Олег Рыженков: дорога из Веремеек

В олимпийском Нагано прорвался Алексей Айдаров. А на следующий год — фантастическая победа в эстафете и бронза Сашурина на двадцатке. 2000-й год — досадная осечка — четвертые. Однако не забудьте, что Рыженков на последнем этапе той эстафеты первым выскакивал с рубежа, когда соревнования вдруг прекратили из-за тумана. Трудно сказать, как бы сложилась ситуация на стойке, но ребята тогда летели, а глаза — горели. Перенесенная эстафета прошла не так складно, как хотелось. Но биатлон есть биатлон, и проигрыш в борьбе не вызывает осуждения. Прошлый, 2001 год, вновь стал медалеемким для белорусов — два серебра — в эстафете и на двадцатке у Сашурина. И мы так ждали Олимпиаду… Мне показалось логичным обратиться к капитану нашей олимпийской делегации в Солт-Лейк-Сити Олегу РЫЖЕНКОВУ.

— Что же случилось с командой? Ее основной состав остался практически тот же… А старший тренер Владимир Махлаев работал аж с 1994 года…

— Тогда своим приходом он действительно внес свежую струю. Требовался новый тренер, который смог бы вдохновить ребят, заставить поверить в себя, показать что-то новенькое. Существовавший стереотип тренировок к тому времени уже устарел. С приходом Махлаева все как-то оживилось, и в 95-м прорвало не только меня — и Вадим Сашурин стал бегать нормально, и Алексей Айдаров подтянулся, и Саша Попов вновь показывал по ходу хорошие результаты. А вот уже после Нагано, мне кажется, Махлаев стал перестраховываться. Его система тренировок дала сбой. Он начал нас беречь, опасался, что мы не выдержим нагрузок. А в последний год вообще стал шарахаться из стороны в сторону: то одного специалиста пригласит, то другого, не было конкретики в подготовке. Спорили мы с Владимиром Анатольевичем часто. Но он преимущественно к точке зрения Вадика прислушивался. Было у всей команды мнение, что тренируемся мы по плану Сашурина.

— А какие шараханья ты имеешь в виду?

— В прошлом году Владимир Махлаев пригласил Веру Шилову, тренера известной российской лыжницы Любови Егоровой. Мы начали тренироваться совершенно по новой методике, которой я доселе не встречал. Не мог понять, почему мы ускоряемся всего по 10-15 секунд, ведь необходимо минимум хотя бы по 30! Практически исключил Махлаев из плана функциональные тренировки, я имею в виду длительную скоростную работу в смешанной аэробно-анаэробной зоне. Мы пешком отходили весь год. У Махлаева принцип появился: разгонимся за счет соревнований. Но в то же время требовался результат. Приезжаем на первые этапы Кубка мира — провал, в “красную” группу не попадаем. А после Нового года в программе пошли масстарты. Раз в тридцатку по общему зачету не попал, значит, не бежишь в массовом старте — потеря реальных очков — автоматически откатываешься в итоговой таблице. И только к концу сезона подтягиваешься к этой тридцатке-двадцатке. А ведь есть все-таки и личные амбиции спортсмена, и их тоже надо учитывать.

Вот нас восемь человек в национальной команде готовится, а на чемпионат мира едет всего пять. Хорошо, отобрался ты, да пробежал неудачно, и что же: весь сезон насмарку? Денег не заработал, имени — никакого, еще вернулся сюда, тебе головомойку устроили. А если на этапах Кубка прилично выступаешь — там копейку заработал, там… — хоть какой-то стимул есть. Минспорта можно понять, им нужны только медали с чемпионатов мира и Олимпийских игр, а наши этапы Кубка мира им ни к чему. Но спортсменам они необходимы. Ради чего мы работаем? Мы же не можем бегать только один раз в сезоне на чемпионате мира или Олимпиаде. Я считаю, Минспорта должно осознать, что победы на Кубках мира поднимают авторитет Беларуси на международной арене. Да и все фирмы, все спонсоры обращают внимание в первую очередь на выступления на Кубках.

Александр Попов, бывает, подходит: “Ну что, ты бегаешь все этапы? Может, надо что-то пропустить?” Я говорю: “Да, логично, согласен. Хорошо, у меня госэкзамен в декабре, надо пропустить соревнования”. Вдруг Попов реагирует: “Нет! Необходимо подумать… Да кто же нам разрешит на Кубках мира не стартовать?..”

— Послушай, да не такие уж и большие деньги можно заработать на этапах Кубка, чтобы сравнивать их с премиальными, которые вы получаете дома.

