НАША ОПОРА. Александр Кульчий: сезон провалов

— Неважный у вас какой-то сезон получается…

— Не то слово — провальный сезон. Вначале одна передряга, за ней — другая. Все кувырком. И команда в аутсайдерах. У меня такого раньше не было, чтобы играть за сохранение места в высшей лиге. А тут скачем в таблице — с 11-й строки на 12-ю, с 13-й на 14-ю…

— Это нервирует? Пресса как-то сообщала о вашей болезненной реакции на одно из решений Анатолия Бышовца в недавнем матче с “Москвой”…

— Замена на 37-й минуте? Ну да, обиделся немного. Полагал, что могу остаться на поле, поиграть еще. Тренер посчитал иначе, решил провести замену. Это его право. На то он и тренер.

— Из этого эпизода не стоит делать далеко идущих выводов о разладе в ваших взаимоотношениях?

— Нет, зачем? Все вроде ничего. Работаем ведь…

— И все же нельзя сказать, что с переездом в Томск ваши дела пошли в гору…

— Это правда. Хотя на первых порах грех было на что-либо жаловаться — жизнь складывалась вполне нормально.

— А теперь?

— О сегодняшней ситуации распространяться не особенно и хочется. Не знаю, может, как-нибудь, когда закончится сезон и наступит ясность, расскажу обо всем в подробностях. Но не сейчас.

— После вынужденного расставания с ярославским “Шинником” вы довольно оперативно трудоустроились в Томске. Этот вариант был единственным или, как говорят, наиболее конкретным?

— Он был первым. И оказался последним. Из Томска позвонили, проявили интерес. Мы пообщались, обсудили условия. Меня они устроили, и я дал добро. Вот и все. После того как согласился перебраться в “Томь”, другие варианты, естественно, уже не имели значения. А так, не знаю, может, повремени я с выбором, играл бы сегодня где-нибудь в другом месте. Какая теперь разница?

— В свое время вы лаконично и вполне доходчиво охарактеризовали причины ухода из “Шинника”. Одним словом — выгнали. Есть что добавить?

— А что говорить, если так оно и было. Нечего мне добавить…

— Раньше случалось конфликтовать с тренерами? Или наставник ярославцев Олег Долматов — первый, с кем не сошлись характерами?

— В том-то и дело, что первый. А раньше?.. Трудно даже вспомнить, чтобы когда-нибудь были какие-то проблемы подобного рода. Не было ничего.

— Разве что Воронеж, 2000 год, тренер Нененко…

— А, это… Так там другие дела были. Мы с ним и не работали вместе. Не успели. Едва я пришел, как ситуация повернулась так, что пришлось уходить — вернулся обратно в “Шинник”. Старая история.

— Легко и быстро отходите от подобных неурядиц?

— Не сказал бы. Скорее, наоборот — тяжело и долго.

— “Шинник” — одна из наиболее светлых страниц вашей карьеры. В Ярославле вы провели пять с половиной лет. Не жалко было покидать клуб, город?

— Это после того, как там со мной поступили? Честно говоря, мне теперь безразлична эта команда. Да, раньше бывали времена… Хорошо игралось, карьера развивалась успешно. Но однажды все оказалось перечеркнуто.

— Один из несомненных плюсов прежнего места работы — и вы это неоднократно отмечали в интервью — географическая близость Ярославля и Москвы, где проживает ваша семья. В этом смысле переход в “Томь” сродни ссылке в Сибирь…

— А что делать? Действительно, приходится играть далеко от дома. Но все как-то наладилось. Квартиру мне сразу предоставил клуб. Потихоньку обжился.

— В одиночку?

— Конечно. Не срывать же семью с насиженного места. Дети не грудные — в школу уже ходят…

— Тренеры, работа с которыми принесла максимальную пользу и оставила наиболее благоприятные впечатления?

— Большинство из тех, под чьим руководством довелось поиграть. Побегалов в Ярославле, Петрушин, Голодец в московском “Динамо”, другие…

— Какое место в этом ряду займет Анатолий Байдачный?

— Я вспоминал исключительно клубных тренеров. А сборная — это в любом случае дело особое. Сколько мы в ней проводим времени? Поступит вызов, приедешь на неделю, ну на полторы, сыграешь — и назад, в клуб. Естественно, никаких проблем не бывает. Отношение к ребятам, обстановка самые доброжелательные.

