НАШИ ГОРЫ. Вид с Эльбруса на Анконагуа

Встречи на тропе

Ирикское ущелье стало для Моисеенко любимым местом в Приэльбрусье. Еще в Минске Валера предложил вариант восхождения по восточному склону, с подходом через заветные Ирики. По его задумке, постепенный набор высоты должен был дать нужную нагрузку и помочь в акклиматизации. Классический путь — через “канатки” и “Приют Одиннадцати” — оставался в запасе. Мой суеверный командор планы не афишировал и даже с Абу Эльмезовым наши ближайшие намерения обсуждал уклончиво: погуляем по Ирикам. Опытный спасатель, думаю, все понимал. Радея за безаварийность и оценив, какой “чайник” у Валеры в паре, он только порекомендовал: “Ты ж смотри, не вздумай его оттуда на гору вести”.

В первый терскольский вечер — подготовка к завтрашнему выходу. После ревизии и распределения провианта перешли к снаряжению. Валера извлекал из баула предметы экипировки. Куртка — “пух”, костюм — “гортекс”, ботинки — “пластик”. Я призадумался. А когда он увидел и оценил мое облачение, то разнес его в пух и прах. Я не смел сомневаться в компетентности Моисеенко, но в глубине души лелеял убеждение, что на горы поднимаются люди, а не инвентарь и цели можно достичь без этих фирменных штучек, положившись на отечественный ширпотреб. Но нестыковка доставшихся от разных “спонсоров” жестких кошек с мягкими ботинками озадачила не на шутку. Как дебютант не подозревал о такой тонкости, но понял сразу, что без ее учета гора стала медленно отдаляться и скрываться в тумане. Оставалась надежда на помощь Абу. А пока в темноте притихшего Терскола рупоры разносили распевный голос муэдзина. Звучал вечерний азан — призыв к молитве. При желании его можно было принять за благословение наших намерений и дополнить соответствующим: “Да поможет нам Аллах!”

Вход в Ирикское ущелье — не распахнутые ворота. Тесный каньон в диких скалах способна преодолеть только бурная река. Наш путь — карабканье в обход, по левому берегу. Транспарант у тропы известил: “Платный маршрут! 45 руб. с человека”. Пройдя его, можно не только налюбоваться горными ландшафтами, но и обнаружить туристские изюминки. Уже в километре от начала — нарзанный источник с вкуснейшей водой. На одном из притоков Ирика — водопад. А еще есть место, где сошедшая зимой лавина на протяжении ста метров перекрыла русло снежным мостом. Это творение природы не поддается и летнему солнцу. Уже высохший приток проделал сбоку в перекрытии тоннель. По нему можно пройти к спрятанной реке. Правда, мы не стали отвлекаться.

От некоторых альпинистов был наслышан о приметах и знамениях. Видимо, так надо было расценить и встреченный на первом километре моего альпинистского пути знак — сидевшую прямо на тропе птичку неизвестной породы. Ее не заметил и не спугнул шедший впереди Валера. А мне, перед тем как улететь, пичуга позволила взять себя в руки. Говорят, если птица стучится в стекло, это к плохим вестям. Но, возможно, у пташки, прилетевшей к окну домоседа, и у той, что встречает путника на тропе, — предназначения разные? И смысл этой встречи в том, что “взять себя в руки” было предложено одному из нас?

Банальная картина. Двое мужиков лезут по осыпающейся коровьей тропе с потными от рюкзаков спинами. Сопят на остановках, наполняя легкие кислородом, и озирают открывающиеся после очередного подъема виды. Подбадривают друг друга: “Ну, как, Васильич, порядок?” — “Нормально, Васильич”. Картина, естественная даже в глазах аборигенов: коль люди идут, значит, это им нужно. Диапазон возрастов, национальностей, целей — широк. В ущелье Адылсу встретили пожилого миссионера из Германии. Недолгая в силу незнания языков беседа удовлетворила обе стороны. Служитель культа снабдил нас христианскими брошюрами. А мы его — информацией о том, что в родном ему Штутгарте играет в футбол белорус Алекс Глеб.