— Да какие премиальные за чемпионат мира? Да, согласен, еще несколько лет назад они были приличные — но они же не из Минспорта, а из президентского фонда. А сейчас этого нет. Нам назначили в прошлом году после серебряных медалей на чемпионате мира стипендии по 1000 долларов, объяснили: дабы не платить в будущем больших премиальных, “не раздражать публику”. Но, как я знаю, есть официальное положение о том, что ставка за удачное выступление на чемпионате мира дается на срок до двух лет. А едва успели мы вернуться домой с Олимпиады, нам эту ставку наполовину срезали, даже не дождавшись традиционной весенней аттестации. Конечно, слава богу, что и это оставили… Сейчас все идет к тому, что где-то приходится и за свой счет тренироваться, выкладывать свои деньги. В этом году я решил использовать свою методику подготовки, что стало возможным в первую очередь благодаря смене тренера в национальной команде. Я сам хочу в будущем стать тренером, поэтому надо реализовать возможность что-то попробовать. Собрал кипу своих дневников за последние 10 лет, проанализировал, решил в этом году пораньше начать повышать интенсивность на тренировках при сохранении объема работы.

— В послеолимпийских интервью Владимира Махлаева проскакивало, что вы, “старички”, как он вас называл, боялись перетрудиться на тренировках, а он шел у вас на поводу…

— Вся команда отработала до конца четко по плану тренера. Я хотел убедиться: прав Махлаев, или не прав. Сейчас могу с уверенностью повторить: его система подготовки дала сбой. С каждым годом мой результат падал, я бежал все тише и тише. Мучался, в чем же дело? Вроде и силы есть, на тренировках хоть 60 км могу проехать, а на соревнованиях бежишь — тебя не хватает. Вот стартовый круг проходишь, и все, “рубит”. Начал анализировать: абсолютно нет работы в соревновательном темпе. Вот в прошлом году попали мы в конце июня с немцами в Вуокати. Диву давались: они два раза в день на лыжах катаются и с утра до вечера лупят и лупят, а мы — шагом… Да и общаемся мы со многими: и с австрийцами, и с французами. Очень много они работают в третьей зоне на хорошем пульсе, на лактате крови от двух до четырех.

— А почему ты раньше не поменял методику подготовки?

— Решил отработать с командой до конца, не хотелось перед Олимпиадой шарахаться из стороны в сторону, тем более доктор новый пришел, финансирование улучшилось. Ладно, думаю, пройдем еще годик, посмотрим, тем более что Махлаев уверял, что все получится. Дня за четыре до олимпийских стартов была контрольная тренировка 15 км с четырьмя рубежами. Из фаворитов только норвежцы и немцы не выступали. Бежалось неплохо, хотя и не упирался, но тем не менее у меня был лучший ход. А на Олимпиаде выступаешь, а тут тебя — “тук!”— молотком по голове…

— Сразу со старта?

— Нет, круг отбегаешь, начиная спокойно, не резко, с запасом. Дальше вроде идешь также, как шел, а уж явно проигрываешь, а когда финишный круг начинаешь упираться — бах! — ни рукой, ни ногой, легкие разрываются, во рту — привкус крови…

— Но мы всегда верили в вашу эстафету…

— На Олимпиаде жили вшестером в трехкомнатной квартире. Какая-то обреченность перед эстафетой чувствовалась: гонку плохо отбежали, спринт — ни шатко, ни валко — я одиннадцатый, Вадик — двенадцатый. Потом гонка преследования… Видно было по протоколу, что чем дальше, тем больше народ “разбегается”, у них подъем пошел, а мы… Собрались вечером, поговорили: есть шансы. С утра встали с настроением, поехали на стадион. Накануне неожиданно выпал свежий снег. То ли тренеры перенервничали, то ли смазчики — не попали в парафин явно. Я когда приехал утром, Махлаев с ходу обрадовал: “Твои лыжи стоят как мертвые”. Думаю, должны же хоть какие-то ехать. Прихожу на гору откатки, смотрю, молодежь катает наши лыжи, и мои “атомики” проигрывают “фишерам” остальных ребят метров по пятнадцать. И что особенно странно, “морозные” лыжи выкатывают дальше, чем “теплые”. Непонятно. Потом уже, перед пристрелкой, спрашиваю у Махлаева: “Анатолич, а вы лыжи перепарафинили? У меня ”теплые" модели стояли, залитые совсем другим парафином, а “катаете” все вместе…” Он в ответ: “Наверное, перепарафинили! А может, и нет…” Я пошел, спросил смазчика Семенова, а тот говорит: “Нет, конечно!” В итоге эстафета уже началась, а я все лыжи откатывал. Да что толку…

