себя: сказать — не сказать. Но врожденное чувство справедливости (я читал об этом в ее многочисленных интервью в Интернете) дает о себе знать: “Да просто спать она ни с кем не захотела. Вот и все. Слишком красивая… Будто бы я не знаю, как это все в Москве делается. Твари…”

Лицо тренера приобретает ожесточенное выражение, а мне вспоминаются отчаянные парни с микрофонами наперевес с плаката, что до недавнего времени висел на станции метро “Октябрьская”. Они укоризненно умехаются: “Что, лизоблюд, опять смолчишь, стерпишь, когда на земляков напраслину возводят?”

Не смолчу. “Зря вы так, Ирина Санна. У нас здесь все не так, как в так называемом цивилизованном мире. И телевидение у нас другое. Пусть и с не очень красивым, но все же человеческим лицом”. Весьма кстати приходятся несколько последних историй про это лицо. Винер заразительно смеется. Так мы доходим до “Юбилейки” и плюхаемся в мягкие кресла прямо в вестибюле. В баре курят, а главный тренер сборной России не выносит сигаретного дыма. Последнее обстоятельство дарит нам знакомство с невесть откуда взявшимся дедом, который охотно примащивается рядом со мной. Возраст и выправка дедушки говорят о том, что он вполне мог служить под началом наркома Ягоды, а лихорадочный блеск в глазах позволяет безошибочно определить в старике внимательного читателя передовиц центральных газет.

Интуиция подсказывает, что дедушку неплохо было бы куда-нибудь пересадить. Она же говорит и о том, что без шума ветеран НКВД не уйдет. Винер, кажется, мало озабочена неожиданным соседством. “Ну что, начнем?”

— Ирина Санна, после всего прочитанного о вас у меня сложилось впечатление, что Винер — типично русский человек. Чрезвычайно амбициозный, уверенный в себе на все сто. Достаточно категоричный. Это маска для того, чтобы сподручнее было вести за собой охотно доверяющие силе народные массы, или вы такая и есть?

— Когда дело касается художественной гимнастики и всего, что с ней связано, надо быть твердым и жестким. Это особый мир, в котором мягкотелым выжить непросто. А мне надо не только вести за собой российскую команду, но и думать за всю художественную гимнастику. Может быть, это звучит нескромно, но все обстоит именно так. И так как эта работа отнимает двадцать четыре часа в сутки, то набор перечисленных вами качеств, которые я назвала бы целеустремленностью, всегда со мной. Это мое естественное состояние.

— И что, вы никогда не даете себе слабинку, не плачетесь в чье-нибудь плечо, жалуясь на весь мир, в котором женщине приходится выполнять нехарактерные ей функции?

— Женщина не может не плакать, но моих слез никто не видит. Я вообще не люблю, когда человека захлестывают эмоции. Он тогда не только совершает немотивированные поступки, но и элементарно расстраивает свое здоровье. А я еще по гороскопу Лев. Люди этого знака очень категорично реагируют на любую степень вранья. Чувство справедливости у них врожденное.

— Как боретесь со стрессами?

— Делаю вдох и считаю до десяти. За это время успеваю не только перевести дух, но и придумать аргументы, которые могут переубедить моего противника.

— Представляю, о чем с вами больше всего спорят…

— Да, многим не нравятся новые правила. Однако именно они сделали из художественной самодеятельности, которой гимнастика была еще не так давно, настоящий вид спорта. Теперь девиз “Быстрее, выше, сильнее” подходит и нам. Неужели кому-то еще не понятно, что своим потенциальным исключением из программы Олимпиад художественная гимнастика была обязана прежде всего старым правилам? Вы помните эти моменты, когда на пьедестал взбирались чуть ли не шесть гимнасток сразу? Когда разница между первой и четвертой спортсменками составляла тысячные доли балла… Но это же нонсенс.

Теперь таких проблем у гимнастики нет, и ее олимпийскому будущему ничто не угрожает.

Я всегда говорю людям: “Критикуйте меня!” На самом деле очень легко уверовать в собственную непогрешимость, когда слышишь в свой адрес лишь одни комплименты. Но мне нравится критика профессиональная, когда человек говорит предметно и конкретно, а не в общем, мол, Винер придумала новые правила для своих и теперь судьба олимпийских медалей решена. Да я специально взяла в Москву девочек из Казахстана и Азербайджана, дабы доказать сомневающимся, что не только россиянки в состоянии успешно выступать по новым правилам. Та же Юсупова вполне может претендовать в Афинах на бронзовую медаль.