Вслед за пернатыми своим свистом нас приветствовали грызуны. Сурков здесь великое множество. У слияния двух Ириков — кошара. Там взимают те самые 45 руб. В штате поста — двое, не считая собаки. Пес извещает о приближении плательщиков, и тогда появляются Антон и Хасан. Для них, на обороте нашего маршрутного листа, Абу написал несколько слов. Мы поняли только “Ассаламу гъалейкум”. Остальное не стали читать и адресаты, узнав, что отправитель — Гомляй. Вместо уплаты пошлины нам предложили чай, а случившиеся рядом пастухи — и что-то покрепче. Но блюститель режима Васильич предложение отклонил, а в ответ провел короткую беседу на тему “Мои последние достижения в альпинизме”.

Первый ходовой день закончили после четырех часов пути, пройдя около 10 км и набрав 840 м высоты. Для начала достаточно, и место для стоянки удобное, где в мутный Ирик-Чат впадает чистый ручей. Нам после хорошей работы на солнцепеке пить да пить. Да и искупаться полезно. Что мне удалось, хотя и с трудом: глубина-то — по щиколотку. Обосновались у огромного валуна. Место обжито сотнями постояльцев. Стол из плоского камня, такие же сиденья, площадка для палатки. Как упрощает походный быт газовая горелка! Навинтил на баллон, прямо на нее — миску. И никаких дров. Тем более что здесь их уже не найти. Мы на высоте 2680 м, в зелени альпийских лугов. Вон и коровы пасутся. А окружающий ландшафт содержит все другие градации. Чуть выше нас — серые скалы, над ними — вечные белые снега. Васильич выдает ежедневный американский аспирин — против тромбообразования. Говорит, это случается в организме при перепадах высоты. А между ужином и сном можно вернуться к его прерванному в поезде рассказу про Анды.

Confluencia — головная боль

— К Аконкагуа подготовился очень хорошо. Много плавал, набрал форму, думал, на гору — забегу. Из Буэнос-Айреса перелетели в Мендосу, в предгорья. Оттуда на автобусе — к началу трекинговой тропы, в селение Мост Инков. И — наконец-то своими ногами — в лагерь на 3300 метров. Погода прекрасная, самочувствие хорошее. Хотя название лагеря переводится как “головная боль”. Миша Филиппов мне говорил: “Ну, Васильич, у тебя и фактура. Здорово смотришься! Легкий, сухой — как молодой. Неужели тебе 57? Покажи паспорт”. У меня после перехода пульс 80 — отлично! Да и вообще все замечательно. Представляешь, в горах спим на двухъярусных кроватях, отдельный туалет, горячий душ. Ну, а назавтра началось! Семь часов на солнцепеке — сплошные мучения. В базовый лагерь на 4260 пришел никакой. Кашель, во рту сухость, в боку болит. Думал: ничего, попью аспирин, завтра дневка, восстановлюсь. Но и отдых впрок не пошел. Соседи-украинцы как раз день рождения отмечали. Посидели с ними на солнышке под “горилку c салом”. Солнце пекло, а ветер студил — это же высота. Короче, потерял самоконтроль, расслабился.

На следующий день — заброска грузов, а меня впору в госпиталь. Страшный кашель, головная боль. Ни сил, ни сна, ни аппетита. Чтобы избежать головной боли и отека, пил мочегонное. А кто мой груз понесет? Ребята сочувствовали, но и самих “горняшка” крутила. Вот тебе и “технически простой маршрут, сравнимый с зимним Эльбрусом”! Разве можно равнять, если на Аконкагуа зеленый кислородный пояс — до 1000 метров? И гипоксия начинается ниже. Не зря имеется большущий список болезней, при которых “пермит” на гору не выдается. А сертификаты о восхождении получают лишь 40 процентов имеющих разрешение. То есть до вершины не доходит большинство! И 4-6 человек ежегодно гибнут. Наши коммерсанты от альпинизма предлагают за немалые деньги искать здоровье на Аконкагуа и Эвересте. А там можно потерять и здоровье, и жизнь. Альпинизм — для подготовленных спортсменов. А для здорового образа жизни есть пешие путешествия. С детьми, женами, с умеренной нагрузкой и впечатлениями для ушей и глаз.