— Заметно было по телекартинке, что у Айдарова лыжи не работали. Обычно в таком случае стараются по возможности внести коррективы для следующих этапов…

— Нет, никаких корректив не вносили. Нервозность тренеров в тот день передалась и нам. Я еще круг штрафа открутил, но это был скорее круг отчаяния. Даже если провести анализ и предположить, что мы все стреляли без запасных патронов, то при том ходе, который был нами показан, команда заняла бы пятое место с отрывом секунд тридцать от четвертого …

— Что-то очень часто мы попадаем впросак именно на свежем снегу…

— Тренеры и в прошлом, и в этом сезоне сами признавались, разводили руками: “Ну, нет у нас вариантов подготовки лыж на свежий снег”. Сколько эстафет таких было… В Хохфильцене еще три года назад произошел случай: англичанин, друг Вадика, принес нам лыжи запарафинить. В результате приехали они с Айдаровым на финиш первого этапа последними. Помню, Леха все из пяти отстрелял, я тоже — всего три запасных патрона на команду. А заняли мы тогда то ли 11-е место, то ли 12-е… Хотя, надо сказать, в 95-96-х годах у нас была обратная ситуация: лыжи преимущественно ехали именно на свежий снег.

— Так что же произошло?

— Может, новинок не знаем, парафины не те, умения нет. Может, душу не вкладывают…

— Олег, на сколько времени вперед ты расписал свою жизнь?

— Пока на два сезона.

— Что еще нового в твоей нынешней подготовке, кроме методики?

— В июне тренировался во Франции, в местечке План-Атон, что на стыке Италии, Франции и Швейцарии. На высоте 1000 метров расположились новые стрельбище и лыжероллерная трасса. Французы часто проводят в План-Атоне свои чемпионаты страны, вот и в сентябре будет летнее первенство.

— На лыжероллерах?

— Бегом и не проводят. А весной они тренируются на велосипедах, часто принимая участие в соревнованиях. Велостарты у них в каждом регионе каждое воскресенье с призами — от 10 евро до 1000.

Хочу отметить, что с финансированием у французского биатлона большие проблемы, федерация находится не на государственном обеспечении, а существует за счет спонсорства. Государство, может, и выделяет средства, но немного, и только на чемпионаты мира и Олимпийские игры. Тренируются спортсмены за счет своих клубов. Первый десятидневный сбор был только в конце июня. Собрались, оттестировались, провели одну-две контрольных, посмотрели, кто на что готов, и опять разъехались по своим клубам. А уже с июля — централизованная подготовка, дней по 15-18. Обратил внимание, что спортсмены ведут очень много самостоятельной работы со своими личными тренерами.

— Как ты объясняешь новый подъем мужского французского биатлона?

— Рафаэль Пуаре — лидер, и его результаты вдохновляют остальных. Плюс существует грамотная методика подготовки: французы очень быстро ставят на ноги молодых, а у нас: пришла молодежь — тренируются, тренируются, а прогресса особо и не заметно, чуть-чуть приподнялись в своем мастерстве, и все. Вот прошлым летом, например, ну невозможно было их обыграть. А пришла зима — и где они? — не дотягиваются до зачетной тридцатки. А во Франции все происходит гораздо быстрее. Может быть, и медицина срабатывает на более высоком уровне. А самое главное, думаю, они правильно учат людей. У них в стране грамотные тренеры, они очень много разговаривают, общаются со спортсменами, что у нас практически отсутствует. Да у нас и молодежь какая-то нервная. А может, и у тренера нет понятия, как подойти к спортсмену, как с ним заговорить?

— Это вообще-то называется педагогикой…

— По своему опыту сужу: спорт- смену сложно дойти до всего самому, особенно если где-то чего-то не понимаешь. Я сожалею, что со мной в молодости никто толком не разговаривал, стрелять не учил. Существовали, конечно, тренеры, и неплохие. Но это была просто работа: дали задание — сделал. А в стрельбе прогресса почти не наблюдалось.