— Как вы чувствуете себя в заочной полемике с Ириной Дерюгиной, которая время от времени выливается на страницы прессы?

— Нормально. Тем более что я ее не начинала, а всего лишь ответила на интервью Ирины Ивановны, в котором она обозвала Алину Кабаеву и Ирину Чащину не спортсменками, а артистками цирка.

А мне, например, нравится Бессонова. Аня — прекрасная гимнастка, и вместе с тем я как профессионал вижу в ее выступлениях немало недостатков.

Можно по-разному относиться к Алине, но трудно не признать то, что сегодня она — лицо художественной гимнастики, благодаря ее популярности многие в мире узнали о существовании нашего вида спорта. И вообще, спорт делают личности. Хоркина в спортивной гимнастике — ну разве кто-то может стать с ней рядом?! Ей нет замены, хотя она и находится в солидном для этого вида спорта возрасте. Таких людей нельзя ровнять с землей, потому что они обеспечивают успех в том числе и тех, кто идет за ними следом.

— Вы довольны теми суммами, которые зарабатывают лучшие художницы мира?

— В разных странах зарабатывают по-разному. Например, за успех на Играх в Атланте американские гимнасты не получили практически ничего, но затем, участвуя в различного рода рекламных акциях и проектах, добыли 5 миллионов долларов. Наверное, с такими деньгами можно позволить себе пару раз сходить в “Макдональдс”, как вы думаете?

А сегодня я пытаюсь добиться того, чтобы российские художницы смогли получить, скажем, за победу на Олимпиаде не 100 тысяч долларов, а вдвое больше. У нас есть хорошие спонсоры, президент федерации Сергей Владимирович Ястржембский, который очень много делает для вида спорта, так что, надеюсь, мы решим эту проблему.

— Но вообще-то, задавая этот вопрос, я имел в виду деятельность Международной федерации художественной гимнастики. Очень странно, что она зарабатывает мало на том виде спорта, где выступают самые стройные девушки в мире, многие из которых вдобавок еще и настоящие красавицы…

— Очень правильный вопрос. Действительно, в нашем виде не хватает толковых менеджеров, которые продавали бы художественную гимнастику как зрелище самой высокой пробы. Но я, к сожалению, не могу объять необъятное.

А сейчас вообще сосредоточилась на работе в зале. Потому что все эти промоушены хороши лишь тогда, когда есть успех. Я как-то спросила у телевизионщиков: “А вы нас пригласите на передачу, если на соревнованиях мы обкакаемся?” — “Нет”. И я хочу, чтобы дети всегда это помнили: только упорный и изматывающий труд дает славу и почести. Хотя мои дети живут в коммунизме. У них есть все — только тренируйся.

— Говорят, вы как-то сказали, что на месте главного тренера сборной России Винер должна заменить Зарипова. Это правда?

— Да. Она очень хороший и талантливый тренер. Амина и сейчас рвется на работу, но я запрещаю ей приходить в зал. На первом месте у женщины должна быть семья, особенно когда у нее маленький ребенок.

— Тем не менее я все равно подозреваю, что со своим постом вы расстанетесь не скоро.

— Во всяком случае, не ранее того срока, когда мы построим грандиозный центр художественной гимнастики. У нас есть проект и место в центре Москвы, где должно появиться это уникальное сооружение, где будет много залов для занятий разными видами спорта, но примой останется все же художественная гимнастика. Это мечта, исполнение которой станет, без сомнения, вехой в моей жизни. Мы работаем в этом направлении, и у нас уже есть потенциальный инвестор, который…

Я не успеваю задать вопрос о предполагаемой сумме вложений, ибо в холле гостиницы появляется женская делегация, состоящая из российских тренеров и судей, ведомая Ириной Лепарской. Именно ей и адресует свой вопрос Винер, показывая на меня, строчащего в блокноте со скоростью нашей редакционной стенографистки (никогда не покупайте прикольных голубых диктофонов — они отказывают в самый неподходящий момент!): “Ира, этот журналист нормальный?” — “Этот — нормальный, газета — ненормальная”, — не задумываясь, отвечает главный тренер белорусской сборной. Винер, похоже, сие сообщение удовлетворяет. Она успокоенно качает головой. Кто-то из ее коллег тут же отпускает, судя по всему, любимую шутку, над которой все с удовольствием смеются. Кроме нас с проснувшимся дедом, задремавшим было у моего плеча.