Вот и я отдал два дня за здоровый образ жизни. Абрамов снимал всех на видео, зашел и ко мне в палатку. Потом увидел ту запись — ужаснулся. Опухший, постаревший — неужели это я? Не зря говорил тогда, что лучше бы дома с женой лежал, чем в этой палатке между небом и землей. Володя Пушкарев недоумевал: “Васильич, что с тобой? Ты же на Мак-Кинли бегал…” А восхождение зависит еще и от удачи. Повезет — зайдешь. Но в лагерь на 5200 поднялся. Ночевку перенес хорошо, полегчало. А когда спустились на отдых в базовый, погода испортилась: снег, ветер, в палатке сыро. И снова кашель, нервы, тоска…

Наконец удалось “по спутнику” дозвониться домой. Повеселел. Флаги для вершины уже во втором лагере, погода улучшилась, а сил нет. Наверное, виноваты высота и возраст. Но все же добрался до штурмового лагеря на 5900. Холодно, много снега, ветер. Палатку один не поставишь. Чтобы ее укрепить, таскали с Мишей камни. Аппетита не было, только пил. Тревожно — как ухитриться поспать? Монолитная скала вершины пугала багровым закатным цветом. Господи, что будет завтра?

Выходить на штурм решили двумя группами — в 7 и 8 часов. Я был против раннего выхода — очень холодно. Но, как слабый, попал в первую очередь. За бортом минус 20. Надел на себя все. С проклятьями выполз наружу и подумал: зачем все это в мои годы? Это южное полушарие похлеще Аляски. Все мерзнут. Мне не помогали ни маска, ни анорака, ни пуховка. Пошли очень медленно, каждый своим темпом. И самый медленный — у нас с Ириной. Абрамов, видно, не выдержал: “Если так и дальше будете идти, на вершине мы вас не дождемся. Ты, Валера, можешь быстрее, держись Филиппова. А с Ирой я разберусь”. Догнал Мишу, пошли с ним, чередуясь. Вяленкова осталась сзади, с проводником… Солнце уже в зените. Вершина вроде рядом, но это “рядом” растянулось до 10 часов. Это контрольное время. Не уложишься — поворачивай вниз. Мы уже в замыкающих. Последний рывок — почти ползком. Вот и дюралевый крест. Неужели вершина? Ради этого — столько мучений? Лютый ветрило сдувал с гребня. Попытались заснять белорусский флаг. Не осознавал, правильно ли все делал и что из этого получится. Но если я на вершине, значит, что-то получилось?

Ельбуруш — вращение ветров

Покидаем зеленую зону, миновав стадо коров, лошадей без пастуха и одинокого ишака. Польстившись яблочным угощением, тот долго идет за двуногими сородичами, провоцируя навьючить его рюкзаками. Последний, с километр, рывок к перевалу делаем уже по снегу. Веет холодом и высотой. Перекусываем у одного из ручьев. Разливаем из термоса чай и смотрим “вперед и вверх, а там” — перевал Ирик-Чат, 3667 м. Слева на нем торчит каменный “пупок”, который, как говорит Валера, придется траверсировать. А еще левее, прикрытый облаками, — Эльбрус. В это время с перевала по белому склону сыплются черные точки. Да в таком количестве, что Васильич подозревает в них отряд боевиков. Оказывается, чешские альпинисты. “Почему на гору не пошли?” — “Там все черно, метеорология плохая”.