— Два сентябрьских поражения — от Молдовы и Италии — не могли не отразиться на настроении. Засела досада костью в горле?

— Само собой, переживали очень сильно… Ладно бы только Молдова с Италией. А июнь — Словения и Шотландия? От тех очковых потерь тоже долго очухаться не получалось, а уж после Кишинева вообще… На Италию собраться было невероятно сложно. Вот победи мы словенцев и шотландцев… Что, по игре разве не заслуживали? Столько стопроцентных моментов создали. В каждом матче. Реализуй хотя бы малую часть — уверен, побед у нас было бы больше. И соответственно был бы у нас с вами другой разговор.

— В Кишиневе и Минске с Италией вы играли не вполне здоровым — сообщалось о травме ребра.

— Травма была. Но избавиться от нее я успел, играл уже полностью выздоровевшим. В противном случае на поле бы не вышел — какой с больного прок? Сделали, правда, укол новокаина, но это так, больше для подстраховки. И с физическими кондициями тоже особенных сложностей не испытывал. Вынужденный простой не дал о себе знать. Хотя поначалу в поединке с молдаванами ошибался, брака было многовато. Но потом игра нормализовалась.

— С турнирной точки зрения два оставшихся отборочных матча — практически формальность для сборной Беларуси. Собираясь на родину, испытывали меньший энтузиазм, чем, скажем, на стартовом отрезке цикла?

— Ну да, шансов больше нет. И что обиднее всего — не по игре. Повторю: мы заслужили больше побед и очков и более высокое место. Но имеем то, что имеем. Потому что надо голы забивать. А тут Макс Ромащенко выпал из состава, и, как выяснилось, делать это больше некому.

— За неимением отборочных перспектив в чем для себя видите смысл матчей с Шотландией и Норвегией?

— Банально все: нужно постараться закончить цикл на мажорной ноте. Показать достойную игру, взять очки, болельщиков порадовать. Чтобы ждали следующий отбор, где у страны, видимо, будет уже другая сборная. А может, даже в этих двух встречах тренеры решат поэкспериментировать — вон какие проблемы с составом. Начнут вводить свежую кровь, дадут шанс молодым ребятам. Посмотрим. Пусть идет смена поколений, раз народ хочет.

— Вы видите себя в той будущей сборной?

— Это вряд ли…

— Сказанное следует расценивать как официальное заявление?

— Зарекаться не стану. Но необходимо давать дорогу и молодежи. Ей пора выходить на первый план, громко о себе заявить, что делается только через международные матчи. Чем больше их будет, тем лучше. Ребята быстрее возмужают, а команда заиграет на приличном уровне. А я что? Мне не так много в футболе осталось. Еще не знаю толком, где буду играть в следующем сезоне. В сильном клубе или так себе… Да мало ли что может случиться. Впрочем, если тренер сборной посчитает, что я нужен команде, способен принести пользу, вопросов нет — приеду. И, чем смогу, помогу.

— Ваше мнение по поводу решения Валентина Белькевича прекратить выступления за национальную дружину?

— Мнение… Ну вот ваша газета пишет всякую ерунду. Приезжаешь, открываешь — очень много негатива о сборной. Ребята читают, делают выводы.

— Вот, оказывается, в чем проблема…

— Нет, насчет Валика ничего не могу сказать. Я же не читаю его мысли.

— По словам Байдачного, с недавних пор в сборной отсутствует здоровый командный дух. Куда он подевался?

— Не знаю… Разве футболисты играли не в полную силу, разве не выкладывались, насколько позволяло здоровье? И опять же — получалось неплохо. Все, кроме голов. Будь они — был бы результат и дух, и все остальное. Ситуация перевернулась бы. Впрочем, это мы уже по второму кругу пошли. Но что отличает настоящего профессионала? Он сначала делает, затем говорит. А бывает наоборот: сперва слова, потом — ничего.

— Набившая оскомину потеря Максима Ромащенко характерна еще и тем, что разорвала вашу с ним связку, образовавшуюся еще в мозырские времена. Потом, после МПКЦ, вы были одноклубниками по московскому “Динамо”…

— Да, Макса не хватает. Без него нам в атаке недостает агрессии. Ромащенко умеет привнести ее в борьбу. Да и вообще — проходы, прострелы, дриблинг. Об ударах уже и не говорю… Все и так помнят.