— Думаю, показательным здесь является тот факт, что во Франции с национальной командой работает Жан-Пьер Амат, олимпийский чемпион 1996 года по стрельбе из винтовки на 50 метров в стандартном упражнении (лежа, с колена, стоя)…

— Все верно. Однако вернемся к внутрикомандному общению. Посмотри на немцев, французов, итальянцев — они постоянно вместе. Часто подолгу засиживаются за ужином с тренерами, разговаривают, смеются, обсуждают что-то, а у нас…

А вот есть у меня интересный опыт в прошедшем сезоне: нам предстояло пробежать последнюю эстафету в Лахти, когда заболел Вадим Сашурин. Смотрю, у народа настроения нет, погасли все: на Олимпиаде плохо пробежали, а Саша Сыман едва-едва после болезни. Я вечером на ужине собрал народ, сели, налили по чашке чая. Провел беседу, настроил ребят, сказал, что не все потеряно, если каждый хорошо подумает о том, как пройти дистанцию. Настроимся — у нас все получится. На следующий день третьими были без всяких проблем! Я считаю, что такие разговоры нужны, причем в них не должно быть ничего нагнетающего. Они могут быть в отеческом тоне, особенно с молодыми ребятами: подсказать, как размяться, что прокрутить в голове перед стартом, в каком темпе начать, как пройти дистанцию, на каком пульсе подойти к стрельбищу — рельеф-то разный. Рустаму, считаю, надо постоянно говорить: начни поспокойнее, на пульсе не выше 185 ударов в минуту…

Хотелось бы мне поработать тренером. Может, и с национальной командой, если я ей нужен. Знаешь, за столько лет в спорте так к нему приболел, прирос…

Вновь проводя параллели с французским биатлоном, хочу отметить, что у них нет такого наплыва в клубы, как в белорусских ДЮСШ. Но наша беда в том, что, видимо, нет столь талантливых тренеров, нет единой тренерской школы, способной объединить наставников всех уровней, выработать общую современную систему подготовки. Что знает теперь мой первый тренер Иван Листратенко, который безвылазно сидит в Веремейках? Время идет, все меняется. Я, появляясь, подсказываю, советую. Да тренерам ездить надо, чтобы наблюдать и общаться! А за счет чего? У Листратенко зарплата — 150 тысяч рублей. Я ему говорю: “Приедь в Могилев, в баню сходим, пива попьем”. А он отвечает: “Честно сказать? Денег нет на электричку до города”.

Пусть какие-то тренерские семинары проводились бы за счет федерации, например, так как многие не имеют средств даже доехать до Раубичей. А тренеров всего-то, думаю, человек 50 на всю страну наберется, если не меньше. Проблема в том, что ребята, заканчивающие бегать, работать тренерами идут чрезвычайно редко, тем более в деревню. Значит, надо повышать квалификацию тех, кто уже трудится. Но, похоже, Минспорта слабо осуществить эту идею, ему проще пригласить Владимира Драчева или кого-нибудь еще…

— Расскажи немного подробнее о ситуации в Могилеве.

— Обидно мне, что у нас в области идет сейчас мелкая, очень некрасивая борьба между старшим тренером могилевской ШВСМ Анатолием Перепечкиным и остальными наставниками. Хотя замечу, что в Могилеве заинтересованы в развитии биатлона и председатель областного комитета Алексей Минкин очень цепко держится за спорт, хочет многое сделать и помочь. Построили, например, новую лыжероллерную трассу, и рельеф ее посложнее, чем в Раубичах. А Анатолию Перепечкину дали простор для деятельности, два года выделяются средства, он имеет возможность ездить в Польшу, Мурманск… А результат…

Знаешь, я по жизни оптимист, стараюсь всех в этом убедить и ребятам говорю: “Да вы все молодые, какие ваши годы, вам еще бегать да бегать!”

— Олег, а личной жизни можно коснуться?

— Почему бы и нет.

— Известная французская биатлонистка Дельфин Бурле распрощалась в этом году со спортом…

— Что ж, будем думать, что дальше. Возможно, она в Беларусь переедет. Дельфин уже гостила у меня неделю и была очень сильно удивлена. На Западе все преподносится в негативном свете, им кажется, что здесь сплошная диктатура, полицейские с дубинками ходят, что существуем в трущобах с низким уровнем жизни. Они нас сравнивают с Болгарией, с Турцией, например. Приехав, Дельфин была в неподдельном восхищении. Я показал ей Могилев, по музеям походили, по Минску провез, в Раубичах побывали, на родину в деревню свозил, в баню русскую, на шашлыки. Она увидела всю красоту нашей жизни. А природа! Леса, озера, поля, луга, коровы ходят… А если серьезно, она сама, можно сказать, сельский житель — все близко и знакомо.

— Слушай, ты такую идиллию нарисовал, а мы-то боялись, что Рыженков будет бегать за Францию…

— Я — белорус, и хочу умереть на своей земле… С лыжами в руках! Шучу, конечно.