Погода за перевалом и впрямь другая. Хлещет ветром и снежной крупой. А надо подняться еще на тот самый “пупок” из рыжей щебенки. Подъем по гребню яркими впечатлениями не грозит, если бы не ветер. Он явно исполняет классическое: “Их надо сбросить с перевала!” Сбрасывать есть куда. Слева, прямо под ногами, зияет провал с ледяными глыбами и зеленой водой на дне. Кажется, отрывая ногу от тверди, даешь ветру шанс поднять все тело вместе с рюкзаком. Хочется опереться на все конечности, сцепиться с этой каменистой поверхностью. Почему-то вспоминается вопрос, который задают смазливые девушки выпускникам горного факультета: “Значит, вы по горам лазаете?” Вот и применил по назначению свое образование.

Встаем на скальном гребне, сразу за “пупком”. Ветер и здесь похозяйничал. Снег, густо посыпанный каменной пылью, остался только в закутках площадки под палатку. Спасибо и за это. Ложкой снимаю верхний слой, остальное — в черный мешок. Правда, хмурая погода не позволяет привлечь к добыванию воды солнце. Работает лишь газовая горелка. Командир ставит палатку. На растапливание снега уходит львиная доля бивачного времени. Вода нужна на суп, чай, еще на чай, в термос — на ночь и, желательно, на утренний кофе. План на завтра — акклиматизационный выход по леднику и разведка места для стоянки на высоте примерно 4700 м.

Если она будет успешной, лагерь перенесем туда. Эти наметки делаются вскользь, озвучиваются только самыми необходимыми словами. Осторожный Васильич избегает прямых анонсов и деклараций. Впрочем, осторожен он и в действиях. Мне поначалу было невдомек, зачем ему надевать перчатки при любой, самой мелкой, работе. Оказалось, уже на первый рабочий день по возвращении в Минск у него запланированы две операции. Хирург Моисеенко не мог рисковать основным рабочим инструментом — своими руками.

На этой высоте, рядом с ледником, теплых ночей не бывает. Намекает на это и быстро остывающий чай, который и без того закипает здесь не при 100 оС. Где-то над Карачаево-Черкессией поблескивает гроза. Укладываемся, утепляясь по максимуму. Сразу не уснуть, пытаемся слушать музыку. Но звуки плеера вскоре заглушает ветер. В минуту он набирает такую силу, что становится боязно за прочность палатки. Она вибрирует с частотой лопастей вертолета, который, кажется, завис над нашим пристанищем, громыхая и грозя свергнуть его в тартарары. Но вскоре все утихает, и мы успокаиваемся. Не тут-то было! Минут через десять ветер налетает с большей свирепостью. Растяжки слабеют, и все внутри палатки подвергается хлестким ударам оболочки. Достается бокам, макушке, лицу. Рев сродни реактивному двигателю доносится то с перевала, то со стороны Эльбруса. Дальше шквалы и затишья чередуются с той же периодичностью. Привыкаю к условиям, забываюсь…

Но что-то уж больно назойливо ерзает по голове палаточная ткань. “Валера, у нас авария, доставай фонарик”. В минуты затишья поправляем выбитую стойку. На часах полночь. Снова застегиваемся и кутаемся. После маленькой победы над стихией спокойнее. Кажется, нас все-таки не сметет с лица земли. Дремлю. Но через какое-то время слышу: “Володя, палатка упала!” Копошимся под поехавшей крышей — в чем дело? Не выдержала центральная растяжка. Ищу шнур для ремонта, выбираюсь наружу. Ледяные камни обжигают ноги. Но, боже, какое звездное небо! Пока не штормит, укрепляю растяжку. Лезть внутрь не хочется. Звезды настолько яркие, что кажется, это они, а не фирменный Валерин фонарик освещают черные камни. Они уже не такие холодные, и атаки ветра не пугают. Может, это и есть то, что называется единением с природой? Времени — два часа. Какая же она долгая, эта ночь на перевале.