“Ми — да или ми — нет?”з Я краснею. Дед крякает. Ирина Санна считает нужным дать пояснение: “У нас есть один судья из Болгарии, которая всегда, когда что-то уточняет, спрашивает: “Ми — да?” Я ограничиваюсь кивком, дед (радуясь, видимо, возможности сменить малопонятную ему тему художественной гимнастики на что-то действительно стоящее) — ремаркой: “Ну а что, минет — тоже прекрасное русское слово…”

Сам того не ведая, старый энкаведист открывает новый пласт в нашем интервью.

— Кстати, Ирина Санна, а правда, что вы пристально следите за личной жизнью своих подопечных?

— А чего мне следить? Они приходят и сами все рассказывают, советуются, какой парень лучше.

— Ну хорошо, положим, приходит одна из них к вам и говорит: “Ой, я такого встретила… такого… Настоящего принца на белом коне. Плюс еще четыре “Мерседеса”. Что вы ей посоветуете?

— Замуж. Особенно если четыре “Мерседеса”. Любовь — это вещь, которая дается свыше, и с ней ничто не может соперничать.

— Так что ж девчонки во время карьеры замуж не выходят?

— А парни совсем не против, чтобы они выступали. Им нравится художественная гимнастика. Я скажу, что когда у Иры Чащиной и Алины отключены телефоны, то их приятели набирают меня. У нас очень хорошие отношения.

— Я подозреваю, что их бойфренды отнюдь не сантехники…

— Разумеется, нет. Вот вы на уборщице сможете жениться?

— Если Родина скажет… Но вообще-то речь сейчас не обо мне.

— Есть такая прекрасная русская пословица “Не в свои сани не садись”. Очень правильная. Сесть-то можно, но куда они потом тебя вывезут? Общеизвестна история о крепостной актрисе Прасковье, которая вышла замуж за важного вельможу. А когда тот умер, Прасковью свела в могилу его многочисленная родня. Потому что она — неровня.

Я не отпускала Зарипову замуж за Кортнева. Знаете, жизнь артиста чревата… Но Амина сказала мне, что она любит и не представляет свою жизнь без Леши. Я ответила: “Тогда — полный вперед!” И теперь у меня есть прекрасный зять, которого я очень люблю.

— Ну а если бы Лешина машина по зарабатыванию денег вдруг сломалась? Вы же знаете этих артистов — интеллигенция вообще непредсказуема… Как быть тогда? Пример, разумеется, абстрактный.

— Есть еще одна пословица, но она, скорее, советская: “Бедность — не порок”. Так вот я с ней не согласна: это порок, и еще какой!

“Бедность хороша тогда, когда ты молодой и здоровый”, — добавил из-за моего плеча дедушка. Винер благодарно ему улыбнулась и продолжила.

— Бедность была почетна только в Советском Союзе. А сейчас, когда у человека миллион возможностей легально заработать, а он по-прежнему прозябает, то он просто мудак. Если у мужика в 40 лет нет ничего за душой, ему надо выбрасываться с десятого этажа. И даже не задумываться, берясь за оконный шпингалет. Если, дожив до таких лет, ты не сумел ничего совершить, то дальше уже точно ничего не будет.

Пока мы с дедушкой переваривали услышанное, а механические зайцы, застоявшиеся от многомесячного безделья, довольно утюжили холл, Ирина Санна решила подойти к проблеме с другой стороны.

— Хотя вот одна моя подруга несколько лет назад вышла замуж за сантехника. Американского. Сейчас у них дом — полная чаша. Все есть. А знаете, сколько нынче в Москве имеет оператор станков с программным управлением, то есть, по существу, бывший пэтэушник? 1500 долларов.

А вот этого говорить не стоило. Я мгновенно почувствовал, как напрягся и разом обмяк мой сосед. Уж лучше бы ему сказали, что завтра мы вступаем в НАТО. Впервые мне стало жалко дедушку. Он делал глазами вот так: хлоп-хлоп, хлоп-хлоп. Абсолютно не реагируя на мои предупреждающие знаки, мол, вряд ли, это все российская пропаганда, попытка в очередной раз дестабилизировать обстановку в стране, Ирина Санна тем временем продолжала…

— Да и дворником у нас можно заработать нормально. До “штуки”, думаю, вполне. Если трудиться профессионально. Но куда там, для многих дворником западло работать.