— Впервые вы оказались в национальной сборной еще футболистом белорусского чемпионата. Совершенно нетипичный случай для нынешних реалий.

— Первой реакцией на вызов была огромная радость. И дебютный матч за сборную отчетливо помню — товарищеский против Турции. Проиграли — 2:3.

— Время, прошедшее с тех пор, — почти десять лет. Эти годы убавили остроту ощущений?

— Нет, ничуть. С чего это вдруг? Скорее, наоборот, сейчас адреналина даже больше. Возможно, оттого, что понимаю: недалек тот день, когда придется завязывать. Потому, пока карьера продолжается, хочется больше успеть — и на клубном уровне, и в сборной, куда приезжаю с таким же удовольствием, как и раньше.

— Стабильность вашего участия в матчах национальной команды нарушена 2000 годом — приглашения прекратились.

— Так тогда “Шинник” еще в первой российской лиге играл. Потому меня и не вызывали. Хотя я хотел быть вместе с ребятами.

— Кроме колорита первой российской лиги, вы познали еще и специфику союзного футбола, успев в 1991 году поиграть в “Гомсельмаше”. Школа жизни?

— Именно. Такие времена зацепил… В сегодняшнем футболе нет многого из того, что было тогда.

— Например?

— Например, отношения старожилов и молодежи.

— Известное дело, силен был дедовщиной советский футбол…

— А это плохо? Нам крепко доставалось от стариков — Шинкарева Гены, Лапицкого Валеры, Фролова… Наука суровая, но чрезвычайно полезная. Помогла и в игре, и в жизни. Воспитывала, как говорится, в людях ответственность. А сейчас что? Не напихай молодому, не накричи. Все типа тренеры — развели демократию…

— Вы обмолвились о неопределенности карьерных планов. Выходит, будущее в полном тумане?

— Пока ничего не могу сказать. Разве что из Томска уеду. Это решено.

— Нет желания вернуться на круги своя? По примеру Петра Качуро, Александра Лухвича, Александра Хацкевича…

— Это исключено. Даже после окончания карьеры в Беларусь не поеду — останусь жить в Москве.

— В разное время вам поступали экзотические предложения — из китайских клубов, катарских…

— Было и такое. И в принципе я не отказывался. Но всякий раз ситуация разрешалась просто: встречались с президентом “Шинника”, садились, разговаривали, пересматривали контрактные условия в сторону улучшения, и я оставался в Ярославле.

— Не ошибусь, если скажу, что претерпела некоторые изменения и ваша специализация в футболе. От исключительно созидательного амплуа плеймейкера, о чем помнят в том же Мозыре, до классического опорного полузащитника, значительную часть игрового времени вынужденного таскать пианино…

— Вот и хорошо. Мне нравится игра именно на этой позиции. Черновой работы не боюсь. Нормально ее воспринимаю и охотно делаю. В футбол не только плеймейкеры играют. Надо же кому-то и саночки возить.

— Какой из городов, где довелось выступать, вспоминается особенно теплым отношением болельщиков?

— Мозырь, наверное. А в России выделил бы, пожалуй, Томск. Такой поддержки, как там, нигде больше не встречал. Люди любят футбол, ценят игроков.

— В вашем футбольном прошлом есть о чем жалеть?

— Непросто с ходу сделать такой анализ. Наверное, не всегда играл в тех клубах, в которых стоило. Мог бы, пожалуй, закрепиться и на более высоком уровне. Но так уж вышло. Тем более что каких-то особенно заманчивых предложений не получал. Однако, как говорят, попытка — не пытка.

— Еще раз попытаться уже поздно?

— Думаю, мое время на поле — год-два. Имею в виду высокий уровень.

— Что потом?

— Без дела не останусь. Два года назад открыл в Москве ресторан. Им и займусь вплотную, когда закончу с футболом.

— Два ваших сына проявляют склонность к игре в мяч?

— Только старший. Ему десять лет. Занимается в футбольной школе клуба “Химки”. Младшему — шесть. У него другой интерес. Однажды я захотел научить его стоять на коньках. Научил — теперь в хоккей играет. Ну и пусть. Я к такому выбору спокойно отношусь.

— 1 ноября вам стукнет 32…

— Чего себе пожелаю? Здоровья прежде всего. Оно в нашем деле всегда на первом месте. Будет здоровье — будет и все остальное.