Все зря?

Ветер уходит вместе с темнотой. Солнце освещает восточный склон Эльбруса, укутанный бескрайним ледником. Его поверхность от горизонтали у нас под ногами переходит в крутизну под самой вершиной. Штрихами черных скал по снежной белизне прочерчивает направление к ней Ачкерьякольский лавовый поток. До вершины — 7 км. И 1,8 км — в вертикальном выражении. Перед выходом Васильич общается со своим талисманом. У него на шее вместе с крестом изображение святого Бернарда, покровителя лыжников и альпинистов. Найдено при раскопках владений князей Радзивиллов. Валера считает, что святой Бернард помогает ему избегать несчастий. Оставляем палатку, выходим налегке. С собой — фототехника, перекус, веревка и, на всякий случай, теплые вещи. Снег неглубокий и мягкий. Солнце потянуло его тончайшей ледяной корочкой. Даже наши свежие следы мгновенно обретают глянцевый блеск.

Поднимаемся на скальную гряду. Здесь на лунном рельефе с черно-красными вулканическими глыбами и россыпями обломков — весенние лужи и ручьи. Но проще идти по леднику, параллельно скалам. На них кое-где висят сосульки. Иногда шумят камнепады. Подъем все круче, дыхание учащается, хотя напряжения не ощущаю. Считаем пульс. Больше ста — значит, нагрузка неплохая. Впереди ледопад. Настроение первомайское. Солнце, тишина и красота. И никаких, как замечает Валера, “канаток”, туристов и лыжников. На огромном пространстве ледника — только мы. Но не совсем. Мимо, над снегом, пролетает… бабочка. Она что, пыльцу здесь собирает? Или это очередной знак? Мы уже выше окружающих хребтов, где-то на 4500 м. С трудом различаем покинутый три часа назад “пупок”. Вершина, скрытая от глаз, все ближе. Просматриваем место на скальном зигзаге, намеченное для стоянки. До него только 200 м по вертикали. Но Васильич все чаще морщится. У него что-то с ногой. Пытается переобуться, растереть, приложить снег — все без пользы. Глотает обезболивающее. Делает попытку “разойтись”, но его хватает метров на сто…

Все. Поворачиваем вниз, еще не смиряясь с крушением планов. Но при спуске нога болит все сильнее. К приходу на стоянку ясно, что оставаться здесь — терять время. Надо идти в Терскол, отдыхать и лечиться. А затем использовать запасную попытку. Быстро собираемся и — вниз, по знакомому пути. Представляю, что на душе у Валеры. Все так хорошо складывалось, но из-за непонятной болячки задуманное пошло прахом. Подливает масла в огонь моя реплика о том, что хорошо бы сегодня добраться до нашей первой стоянки. Васильич заводится и на “морально-волевых” задает такой темп, что не уступает себе здоровому. Размышляя вслух, он не может понять причину недуга, находя ее лишь в происках темных сил. Физические страдания пробуждают давно наболевшее. Под огонь критики Моисеенко попадают и коммерсанты от альпинизма, и федерация, и аргентинские воры, обокравшие его в день рождения. Достается и отдельным представителям второй древнейшей профессии. Догадываюсь, чего это стоит попутчику, но к сумеркам мы на биваке. Перебирая все средства лечения, доктор обращается к верному — производит переучет и списание запасов спирта и предлагает уничтожить излишки. В нашей ситуации это решение гениально. После ночных тревог и дня на ногах, организмы жаждут расслабления и влаги. Приходится даже ночью наполнять термос из ручья.

Догоняй, Америка!