— А все-таки признайтесь, в наше… вернее, в ваше время все как-то чище было. Без этих вечных разговоров о деньгах. С милым и в шалаше рай. Не потеряли ли мы что-то духовное в погоне за золотым тельцом?

Зайцы правильно истолковали реакцию Винер и, заложив крутой вираж, пошли обратно, что есть силы лупя в барабаны. Вторая ходка за день. Давненько такого не бывало…

— Ну что вы несете? Вы хоть сами-то верите в те истории, которые кремлевская пропаганда десятилетиями вбивала в сознание людей? Мол, советской девушке не важно, каким будет ее будущий. Главное, чтобы человек хороший.

Да ерунда это. Абсолютно все девушки, что в наше время, что сейчас, мечтают не о бедном, но благородном студенте, а об Алене Делоне — красивом и богатом муже, за которым они будут как за каменной стеной. То же самое касается и вас. Давайте вам такую, как Софи Лорен, чтобы и в кровати была богиней, а заодно мыла, стирала и стояла у плиты с утра до вечера.

— Но вы-то, прежде чем стать женой генерала, наверняка вышли замуж за лейтенанта?

— Да за Алена я выходила, за Делона. Красивого спортсмена, от которого все девчонки были без ума. И я тоже…

— Да, такое бывает. “Она читала мир, как роман, а он оказался повестью”… За что, простите, ему потом срок дали?

— Это уже с другим моим мужем случилось. Я, кстати, влюбилась в него с первого взгляда. Вернее, с первого слова. Он только открыл рот, и я погибла. Женщины на самом деле любят ушами. Так что у меня до сих пор продолжается сеанс беспрерывного оргазма.

— Так, выходит, есть на свете бесконечная любовь? Такая, чтобы муж никогда в жизни даже не подумал о другой женщине. Разумеется, вопрос абстрактный.

— Любите вы, как я посмотрю, абстрактные вопросы. Когда у Алины спросили, сможет ли она простить измену любимого человека, она ответила, что мужчина должен иметь право на свободу. Но пользоваться ею так, чтобы любимая женщина никогда об этом не узнала.

— Кстати, о Кабаевой. “Спид-Инфо” недавно посвятил знаменитой гимнастке большой материал, в котором…. Ну, вы наверняка читали. Вам есть что сказать о моих коллегах?

— Убивать таких коллег надо. Я никому не позволю обижать мою Алину.

— Вы, говорят, многих журналистов недолюбливаете.

— Да нет, почему же? Мне неприятно, что фотограф, который снимал Алину у меня дома на кровати для одного издания, взял и отнес потом получившиеся фото в “Спид-Инфо”. Еще мне не нравятся неудавшиеся гимнастки, которые решили стать журналистками и теперь изливают почему-то свою желчь на меня. С ребятами у меня проблем вообще не бывает, если это не связано с какими-то любовными отклонениями.

— Не имеете ли вы в виду…

— Не имею. И вообще, давайте заканчивать, мне давно уже обедать пора…

— Тогда последний вопрос. Вы сильно огорчитесь, если по какой-то причине ваши девочки возьмут да и не выиграют Олимпиаду?

— Ну, спасибо. Как говорится, закончим разговор на оптимистической ноте? Огорчусь ли я? Знаете, все мы ходим под Богом, и если он вдруг за что-то захочет наказать, то нам придется лишь подчиниться и принять это как должное. Но я все-таки хотела бы узнать, за что именно.

Концовка интервью меня вполне удовлетворяет — уже минут десять мы играем по моим правилам, но последнее слово остается все же за Винер: “А вы мне все-таки пришлите это интервью перед выходом в печать. Да-да, не стесняйтесь, запишите номер факса”.

Она смотрит на меня изучающе, словно следователь, вызванный на опознание трупа мужчины лет сорока, который с чего-то вдруг решил выброситься с десятого этажа. Я всего лишь случайный свидетель, но при определенных обстоятельствах вполне могу оказаться на его месте. “Не поменяешь пагубный образ жизни — будешь”, — говорит мне дедушка, помогая складывать в сумку ушастых. А в его взгляде, которым он провожает удаляющуюся богиню художественной гимнастики, я читаю едва скрываемое восхищение и неистребимое желание приобщиться к бесконечному оргазму. Нет, старик, у тебя уже не получится, а вот мне, пожалуй, стоит попробовать.

Знать бы только, где найти такую дуру, которая будет слушать меня всю жизнь…