Что могло изменить ситуацию за день и две ночи? Молитвы, полноценный отдых, сочувствие и помощь Абу? Причина боли и силы, от нее избавившие, остались загадкой. У нас оставалось время лишь на еще одну попытку. Первый выход облагородил наши лица воздействием гор: носы облупились, губы потрескались, лица опухли. Абу доставил нас “с вещами” к ступеням станции “канатки”. Через 9 минут — станция “Кругозор”. Это первая постройка на Эльбрусе. Ей 95 лет. На станции — портрет Чокки Залиханова. Он поднимался на гору 209 раз. Последний — в возрасте 110 лет. Несложный подсчет: мне вдвое меньше, а… все еще впереди.

Выйдя при солнце, к “Приюту” приближались уже во мгле, с ветром и крупой. Кстати, этому сооружению, которое ждет восстановления после пожара, 65 лет. К своей обители — домику МЧС — подошли, когда ветер совсем разгулялся. Валера положил рюкзак на крыльцо, и его сразу же покатило. Не зря хижина прикована к скале тросами. А наутро мы оказались запертыми снаружи — задвижку переместил ветер! Погода не улучшилась. Стоящий в 20 метрах туалет иногда скрывается за проносящимися облаками. Окружающие скалы облеплены палатками. Выше нас — эстонцы, снизу — румыны. Все строят снежные стенки, чтобы хоть как-то укрыться от ветра. Прибалтийцы уже ходили на гору, но вернулись из-за отсыревшей обуви. Завтра у них, как и у нас, последний шанс. Пурга пургой, но сегодня тренировка — выход на скалы Пастухова, 4700 м.

Не сказать, что мероприятие доставило удовольствие. Три часа по колено в снегу, под ветром и крупой. Но удовлетворение осталось: вопросов к “физухе” не было. Они были только к погоде. Наше положение вполне отвечало известному, как сказал Васильич, среди медиков изречению: все дерьмо, кроме мочи. Грубовато, но справедливо. На горе не “климатит”, а запаса времени нет, послезавтра — поезд. Неужели потеряна возможность повторить опыт одного знакомого туриста? Одолев Эльбрус на шестидесятом году жизни, тот ощутил такой прилив сил, что вступил в брак с женщиной, вдвое моложе себя. Значит, что-то она и дает, эта гора? Засыпали под дробь крупы по стенкам хижины. Эльбрус совсем не виден…

…Почти умершая с вечера надежда на вершину и утром не подает признаков жизни. Из окошка видны снежные надувы на соседнем домике да косо летящая крупа. Ночью не спалось. Из-за холода, высоты, тревоги. И теперь лежим в полудреме, тупо обгладывая мысль: значит, это все? От нечего делать снова тянусь к окошку. Что это?! Сквозь стекло проглядывают клочки синего неба и белые груди Эльбруса! “Валера, вставай! Гора видна!” Спешу к двери. Погода должна прийти с запада — там лишь легкие облака. Неужели все меняется? Еще не доверяя небу, завтракаем и собираемся. Народ с лыжами, рюкзаками тянется вверх. Уже пробивается солнце! У Валеры маленький рюкзачок с перекусом, у меня фотоаппараты. В одиннадцать выходим на тропу. Вереница людей тянется уже до скал. Сияющий склон слепит глаза. Стоп! Я ж без очков! Возвращаюсь — неужели не повезет? Пятнадцать минут отставания от Валеры наверстываю у скал. Ритм движения — четыре шага на дыхание. Теплеет — завязываю куртку на поясе. Постепенно обходим почти всех. Местами в прогретом снегу ноги проваливаются до колен. На “косой” (косой траверс к седловине) какой-то парень лежит прямо на тропе. “Что, старичок, тяжело?” — “Ничего не пойму, до скал дошел за час, а сейчас сил нет”. — “Давно на горе?” — “Сегодня приехали”. Так чего же он хочет, без акклиматизации?

Настигаем группу американцев. Их проводник по телефону говорит кому-то, что идет на Восточную вершину по “мотоциклетной тропе”. Это самый простой путь. Догоняй, Америка! Перед нами никого. Васильич держится на сотню метров впереди. Отвлекаюсь на съемку, снова подтягиваюсь. Мы уже почти на седловине. Боюсь верить, что вершина реальна. Останавливаемся перекусить. Чуть ниже американцы — совещаются и поворачивают на Западную. Почему они изменили выбор? Может, сегодня там проще? Западная вершина на 21 м выше и, как считается, сложнее. Но, как объяснял Абу, многое зависит от сиюминутных условий. Валера смотрит на восток. Невинно спрашиваю: “А почему не налево?” Васильич выдает зарвавшемуся “чайнику” гневную тираду: мальчишка… снаряжение для 1Б… сплошной лед… Ясно, идем на Восточную. Надеваем “кошки”, натягиваем капюшоны, и — в лоб, по фирновому склону! Темп — вдох-выдох на два шага. Идем галсами, метров по двадцать, отдыхая после каждой “перебежки”. Но почему мы полезли так круто вместо плавного захода с седловины? Оглядываюсь — американцы уже ниже нас. Обходим их, как стоячих. В этом весь фокус: проигрывая в силе, выигрываем в расстоянии. Впрочем, в силе мы, кажется, тоже выигрываем. А если бы “чайник” не потянул? Значит, выбирая этот вариант, Валера был во мне уверен? Спасибо за доверие.

Какая здесь крутизна склона? Если верить карте — около 40 градусов. Вспоминаю сведения из своего горняцкого образования. Крутыми считаются пласты с углом падения более 35о. Тогда уголь идет самотеком. Это по шершавой породе. А при 40о и по скользкому фирну? Если представить… Стоп, лучше не представлять. Лучше правильно ставить ногу. Как учили: прямо, на “кошки”, а не на кант ботинка. А то ведь мои косолапые так и норовят привычно развернуться поперек склона. Но один взгляд вниз отбивает желание экспериментировать. Валера предлагает мне идти первым. Возможно, это означает, что стало одним “чайником” меньше. Кажется, мы на подходе. Дышу уже по разу на шаг. Правильно пишут в книжках: вершина является неожиданно. Но в книжках ошибка — это только предвершина. А настоящая — вон она, метрах в двухстах. Перед ней небольшое понижение — кратер потухшего вулкана. Через пару минут Васильич разворачивает над горой флаг “Беларусбанка”. Описывать свои ощущения — занятие трудное и неблагодарное. До Западной вершины — полтора километра. Американцам остается еще треть пути. Васильич, как на демонстрации, обходит с флагом окрестности. Спасибо, Валера, за Эльбрус! Ниже “Приюта” — облака. Значит, над Терсколом нет такого синего неба. Впрочем, такого неба не бывает нигде над Европой. И вся она сейчас ниже нас.

На вершине пробыли полчаса. На подъем затратили шесть часов. Спустились в три раза быстрее. Ребята с МАЗа, как и эстонцы, погоды не дождались и утром ушли вниз. Представляю, каково им было слушать в поезде, чем закончилось все для нас. Впрочем, у этих парней все впереди. Им гораздо меньше пятидесяти пяти…

Сегодня — внизу, месяцы спустя — все кажется легким. Уже с трудом веришь, что это тебе приходилось вставать на четвереньки, чтобы не сдуло с рыжей макушки Ирик-Чата. Удивляешься, подсчитывая, что средняя скорость движения перед вершиной была 6 метров в минуту. И стараешься не вспоминать, что есть на Эльбрусе место, мрачно нареченное “трупосборником”. В телефонном разговоре Абу сообщил печальные итоги сезона в Приэльбрусье. Погибших 47. 17 из них не найдены. Доля непосредственно горы — 10 жертв…

А жизнь продолжается. На днях Валерий Моисеенко отправится на новый континент. В его багаже наша эльбрусская реликвия с эмблемой “Беларусбанка” соседствует с флагом страны. Их путь на главную гору Африки — Килиманджаро (5895 м). Удачи тебе, Васильич!